Текст книги "Вендетта. День первый"

* * *

Девушка вышла из подъезда – настырная соседка смотрела в окно и даже махала Насте рукой. Пришлось помахать в ответ и направиться к соседнему подъезду. Выждав несколько минут, Настя осторожно вернулась в подъезд – Марья Прокофьевна отвлеклась и за происходящим во дворе не наблюдала. Поднимаясь по лестнице, девушка столкнулась с какой-то супружеской четой и наконец оказалась около квартиры Хрипуновых. Сердце билось как бешеное. Конечно, ведь сейчас она переступит не только порог чужого жилища, но и тонкую грань, отделявшую ее от мира преступников! Но так Настя поступает не для личного обогащения, ведь обкрадывать Хрипуновых она не собирается, а только ради того, чтобы разоблачить людей, виновных в смерти ее отца и мамы.

Настя на всякий случай позвонила в дверь – кто знает, ведь Степан Игнатьевич или Лидия Мироновна могли вернуться в то время, пока она пила чай у Марьи Прокофьевны. Пронзительный звонок разнесся по квартире патологоанатома, но дверь никто не открыл. Значит, путь свободен!

Замок тихо щелкнул, створка раскрылась, и девушка проскользнула в темный коридорчик. Первым делом она взглянула на часы – без пяти два. Лидия Мироновна работает обычно до четырех, дома окажется в начале пятого. Степан Игнатьевич вернется на последнем автобусе, то есть после восьми. В ее распоряжении два часа. Их, надеялась Настя, хватит, чтобы отыскать протокол вскрытия.

Она сняла сапоги и осталась в толстых носках. Не забыть бы потом вытереть грязь, оставшуюся в прихожей – у хозяев не должно зародиться подозрение, что в их отсутствие кто-то побывал в квартире. Настя прошлась по комнатам – их три, все небольшие, типичная планировка хрущевских времен. Итак, где ей начать обыск?

Девушка открыла книжный шкаф и стала методично вытаскивать и трясти книги одну за другой. Занятие было трудоемким, на него у Насти ушло почти полчаса. Она обнаружила старые открытки, фотографию Лидии Мироновны в купальнике (зрелище, прямо скажем, не самое эстетичное), несколько прокомпостированных трамвайных билетов и даже мятый рубль. Но протокола не было.

Будь она на месте Хрипунова, то куда бы спрятала досье? Вряд ли положила бы на видное место, ведь ревнивая супруга могла запросто найти. Настя раскрыла дверцу кладовки. Да, чтобы обшарить все закоулки, ей понадобится не два часа, в два дня! И все же девушка принялась за обыск.

Ей не повезло – Настя задела рукой банку с солеными огурцами, та полетела вниз и разбилась. Этого только не хватало! Девушка устремилась в ванную, схватила ведро и тряпку и бросилась обратно в кладовку. Осколки и огурцы придется взять с собой, не оставлять же их в помойном ведре в квартире! Настя вскрикнула, почувствовав, что порезалась. Какая же она неловкая! У нее оставалось меньше часа, а она устроила в кладовке погром и забрызгала кровью гладильную доску!

Настя отправилась на поиски домашней аптечки и обнаружила ее в платяном шкафу, стоявшем в супружеской спальне. Девушка залила рану зеленкой, залепила лейкопластырем и обмотала бинтом. Так-то лучше!

В тот момент, когда она закончила манипуляции с порезанным пальцем, до Насти донесся какой-то шум. Еще до того, как девушка сообразила, в чем дело, в прихожей раздались голоса. Хозяева вернулись!

* * *

Настя похолодела. Но как же так, неужели она ошиблась?

Девушка, не дыша, подошла к двери спальни и осторожно выглянула в зал. Судя по голосам, домой пришли и Лидия Мироновна, и Степан Игнатьевич. В какой же переплет она, однако, угодила! Настя посмотрела на балкон – что, если спуститься вниз по пожарной лестнице?.. Но балкон был все еще законопачен и заклеен, да и хозяева обратят внимание на то, что дверь осталась открытой. Ее сапоги и полушубок! Господи, вещи ведь остались в прихожей, а разбитая банка огурцов лежит в ведре, которое находится в ванной!

