Текст книги "Мертвые канарейки не поют"

– Понимаешь, он сказал, что… Что Барковские, особенно старший, не достойны, чтобы… Чтобы жить! И что он сам готов их пристрелить. Однако мне удалось убедить его, что это затея крайне глупая. И что ничего криминального не стоит предпринимать…

Пристрелить…

Они переглянулись, а затем бросились в кладовку, где в металлическом ящике хранилось охотничье ружье. В молодости отец был заядлым охотником, но потом на это хобби у него стало оставаться все меньше и меньше времени, и на природу он выбирался не чаще, чем раз в год.

Дверца металлического ящика, обычно всегда запертого на ключ, который отец хранил у себя в портмоне, была приоткрыта.

И ружья там не было.

Запричитав, мама схватилась за дверной косяк, а Рита принялась судорожно раздумывать. И отчего-то вспомнила, что адвокатский офис Льва Георгиевича работает и по субботам.

– Думаю, нам надо срочно ехать к Барковскому в контору. Она находится где-то на Театральной. Если мы прямо сейчас отправимся…

В этот момент зазвонил телефон.

Отца они обнаружили в отделении милиции в центре города -звонили именно оттуда. Маму просили приехать, потому что отец был задержан. Подробностей не было, однако Рита, сопровождавшая маму, не сомневалась, что отец совершил какую-то большую глупость.

Впрочем, отец, к которому их допустили, так не считал. Он явно гордился тем, что попытался совершить, но, к своему огромному сожалению, так и не сумел воплотить в жизнь.

Точнее, в смерть.

Потому что, как и опасалась Рита, прихватив охотничье ружье, отец отправился к адвокатскому офису Льва Георгиевича Барковского и, ворвавшись туда, потребовал, чтобы его проводили к шефу.

Тому самому, который изнасиловал его дочь и которого он намеревался наказать.

Однако Барковскому повезло: того на этих выходных в офисе не было. Отец, не веря, что это так, попытался прорваться в кабинет Льва Георгиевича, даже выстрелил из ружья в потолок, чем вызвал суматоху в офисе, после чего его скрутил подоспевший охранник.

Обо всем этом отец, явно гордясь своим поступком, поведал жене и дочери, сетуя только на одно – что Барковского в конторе не было.

– И что бы ты сделал? Застрелил бы его? – спросила в ужасе мама, и отец, важно кивнув, ответил:

– Ну, или отстрелил бы ему первичные половые признаки. Такому, как этот, они не требуются.

Рита же, переговорив с одним из милиционеров, поняла, что у отца дела плохи. Его обвиняли в разбойном нападении, попытке убийства и ограблении.

Ничем хорошим это ему не грозило. По совокупности он мог получить от восьми до двенадцати лет. И все только потому, что решил восстановить справедливость и покарать негодяя, надругавшегося над его дочерью.

Отец же ничего и слышать не желал о каком-то суде и возможности оказаться за решеткой, уверяя, что все это недоразумение, правда на его стороне и его скоро выпустят.

Его не выпустили. А мама через несколько дней, полных тревоги и ужаса, побеседовала с каким-то чином из прокуратуры и совершенно отчаялась. Потому что тот сообщил, что дела плохи, улик хоть отбавляй, и им придется на долгие годы расстаться с отцом.

Мама в одночасье состарилась, постоянно плакала, а Рита думала только об одном: по сути, все произошло из-за нее.

Хотя, конечно же, не из-за нее, а из-за того, что она поведала родителям о случившемся.

И зачем она это сделала?

А потом им стало известно, что сокамерники напали на отца и отбили ему почки. Мама была сама не своя, на грани истерики, а Рита, которая уже давно не появлялась в университете, решила, что самое время туда наведаться.

Но вовсе не для того, чтобы посетить лекции или семинары – для того, чтобы переговорить с Гошей Барковским.

Более всего она боялась, что не встретит его, что молодой человек прожигает жизнь где-то вне университета, однако заметила его черный джип, подкатывавший к стоянке, и тотчас двинулась к нему.

Гоша был не один, с ним в машине находилась девица, кажется, с первого курса, лично Рите незнакомая, но встречавшаяся ей время от времени на юрфаке. Распахнув дверь перед девицей, Рита произнесла:

– Можете быть свободны. Мне надо с вашим кавалером поговорить.

