Текст книги "Олёнка. Часть первая"

– Но это значит… что я ей не совсем безразличен?

Алёна кинула на меня странный взгляд, но ничего не ответила.

Потом Вера простудилась и я её больше не видел. Она ушла из моей жизни. Прощай, Вера, надеюсь, у тебя всё хорошо.

Я переключился на Бьянку, которая вернулась из отпуска. Я немного посомневался, стоит ли мне переживать из-за того, что я практически без передышки начинаю подбивать клинья к другой девушке, и решил, что не стоит. В конце концов, у меня с Верой не получилось, я ей ничего не должен.

Несколько дней я дожидался удобного момента, а затем попросил девушку выйти со мной на улицу, как и Веру. Рядом сидела ещё одна медсестра, Ира. Она видела, как я выходил на улицу с Верой, а сейчас я уводил туда же Бьянку.

Я немного модифицировал свою речь по сравнению с прошлым выступлением. Проапгрейдил её. Я сказал, что мне показалось, что она ко мне относится иначе, чем к остальным пациентам. Поинтересовался, не вызвано ли это тем, что она испытает ко мне какие-то чувства? На самом деле, именно своими вопросами я надеялся вызвать интерес к себе. Я добавил, что считаю Бьянку «очень секси» – Вере я такого не говорил. Наш диалог вышел ещё короче, чем в прошлый раз. Бьянка ответила, что она замужем, у неё ребёнок, и она не испытывает ко мне ничего такого, что бы выходило за рамки обычного отношения к клиенту клиники. Тем не менее она добавила, что ей приятно слышать комплименты.

В оставшиеся дни Бьянка избегала меня. Через несколько дней я закончил свой курс. В медицинском смысле мало что изменилось. Разве что за три месяца в всё-таки успокоился – ведь время шло, а хуже мне не становилось, даже вроде бы наметилось некоторое улучшение, хоть и незначительное. Я понял, что прямо завтра не умру и стал строить планы.

***

Лето 2018 года оставило в моей памяти три следа: разговоры с Алёной, плавание в бассейне и импотенция. Тут надо кое-что прояснить. У меня давно не было физической близости с женой, но это не значит, что у меня не было секса вообще. Я ходил к проституткам. Где-то раз месяц, иногда чаще, иногда реже. Первые года два-три после того, как мы перестали заниматься любовью с женой, я держался. Потом кто-то при мне обронил слово «проститутка». Этого было достаточно, чтобы мой мозг заработал. Тогда я не имел ни малейшего понятия о том, как получить услуги платной любви, куда за этим надо обращаться, какие справки собирать и так далее. Оказалось, что это проще простого. Заходишь на один из многочисленных сайтов, где публикуются анкеты девушек лёгкого поведения и выбираешь проститутку, как скажем, мобильный телефон по характеристикам: цена, вес, рост, функции, то есть услуги, и всё такое. Поначалу мне было не по себе, страшно и стыдно, и для первого раза я выбрал массажистку. Насколько я понял из объявления, она не занималась классическим сексом, но делала эротический массаж, то есть раздевалась догола и в таком виде массировала мужчину и доводила его до оргазма. Мне понравилось. В какой-то момент я перестал воспринимать ее как специалистку, которая оказывала платные услуги, и увидел красивую молодую девушку, которая ласкает меня и позволяет мне ласкать ее. Мне казалось, что это должно быть взаимно – просто не может быть не взаимно. Я довольно часто путал хорошее отношение к себе, как к клиенту, с личной симпатией.

Потом я стал ходить к настоящим проституткам, потому что массаж это, конечно, хорошо, но мне нужно было больше. Нужен был нормальный качественный секс. Иногда я его получал, иногда нет, – зависело от девушки, от настроения, окружающей обстановки. В первое время я часто плакал, выходя от проституток. Мне было стыдно. Я чувствовал, что предаю жену. Сына. Самого себя. Я давал клятву никогда больше не делать этого, как будучи подростком, испуганным своей сексуальностью, зарекался мастурбировать, потому что считал, что это очень плохо. И каждый раз нарушал свое слово – тогда и сейчас. Потом я стал воспринимать очередной поход к проститутке просто как гигиеническую процедуру. Я платил за час, но редко задерживался больше, чем на полчаса, включая душ. Я никогда не был половым гигантом, и говорить с проститутками мне было не о чем.

