Текст книги "Заблудшая душа"

Глеб взял со стойки пульт и сделал звук погромче.

– …Новый торговый центр занимает площадь два квадратных километра, – радостно вещал закадровый голос. – В нем будет представлен широчайший спектр товаров…

Глеб сделал звук тише.

– Кто этот рыжий? – спросил он у бармена.

Бармен взглянул на экран телевизора.

– Это-то? Мэр нашего города. Карл Иванович Рогов.

– А эти двое рядом с ним?

– Седой – прокурор Андрей Ильич Беккер. А лысый – Федор Сергеевич Геер, главный финансовый воротила нашего города. Он хозяин «Пруссбанка». Можно сказать, что эти трое – отцы нашего города, – весело добавил бармен. – Без их ведома здесь ничего не происходит.

– Рогов, Беккер, Геер, – повторил Корсак для того, чтобы получше запомнить.

Гладкая, загорелая лысина банкира Федора Геера не только его не портила, но даже придавала ему «гламурности». Мэр и прокурор тоже выглядели неплохо, хотя и были лет на пятнадцать старше банкира. Дорогие костюмы, ухоженные лица, самодовольные улыбки.

– Ну вот, – проговорил вдруг бармен, повернувшись в сторону входа. – Помяни чертей, они и появятся.

Глеб проследил за его взглядом и увидел компанию молодых ребят. Впереди всех шел рыжеволосый паренек – высокий, жилистый, со своевольным взглядом. За ним парочка – черноволосый плечистый парень в обнимку с белокурой красоткой. Всем троим было на вид не больше восемнадцати лет.

– Детишки наших «отцов города», – негромко пояснил бармен.

– Детишки? – машинально переспросил Глеб, разглядывая компанию, вольготно расположившуюся за столиком, к которому уже бежал официант.

– Да, – ответил бармен. – «Золотая молодежь» есть не только у вас в Москве. Рыжий парень – Саня, сын мэра Рогова. Вон та парочка – Слава и Кристина. Слава – сынуля банкира Геера, а Кристина – прокурорская дочка.

– Ясно.

Мимо столика, где сидели ребята, прошел высокий темноволосый парень лет двадцати пяти на вид. При его появлении те встрепенулись. Рыжеволосый Рогов помахал ему рукой и сказал что-то приветливое. Девушка ему ярко улыбнулась, а Слава Геер даже сдвинулся вместе со стулом, чтобы высокий парень мог пройти.

Парень лишь небрежно кивнул ребятам в ответ, после чего сел через два столика от них и подозвал официанта.

– А это кто такой? – поинтересовался у бармена Корсак.

– Павел Базаров, – ответил бармен, протирая тряпочкой стойку. – Наша местная достопримечательность. Базаров – это псевдоним, в честь какого-то литературного героя.

Корсак взглянул на высокого парня внимательнее. Тот был одет в поношенные джинсы, замшевую курточку, а шея его была небрежно повязана шарфом. Он не был похож на представителя «золотой молодежи», скорее – на представителя арт-богемы.

– Чем же он так прославился в столь юные годы? – поинтересовался Глеб.

– Он знаменитый художник, – ответил бармен, глядя на высокого парня едва ли не восторженными глазами. – Говорят, его картины стоят по сто тысяч долларов! Его тут все любят.

– Надо же! Такой молодой.

– Мой ровесник, – с гордостью объявил бармен. – Мы с ним учились в одном классе. Пашка уже тогда участвовал в международных выставках.

– Выходит, вундеркинд?

– Угу. Что-то вроде этого.

Насмотревшись на художника, он перевел взгляд на компанию ребят. Рыжеволосый Рогов заметил, что Глеб на него смотрит. Он сдвинул брови и рявкнул:

– Чего уставился?

– Не связывайтесь с ними, – шепнул Глебу бармен.

Глеб отвел взгляд.

– Хочешь, мы ему наваляем? – пробасил, посмеиваясь, «качок» Геер.

– Пусть живет. Я сегодня добрый. – Рыжий Рогов хлопнул ладонью по ягодицам проходившую мимо официантку. Его спутники весело заржали.

Художник Павел Базаров повернул голову на шум. Встретившись с ним взглядом, рыжеволосый Саня Рогов стушевался и покраснел.

– Вижу, эти ребята чувствуют себя здесь вольготно, – сказал Глеб бармену.