Девица испуганно посмотрела на Гошу, он ей кивнул, и она выпорхнула из автомобиля.

Рита же заметила на ее шее знакомый кулон – янтарный, доставшийся от бабушки, тот самый, который она надела, поехав на семейный сабантуй к Барковским.

– Это моя собственность! – сказала Рита и сорвала кулон с груди оторопевшей девицы. И пусть цепочка теперь пришла в негодность: эта особа не имела права носить его!

Девица удалилась, а Гоша, тяжело вздохнув, нахмурился и процедил сквозь зубы:

– Ну что тебе нужно на этот раз?

Рита оторопела – как будто она все начала! Это Барковским, в особенности похотливому отцу Гоши, потребовалось что-то от нее, причем что-то непотребное и криминальное.

Но на этот раз – и в этом Гоша не ошибался – у нее были свои требования.

– Пусть твой отец сделает так, чтобы моего выпустили. И сняли с него все обвинения! – заявила она, обойдясь даже без приветствия.

Не могла же она желать доброго утра сыну своего насильника.

Судя по выражению лица Барковского-младшего, он прекрасно понял, о чем она.

– По твоему папаше тюрьма плачет! Так что пусть ответит по закону! – заявил он с наглой усмешкой, а Рита, протянув ему руку с янтарным кулоном, ответила:

– Ну, тогда и по твоему тоже, не так ли?

Хлопнув дверью, Гоша вышел из джипа и сказал:

– И вообще, ты переоцениваешь влияние моего отца. Твой папаша совершил ряд преступлений и должен понести за это наказание…

– А твой, стало быть, нет? – парировала девушка. – Кстати, эта новая дурочка уже приглашена на ваш семейный сабантуй?

Судя по всему, она попала в точку, потому что Гоша, стушевавшись, заявил:

– Ладно, мне пора на пару…

– Ничего, пропустишь. Все равно твой папа заплатит кому нужно, и ты получишь свой красный диплом. Ага, понимаю, твоему отцу-садисту требуется свежее мясо. И ты по его заданию обхаживаешь новую недалекую девственницу.

Гоша, нервничая, произнес:

– Что ты от меня хочешь?

Мило улыбаясь и чувствуя полную опустошенность, Рита ответила:

– Я тебе уже сказала – пусть твой отец сделает так, чтобы моего выпустили. И сняли все обвинения.

– Да за кого ты его принимаешь! – взялся молодой человек, а Рита ответила:

– За преступного мерзавца, безнаказанно насилующего женщин и вхожего в кабинеты ответственных лиц в нашем городе. Или я ошибаюсь?

Судя по молчанию, которое последовало, она не ошибалась.

Гоша, потянув время, заявил:

– А если не получится? Если мы откажемся? Да и не забывай, твой ведь хотел застрелить моего. И, кто знает, возможно, сделал бы это, если бы мой старик был в офисе. И вообще, кто гарантирует, что твой папочка, выйдя на свободу, не попытается осуществить задуманное вновь?

– Не попытается, – произнесла четко Рита. – Я гарантирую!

Похоже, эти Барковские помимо того, что по уши погрязли в преступлениях, еще и жуткие трусы.

Они на самом деле боялись ее отца с охотничьим ружьем.

– Ну, я не знаю, не могу ничего обещать… – заявил Гоша, а Рита ответила:

– Уверена, что знаешь. И что можешь обещать.

И, поддавшись внезапному импульсу, она вдруг спросила:

– Почему ты ему помогаешь?

Красивое лицо Гоши исказилось, молодой человек вздрогнул, как будто его застали врасплох, и, судорожно облизав тонкие губы, пробормотал:

– Не понимаю, что ты имеешь в виду…

Рита заявила:

– Не ври, прекрасно понимаешь. Твой отец монстр и моральный урод, то ли потому, что таким уродился, то ли по причине вседозволенности. Но отчего ты играешь роль его ассистента? Ведь ты сам в… в изнасилованиях участия не принимаешь? Тогда почему?

Гоша насупился и молчал. Рите вдруг показалось, что она заметила на его глазах слезы.