Перед глазами у Насти все поплыло, ноги сделались словно ватные. И что ей теперь делать? Выходить с поднятыми руками и сдаваться на милость хозяев? Хотя, может, повезет, и хозяева сейчас уйдут, хотя бы пару минут? Или, скажем, отправятся в туалет или ванную, а она тем временем попытается покинуть квартиру...

Раздался смех, и до Насти донеслось:

– Мне щекотно! Прекрати, дурачок! Хи-хи-хи!

Снова выглянув в зал, девушка увидела прелюбопытнейшую картину: Лидия Мироновна в объятиях мужчины, однако не своего законного супруга Степана Игнатьевича, а статного молодого мужчины с черной бородой. Вот это да! Оказывается, ревнивая супруга, которая постоянно подозревает мужа в изменах и настраивает против него соседей, в действительности сама не без греха – зная, что законная половина находится на даче, Лидочка приволокла домой любовника. В том, что мужчина был любовником, а не коллегой по работе или родственником, Настя не сомневалась: бородач тискал и целовал Лидию Мироновну, а та охала и смеялась.

Они опустились на диван, и Настя осторожно отошла от двери. Надо же, голубки были так увлечены страстью, что не заметили в прихожей чужие сапоги и полушубок! Звуки, доносившиеся из зала, однозначно свидетельствовали о том, что Лидия Мироновна и ее безымянный «милый друг» предаются плотскому греху. Настя в унынии уселась на ковер и прислонилась к стенке. И как долго это будет продолжаться?

– Сейчас, подожди! – услышала она голос Лидочки, и послышались торопливые шаги. Настя еле успела нырнуть в платяной шкаф, как дверь в спальню распахнулась – в комнате возникла Лидия Мироновна, облаченная в черную комбинацию. Она призывно помахала рукой и сказала: – Толик, иди сюда, здесь нам будет удобнее!

«Этого только не хватало», – вздохнула про себя Настя. Сквозь щель она наблюдала за тем, как в спальню прошел бородач, одетый только в полосатые семейные трусы. Настя закрыла глаза и заткнула уши – стоны и охи сделались невозможными. Внезапно в носу у девушки защекотало – шкаф был пропитан нафталиновой вонью, да и пыли здесь хватало. Настя постаралась подавить чих, но у нее не вышло. Но распаленные страстью любовники ничего не услышали. Настя перевела дух – в носу немедленно снова защекотало, и она оглушительно чихнула три раза подряд.

Девушка с ужасом увидела, как Толик на кровати дернулся, а Лидия Мироновна, подскочив, произнесла:

– Ты слышал?

– Да, наверное, на улице фыркнуло, – ответил бородач. – Лидочка, давай продолжим!

– Я в поликлинике работаю и не сомневаюсь: кто-то только что чихнул! – заявила Лидия Мироновна.

– Но кто мог чихнуть, если в квартире мы одни? – спросил Толик. – Разве что какие-нибудь барабашки и полтергейсты, про которых сейчас в газетах пишут?

И словно в подтверждение его мысли Настя чихнула еще раз. Правда, она зажала себе рот руками и спрятала голову между коленок, но ничего не помогло – из шкафа донесся приглушенный странный звук.

– Толик, мне страшно! – крикнула Лидия Мироновна. – Это идет из шкафа! Посмотри!

– Лидочка, да успокойся ты! – послышался несколько взволнованный голос бородача. – И вообще, мне что-то сейчас расхотелось, мне домой пора, жена, наверное, уже с работы пришла...

– Это он! Степан! – выдохнула Лидочка. – Он в шкафу спрятался! Господи, что сейчас будет!

– Ну, мне точно пора! – заявил бородач. – Сама со своим мужем-придурком разбирайся. Если он до того дошел, что в шкафу засаду устраивает...

Лидия Мироновна приблизилась к шкафу и ласковым голосочком просюсюскала:

– Степочка, я тебе все объясню, золотой мой! Уверяю тебя, ты не так все понял! Давай только без сцен, а поговорим как цивилизованные люди!

И Хрипунова распахнула шкаф. Настя от ужаса глотнула пыльного, пропитанного нафталином воздуха и снова оглушительно чихнула. Облаченная в комбинацию Лидия Мироновна уставилась на незнакомую девицу, попятилась, наткнулась на грядушку кровати...