Тот вздохнул:

– Еще бы! Они могут разгромить весь ресторан, и им за это ничего не будет. Говорю же – «золотая молодежь». Разве у вас в Москве не такие?

– Нет, – сказал Глеб. – Ну, то есть, конечно, есть. Но они уже не ведут себя так нагло. По крайней мере, не «тусуются» в тех местах, где отдыхает простой народ. – Глеб залпом допил коктейль и бросил на стойку купюру. – Ладно, пойду. Где тут у вас хозяйственный магазин?

– Рядом. Налево и за угол. А там уже сами увидите.

12

Развалины музея выглядели мрачновато. Крыши у здания не было, стены устояли, но не полностью. Кирпичи были почерневшими от гари, а внутри (Глеб заглянул в выбитое окно) царила полная разруха. Хуже всего был запах гари – от него некуда было деться.

Ожидая библиотекаря, Корсак хотел закурить, но передумал. Курить на фоне пепелища было как-то некрасиво. К тому же, глядя на закопченные стены сгоревшего музея, Глеб вдруг припомнил антиникотиновый плакат в одном медицинском кабинете. На плакате были изображены легкие курильщика, и эти легкие были очень похожи на то, что сейчас Глеб видел перед собой.

Неподалеку от музея остановилось маршрутное такси. Из него выбрался Юрий Петрович Клинков. Глеб помахал ему рукой.

Когда библиотекарь подошел к музею, Глеб пожал ему руку и шутливо спросил:

– Готовы отправиться в ад?

– Не уверен, – с кислой улыбкой ответил ему Клинков.

Глеб нагнулся и раскрыл спортивную сумку, стоящую у его ног. Достал оттуда два желтых пластиковых дождевика, один оставил себе, а другой протянул Клинкову.

– Одевайтесь, – сказал Глеб.

– Что это?

– Дождевики.

– Зачем?

– Чтобы не испачкать одежду.

Библиотекарь взял дождевик, расправил его, осмотрел и заметил с улыбкой:

– Вижу, вы хорошо подготовились.

– Я старался.

Через несколько минут, надев дождевики и хлопчатобумажные перчатки и вооружившись фонариками, которые Глеб также извлек из сумки, Глеб и Юрий Петрович вошли в музей.

Копаться в обугленных вещах было делом тяжелым, кропотливым и противным. Юрий Петрович то и дело тягостно вздыхал и робко спрашивал:

– И все же, что мы с вами собираемся найти?

– Узнаем, когда найдем, – отвечал Глеб.

В конце концов, Клинков замолчал и сосредоточился на поисках. Осматривая сгоревшее пианино, библиотекарь извлек из-под крышки обгоревший листок партитуры.

– Последнее, что сыграл на этом пианино ваш дядя, – трагическим голосом сообщил он Глебу.

Глеб взял листок, выхватил взглядом строчку над нотами: «Ludwig van Beethoven. Für Elise».

– Бетховен?

– Да, – кивнул Клинков. – Ваш дядя очень его любил. И часто наигрывал. Без особого, впрочем, искусства.

Глеб пожал плечами и вернул листок библиотекарю. Затем продолжил поиски.

Минут через двадцать среди обугленных досок и почерневших кирпичных обломков Глеб обнаружил закопченный железный сейф. Сейф был не заперт, однако дверца под воздействием высокой температуры перекосилась, и Глебу пришлось здорово потрудиться, чтобы его открыть. Наконец, дверь поддалась.

– А вот и первый трофей! – сказал Глеб, вынимая из сейфа картонную коробку из-под обуви. Коробка была черной от копоти, но не потеряла форму. Глеб обтер ее влажной салфеткой, после чего открыл.

– Что там? – с любопытством спросил Юрий Петрович.

Глеб осторожно извлек из коробки толстую стопку распечатанных на принтере страниц.

– Похоже на рукопись, – сказал он.

Некоторые страницы обгорели по краям, но текст не пострадал. Глеб скользнул взглядом по первой странице и нахмурился. Юрий Петрович, напротив, пришел в радостное волнение.

– Боже! – воскликнул он. – Это роман Бориса Алексеевича! Тот самый, о котором он мне рассказывал!

– Что-то вы слишком сильно возбудились, – усмехнулся Корсак. – Будто нашли неизданный роман Достоевского.

Юрий Петрович одарил Глеба укоризненным взглядом и тяжело вздохнул.

– Поменьше цинизма, молодой человек! Борис очень трепетно относился к своему роману. Не удивлюсь, если он считал его главным делом своей жизни.