– Он тебя заставляет, ведь так? – ахнула она. – Но почему ты идешь у него на поводу? Понимаю, вам не нужен скандал, ты не хочешь потерять все ваши дома, дачи, автомобили, если твоего отца отправят в места не столь отдаленные. Но я же вижу, что это тебе не по нутру. Так отчего же ты тогда играешь роль его помощника?

Гоша, дрожа, крикнул:

– Оставь меня в покое! И вообще, ты ничего не понимаешь! Уйди прочь!

Рита, пораженная его реакцией, произнесла:

– Не раньше, чем ты пообещаешь, что моего отца выпустят. И не говори, что Лев Георгиевич не в состоянии добиться этого. Я знаю: в состоянии.

Гоша, уже взяв себя в руки, ответил:

– А если не пообещаю?

Рита, понимая, что надо идти ва-банк, заявила:

– Ну, тогда все узнают, почему мой отец решил пристрелить твоего. Думаю, скандал будет знатный. Да и я навещу эту глупую особу, которую ты теперь возишь с собой в джипе, и настоятельно посоветую ей не ездить на ваш семейный сабантуй!

Гоша, прошествовав мимо нее, процедил:

– Хорошо, сделаю, что могу. Только держи язык за зубами. И пусть твой отец тоже язык не распускает. Потому что если наболтает лишнего, ничего не удастся поправить.

Ага, значит, его проняло!

Схватив молодого человека за локоть, Рита сказала:

– Твой отец ведь держит тебя в заложниках? Ты тогда не врал о том, что ты, как и я, жертва, ведь так? Я могу тебе помочь…

Странно, но ее любовь к Гоше все еще не умерла, и ей хотелось помочь ему. Несмотря на то, что она пережила и что о нем знала.

Стряхнув ее руку, Гоша, уже нацепивший маску надменности, заявил:

– Не понимаю, о чем ты ведешь речь. А теперь оставь меня в покое. И вообще, больше мне не докучай. Если будет что-то новое, тебе сообщат!

И он направился ко входу в здание юридического факультета.

Отца выпустили на следующий день. Рита поразилась тому, как отец изменился: поседел, похудел, оброс серебряной бородой, в одночасье постарел, даже как-то посерел.

Однако по-прежнему не отказался от идеи покарать обидчика своей дочери. Потому что был уверен в грядущем торжестве справедливости – и указывал на то, что его выпустили под подписку о невыезде.

Рита не стала ему говорить, каким образом она добилась его временного освобождения. Она хотела большего: чтобы с отца сняли все обвинения. Однако через два дня его вызвали на допрос.

Оттуда он вернулся поникшим и присмиревшим. Его боевой задор прошел, и они о чем-то долго говорили с мамой на кухне. А когда вышли, то отец глухо сказал:

– Не буду скрывать, ребенок, дела обстоят не самым лучшим образом. Однако я на суде все скажу, в том числе и почему взял ружье и направился в офис Барковского… Хотя почему только на суде? Меня на следующей неделе снова на допрос вызвали, там и сообщу, что он тебя изнасиловал…

– Папа, нет! – заявила Рита. – Ты что, разве не понимаешь, что этим все усугубляешь?

Однако отец, как это с ним бывало, принял решение и не собирался от него отказываться.

Рита поняла, что ей надо что-то предпринять.

Входя в офис Барковского в центре города, она чувствовала, что волнуется. Потому что или сейчас, или никогда. Бросив на себя взгляд в большое зеркало, висевшее в приемной, Рита осталась довольна тем, что увидела.

Но все зависело от того, останется ли доволен Барковский-старший.

Она надела то же самое платье, в котором была в тот памятный вечер, когда прибыла на семейный сабантуй, а на шее у нее покачивался – на починенной цепочке – бабушкин янтарный кулон.

Эффектная секретарша поинтересовалась причиной ее визита, а Рита, посмотрев в потолок, увидела большое свежее пятно: наверняка наспех заделанную дырку от выстрела.

– Мне не назначено, однако я уверена, что Лев Георгиевич уделит мне пару минут, – произнесла она и добавила: – Скажите, что его желает видеть Ритка-маргаритка.