Потом с обычными проститутками мне стало скучно и я попробовал bdsm. Я был в роли «нижнего», как говорят те, кто в теме. Впрочем, настоящим «тематиком» я так и не стал – удовольствия от боли я не получал, да и подчиняться не любил. Мне нравился легкий стыд, элемент эксгибиционизма, когда госпожа – она непременно должна была быть молодой и красивой – смотрит на меня, раздетого, насмешливо и слегка презрительно.

Двенадцатое июня я отпраздновал так: сначала пошёл к проститутке и влюбился в неё, а затем отправился в бассейн – впервые лет за пятнадцать.

***

Вита была не первой проституткой, к которой я испытывал симпатию. На десять – двадцать резиновых кукол попадалась одна настоящая: с раскрытыми глазами и милой улыбкой. Такие девушки целовались в губы и крали сердце, не забывая взять и положенное по прейскуранту вознаграждение. До Виты была Настя, которая тихонько отстранила меня, когда я небритым подбородком ткнулся в чувствительное местечко. К Анжеле, массажистке, я ходил несколько недель, пока она не уехала домой в Крым, заняв у меня напоследок пару тысяч рублей. Потом была ещё одна массажистка, не помню, как её звали, ей нравилось просовывать пальчик мне в анус. Но чаще всего попадались женщины, которые относились ко мне как к обычному покупателю: пришёл, заплатил, ушёл. Я собственно и был обычным покупателем и всегда следовал по привычному маршруту: душ, минет, быстрый секс в миссионерской позиции, снова душ, иногда – чай, поцелуй в щёчку у двери, равнодушное пожелание приходить ещё, неискренний кивок головой уже в тамбуре. Я редко возвращался.

Вита начала ломать шаблон, едва я переступил порог. Увидев меня, она оживилась, словно встретила старого знакомого. Схватила за руку и несколько раз пожала её. Никогда проститутка не здоровалась со мной за руку. Я немного оторопел, но девушка мне понравилась: рыжеволосая, непосредственная и как будто слегка сбитая с толку – кто я такой? что со мной делать? о чем разговаривать? Впрочем, профессиональное мастерство подсказало ей нужные ходы: она подтолкнула меня в сторону ванной, а потом, когда я вышел оттуда, с полотенцем вокруг бёдер, посадила на диван.

Она взяла ТВ-пульт и увеличила громкость. Мне это не понравилось. Телевизор вообще отвлекал меня, а тут ещё передавали русскую попсу, а я её терпеть не мог.

Девушка села рядом. У неё на предплечье было тату: цветочный орнамент, сочетание красного и зелёного.

– Ты целуешься? – спросила она, и, не дожидаясь ответа, поцеловала меня.

Это было неожиданно. Проститутки обычно не лезли ко мне целоваться. Я с удовольствием ответил на её поцелуй и следующие несколько минут мы провели на диване. Полотенце сползло с меня, а Вита освободилась от того немногого, что было на ней надето. Вскоре мы оба перешли на кровать.

Мне захотелось поиграть с ней. Продлить удовольствие. Дать ей больше, чем я привык, и самому получить больше обычного. Я знал, что на второй заход меня, скорее всего, не хватит.

– Хочешь, я сделаю тебе эротический массаж? – предложил я.

– Как это?

Мне показалось странным, что проститутка не знает, что такое эротический массаж. Всё-таки не страпон какой-нибудь. И не золотой дождь.

Я объяснил, как мог. А потом показал. Через некоторое время я перевернул её с живота на спину и приготовился войти, но не смог – член сделался вялым.

– Что случилось? – спросила Вита.