– Мелковата, значит, была жизнь, – проворчал Глеб и нагнулся, чтобы осмотреть сейф.

Библиотекарь поправил пальцем очки, внимательно посмотрел на Корсака и вдруг спросил:

– Отчего вы его так не любили, Глеб Олегович?

– Что? – не понял Глеб. – Кого не любил?

– Своего дядю. Что он вам такого сделал?

Глеб пошарил на всякий случай в сейфе, но, больше ничего не обнаружив, выпрямился и отряхнул руки. Затем покосился на библиотекаря и насмешливо проговорил:

– А вы, я вижу, из тех, кто любит приоткрывать занавес семейных тайн?

– Значит, тайна все-таки есть? – ответил Клинков вопросом на вопрос.

– Тайны есть у всех, – сказал Глеб. И вдруг уставился куда-то в угол. – Посмотрите! Что это там?

Юрий Петрович повернул голову и взглянул туда, куда указывал Корсак. Там было что-то вроде закопченного кирпичного короба, накрытого сверху, под углом градусов в двадцать, не то железным люком, не то дверью.

– Это вход в подвальное помещение, – сообщил Клинков, поправив очки. – И виновато добавил: – Я совсем о нем позабыл.

– А что в подвале?

– Думаю, те самые экспонаты, которые Борис пытался разобрать и каталогизировать.

Глеб подошел к подвалу и осмотрел железную дверь.

– Со времени пожара ее еще никто не открывал, – констатировал он. – Неужели это никому не интересно?

Клинков виновато пожал плечами. Глеб поправил на руках перчатки, передал фонарик Клинкову, нагнулся и ухватился за уголок засова.

– Юрий Петрович, вы можете мне посветить?

– Да, конечно.

Библиотекарь направил луч фонарика на дверь, ведущую в подвал. Глеб с усилием сдвинул засов, затем ухватился за железную ручку и потянул дверь на себя. Она со скрежетом поддалась. Из глубины подвала пахнуло прохладой, особенно ощутимой на фоне удушливого запаха гари.

– Посветите на лестницу, – попросил Корсак.

Клинков направил луч фонаря на косую железную лестницу, уводящую вниз. Глеб, держась за две скобы, приваренные к нижней планке железного косяка, ступил на лестницу и стал осторожно спускаться вниз. Лестница подозрительно поскрипывала и подрагивала под его ногами.

Ниже… Еще… Глеб спустился метра на два, когда в месте, где лестница была приварена к верхней площадке-порожку, что-то щелкнуло, хрустнуло, и вдруг ступеньки поехали у Глеба под ногами.

– Осторожно! – крикнул сверху Клинков.

Но было поздно. Глеб понял, что падает.

– Глеб! – крикнул сверху Юрий Петрович. – Глеб, вы живы?!

Корсак открыл глаза и посмотрел на светлый квадрат, из которого бил лучик фонаря. Упав Глебу на лицо, луч заставил его снова зажмуриться.

Глеб попробовал пошевелить руками и ногами. Затем перекатился на живот, уперся руками в пол и тяжело поднялся на ноги. Правое плечо болело, правая ладонь была ободрана в кровь, но главное – обошлось без переломов и сильных ушибов.

– Глеб! – снова крикнул библиотекарь. – Как вы?!

– Могло быть и хуже, – хрипло ответил Корсак.

– Что?!

– Я в порядке! – крикнул Глеб.

– Слава богу! – с облегчением воскликнул Клинков.

Глеб посмотрел под ноги. На полу что-то блеснуло. Он нагнулся и осторожно коснулся пальцами блестящего предмета. Это было серебристое колечко. Оно застряло между досками настила. Глеб зажал его между большим и указательным пальцами, вырвал из щели, поднял и поднес к глазам.

Колечко было сделано из узкой полоски серебристого металла. Сбоку к нему довольно грубо был приделан черный камушек. Глеб провел пальцем по камушку и нащупал что-то вроде гравировки.

– Юрий Петрович, светите ровнее! Не дергайте фонариком!

– Я стараюсь!

Глеб напряг зрение и действительно различил на черной, мерцающей поверхности камушка искусный рисунок. Это было крохотное изображение головы в профиль – вроде бы человеческой, но с чуть вытянутым, по-звериному, лицом и без ушей.