– Не бойтесь! – сказала Настя, вылезая из шкафа. – Я не любовница вашего мужа, уверяю вас. Сейчас я все вам расскажу по порядку...

Лидия Мироновна дико завопила, причем с такой силой, что у Насти заложило в ушах. Крик Хрипуновой больше походил на завывание сирены, оповещающей жителей о налете вражеской авиации. Лидочка схватила стул и швырнула его в Настю. Девушка чудом увернулась, и стул ударился о шкаф.

В спальню влетел бородач, успевший напялить штаны.

– Степан Игнатьевич, не бейте Лидочку! – вопил он, но слова так и застыли у него на губах. Толик тупо уставился на Настю.

– Она! В шкафу! Там! – тыкая в нее пальцем, кряхтела Лидия Мироновна. – Ух, тварь!

Настя попятилась, споткнулась о стул и полетела на пол.

– Прошу вас, я могу все объяснить! – залепетала девушка. – Я тихонько взяла ключи у Марьи Прокофьевны, потому что мне очень надо было побывать в вашей квартире, но так, чтобы вы ничего не знали. Речь идет о жизни и смерти, тайна связана с моими погибшими родителями!

На Настю надвинулся бородач, поигрывавший мускулами и свирепо взиравший на нее. Лидия Мироновна схватила трубку телефона, стоявшего на прикроватной тумбочке, набрала две цифры и затараторила:

– Милиция? Срочно выезжайте по следующему адресу... Что случилось? Воровку в квартире задержали, вот что случилось! Меня зовут Лидия Мироновна Хрипунова. И свидетель есть – мой... коллега, санитар Анатолий Геннадьевич Полянский. Как быстро приедете? Хорошо. Только шевелитесь! Да, пока мы с ней справимся!

Положив трубку на рычаг, Лидия Мироновна повернулась к Насте и заявила:

– Ну что, дрянь, я лично прослежу за тем, чтобы ты оказалась на зоне. А теперь, Толик, одевайся. Милиция приедет минут через пять. Скажешь, что помог мне сумки донести до дома. Этой гадюке, что бы она ни утверждала, все равно никто не поверит.

* * *

– Анастасия Всеволодовна, в ваших же интересах сотрудничать со следствием и сделать чистосердечное признание, – заявил молодой тип, сидевший за письменным столом.

Настя посмотрела на него – чуть старше ее, а уже распоряжается человеческими жизнями. Вернее, в данный момент от него зависит судьба только одного человека – ее самой. Следователя звали Андрей Олегович Воскобойников, ему было вряд ли больше двадцати пяти, и особой красотой он не отличался – рыжие волосы, веснушчатое лицо, белесые брови. Однако обращался следователь с Настей корректно и вежливо, что заставляло надеяться: Воскобойников во всем разберется.

Девушке не хотелось вспоминать о том, что произошло в предыдущий день...

Милиция в самом деле приехала достаточно быстро – пусть не через пять, а через десять минут, но Лидии Мироновне и ее любовнику хватило времени, чтобы одеться, привести себя в порядок и замести следы прелюбодеяния. Настя имела глупость угрожать им, заявив, что если они отпустят ее и скажут милиции, что вызов был ложным, то она будет держать язык за зубами и не расскажет о том, чему стала невольной свидетельницей. Услышав такие слова, санитар Полянский поднес к лицу Насти внушительных размеров кулак и пригрозил:

– Пигалица, я ведь сейчас могу тебе рожу расквасить и вообще дух из тебя вышибить, и Лида подтвердит, что ты пыталась на меня с ножом напасть, так что я защищался и имел право тебя кокнуть. Забудь, что видела. И вообще, ты ничего же и не видела!

– Кто ей поверит? – поддакнула Лидия Мироновна. – Обычная домушница пытается выгородить себя, сочиняет небылицы. Никто в милиции и прокуратуре ее и слушать не будет!

Перед прибывшей милицией Лидия Мироновна и санитар Полянский разыграли отличный спектакль – в один голос заявили, что Анатолий Геннадьевич помог донести Хрипуновой до квартиры сумки, и тут-то они застали с поличным воровку, которая обшаривала шкаф.