Я помотал головой. Мне неловко было признаваться, что у меня член не стоит. Звук телевизора, который всё время фонил на заднем плане, вдруг приблизился, стал очень осязаемым, вязким, раздражающим. Я чувствовал злость. Обиду. Стыд. И бессилие. Это было самое плохое. Маленькая, но очень важная часть моего тела отказывалась мне повиноваться, и я ничего не мог с этим поделать! Я не понимал, почему несколько минут назад он был бодр и весел, а сейчас, в самый ответственный момент, отказался выполнять свои прямые обязанности!

Я пожал плечами на вопрос Виты и пробормотал: «Что-то не получается».

«Ничего страшного», – попыталась успокоить меня девушка и стала отрабатывать свои три тысячи в час. Она уложила меня на спину и взяла член в рот. Постепенно я почувствовал возбуждение и понял, что мой пенис снова стал твёрдым. Я вылез из-под неё.

– Как ты хочешь? – спросила Вита, и опять, не дожидаясь ответа, облокотилась на руки и повернулась ко мне попой. Мне не очень нравилась эта поза, так что я попросил:

– Нет, давай, по обычному. Ложись на спину.

Она легла, и я трахнул её.

Потом мы лежали.

И разговаривали.

И целовались.

Мы оба поняли, что нам нравится заниматься этим друг с другом. А я почувствовал, что меня влечёт к ней. Мой внутренний локатор говорил мне, что и девушка испытывает ко мне интерес.

– Как думаешь, могли бы мы встречаться, как… – тут я замялся, пытался подобрать правильное определение.

– Как пара? – уточнила Вита, накрыв свой ладонью мою руку, лежавшую у неё на груди.

– Да, – сказал я и посмотрел на неё.

– Мне нравятся мужчины в возрасте,– ответила Вита.

Когда я оделся и пошёл к двери, то повернулся и спросил:

– Что это было? Между нами?

– Не знаю, – ответила Вита. – Может… просто встретились две родственные души?

Мы договорились, что увидимся через неделю, и я в приподнятом настроении отправился  плавать.

То посещение бассейна запомнилось мне. Не только потому, что оно было первым за много лет, хотя новизна впечатлений, конечно, обострила чувства. Но ещё больше обострила их встреча с Витой.

***

Полупустая парковка перед массивным зданием из желтоватого кирпича. Большие синие буквы над входом: «Бассейн». Это немного тревожное ощущение выходного дня в Москве – ты вроде бы в городе, но чувствуешь себя странно из-за отсутствия людей и машин. Куда все подевались? Пусто, и только издалека доносятся возгласы, в которых угадывается футбольный азарт. Недавно шёл дождь, асфальт ещё мокрый, капли свисают с голубых елей, несущих вахту вокруг здания бассейна. Воздух серый и сырой, кажется, его можно выжать, как губку. Пустой и тихий холл. Такая же безлюдная раздевалка на втором этаже. Зелёные шкафчики напомнили мне о спортивном прошлом. Каждый раз, когда я видел их, я знал, что мне предстоит…что? Работа над собой? Радость от движения? Приятное прикосновение формы к телу? Предвкушение победы? Возбуждение, которое испытываешь на стартовой позиции, когда уже произнесено «На старт!», «Внимание!», но ещё не было команды «Марш»? Приятное ощущение от того, что я делаю что-то полезное, что-то правильное, а не просто бесцельно копчу небо?

Синий волнующий принял меня в себя, как это сделала Вита несколько раньше. Вода ласкала моё тело, и я скользил сквозь неё, ощущая нежные прикосновения плечами, животом, бёдрами. У меня не было очков для плавания, так что я закрывал глаза, когда погружался, и мои органы чувств отключались – все, кроме осязания.

Мне сказочно повезло, хотя тогда я ещё не понимал этого. По случаю какого-то праздника, 12 июня посетителей было мало. Иногда я даже оставался один на дорожке. Никто не тормозил и не подгонял, не нужно было подстраиваться под других людей. Я плавал в своё удовольствие. Через полчаса я стал уставать и останавливаться у бортиков, чтобы немного отдохнуть.