Сверху донесся шорох, луч фонаря дернулся и резко ушел в сторону, а затем стремительно очертил стены подвала, на мгновение вырвав из мрака шкафы, уставленные сосудами и статуэтками, и черный провал двери, обложенный каменной кладкой, а потом под ногами у Глеба что-то громко стукнуло, и подвал погрузился в темноту.

– Юрий Петрович! – позвал Глеб.

– Простите! Я уронил фонарик! Вы целы?!

Корсак тихо чертыхнулся, затем сунул колечко в карман, опустился на пол и пошарил по полу руками. Фонарик он нашел почти сразу, вернее – несколько его частей.

– Что там? – крикнул Клинков.

– Ничего! – крикнул в ответ Глеб. – Разлетелся вдребезги!

– Боже! Простите, ради бога! Я сейчас! Сейчас я что-нибудь придумаю!

Сверху снова донеслись шорохи. А затем Глеб услышал топот – библиотекарь побежал за помощью.

Глеб немного постоял на месте, размышляя, что же делать дальше. Потом, растопырив руки, осторожно двинулся с места и пошел вперед, туда, где успел увидеть открытую дверь.

Пальцы его коснулись холодной каменной кладки. Глеб сдвинул руку, и она провалилась в прохладную пустоту дверного проема.

– Черт, – с досадой и усмешкой пробормотал Корсак. – Мобильник!

Глеб быстро достал из кармана пиджака мобильный телефон и включил экран. Тусклый свет дисплея высветил черный вход. Глеб пару секунд помешкал, а затем шагнул в неизвестность.

13

Проход стал чуть уже, но пока еще в нем вполне хватало места, чтобы идти, не сгорбившись и не задевая плечами стены. В начале пути Глеб засек время, и теперь получалось, что он передвигался по тоннелю уже больше двадцати минут.

Поначалу он не испытывал ничего, кроме любопытства, потом, когда выяснилось, что длина тоннеля не десять и даже не тридцать метров, к любопытству добавилось удивление. Но постепенно любопытство и удивление стали сменяться тревогой.

Экран мобильника потускнел. Глеб глянул на дисплей и увидел картинку с перечеркнутой батареей. У аккумулятора заканчивался заряд.

– Ничего, – бодро сказал себе Глеб, – минут на пятнадцать хватит, а там разберемся.

И двинулся дальше по тоннелю, обложенному старыми, замшелыми камнями.

С каждым шагом на душе у Корсака становилось все тревожнее. Что, если аккумулятор разрядится раньше, чем закончится тоннель?

Я окажусь в полной темноте!

Может, повернуть назад? Нет, это не выход. На обратный путь аккумулятора точно не хватит.

Глеб невольно ускорил шаг, рискуя вывихнуть ногу, споткнувшись о булыжник или попав в рытвину. С каждым шагом тревога в его душе нарастала, но он утешал себя тем, что в конце каждого тоннеля бывает выход. А по этому тоннелю, к тому же, наверняка ходил его дядя. А значит, ничего кошмарного здесь нет.

И все же тревога в душе Глеба возрастала. Несколько раз он останавливался из-за того, что ему чудились какие-то шорохи и тихие звуки, объяснения которым Глеб не находил. То ли оседала старинная кладка, то ли по тоннелю гулял слабый ветер, шелестя сухим мхом.

Постояв несколько секунд, Глеб двигался дальше, пытаясь себя уверить, что ничего необычного в этом нелепом передвижении по странному каменному тоннелю нет. Но тревога и страх брали свое, и, наконец, Глеб понял, что тревога сменяется ужасом. Ему стало казаться, что кто-то преследует его по пятам. Глеб то и дело оборачивался и светил мобильником себе за спину. Тоннель был пуст, но Глебу казалось, что он замечал какое-то стремительное бесшумное движение.

«Все хорошо, – убеждал себя Корсак. – Это просто нервы».

И продолжал путь, вытирая рукавом пиджака влажный от выступившего пота лоб.

Глеб Корсак никогда не страдал болезненной мнительностью, но то, что происходило с ним сейчас, определенно напоминало паранойю. Стараясь успокоиться, Глеб вдруг подумал, что давно уже не испытывал ничего подобного. После развода с Машей на протяжении многих месяцев он полностью отдавался своему горю, жалел себя, изматывал мыслями о безвозвратности своей потери, но постепенно ощущение вселенского горя сменилось какой-то апатией, а затем и полным безразличием к собственной жизни.

– К черту! – тихо проворчал Корсак, пробираясь по тоннелю. – Нашел время для психоанализа.