Настя пыталась оправдаться, однако ее никто не слушал, а один из милиционеров только цыкнул на нее:

– Заткнись-ка! Значит, это ты на нашем участке уже полгода обчищаешь квартиры? Вот ведь шалава! У нас из-за тебя головная боль!

– Да, конечно, она! – услышала Настя приглушенные голоса на лестничной клетке. – Вне всяких сомнений! Она мне сразу не понравилась, взгляд у нее был какой-то бегающий...

Но хуже всего было выступление Марьи Прокофьевны. Старушка давала показания сразу двум милиционерам, а заметив Настю, ткнула в нее пальцем и заголосила:

– Точно, точно, вот она преступница! Заявила мне, что от военкомата подарки разносит, а я, старая дура, уши развесила. Она даже овсяных печенюшек принесла, а сама ключ хрипуновский у меня сперла. Наверняка когда якобы в туалет ходила. Я-то еще удивилась, почему вода все не льется, бачок-то ведь обычно ревет, как реактивный самолет. А она ключ в то время тырила!

Настю запихнули в милицейский «уазик» с зарешеченными окнами и доставили к большому желтому зданию, в котором располагался следственный изолятор. Девушка попыталась поставить сопровождавших ее милиционеров в известность о том, что хочет немедленно побеседовать с прокурором, на что те ответили:

– Вот вызовут тебя на допрос, там и расскажешь, как квартиры обчищала.

Насте пришлось пройти через процедуру снятия отпечатков пальцев и сдать все свои личные вещи, после чего ее по гулким коридорам отконвоировали в одну из камер. Заскрежетала дверь, Настя оказалась в большом помещении. Такое она видела только в кино про милицию, а теперь самой пришлось оказаться в столь малоприятном месте.

В нос ей сразу же ударил острый запах давно не мытых человеческих тел и экскрементов. Настя замерла на пороге. Конвоир подтолкнул ее, захлопнул дверь и, распахнув зарешеченное оконце, предупредил:

– Будете шуметь, бабы, плохо придется!

Девушка, ежась, осмотрелась. В камере находились семь или восемь женщин. Они бросили взгляд на новенькую, послышался чей-то сальный голос:

– Вот и пташка с воли прилетела! Да не абы какая, а настоящая жар-птица!

– Добрый день, – сказала вежливо Настя.

В ответ послышался гогот:

– Добрый? Для кого, для тебя, что ли? Скорее для нас!

Настя смутилась. Как надо вести себя в тюрьме, она не знала. Впрочем, ведь это всего лишь следственный изолятор, и здесь должны царить другие нравы. Она была уверена, что, самое позднее, на следующий день все выяснится и неприятности для нее закончатся. Конечно, ей придется понести наказание (штраф, наверное, заплатить) за то, что она проникла в квартиру Хрипуновых. Но проникла-то без корыстных намерений!

– Ну что стоишь? Впервой, что ли, в санатории? – хихикнула одна из женщин, высокая, костлявая, некрасивая, расположившаяся на нижних нарах. – Ну, иди ко мне, крошка, я тебе покажу пару фокусов!

Настя с опаской взглянула на нее и подошла к пустым нарам. Не успела она сесть, как костлявая, подскочив к ней, заявила:

– Брысь отсюда, новенькая!

Девушка, не привыкшая к подобному обращению, покраснела и пролепетала:

– Прошу прощения, я не знала, что это ваша кровать. Но ведь, если не ошибаюсь, у вас уже имеется свое место...

– Кровать! Ты еще скажи – мягкое купе! – захохотала костлявая, рот которой, как отметила Настя, был полон золотых зубов. Тетка еще и толкнула Настю в грудь, прикрикнув: – Ну, пошла прочь!

– Извините, но мне тоже надо где-то прилечь... – продолжала Настя миролюбиво – конфликтовать с обитательницами камеры в ее планы не входило.

– Прилечь? – спросила игриво костлявая и схватила вдруг Настю за щеку. – Румяная какая! И наверняка вкусная, как зефирчик! Под меня и приляжешь, а я тебя собой и накрою!

«О чем она говорит?» – подумала в смятении Настя. Ей приходилось слышать, что в тюрьме царят свои нравы, совершенно особые, разительно отличающиеся от тех, что приняты в цивилизованном обществе.