В душе я оперся руками об стену и стоял так под горячей струёй, чувствуя, как вода ударяет в мои закаменевшие плечевые мышцы, наслаждаясь этим массажем, ощущая, как все мои страхи стекают вместе с водой в сливное отверстие в полу. Я выжил, я занимался любовью, я мог двигаться дальше.

В раздевалке выяснилось, что за то время, пока я плавал, выглянуло солнце и нарисовало на полу несколько ярких прямоугольников. За окном виднелись кроны деревьев, в самой раздевалке никого не было, кроме меня. На секунду меня охватило ощущение, что и зелёные шкафчики, и деревянные скамьи, и занавески на окнах, и зеркало на стене, – всё принадлежит мне. Не как предметы, обладающие материальной ценностью, а как нити в ткани окружающего мира, который был готов и укутать меня, если потребуется, и свернуться платочком, чтобы залезть мне в карман, если таково будет моё желание.

Запах хлорки долго оставался на моих пальцах и я вдыхал его когда, уже приехав домой, садился за компьютер и подпирал рукой щеку.

Летом 2018-го я ездил в бассейн как минимум два раза в неделю. Иногда один, иногда с сыном. Чаще с сыном. Мы купили очки для плавания мне и шапочку ему. В холле стояли автоматы по продаже кофе, воды и кислородных коктейлей. Постепенно мы попробовали их все. Как-то после занятий мы погуляли по Филёвскому парку, съели мороженое и постреляли в тире. У нас было двадцать выстрелов на двоих и ни один из нас не попал по мишени.

Я уже перестал читать на ночь своему сыну, но иногда сидел рядом с ним перед сном. Уже полусонный, он часто брал мою руку, клал себе под щеку и засыпал так.

***

Через неделю я снова поехал к Вите, полный радостного предвкушения. Все эти дни я вспоминал её. Вера и Бьянка постепенно отступали всё дальше, их место заняла девушка из плоти, которая целовалась со мной, и делала это с удовольствием. Я пытался представить, есть ли у нас будущее. Я и проститутка? Возможно ли это в принципе? Смирюсь ли я с её «работой»? Или стану требовать, чтобы она занялась чем-то другим? Смогу ли я в таком случае обеспечить её деньгами, чтобы ей было на что жить? Захочу ли я это делать? На эти вопросы у меня не было ответа. Я надеялся, что они придут со временем.

Она опоздала на полчаса. Я ждал её перед подъездом. Она появилась в лёгком сарафане, помахала рукой и вытащила наушники из ушей. В лифте я почувствовал неловкость. Мы стояли близко друг к другу, а я не понимал, могу ли поцеловать её сейчас или это будет неуместно? Пока я раздумывал, мы уже приехали.

Она прошла из прихожей в единственную комнату, но когда я двинулся за ней, остановила меня и сказала, что в уличной обуви сюда нельзя.

В тот день я совсем не смог. Как мы оба ни старались, мой член оставался вялым, и через некоторое время я сдался. Я расплатился, уехал в подавленном настроении и больше не возвращался к Вите.

***

В последующие месяцы я предпринял ещё несколько попыток с разными проститутками, но безуспешно. Я подумывал о том, чтобы сходить к врачу, но меня останавливало воспоминание, как я только что потратил на лечение три месяца и полторы сотни тысяч рублей без ощутимого эффекта. Я представлял, что лечение от импотенции – долгий и дорогостоящий процесс с сомнительным результатом. К тому же мне просто не с кем было заниматься сексом. Пожалуй, это сыграло главную роль. Я решил пока ничего не делать. В очередной раз последовал совету Скарлет О’Хара: «Я не буду думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра». Завтра наступило только через полтора года. А пока я переключился на массажисток и госпожей – проституток, оказывающих услуги в области bdsm. С ними мне не надо было переживать за свою эрекцию.