Наконец, в неверном свете дисплея появились каменные ступени, поднимающиеся вверх. Глеб остановился. Ступени выглядели очень древними, были покрыты множеством трещинок, поросли мхом. Кое-где ступени были сильно выщерблены. Но все же это было похоже на выход!

Глеб двинулся по ступеням вверх – медленно и осторожно. Через десять или двенадцать ступеней он наткнулся на дверь, сделанную из плотно подогнанных друг к другу вертикальных железных прутьев.

Глеб разглядел замочные петли, но самого замка не было. Он ухватился за ручку и потянул дверь на себя. Она скрипнула и приоткрылась.

Глеб оказался не то в пещере, не то в гроте. Впереди он увидел мерцающий свет и сразу понял, что свет этот – уличный, дневной.

Пройдя несколько шагов, Корсак услышал шум, похожий на шум моря. Он прошел до конца пещеры и остановился у выхода. Перед ним шумели, покачивая ветвями на ветру, могучие дубы.

– Роминтская пуща, – пробормотал Глеб, завороженно глядя на деревья.

Глеб улыбнулся и сделал шаг вперед. Носок его ботинка поддел какую-то вещицу, валяющуюся на земле, и она отлетела, с тихим стуком ударилась о дерево и откатилась в сторону. Глеб нагнулся и поднял вещицу с земли.

Это была губная помада.

14

На улице вечерело. Юрий Петрович сидел на скамейке, возле машины Глеба, прижимая руку к груди. Завидев Глеба, он вскинул голову и взволнованно воскликнул:

– Глеб! – Но тут же поморщился от боли в груди. – А я уже не знал, что делать, – сипло добавил он. – Принес вам стремянку с соседней стройки. Кричу, кричу – а вы не отзываетесь. Я попробовал спуститься в подвал сам, так чуть ногу не сломал. Думал уже бежать и звать кого-нибудь на помощь!

– Не очень-то вы торопились, – иронично заметил Корсак, присаживаясь рядом с библиотекарем.

В глазах Юрия Петровича мелькнула обида.

– Вы не правы, – тихо сказал он. – Я бы сразу побежал, да сердце прихватило. Пока нашел валидол, пока отдышался… А телефон я уронил в подвал, когда пытался туда спуститься.

Глеб почувствовал укол совести. Похоже, старику и правда не здоровилось.

– Простите, Юрий Петрович, – искренне сказал он, вглядываясь в бледное лицо Клинкова. – Как вы себя сейчас чувствуете? Хотите, я вызову «Скорую»?

Глеб потянулся в карман за мобильником, но вдруг вспомнил, что телефон разряжен.

– Ничего, ничего, – сказал Юрий Петрович. – Мне уже хорошо. Таблетка помогла. Она всегда помогает. Постойте!.. – Вид у Клинкова стал озадаченно-растерянный. – Да ведь я вас не спросил – как вы здесь очутились?!

Глеб не удержался от улыбки, уж больно комично выглядел библиотекарь.

– Прорыл нору в земле, – сказал Глеб. – Как крот.

– Смешно. Ну, а если серьезно?

– Я нашел дверь, ведущую в подземный тоннель. И пошел по этому тоннелю. Шел, шел и пришел к выходу.

Клинков приоткрыл рот от изумления:

– Тоннель? И куда же вы вышли?

– В лес.

– Выходит, Борис был прав? И подвал действительно соединен с Роминтским лабиринтом?!

– Вполне возможно. – Глеб потянулся в карман за сигаретами, но пальцы его наткнулись на губную помаду.

Глеб пару секунд раздумывал, потом взглянул на библиотекаря и спросил:

– Скажите-ка, Юрий Петрович… Вот вы часто общались с моим дядей… Как он относился к женскому полу? Ну, то есть, была ли у него подруга жизни?

Клинков поправил пальцем очки, которые совсем не надо было поправлять, из чего Глеб заключал, что сильно смутил библиотекаря.

– А почему вы спрашиваете?

– У выхода из тоннеля я нашел вот это. – Глеб вынул из кармана помаду и показал Клинкову.

– «Шанель Руж Коко»… – прочел тот название фирмы. – «Восемьдесят восемь эсприт».

– Так была у него подруга или нет?

– Этого я не знаю. – Клинков вернул Глебу помаду, а затем снова приложил руку к груди и слегка поморщился.