А золотозубая тетка продолжала наступать на Настю. Она уже хватала девушку за груди, живот и причитала:

– А молодая-то какая! И симпотная! И, главное, интэллихентная! Что, профессорская дочка небось? Чем занимаешься, наркотой торгуешь? Или своим телом? Ну, здесь ты уже им торговать не сможешь, придется бесплатно отдавать. Мне!

Настя беспомощно обернулась, но все прочие обитательницы камеры делали вид, что происходящее их не занимает. Костлявая загнала Настю в угол, где стояла жутко пахнувшая параша, Настя поскользнулась, упала, а тетка засмеялась:

– О, вот твое место! Вот и твоя кроватка, и твой спальный вагончик! А если хочешь место получше, на нарах, то подари мне свой поцелуйчик. Тетя Женя добрая, тетя Женя тебя утешит и приголубит.

– Уберись! – услышала Настя тихий, но строгий голос, и костлявая тетя Женя моментально отстала от Насти. Девушка увидела невысокую плотную женщину лет сорока с небольшим, с ежиком коротких седых волос и красивыми карими глазами.

– А что, я ничего! – залебезила тетя Женя. – Так бы сразу и шепнула, Княгиня, что девчонка твоя. Да и не нужна она мне, много чести ей с тетей Женей общаться!

– Спасибо! – сказала Настя, обращаясь к своей спасительнице.

Та подошла к одним из нар, спихнула с них какие-то вещи и произнесла:

– Здесь будет ее место. Понятно? Или кто хочет возразить?

Желающих возразить Княгине не нашлось. Настя, поднявшись, прошла к нарам и осторожно уселась на них. Еще сегодня утром она и помыслить не могла, что окажется в следственном изоляторе! Что же с ней будет? И чем все закончится?

Она всю ночь думала об этом, не в состоянии заснуть. Одна из соседок даже проворчала:

– Перестань ворочаться, а то спать не даешь!

Настя, сжавшись в комок, закусила зубами ладонь и тихонько заплакала. Как же все нелепо получилось! Она была уверена, что сможет разыскать в квартире патологоанатома Хрипунова протокол вскрытия, а вышло совсем иначе.

* * *

Утром Настю вызвали на допрос. Из следственного изолятора ее доставили в здание городской прокуратуры – там когда-то находился кабинет отца. Девушка хорошо обдумала то, что скажет: ей не имеет смысла запираться или скрывать правду, она поведает все, как есть.

Следователь оказался молодым, что Насте не понравилось. Ей требовался бывалый служака, который знает, как реагировать в подобных ситуациях, но делать было нечего. Она сообщила, что желает сделать заявление, и принялась говорить.

Следователь Воскобойников практически не прерывал Настю, а когда она закончила рассказ, поднялся из-за стола, прошелся по кабинету и, остановившись, вдруг сказал:

– Анастасия Всеволодовна, я вам верю.

У Насти отлегло от сердца. Ну наконец-то все сдвинулось с мертвой точки!

– Я помню то шумное дело, – продолжил Воскобойников, имея в виду смерть прокурора Лагодина. – О нем до сих пор вспоминают. Однако на вашем месте я бы поостерегся заявлять о своем родстве с покойным – последствия могут быть непредсказуемые.

– Какие такие непредсказуемые последствия? – удивилась Настя. Ей казалось, что теперь, после того как она сделала чистосердечное признание, все изменится. Причем в лучшую сторону.

Андрей Олегович посмотрел на нее в упор.

– Буду с вами откровенен – о том, что в Нерьяновске имеется организованная преступная группировка, в народе именуемая мафией, ни для кого не является секретом. Впрочем, подобная «мафия» существует в каждом большом городе. И я допускаю мысль, что ваш отец был убит, так как наступил на хвост представителям этой самой мафии.

– Вы допускаете мысль! – воскликнула, рассердившись, Настя. – Но ведь я говорю чистую правду! Так было на самом деле!

– У вас имеются доказательства? – парировал Воскобойников.

– Протокол вскрытия, который находится в руках Хрипунова... – начала девушка, но следователь отмахнулся:

– Какой протокол? Это ведь не более чем ваши домыслы, Анастасия Всеволодовна!