Я не был готов разговаривать о своих «девиациях» с Алёной. Полненькая, моя ровесница, с умным взглядом и довольными щеками, она выглядела… как троюродная сестра. Я не смог бы обсуждать страпон-секс с сестрой. Тем более после того, как она практически отмахнулась от моих проблем с потенцией. «Ну, у вас же при мастурбации всё получается», – полусказала, полуспросила она, когда я набрался смелости и заговорил о своих сексуальных неудачах. Я не очень уверенно кивнул. Мастурбация ведь такая штука, когда мужчине, по сути, всё равно. Достаточно ли пенис крепкий, хватило ли времени партнёрше, – тебе всё это до лампочки. Кончил – и прекрасно. А кончить ведь можно и при не очень твёрдом члене. Всего этого я не сказал Алёне, в том числе и потому, что мне показалась, что она не хочет развивать эту тему. И речь шла про обычный секс!

Но, вообще-то, мне нравилось с ней говорить. Постепенно я рассказал ей всю жизнь, периодически вспоминая такое, о чём давно забыл. Иногда я плакал, потому что воспоминания были тяжёлые. Например, о том, как мама била меня ремнём. Или как она умирала от рака. Или вот ещё был случай в раннем детстве, подарок психоаналитику. Мне тогда было лет пять, хотя я не помню точно. Меня отправили в детский лагерь в Битцу, в небольшой санаторий в лесу на окраине города. После обеда у нас был тихий час. Мальчики и девочки отдыхали в одной комнате. Рядом со мной лежала девочка. Мы с ней играли в доктора во время тихого часа. Надо было спустить трусики под одеялом и лежать тихо, притворившись, что ты спишь. Второй участник игры – доктор – подходил, отдёргивал одеяло и изучал то, что видел. Как-то за этим занятием меня поймала вожатая. Она отвела меня в пустую комнату, стянула с меня трусы и стала трогать мой член. Она сказала, что это наказание за мой поступок. Мне было очень стыдно. И в то же время приятно. Мне никто никогда так не делал, и до моей первой самостоятельной мастурбации оставалось ещё несколько лет. В конце концов девушка довела начатое до конца. Не знаю, как это называется у пятилетних мальчиков, но какая-то белёсая жидкость стала выделяться из моего члена. За дверью послышался шум и девушка поспешно натянула на меня штаны. Я никому не рассказал об этом, но потом, когда вернулся домой, очень часто воображал, как убиваю Галю (так её звали) самыми мучительными способами.

Годом позже я рассказал про этот случай Свете, моему следующему психоаналитику. И почему-то только тогда к двум моим чувствам – жалости к себе и ненависти к Гале прибавилось третье – презрение к себе. Какого чёрта я позволял всё это делать с собой? Почему не убежал? Не оттолкнул её? Не позвал на помощь? «Есть три основных вида реакции на такие ситуации, – рассказала Света. – Драться, бежать или стоять столбом. Ваш способ третий. Мой, кстати, тоже».

Но тогда, с Алёной, я не задавался этими вопросами. Я просто рассказывал. Про свой первый секс в девятнадцать лет. Самого акта я уже не помню, а помню только то, как стоял на платформе станции метро, ждал поезда домой и думал: «И это всё? И из-за этого столько шума?» Мою первую девушку звали Аля. Вторую, кстати, тоже – я влюбился в неё на втором курсе. Нас обоих вызвали на комиссию по отчислению. Меня по ошибке, а ей дали время пересдать предмет. После комиссии мы оба отправились в кафе. Той осенью я пил кофе чаще, чем когда-либо раньше. За осенью последовала зима, весна, а я всё не находил сил, чтобы расстаться с девушкой, с которой у меня, собственно, ничего не было. Теперь, спустя почти четверть века, я думал: «Какого чёрта? Бросил бы её и быстренько переключился на другую. В чём проблема-то? Я был молод, и каждый день видел десяток клёвых девчонок в коридорах факультета».