Секретарша явно удивилась, однако кодовое слово возымело действие, и Риту буквально через минуту проводили по коридору к стеклянной двери, за которой располагался кабинет Барковского.

Тот, облаченный, как водится, в элегантный, на этот раз темный, костюм-тройку, встретил ее на пороге.

– Можешь идти, Линочка, – велел он секретарше, и Рита заметила плотоядную ухмылку на лице Барковского.

Когда дверь закрылась, он, сверкая изумрудными глазами, сказал:

– А на тебе те же шмотки, что и в тот вечер. Или ты всегда ходишь в одном и том же?

– А вы, Лев Георгиевич, имеете в виду, что на те деньги, которые вы отвалили мне за мое изнасилование, я могу скупить половину местного вещевого рынка? – произнесла с вызовом Рита.

Пройдясь по просторному кабинету, она остановилась около огромного стола и, усевшись на него, закинула ногу на ногу.

А затем с вызовом посмотрела на Барковского.

Тот, облизывая губы, сказал:

– А знаешь, я ведь знал, что ты меня навестишь. Гоша, конечно же, поведал мне о вашем разговоре. Один звонок, и твоего папашку выпустили под подписку о невыезде…

Перекидывая ногу на ногу в другую сторону, Рита заявила:

– Ну да, вы ведь у нас не только насильник, но еще и серый кардинал. Стоит вам звякнуть прокурору или судье, и все тип-топ.

Барковский, подходя к ней, усмехнулся:

– Ну что, право же, за выражения, Ритка-маргаритка! Насильник…

Его рука легла ей на коленку. Рита на мгновение закрыла глаза, стараясь унять внезапную дрожь. Ее взгляд упал на массивное малахитовое пресс-папье, которое покоилось на столе.

Если таким шибануть Барковского по лбу, то мало не покажется. Но что это даст?

Речь шла о судьбе ее отца, поэтому она не имеет права давать задний ход. И тем более поддаваться влиянию сиюминутных аффектов.

Хотя мысль о малахитовом пресс-папье ее немного успокаивала.

– Насильник, - произнесла она с нажимом. – А как еще прикажете вас величать? Вы ведь заманиваете к себе на дачу недалеких девственниц и, опоив их какой-то гадостью, жестоко насилуете, так, Лев Георгиевич?

Ухмыляясь, Барковский продолжал лапать ее коленку, явно желая запустить руку и в другие места, но Рита, перекинув ногу на ногу в обратном направлении, смахнула его ладонь.

– Смотрю, тебя заводят грязные разговоры, Ритка-маргаритка? – произнес тот. – Иначе ведь не пришла бы. Тебе что, понравилось? Ты что, еще хочешь?

Рита, глядя ему прямо в глаза, заявила:

– Вы ведь редкостный скот, Лев Георгиевич. Почему вы это делаете?

Барковский, стоя уже вплотную к ней, так, что она ощущала аромат его дорогущей туалетной воды, прохрипел:

– Потому что люблю трахать таких, как ты, Ритка-маргаритка. Но не просто трахать, а насиловать. Такой уж я горячий мужчина. Только не говори, что тебе не понравилось. Ведь вижу, что понравилось. Ты ведь, задрав хвост, снова ко мне прибежала за очередной порцией секса. Может, прямо здесь этим и займемся?

Он навалился на нее, но Рита, готовая к подобному повороту событий, легонько ударила его коленкой под дых. Лев Георгиевич отпрянул и обиженно заявил:

– Эй, ты что делаешь?

– Это вас нужно спросить, Лев Георгиевич. Вы что, только что пытались изнасиловать меня на своем письменном столе в собственном офисе? Вы часто так поступаете?

Барковский, усмехнувшись, сказал:

– Вижу, тебе нравится играть в роковую женщину и недотрогу, Ритка-маргаритка. Что же, это только больше распаляет. Ну что, давай я тебя трахну?

Рита, чувствуя, что начинает успокаиваться, сказала:

– Трахнете, Лев Георгиевич – как и тогда, у вас на семейном сабантуе, в тайной комнате на вашей даче? То есть против моей воли, одурманенную каким-то наркотиком, с руками, скованными наручниками?