– Но можно же провести в квартире Хрипунова обыск... – пробормотала девушка, а Воскобойников усмехнулся:

– И на каком основании? Только по той причине, что некая особа, тайком залезшая в квартиру к потерпевшему, заявляет, что у него-де должен иметься какой-то там протокол, существование которого весьма сомнительно?

Настя упрямо вскинула голову:

– Но вы же сказали, что верите мне, Андрей Олегович! Если бы вы поговорили со своим начальством, то...

Воскобойников, усевшись на стул, заявил:

– Начальство мне, расскажи я ему вашу историю, конечно же, не поверит, и будет совершенно право. Знаете, что мне приходится выслушивать от арестованных, желающих уйти от ответственности? Целые романтические поэмы и приключенческие романы! И, конечно, никто не виноват в том, в чем его обвиняют, и, уж естественно, пойти на преступление каждого заставили особые, невероятные обстоятельства, все разъясняющие и оправдывающие!

Настя повторила:

– Вы сказали, что верите мне. Так почему тому же не поверит и ваше начальство?

Следователь взглянул на Настю и усмехнулся:

– А вы не допускаете такой возможности, Анастасия Всеволодовна, что начальство тоже является интегральной частью той самой мафии?

Слова Воскобойникова были так неожиданны, что девушка вздрогнула.

– Получается, вы знаете, что ваше начальство связано с преступниками, и ничего не предпринимаете... – наконец смогла она заговорить, но следователь ее перебил:

– Никаких домыслов, Анастасия Всеволодовна! И вообще, мы отклонились от нашего основного занятия – выяснения того, что произошло на квартире потерпевших Хрипуновых.

– Я вам уже рассказала, что там произошло, и мне больше нечего добавить. Вы... вы должны мне помочь! Андрей Олегович, вы же видите, что никакая я не воровка. Тем более не рецидивистка. Зачем мне понадобилось приезжать из Ленинграда в Нерьяновск – чтобы залезть в квартиру Хрипуновых и стащить двадцать рублей из серванта и пару дутых золотых колец? Это же совершенно неправдоподобно!

Воскобойников, откинувшись на спинку стула, парировал:

– Ну почему же, Анастасия Всеволодовна. Многие из грабителей и домушников путешествуют по Союзу, останавливаются в провинциальных городах, совершают преступления и отбывают восвояси.

– Я – студентка философского факультета ЛГУ! – обиженным тоном заявила Настя. – Мой отец был прокурором города, а мама – доцентом университета!

– Как будто студентки не совершают преступлений... – усмехнулся Воскобойников. – А должность ваших родителей, к тому же покойных, вообще не имеет значения. Наоборот, можно предположить, что их смерть, а также внезапная потеря вами былого благополучия и привели к тому, что вы решились на квартирные кражи. Вы ведь мошенническим путем проникли в жилище гражданки Петуховой Марьи Прокофьевны и похитили у нее ключи от квартиры Хрипуновых?

– Да, но... – сказала Настя, но следователь снова ее перебил:

– А затем открыли квартиру Хрипуновых и пробыли там, по вашим собственным словам, больше часа?

– Все так, но... – опять попыталась возразить Настя, однако Андрей Олегович, казалось, не замечал ее попыток.

– И наконец, вы были застигнуты с поличным гражданкой Хрипуновой Лидией Мироновной, в сопровождении гражданина Полянского Анатолия Геннадьевича вернувшейся в квартиру.

– Я уже сказала, что Хрипунова и бородатый санитар, Полянский, занимались... ну, вы сами понимаете... Они – любовники, а Лидия Мироновна обманывает мужа...

– К делу ваши спекулятивные заявления отношения не имеют, – отрезал Воскобойников. – Тем более что Хрипунова и Полянский заявляют противоположное. И даже если предположить, что Хрипунова и Полянский в самом деле состоят во внебрачной связи, то это нисколько не умаляет тяжесть совершенного вами преступления, Анастасия Всеволодовна.

Настя растерялась и пролепетала:

– Но ведь я не хотела совершать кражу... Вернее, все же хотела, но мне не нужны были деньги, украшения или вещи! Только протокол вскрытия!