Постепенно я дошёл до своего нынешнего брака. После немногочисленных неудачных романов мне наконец-то улыбнулась удача. Ну то есть тогда я так считал. Я работал в рекламном агентстве, и у нас нарисовался клиент из Франции, с которым нужно было составить контракты на французском языке. И однажды в нашу комнату вошла симпатичная темноволосая девушка. Она хорошо знала французский и имела опыт деловой переписки, который получила в маркетинговой конторе. Мы вместе ходили обедать – она, ещё один парень из нашего агентства и я. Потом всё чаще – только мы вдвоём. А потом мы стали ходить вместе не только в ближайшие кафе, но и в другие места. Например, в туалет, откуда выходили через некоторое время поодиночке, поправляя на ходу одежду. В отличие от моих предыдущих девушек, Лиза не скрывала, что я ей нравлюсь, не заставляла мучительно думать, с кем она сейчас, если не со мной, отвечала мне взаимностью. Это было что-то новое для меня. Что-то такое, что заставило меня отдать ей моё сердце и поверить, что в её руках оно будет в безопасности, как пел Клаус Майне в Lorelain. Мы с Клаусом оба ошибались.

***

В то лето я узнал много нового о себе от Алёны. Она говорила, что я выбираю девушек, которые мне откажут. Заставят страдать. Мол, я испытываю потребность в страданиях. Когда я услышал это, то посмотрел на Алёну с недоверием. А же не мазохист какой-то. Хотя постойте. Может, как раз мазохист? Я никогда не предполагал, что мои вылазки на запретную территорию отражают мой характер. Я воспринимал их больше как эксперименты, как средство разнообразить сексуальную жизнь, которая в то время у меня, мягко говоря, ключом не била. Классический секс с проститутками не вызывал почти никаких эмоций и быстро заканчивался. Мне было жаль платить три, четыре, пять тысяч за пять минут экшена, две помывки в душе и стакан чая, иногда не очень хорошего.

Я стал по-другому смотреть на отца, который ушёл от нас с мамой, когда мне было три. Подростком мне часто не хватало его. Он уехал с новой женой в Краснодар (я не мог понять, что он нашёл в этой толстой женщине с совсем непримечательной внешностью и южнорусским говором). Мы переписывались, потом поток писем стал реже, поскольку я привык обходиться сам. У меня исчезла внутренняя потребность в близости с ним и появились новые интересы, друзья, увлечения. А у него как раз эта потребность выросла, потому что через несколько лет нового брака, третьего по счёту, он развёлся и остался один в полутора тысячах километров от единственного родного человека, который ещё не отказывался общаться с ним. Он слал мне письма (компьютеров тогда ещё не было, не говоря уже о сотовых телефонах, так что бумажные письма были нашим единственным способом связи), спрашивая, почему я редко отвечаю ему, упрекая в том, что я не ценю родственные узы (вот уж чья бы корова мычала) и в конце концов поставил ультиматум – если я не отвечу на его письмо в течение месяца, то он будет считать, что у него нет сына. Я подождал месяц, потом ещё пару недель и написал. Спокойно, как будто и не было его письма. Он мне не ответил, а через год умер, о чём я узнал от его соседки.

Раньше я считал, что отец бросил меня, чтобы устроить свою личную жизнь. Мне было обидно. Я полагал, что за ним должок. Но Алёна поставила вопрос иначе. Она сказала, что я похоронил себя заживо. Наш брак стал для меня гробом. На моё возражение, что я нужен своему ребёнку, она сказала, что нет, несчастливый отец сделает и ребёнка несчастным. Так передо мной впервые встал выбор – уйти или остаться. Я не мог решиться. Кроме прочего, мне просто некуда было уходить. Я завидую героям романов, которые оставляли всё своим женам и начинали новую жизнь с нуля, но я просто не представлял, где мне переночевать в ближайшую ночь. И в следующую. И в ту, которая наступит потом.