– Ладно. – Глеб протянул Клинкову руку. – Давайте подниматься. Меня уже тошнит от запаха гари. А пиджак придется отдать в химчистку.

Глеб и Юрий Петрович подошли к машине Глеба. Пожилой библиотекарь шел, прихрамывая и держась рукою за грудь. Глеб шел усталой походкой, он был сильно вымотан и думал сейчас только о холодном коктейле – треть стакана водки, треть тоника, лимонный сок и много-много льда.

Остановившись у машины, Глеб открыл перед Клинковым дверцу и помог ему забраться в салон на кресло рядом с водительским. Затем обошел машину, сел за руль и захлопнул за собой дверцу.

Заводя мотор, Глеб снова вспомнил про губную помаду.

– Юрий Петрович, можно задать вам личный вопрос?

– Задавайте, – разрешил библиотекарь.

– Вы правда питаете романтические чувства к Аделаиде Рудольфовне?

Клинков улыбнулся.

– Что вы, Глеб Олегович! Мы с ней просто друзья. Нет, не просто друзья, а очень хорошие друзья.

– Кажется, она так не думает.

– Знаете, когда-то, лет сорок назад, она была настоящей красавицей, и за ней ухаживали толпы поклонников. Среди этих поклонников был и я. Но в ту далекую пору она меня совершенно не замечала. А теперь…

Библиотекарь замолчал, не считая нужным заканчивать фразу.

– Понимаю, – сказал Глеб. – Мы все боимся старости.

– У женщин это острее. Женщина умирает, как только перестает чувствовать себя женщиной. Но она будет женщиной до тех пор, пока у нее остается хотя бы один поклонник.

Глеб улыбнулся.

– Возможно, не все женщины такие.

– Возможно. Но мы ведь говорим о конкретной женщине. А она – такая.

Корсак хмыкнул и тронул машину с места.

Глеб подбросил Юрия Петровича до самых дверей библиотеки. Перед тем, как покинуть машину, Клинков покосился на пластиковый пакет, в который Глеб упаковал рукопись, и задумчиво пробормотал:

– Carmina morte carnet[1]1
  Рукописи не горят (лат.).


[Закрыть]. — Потом перевел взгляд на Глеба и спросил: – Что вы будете делать с книгой, Глеб Олегович?

– Не знаю, – честно ответил Глеб.

Библиотекарь улыбнулся.

– Для начала попробуйте ее прочитать, ладно?

– Честно говоря, я не большой любитель развлекательной литературы.

– И все же попробуйте, – мягко, но настойчиво произнес Клинков. – Для него это было важно. Быть может, это станет важным и для вас.

– Помочь вам выбраться? – предложил Глеб, меняя тему.

– Не надо. Всего доброго!

Юрий Петрович, кряхтя, вышел из салона и с силой захлопнул за собой дверцу – так, что содрогнулась вся машина.

– А на вид немощный, – с улыбкой проговорил Глеб и нажал на газ.

…Спустя полчаса он сидел на высоком стуле перед поцарапанной дубовой стойкой, ожидая, пока бармен смешает коктейль. Чтобы скрасить ожидание, Глеб достал из кармана свои трофеи – губную помаду и серебристое колечко с черным камушком посередине. Помаду он убрал обратно в карман, а колечко принялся разглядывать.

Бармен поставил перед ним на стойку стакан с коктейлем.

– Ваша водка с тоником и лаймом.

– Спасибо. – Глеб взял стакан и сделал большой глоток.

– Любите водку с тоником? – с улыбкой проговорил бармен.

– Угу, – ответил Глеб, продолжая разглядывать камушек с выгравированной мордой загадочного существа.

– Ваш дядя вас бы не понял, – весело сообщил бармен. – Он пил только чистый виски.

Глеб поднял взгляд на бармена и удивленно спросил:

– А разве мой дядя заходил сюда?

– Борис Алексеевич? Да, случалось. В последнее время он полюбил хороший виски и заходил сюда, чтобы выпить стаканчик-другой.

– И какие сорта виски он предпочитал?

– Самые лучшие. «Маккалан Оскура», «Гленливет» двадцатилетней выдержки.

Глеб приоткрыл рот от изумления.

– И сколько у вас стоит стаканчик такого «Маккалана»? – поинтересовался он.

– Полторы тысячи рублей.

Глеб тихо присвистнул.

– А разве в Москве дешевле? – озадачился бармен.

– Нет, не дешевле. Значит, говорите, мой дядя приходил сюда и выпивал по паре таких стаканчиков за вечер?