Барковский, снова надвигаясь на нее, ответил:

– Нравится же тебе говорить об этом, как я вижу. Ну, если хочешь, так и сделаем. Опять тебе руки наручниками зафиксирую, а потом изнасилую. Ведь тебе именно этого хочется? Вижу, что хочется! Всем вам, бабам, только такого и надо…

– Даже вашей матушке хотелось? – произнесла Рита, проворно спуская ноги на пол с другой стороны стола, который стал преградой между ней и распаленным Барковским.

– Моя матушка тут при чем? – спросил тот, тяжело дыша, а Рита сказала:

– Ну, она ведь тоже, рискну предположить, баба. Но вы правы, давайте лучше выясним, какую я получу плату за мое новое изнасилование. В последний раз я лишилась матки и возможности рожать. Что вы предлагаете теперь?

Барковский, уставившись на нее, заявил:

– Понимаю, ради папки своего сюда пришла. Ну да, ему ведь реальный тюремный срок грозит, и тебе это прекрасно известно. Но я ведь, как ты сама сказала, серый кардинал в нашем милом городе. Парочка звонков, и обвинения будут если не сняты, то переквалифицированы на гораздо более мягкие. И вообще, если еще психиатрическую экспертизу учесть… Тут ведь скоро амнистия грядет, твоего папашку можно под нее подвести. Можно!

Он поднял вверх палец, и Рита сказала:

– Но, как водится, в жизни ничего не дается бесплатно, ведь так? Что вы за это хотите?

Лев Георгиевич ухмыльнулся:

– Тебя, Ритка-маргаритка. Чтобы ты умоляла меня о пощаде. Чтобы ты плакала. Пока я тебя с наслаждением трахаю. Ты ведь приедешь ко мне снова на дачу?

– Вы предлагаете мне изнасилование в обмен на то, что спасете моего отца от тюрьмы, Лев Георгиевич? – спросила Рита, и Барковский заявил:

– Ну да, это ведь то, ради чего ты ко мне приперлась, Ритка-маргаритка?

Обогнув стол, он ринулся на нее, но Рита, схватив со стола ножницы, предостерегающе наставила их на адвоката.

– Да, это то, ради чего я пришла к вам, Лев Георгиевич. Спасибо за вашу откровенность. Вы снова хотите меня изнасиловать, как и тогда, в первый раз. И мы это вполне можем сделать, только не здесь и не сейчас. Мне приехать к вам на выходных?

Барковский, поправив растрепавшуюся седую прическу, заявил:

– Ну да, подваливай, Ритка-маргаритка. Потому что сейчас мы могли бы сделать это по-быстрому, а мне такое не особо нравится. А на выходных у нас будет бездна времени. И я тебе торжественно обещаю: если отдашься мне полностью, то я сделаю так, что твоему папашке на зону ехать не придется. Только не вздумай меня обманывать!

– Как вы могли такое подумать! – заявила Рита. – Кстати, а как же быть с этой глупой курицей, которую для вас обхаживает Гоша? Ну, с первокурсницей с юрфака?

Барковский отмахнулся:

– Ах, она пугливая и тупая. Ехать на дачу боится, я к ней всяческий интерес потерял. А ты та, кто мне нужен, Ритка-маргаритка. Молодец, что приняла мое предложение!

Рита, положив ножницы на стол, сказала:

– Ну, тогда мне пора. Наверняка у вас сейчас важные клиенты. Кстати, скажите, Лев Георгиевич, какая я у вас по счету? Вы ведь наверняка ведете перечень своих жертв. Ну, жертв изнасилований.

Барковский, на лице которого возникла милая улыбка, ответил:

– Что, тебя это тоже заводит? Ну, пару-тройку дюжин бабцов я трахнул. Против их воли.

– То есть изнасиловали, Лев Георгиевич, – подвела итог Рита. – Вы, однако, гигант.

Она оказалась у двери, чувствуя, что ноги у нее подкашиваются. Разговор длился не больше десяти минут, однако она ощущала себя так, как будто провела три часа в клетке с тигром-людоедом.

Каковым, собственно, и был Лев Георгиевич Барковский.

– К чему эта неуместная ирония, Ритка-маргаритка? – проворковал адвокат. – Какая-то ты сегодня прямо… на взводе! Но ты мне такая нравишься даже больше. Кстати, ведь скажи – тебе тогда понравилось?