И тогда я спросил себя – должен ли был мой отец пожертвовать собой ради меня? Сделало бы это меня счастливее, увереннее в себе? Сомневаюсь. Моя мама попыталась и это только навредило. После развода она стала встречаться с одним мужчиной. Я его называл дядя Вася. Он мне нравился. Он был похож на крупного кота, с усами и мягкими повадками. Он никогда не кричал на меня, но и не занимался со мной, ему это было просто неинтересно. Так вот, иногда он оставался у нас на ночь и они с мамой спали вместе на тахте. А я лежал на кровати в двух метрах от них. У нас была однокомнатная квартира. Кажется, мама надеялась, что дядя Вася в конце концов навсегда останется у нас, но у него была семья, сын, и он уходил, а потом снова возвращался. Когда мне исполнилось лет семь или восемь, мама порвала с ним. Она уже потом объяснила, что сделала это ради меня. Мол, не хотела, чтобы я слышал, как они занимаются сексом рядом со мной. После этого она изменилась, стала бить меня ремнём за разные провинности (я уже не помню, за какие) или окатывать ледяным презрением, когда я что-то делал не так. Больше в её жизни мужчин не было и она умерла в возрасте 59 лет от рака. Мне тогда было 22.

Алёна считала, что мои девушки проверяли меня на прочность. Она говорила, что, глядя на меня, любая женщина испытывает желание нагнуть меня. Я подумал, что ослышался. Она извинилась за грубость и я так и не понял, что же она сказала, какое слово употребила. «Вас хочется раскачать, – продолжала она. – Разозлить. Вывести из себя и посмотреть, на что вы способны как мужчина. Будете ли драться за своё. Проявите ли решительность, умение спокойно разбираться с проблемами, поставить женщину на место в случае необходимости».

***

Многое, из того, что мне говорила Алёна, звучало для меня как откровение. Я не со всем соглашался, но определённо посмотрел на свою жизнь под новым углом. Стал лучше понимать причины моих чувств и поступков, а также мотивы окружающих людей. Но в практическом плане мне это мало что дало. Голое знание само по себе неспособно было изменить мою жизнь. Постепенно во мне уходила внутренняя потребность общаться с Алёной, чему она в какой-то мере сама способствовала. Как-то она предложила мне строить отношения с ней. Вроде как потренироваться. Я не понял и испугался. Она мне совсем не нравилась как женщина. В другой раз, заговорщицки улыбаясь, она спросила, люблю ли я авантюры. Я осмотрительно промямлил нечто неопределённое, а потом она в скайпе прислала мне ссылку на какой-то тренинг, которые она сама организовывала. Пикантность ситуации заключалась в том, что тренинг предназначался для женщин, и в программе было купание голышом в озере. Я попытался представить, как всё это будет. Как я сижу на поляне среди берёз и разведёнок, а они искоса посматривают на меня и хихикают. Потом женщины пойдут купаться, а я? Что мне делать? Искать себе другой пляж? Или к тому моменту мы уже дойдём до такой степени взаимопонимания, что наше совместное времяпрепровождение превратится в небольшую, но славную оргию? И, кстати, как быть с моим простатитом? Я привык вставать минимум два раза ночью в туалет, а там, судя по описанию, мы будем спать в одной общей комнате. «Девочки, извините, что потревожил, но мне надо отлить. И не засыпайте, я через полчаса снова пойду». Я с тревогой ждал, что на следующей консультации Алёна вспомнит своё приглашение, но слава богу, этого не произошло. Может, она сама поняла неуместность этой идеи.

В другой раз она предложила мне пофантазировать – чем бы я хотел заняться, если бы исчезли все социально-материальные ограничения? Я ненадолго задумался. В голове возникла картина: узкая улочка приморского городка, мы идём по ней, держась за руки: я и моя спутница, прекрасная молодая женщина с распущенными волосами, ещё мокрыми после недавнего купания. Вечернее солнце светит нам в спину, и мы видим свои длинные тени впереди. Мы смеёмся. Нас ждёт ужин, а потом посиделки на ночном пляже с бутылкой вина, а затем – долгий страстный секс. Когда я нарисовал эту картину Алёне, она неодобрительно хмыкнула: «Мечты у вас какие-то детские». Я обиделся.

В конце концов произошёл случай, который наглядно показал мне, что все мои занятия с психоаналитиком не привели к желаемому результату. Я как был мямлей, так и остался. Я испугался сразиться за собственного сына.