– Ну да. Один, два, но не больше. Он ценил вкус, а не количество.

– И часто он тут бывал?

– Два-три раза в неделю.

Глеб задумался. Получалось, что его дядя тратил на походы в бар по двадцать пять – тридцать тысяч в месяц. Откуда у провинциального музейного работника такие деньги?

В лотерею он их выиграл, что ли?

Немного поразмыслив, Глеб снова достал из кармана губную помаду, найденную у выхода из тоннеля.

– О! – улыбнулся бармен, увидев помаду. – Эта штучка мне знакома.

– То есть? – не понял Корсак.

– Борис Алексеевич купил ее кому-то в подарок. И еще со мной советовался – хорошая это фирма или нет.

Глеб перевел дух. Женщины и деньги совершенно не вязались в его представлении с образом дяди Бориса. «Выходит, я его совсем не знал», – с досадой подумал Глеб.

– Кому он собирался ее подарить?

Бармен пожал плечами:

– Понятия не имею. Он мне не говорил. А я с вопросами к посетителям не пристаю.

– Ясно. – Глеб залпом допил коктейль, поставил стакан и потянулся за бумажником.

– Может, повторить? – вежливо поинтересовался бармен.

– Не надо.

Глеб отсчитал нужную сумму и положил деньги на стойку.

15

Ночь была ветреная и холодная. Лежа на кровати в своем гостиничном номере, Глеб прислушивался к тоскливому, протяжному вою ветра за окном, похожему одновременно и на трубный звук охотничьих рогов, и на завывание преследуемых охотниками незримых тварей.

Погружаясь в дрему, Глеб пытался представить себе этих тварей, и у него получалось. Они бежали по лесу на четырех лапах, но вместо волчьих морд у них были белые, чуть вытянутые вперед лица – такие, как лицо на перстне, найденном в подвале музея, и такие, как таинственный «ангельский лик» на старинном надгробии, с которого дядя Борис снимал грифельную копию.

Потом с мыслей о воображаемых неведомых чудовищах Глеб перескочил на мысли об узком тоннеле Роминтского лабиринта и о губной помаде, найденной там, где тоннель выводит к лесу.

Неужели у старого музейного червя была женщина? Трудно себе представить. Возможно ли влюбиться в шестьдесят три года?…

Почему бы нет?

А в пятьдесят три? А в сорок? А в восемнадцать?… Существует ли она вообще, любовь? И отличается ли она от страсти?…

Глеб все глубже погружался в сон. И где-то там, на зыбкой границе, отделяющей фантазию от сна, на самой кромке туманного сновиденного мира Глеб вдруг увидел девичье лицо, и это было лицо Эльзы.

* * *

– Я его знаю, это Глеб Корсак из двадцатой школы!

– Я тоже его знаю. Глеб! – окликнул кто-то из ребят. – Уйди с края обрыва, чувак!

Глеб не оборачивался. Он по-прежнему стоял на краю и смотрел завороженным взглядом в темную бездну пропасти. Где-то далеко внизу, среди камней, плескалась вода.

– Корсак, кончай дурить! – снова крикнул кто-то.

Толпа ребят двинулась к нему.

– Не подходите! – резко сказал Глеб.

Ребята остановились.

– Корсак, ты че, ошалел? – снова попытался урезонить кто-то. – Сорвешься же!

– Не ваше дело! – сухо огрызнулся Глеб.

Вдруг толпа расступилась, и, покосившись в ту сторону, Глеб увидел Эльзу. Она прошла, никого не задев ни плечом, ни рукой, с высоко поднятой темноволосой головой. Остановилась в нескольких шагах от Глеба. Насмешливо посмотрела на него, а затем небрежно проговорила:

– Оставьте его в покое. Он все равно не прыгнет.

Глеб криво ухмыльнулся.

– Не прыгну?

Эльза покачала головой:

– Нет.

– А если прыгну?

– Не прыгнешь, – все тем же пренебрежительным, почти презрительным тоном произнесла Эльза.

– Спорим? – предложил Глеб и облизнул языком пересохшие от волнения губы.

Эльза усмехнулась:

– Ну, давай.

– Если я выиграю – ты пойдешь со мной на свидание. – Голос Глеба подрагивал, и ему стоило больших усилий говорить спокойно. – Идет?

– Свидание? – Усмешка Эльзы стала презрительной. – И это все?