– Вы сейчас так говорите, Анастасия Всеволодовна, – улыбнулся холодно Воскобойников, – но следствие вправе подвергнуть сомнению ваши заявления.

– Вы же сказали, что верите мне! – взмолилась девушка. – Только что сказали, Андрей Олегович! А теперь выходит, что вы подвергаете все сомнению?

– Я просто наглядно продемонстрировал вам, Анастасия Всеволодовна, как легко опровергнуть ваши слова и разбить в пух и прах вашу версию. Однако имеются факты, свидетельствующие и в вашу пользу...

Настя, чувствуя прилив сил, во все глаза смотрела на молодого следователя.

– К примеру, тот факт, что вы пробыли в квартире Хрипуновых больше часа, косвенным образом доказывает ваши слова. Обыкновенный домушник тратит в среднем от семи до десяти минут на то, чтобы прошерстить квартиру. Но час с лишним – это чересчур! Однако не спешите радоваться. Столь длительное нахождение в жилище Хрипуновых может также говорить и о том, что вы просто неопытная еще воровка. Да и свидетельница, она же пострадавшая, Петухова путается в показаниях, не в состоянии назвать точное время, когда вы покинули ее. Из чего следует, Анастасия Всеволодовна, что ваши показания относительно того, будто вы пробыли в квартире Хрипуновых более часа, ничем не подтверждаются. И даже если будет доказано, что вы, Анастасия Всеволодовна, провели в квартире потерпевших час с лишним, это не будет свидетельствовать в вашу пользу. Наоборот, данный факт можно истолковать как желание собрать как можно больше ценных вещей, что, соответственно, говорит против вас.

– Сколько мне дадут? – упавшим голосом спросила Настя. Только в тот момент до нее дошло, что дела очень плохи. Она надеялась, что ей поверят, что отнесутся к ней со снисхождением. Она надеялась, что ее отца помнят в прокуратуре и, возможно, сделают ей поблажку.

Андрей Олегович вздохнул и начал перечислять:

– Хотя вас взяли с поличным и свидетельская база обширная, вы сами признались в содеянном, что можно истолковать как чистосердечное признание. Милиция ведет расследование ряда краж, произошедших в последние полгода в Нерьяновске, однако вы, тут можно сказать с большой долей уверенности, не имеете к ним отношения – во-первых, там действует банда, во-вторых, вы в последние полгода находились в Ленинграде, что легко доказуемо, и прибыли в Нерьяновск только пять дней назад. Таким образом, подозрения в том, что вы совершаете не первую кражу, снимаются.

Теперь Анастасия шумно вздохнула, а следователь продолжил:

– Однако никаких причин для радости нет. Неоспорим факт вашего проникновения в квартиру гражданки Петуховой под ложным предлогом и похищения у нее ключей от квартиры Хрипуновых. Также не подлежит сомнению и то, что вы при помощи похищенных ключей проникли в квартиру Хрипуновых, где пытались, по всей видимости, похитить ценные вещи – ваши отпечатки обнаружены на шкафах, серванте, даже на шифоньере. Конкретную меру наказания определит суд, однако, по всей видимости, вы получите от трех до пяти лет лишения свободы.

Настя замерла, а затем расплакалась. Сколько она ни силилась сдержать рыдания, ничего не получилось. Воскобойников протянул ей платок и налил из графина воды в стакан.

– Понимаю ваше состояние, Анастасия Всеволодовна, но таков Уголовной кодекс РСФСР, – сказал он несколько более мягко. – С учетом чистосердечного признания, а также того факта, что вы ранее судимы не были, можно рассчитывать на снисхождение со стороны суда. Я бы сказал – вы получите три или три с половиной года. Если будете себя примерно вести в колонии, то выйдете на свободу досрочно. Не исключен и вариант амнистии. Таким образом, вам придется провести за решеткой примерно два года. При благоприятном раскладе, конечно.

Два года! Два года в колонии! Среди женщин-преступниц, подобных тем, что находились в следственном изоляторе!

– А нельзя ли что-то сделать? – робко произнесла, высморкавшись, Настя. Она отпила воды из стакана и с надеждой посмотрела на следователя Воскобойникова. – Если вы все же поговорите со своим начальством... Может быть, мне написать заявление на имя прокурора или министра внутренних дел? Или даже на имя генерального секретаря?