Странный человек – изнасиловал ее и добивался признания в том, что ей понравилось. Он что, ожидал радостного вопля: «О да, о да, всю жизнь мечтала быть изнасилованной и хочу, чтобы это повторялось по четным числам, а возможно, и по нечетным тоже. За исключением официальных праздников!»?

– До ужаса, – ответила девушка сухо. – До печеночных колик. До умопомрачения. Вы, надо сказать, были на высоте.

Это была уже даже не ирония, а желчный сарказм. Но, что самое удивительное, Лев Георгиевич, похоже, принял ее слова за чистую монету.

Насильник на полном серьезе решил, что жертва в диком восторге от изнасилования. Ну и дела!

– Я так и знал, что тебе понравилось, Ритка-маргаритка… Конечно, классно, что ты снова хочешь повторить наши приключения у меня на даче, но тут такое дело… Есть еще несколько человек, которые… Ну, которым нравятся такие дела…

– Какие такие? – уточнила Рита. – Насиловать девственниц?

Лев Георгиевич замялся:

– Ну, почему сразу насиловать. И почему девственниц. К тому же, Ритка-маргаритка, ты уже больше не принадлежишь к этой редкой ныне категории…

– Вашими стараниями, хотите сказать? Да, это так. Спасибо за ненавязчивое напоминание. Как я могла забыть, Лев Георгиевич, – проронила Рита, – ведь первым мужчиной в моей жизни стали вы. Хоть и против моей воли…

Барковский, кашлянув, сказал:

– Ну, тут имеется клуб по интересам. Знаешь, несколько моих старых приятелей… Им нравится секс пожестче, а на такой даже не все проститутки соглашаются. Вот я и подумал…

Рита воззрилась на адвоката. Он что, на полном серьезе предлагал ей заняться сексом пожестче с его дружками?

– Среди них есть весьма влиятельные люди! – заявил Барковский. – Такие, которые твоего папашку в два счета из тюрьмы вытащат! Так что подумай…

– Подумаю. Весьма польщена вашим щедрым предложением. Вижу, что заслужила ваше доверие, приложу все человеческие и, быть может, нечеловеческие усилия, чтобы его оправдать. Однако на данный момент ни морально, ни физически, все же помните о моей недавней резекции матки, не готова пойти по кругу, Лев Георгиевич. Вы ведь понимаете?

Барковский вздохнул:

– Ну вот, ты обиделась. А зря. Ну ладно. Забудь об этом предложении. Наверное, ты еще не готова. Давай сначала второй раз наедине встретимся, а потом при случае вернемся к этому разговору. Может, ты изменишь свое решение.

Больше всего Рите хотелось запульнуть во Льва Георгиевича чем-то массивным, наподобие стоявшего на его письменном столе малахитового пресс-папье.

Положив ладонь на ручку двери, Рита повернулась и произнесла:

– Может, и вернемся. Но пока меня это совершенно не занимает. Понимаю, вам хочется покрасоваться перед своими влиятельными дружками, но тогда сами с ними и спите. И последний вопрос. Жертв вам поставляет, заманивая их к вам в логово, ваш сын Гоша. Причем сам в оргиях он участия не принимает. Как вам удалось его заставить сделать это?

Лицо Льва Георгиевича переменилось, он произнес:

– Гошу ты не трогай, он хороший парень. Все, что происходит, происходит между тобой и мной. Значит, в субботу, в три часа? Я заберу тебя у памятника Тургеневу… И поедем ко мне, там никого, кроме меня, не будет!

Отчего-то Рита не была в этом уверена и подозревала, что Барковский хочет завлечь ее к своим дружкам, в этот мерзкий клуб по интересам для высокопоставленных садистов.

Похоже, редкостным скотом был не один Лев Георгиевич.

– Непременно буду там, Лев Георгиевич! – провозгласила Рита, выходя в коридор. – А потом мы поедем к вам на дачу, и вы там снова меня изнасилуете. Чао!

Выкатившись из кабинета адвоката, Рита на ватных ногах бросилась по коридору прочь и остановилась только тогда, когда, давно уже покинув адвокатскую контору, неслась по одной из центральных улиц города.

Получилось! Получилось! Получилось!