– Эльза, не подначивай его! – донесся из-за спины Эльзы девичий голос. – Ты же видишь – он пьяный. Вот возьмет – и правда прыгнет!

Глеб смотрел только на Эльзу и слышал только ее. Но и она не сводила зеленых глаз с Глеба.

– Хорошо. – Эльза чуть прищурилась. – Если ты прыгнешь, я пойду с тобой на свидание. На настоящее свидание, – подчеркнула она.

– Пацаны, она ему даст! – весело крикнул низкорослый паренек, но тут же получил подзатыльник от высокой и тощей девушки.

– Ты чего, Спица? – возмутился он.

– Заткнись, дурак, – парировала девушка. – Ты же его провоцируешь!

Но Глеб уже не слушал. Он отвел взгляд от Эльзы и снова взглянул в бездну. До воды было метров пятнадцать. Единственный шанс уцелеть – попасть в узкий просвет между двух каменных валунов. Глубина там была достаточная, но сам проем – не больше полутора метров.

– Эльза, ты чего! – взвизгнула тощая девица.

Глеб повернул голову и оцепенел. Эльза стояла рядом с ним.

– Ты… зачем это?

Но Эльза его не слушала, она молча и завороженно смотрела вниз, как секунду назад делал это сам Глеб.

– Ребята, вы с ума сошли?! – крикнул какой-то парень. – Убьетесь!

– Надо звонить в милицию! – поддакнула тощая девица.

– Эльза, ты не… – начал было Глеб, и в этом момент почва у него под ногами дрогнула.

Глеб взглянул себе под ноги и похолодел от ужаса. По земляному утесу, на котором они с Эльзой стояли, пробежала трещина. Судорожным движением Глеб успел схватить Эльзу за руку, а в следующую секунду кусок земли, отколовшись от утеса, с грохотом обрушился вниз, увлекая за собой Глеба и Эльзу.

* * *

…Глеб проснулся из-за странного чувства. Ему казалось, что в темноте гостиничного номера на него кто-то смотрит. Несколько секунд он лежал неподвижно, вслушиваясь в шорохи и скрипы и пытаясь определить источник этого странного ощущения. На пару секунд Глебу показалось, что он уловил слабый запах гари.

Глеб передернул плечами от отвращения. Затем приподнялся на кровати и повернул голову в сторону окна, внутренне готовя себя к тому, что может увидеть что-то страшное.

И предчувствие его не обмануло. С улицы в окно заглядывал монстр. У него было жуткое белое лицо, чуть вытянутое вперед, как у зверя, а на месте глаз чернели большие провалы. Несколько секунд Глеб и монстр смотрели друг на друга. Затем монстр исчез.

Глеб перевел дух. Футболка его взмокла от холодного пота. Он провел дрожащей рукою по волосам на голове и понял, что они стоят дыбом.

– Все в порядке, – вслух проговорил Глеб, чтобы придать себе уверенности.

Он сел на кровати, опустив ноги на холодный пол. Мысленно досчитал до трех и встал. Затем, превозмогая ужас, двинулся к окну.

Не делай этого!

Шаг. Еще шаг. Вот и окно.

Не смотри туда! Вернись в кровать!

С замирающим сердцем Глеб сдвинул щеколду, распахнул створку окна и выглянул наружу.

Странное существо стояло внизу и, задрав голову, смотрело на Глеба. Одежда у монстра была черная, поэтому белая голова с чуть вытянутым лицом-харей казалась просто повисшей в черном воздухе. Игра в гляделки продолжалась еще секунду или две, после чего монстр опустил голову и вдруг растворился в ночной мгле. Словно был создан не из плоти и крови, а из черной, туманной субстанции ночи.

Глеб постоял у окна еще несколько секунд, глубоко дыша и стараясь успокоить бешено бьющееся сердце. Потом с усилием отвел взгляд от окна, захлопнул створку, повернулся и, подойдя к выключателю, включил свет. Потом оглядел комнату и не заметил ничего страшного или подозрительного.

На негнущихся ногах Глеб прошел в ванную комнату.

Только сполоснув лицо холодной водой, он немного пришел в себя.

Душу Глеба заполняли страх и мрак, и в этом не было ничего удивительного. Сегодняшняя ночь с ее ветром и полной луной способна была пробудить тревогу и в гораздо менее чувствительном сердце; а если знать, что где-то неподалеку рыщет чудовище, явившееся прямо из кошмарного сна, то не поддаться страху просто невозможно.