– Это ваше законное право, но сомневаюсь, что послание достигнет адресата. А если и достигнет, то на вашу судьбу никак не повлияет, – заметил Андрей Олегович. – Разрешите дать вам совет, Анастасия Всеволодовна. Если ваша история правдива, то вам надо держать язык за зубами. Кроме того, Анастасия Всеволодовна, я не намерен рисковать из-за вас и вашей сомнительной истории своей карьерой. Поэтому советую вам забыть о некоем протоколе вскрытия, а остановиться на версии, что вы, терзаемая финансовой нуждой, попытались проникнуть в квартиру Хрипуновых, дабы поживиться деньгами и вещами.

Настя, вытерев слезы, заявила:

– Вы что, работаете на них? Ну, на мафию! Склоняете меня к признанию вины...

Воскобойников хлопнул папкой по столу:

– Анастасия Всеволодовна, любой другой на моем месте не спустил бы вам подобной реплики, однако я, так и быть, оставлю ее без последствий. Я просто пытаюсь спасти вашу шкуру. Однако если вы хотите, то, так и быть, давайте занесем в протокол все, что вы мне сообщили. И посмотрим, как долго вы после этого проживете. Лично я думаю, даже не успеете попасть в колонию! Неужели вы не понимаете, что единственная для вас возможность спастись в сложившейся ситуации – набрать в рот воды и молчать? Вы находитесь в смертельной опасности!

– Я не хотела вас обидеть, Андрей Олегович. Мне очень жаль, если я вас обидела, – примирительным тоном сказала Настя. – Но я знаю, кто может мне помочь – Глеб Романович Остоженский! Он сейчас в Москве, но раньше работал в Нерьяновске. Он – генерал-майор КГБ и точно что-нибудь придумает!

– Скорей всего, Глеб Романович даст вам тот же самый совет, что и я, – забыть о произошедшем, причем раз и навсегда, – возразил Воскобойников. – Вам будет назначен государственный защитник, и, думаю, он не откажет вам в просьбе связаться с генерал-майором Остоженским. На сегодня допрос закончен, Анастасия Всеволодовна. Впереди выходные, так что у вас достаточно времени подумать о том, что я сказал. Забудьте историю о мафии, как страшный сон. Два года колонии – отличный расклад. Когда вы выйдете, то сможете начать новую жизнь, что у вас, не сомневаюсь, получится.

Следователь нажал кнопку, вызывая в кабинет конвоиров.

* * *

Когда Настю увели, Андрей поднялся, подошел и откинул занавеску. Девица, скорее всего, говорила правду. Одно из двух – или она непроходимая идиотка, или гениальная актриса. И все же он склонялся к первой версии. Да, попасть в жернова судебной системы очень легко, а вот выбраться оттуда невредимым – практически невозможно.

Воскобойников осторожно потрогал колючки стоявшего на подоконнике кактуса. Совсем зажух, он ведь не поливал его, пожалуй, с лета. А говорят, что кактусам вода противопоказана!

О деле Лагодина он, как и все работники прокуратуры, был наслышан. Доходили и смутные, глухие слухи о том, что в смерти тогдашнего прокурора города не все было так просто. Кое-кто намекал, что кончина Всеволода Петровича напрямую связана с его расследованиями и с тем, что он перешел дорогу могущественным людям.

Андрею было жаль девчонку, но ведь не он ее заставлял лезть в чужую квартиру. Ну, предположим, она бы нашла протокол вскрытия, спрятанный, скажем, под банками с маринованными помидорами в кладовке или под паласом в спальне. И что? Глупышка поскакала бы немедленно в прокуратуру или, возможно, обратилась бы на телевидение. Скандала бы все равно не случилось, так как одного протокола вскрытия мало, но влиятельные люди по своим каналам узнали бы о том, что Анастасия Всеволодовна вышла на их след. И дурочка разделила бы судьбу своих родителей. Еще одно убийство, замаскированное как самоубийство, разбойное нападение на улице или элементарный несчастный случай. Или девчонка просто-напросто бесследно исчезла бы, и ее тело никогда бы не нашли.