Она зашла в одно из кафе, заказала себе что-то первое, что попалось на глаза в меню, даже не сообразив, что именно, и устремилась в дамскую комнату.

Там, закрыв дверцу кабинки на замок и трижды перепроверив, что ворваться снаружи никто не может, Рита осторожно запустила руку в декольте и вынула оттуда миниатюрный приборчик, который был прикреплен к ее телу при помощи лейкопластыря.

А затем, поднеся его к уху, нажала кнопку «Replay».

Послышался голос Льва Георгиевича Барковского:

«… – Понимаю, ради папки своего сюда пришла. Ну да, ему ведь реальный тюремный срок грозит, и тебе это прекрасно известно…»

Звук был отменный, качество прекрасное. Что же, она нашла верное применение деньгам, полученным от Барковских: приобрела в специализированном магазине миниатюрный диктофон, засунула его под платье и отправилась в контору ко Льву Георгиевичу.

Где тот, вызванный ею на откровенность и отчасти спровоцированный, наговорил много лишнего. В том числе признался, что изнасиловал и ее, и других женщин. И предложил ей снова быть им изнасилованной.

Этого должно хватить.

Переложив диктофон в сумочку, Рита вернулась в зал кафе и, обнаружив, что заказала себе молочный коктейль и пирожное с земляничной начинкой, с аппетитом набросилась на них.

Сидевший перед ней лысый усатый мужчина, в очередной раз прослушав запись, презентованную ему Ритой, в потрясении повторил:

– Это просто сенсационный материал!

Рита тоже так считала, поэтому обратилась не в милицию, где у Барковского все было схвачено и имелась масса осведомителей, не в городскую прокуратуру, где работали его лучшие друзья, а к журналисту областного телевидения Харламову, который в течение последних лет вел разоблачительно-аналитическую программу «Суд идет!».

Харламов, усатый лысый дядька, впрочем, не такой уж и старый, выводил на чистую воду коррупционеров, нерадивых чиновников и вороватых предпринимателей. Его ненавидели, боялись – и перед ним заискивали.

Родители Риты, как и множество других жителей города и области, прилипали к экранам телевизора, когда два раза в месяц, по субботам, выходил новый выпуск программы «Суд идет!».

На Харламова было совершено несколько покушений, впрочем, провалившихся, он постоянно с кем-то судился, но именно это и утвердило Риту в мысли о том, что обратиться надо именно к нему.

Что она и сделала.

– Вы думаете, его можно будет прижать? – спросила Рита, и Харламов, усмехнувшись, ответил:

– О, безусловно! Конечно, он будет заявлять, что это подделка, однако мы назначим голосовую экспертизу.

Посмотрев на Риту, они произнес:

– О Барковском уже давно ходят всякие нехорошие слухи. Ну, то, что тип скользкий, это понятно. Лучший друг местных мздоимцев и наших областных бонз – в этом тоже нет ничего удивительного. Но то, что он насильник-рецидивист, ни в какие рамки не укладывается!

А затем добавил:

– Что же, а теперь можете рассказать, что с вами тогда произошло у него на даче…

Рита поведала журналисту обо всем, включая и те события, которые имели место после изнасилования. Харламов, делая кое-какие пометки, задавал вопросы, хотел знать детали, хмурился и кивал головой. Когда Рита завершила рассказ, он первым делом поднялся, подошел к находившемуся за его спиной бару, налил в две стопки коньяка, подал одну Рите, а другую опрокинул в себя.

– Вот это да! Вы просто очень смелая барышня! Не знаю, как бы я сам повел себя на вашем месте…

Рита, пожав плечами, сказала:

– Понимаете, мне терять больше нечего…

Харламов, крякнув, налил себе еще коньяка, залпом выпил его, посмотрел на нее и произнес:

– Всегда есть что терять. Однако не советую вам об этом думать. Что же, что же…

Он прошелся по ковру своего кабинета (Рита попросту приехала в редакцию его программы и сказала, что у нее имеется крайне важный материал: пришлось ждать больше трех часов, однако это того стоило), посмотрел в окно и сказал:

– Новая программа выходит в эту субботу, то есть послезавтра, и нам элементарно не хватит времени, чтобы подобающим образом подготовить ваш материал. Потом у нас начинается декабрь… Что же, под новогодние праздник и выпустим – отличный подарочек будет Льву Георгиевичу, не находите?