***

Тут, наверное, нужно немного истории.

Лет до пяти-шести Дима был худеньким мальчиком. Не кожа да кости, а таким нормальным малышом – не толстым. А вот потом, глядя, как он сидит в надувном бассейне летом на участке или как раздевается перед вечерним душем я всё чаще стал замечать у него складки жира на груди и на животе. Когда я поделился своими наблюдениями с Лизой, она отмахнулась. Более того, сделала это так, чтобы у меня не возникло желания снова поднимать этот вопрос. Вообще, с Лизой у меня тогда были сложные отношения. Мы старались всячески обходить острые темы, но они часто прорывались наружу, как шило в мешке. И тогда мы скандалили. Мне казалось диким, что она даёт ему каждый день на завтрак бисквит «Барни» или «Киндер сюрприз», который в рекламе называют «молочным ломтиком» хотя на самом деле это шоколадный батончик. Мне казалось диким, что при каждом посещении магазина надо было обязательно заходить в кондитерский отдел и покупать «что-нибудь к чаю». Но больше всего меня бесила тёща, которая всегда норовила подсунуть моему сыну что-то жирное и сладкое. Помню, как-то раз она гонялась за ним по кухне и буквально впихивала ему в рот третий кусок пирога, а когда тесть сделал ей замечание, выкрикнула: «Вы разве не видите, что мальчик плохо питается?!». В другой раз, когда дедушка опять высказался на этот счёт, Нина Григорьевна ответила: «Кому не нравится моя еда, тот пусть готовит себе сам». Всё, вопрос закрыт.

Во мне поднималась злоба каждый раз, когда мы садились за стол – а мы каждое лето, всё лето, все три месяца проводили на даче. И я молчал. Стоял столбом.

Я винил себя в том, что не могу защитить моего ребёнка. В том, что не могу элементарно поговорить хотя бы со своими родственниками (впрочем, по-настоящему я никогда не считал их родными людьми). В том, что я не могу купить свой дом, чтобы жить там хозяином и делать всё по-своему.

Ситуация стала немного исправляться в сентябре прошлого года, когда Лиза пошла к нашему педиатру. Её беспокоил «горб» у Димы. На самом деле никакого горба там не было, а было отложение жировой ткани. Педиатр отправил нас к эндокринологу. Я помню, как мы ходили к ней с Димой (а вот Лиза не пошла). Врач сказала: никакого сладкого, мучного, жирного. Из сладостей – немного шоколада (настоящего, горького), пастилы, мёда. В общем, классика жанра.

«Ну теперь-то до них дойдёт», – думал я, пересказывая Лизе этот разговор. И действительно, стало немного получше. Но они же жить не могут без сладкого! Когда я говорил им о том, что в моей семье конфет вообще никогда не покупали, а торт только раз в году, на меня смотрели как на умалишённого. «Ну что же теперь нам совсем ничего не есть?!», – говорила мне Лиза. И шла на кухню готовить кексы.

Каждый день на протяжении нескольких лет. По три раза в день. Праздники – особый разговор. На праздники вроде как можно. Вроде как кто-то «сверху» дал разрешение. Типа это не считается. Ну вот так и было в новогодние праздники. Мы ели торт первого января, доедали его второго, а когда я увидел, что третьего бабушка протягивает Диме кастрюлю с остатками теста, я не выдержал и спросил: «Что, праздники продолжаются?» Бабушка посмотрела на Лизу, а та… не помню уже, что она сделала или сказала, но я расценил это как открытое неуважение к себе. В ту ночь я почти не спал. И на следующую. И ещё несколько дней. И не разговаривал с Лизой. Примерно неделю я ходил так, и с каждым днём чувствовал себя всё хуже. Алёны рядом не было. Я подумал – какой смысл во всех наших разговорах, если всё идёт, как и раньше? Если я по-прежнему не могу высказаться открыто, заявить о своих интересах и защитить своего ребёнка? Тогда я принял решение расстаться с ней.