Рита кивнула и в волнении произнесла:

– Значит, вы считаете, что это можно обнародовать? И что это даст результат?

Харламов, подкрутив свои роскошные усы, уверил ее:

– Вне всяких сомнений! Барковского уж давно следовало поприжать, просто тот компромат, которым мы располагали до сих пор, был жидковат. А то, что принесли мне вы, просто великолепно!

Взяв в руки диктофон, он произнес:

– Но потребуется оригинал. Могу ли я оставить его себе?

Рита ответила:

– Да, можете… Только прошу вас…

Она осеклась, а Харламов, подойдя к большому сейфу у окна, раскрыл его и положил туда диктофон.

– Не беспокойтесь, все будет в полном порядке. Кстати, вот что я подумал: одной записи будет маловато. Вы согласитесь выступить в моей программе с подробным интервью?

Рита, вскинув на журналиста взор, ответила:

– Не просто готова, но и хочу! Потому что… Потому что такой, как Лев Георгиевич Барковский, должен понести заслуженное наказание!

Возвращалась Рита домой в упоении. Что же, дело сдвинулось с мертвой точки. Ни в какую субботу она, конечно же, на дачу к Барковскому не поедет. Пусть он рвет и мечет, однако она получила его признание, и теперь надо позаботиться о том, чтобы оно стало достоянием гласности.

И тогда уже дружки Барковского в милиции и прокуратуре не смогут выгородить его. Более всего Рита надеялась на то, что объявятся и прочие жертвы изнасилований – и тогда почтенному адвокату придется ой как несладко!

Родителям Рита решила ничего не говорить – они были заняты своими проблемами. Хотя весь ужас заключался в том, что их проблемы были прямым следствием ее проблем.

Тех самых, которые устроил ей Лев Георгиевич Барковский.

Ну, не только он, а еще и его сынок Гоша. Его, в отличие от папаши, ей было жаль. Однако, как ни крути, Гоша являлся пособником отца, хотя Рита и не понимала, по какой причине.

Что же, не исключено, это вскроется, когда Барковский-старший окажется в СИЗО и будет давать показания. И тогда весь карточный домик лжи рухнет, и…

И она заживет счастливо?

Рита понимала, что возвращения к прежней безмятежной жизни уже никогда не будет, даже в том случае, если Барковского отправят за решетку.

Ведь она так и останется жертвой изнасилования. И, что хуже всего, у нее никогда не будет детей…

Об этом Рита старалась не думать, решив, что не стоит ломать голову над вещами, которые она не в состоянии изменить.

Наступила пятница, не за горами были выходные – первые за долгие недели, которым Рита радовалась, думая о них с наслаждением. Она уже сообщила родителям, что в субботу они все вместе, втроем, отправятся сначала в новый торговый центр, открывшийся на другом конце города, а потом в театр музкомедии, где давали «Летучую мышь».

Денег ведь у них теперь куры не клюют – и все благодаря Барковским. И ее изнасилованию.

Наконец-то Рита смогла выспаться, приняв для себя решение: университет пока придется оставить, она уйдет в академический отпуск. Или переведется в другой вуз, чтобы не сталкиваться ежедневно в коридорах юридического факультета с Гошей Барковским.

Хотя недолго им осталось видеть друг друга. Всего лишь до выхода новой программы «Суд идет!».

А потом… А потом наступит другая жизнь – новая. Это не будет возвращение к старой. Да и проблемы, может быть, разрешатся, но не исчезнут. Однако семейство Барковских больше не будет досаждать им.

И пытаться разрушить эту самую их новую жизнь.

Рита так заразила родителей своим оптимизмом, что отец, который пребывал после возвращения на больничном, изъявил желание приготовить праздничный ужин, а мама обещала, что после работы зайдет в кондитерский магазин и купит «Наполеон».

Весь день прошел в приятных хлопотах и радужных ожиданиях. Отец, вспомнив былое, превзошел сам себя и приготовил великолепную запеченную рыбу. Рита помогала ему делать салаты и ловила себя на мысли, что все почти как раньше.