Текст книги "Пожиратель Душ"

Наконец его оставили одного. Уютную комнату освещал ночник из бронзы и радужного стекла – штуковина замысловатая, но красивая. По потолку извивались гирлянды нарисованных листьев.

Завтра он должен сбежать от гостеприимных Аванебихов. Дело Дерфара – сторона, а Эглеварт, вполне вероятно, будет разговаривать с ним по-другому. Значит, надо сбежать, не дожидаясь прибытия Эглеварта.

Если бы не реальная опасность, он бы охотно задержался здесь подольше. Девочки ему понравились, он чувствовал, что немного влюблен во всех четырех сразу. Подумав о том, что завтра он еще их увидит, Ник счастливо улыбнулся.

Одну из стен целиком скрывала искрящаяся в свете ночника складчатая штора. Отдернув ее, обнаружил стеклянную дверь. Неужели отсюда так просто выбраться?.. Не просто. Это он понял, когда вышел на балкон, и взгляд наткнулся на развалившегося в плетеном кресле парня в темной одежде, напоминающей костюмы ниндзя.

– Только не вздумайте прыгать, – приветливым тоном предупредил «ниндзя». – Внизу дежурят еще двое, а если вы сиганете и расшибетесь, нам отвечать.

Ник промолчал. Не больно-то и хотелось, все-таки третий этаж. Побег состоится завтра. Для кого в театре будет опера, а для кого – боевик с погоней.

Охота пуще неволи. Эту поговорку Ксават слышал от кого-то из иммигрантов. Кажется, от Марго – еще в ту пору, когда он жил в Хасетане и не был Ксаватом цан Ревернухом.

Ему пришлось раскошелиться на абонементы в Золотой зал, чтобы и у него, и у охотников была возможность свободно разгуливать по всем четырем зрительным залам. Сколько денег он на это угрохал – вслух лучше не говорить, а то в горле начинает клокотать, и хочется твердить, не останавливаясь: «Срань, срань, срань…» Потому что билеты в Золотой зал стоят дорого, а абонементы на все время гастролей Энчарэл – еще дороже.

Пошли втроем, Элизу с Виленом Ксават с собой не взял. Еще не хватало дармоедов по театрам водить.

Они делали вид, что не знают друг друга, но в антракте после первой части изрядно перенервничавший Ксават подошел в буфете к столику, где устроились охотники, церемонно извинился и спросил разрешения присесть – как было договорено заранее.

– Здесь он? – нетерпеливым шепотом осведомился Ревернух.

– Неизвестно, – Донат тоже говорил негромко. – Обратите внимание на тех двоих. Видите, около кадки с монстерой, один в пурпурном костюме, другой в бордовом?

– Думаете, кто-то их них? – поглядев на двух мужчин, остановившихся возле темно-зеленого растения с круглыми узорчатыми листьями (эту срань, говорят, завезли из сопредельного мира, как будто в Иллихее своей срани мало растет!), прошептал Ксават.

– Нет. Это Хевдо и Байнерих, наши, так сказать, коллеги. Как по-вашему, что они здесь делают?

И в прищуре, и в тоне Пеларчи было столько сарказма, что монстера под его взглядом должна была скукожиться и увянуть. Сразу видно, не жалует конкурентов.

– Выслеживают ту же дичь? – предположил Ксават, отхлебнув горячего кофе.

– А как вы думаете, зачем?

– Известное дело, хотят его убить и стать Истребителями. Какую бы власти ни вели двойную игру, закон есть закон, и тому, кто его прикончит, положен титул и награда.

– Не угадали, – Донат желчно ухмыльнулся. – Они хотят выпить за его счет.

Ксават поперхнулся кофе, а когда откашлялся, только и смог выдавить:

– Как – выпить?.. Почему?..

– Это уже не в первый раз. Они слоняются там, где он может появиться, и стараются вычислить его среди публики, а потом подсаживаются и намекают, что надо бы угостить их за догадливость. Это не охотники – это позорище!

– Сброд, – процедил Келхар цан Севегуст.

– Срань, – согласился Ксават, впервые он был полностью солидарен с Келхаром. – Неужели у них нет денег на выпивку?

– Смотря на какую. На обыкновенную есть, конечно, однако тот, о ком мы говорим, может позволить себе «Яльс» или «Звездное молоко».

У Ксавата вырвался благоговейный вздох: речь шла о винах, которые стоят по нескольку десятков «лодочек» за бутылку, ими угощаются самые богатые богачи раз-другой в год по большим праздникам. Сам он ни разу в жизни не пробовал ни «Звездного молока», ни «Яльса».

– Вот так эти прощелыги и охотятся! – с неодобрением заключил Донат, тяжело глядя на охотников-ренегатов. – Идемте, Келхар.

Они выбрались из-за столика, скрылись среди публики. Незнакомые люди обменялись несколькими фразами и расстались – так это должно восприниматься со стороны. Ксават, впрочем, знал, что Пеларчи и Севегуст далеко не ушли: следят за ним, а также за теми, кто рядом с ним ошивается.

Театральный буфет располагался, как заведено, на круговом балконе над фойе, столик стоял возле перил, и Ксават мог сверху наблюдать, как два засранца, Хевдо и Байнерих, бродят в толпе, высматривая «дичь». Ему вспомнился рейд охотников по хасетанским ресторанам в тот памятный последний вечер: тоже, небось, искали Короля Сорегдийских гор, чтобы нажраться за его счет, а сколько было крутизны!

Он допил последний глоток кофе, раздраженно покосился на компанию золотой молодежи, оккупировавшую один из соседних столиков. Стройный русоволосый юноша и несколько девиц в бриллиантах и жемчугах угощаются мороженым. Ксавату хотелось отчитать их, сделать замечание (мол, в театр приходят музыку слушать, срань собачья, а не мороженое дегустировать), но он вовремя признал среди них Неллойг цан Пагривуст, которую видел в Раллабе – девка состоит в родстве с государыней, обласкана при дворе, такую попробуй тронь! – и не стал связываться.

А парнишка похож на мерзавца Ника… Ревернух, уже собравшийся было подойти к буфетной стойке и тоже потребовать мороженого, так и замер, привстав, с приоткрытым ртом, когда разглядел, что это и есть Ник. Срань собачья, да что же это за дела творятся в Иллихейской Империи?..

Не иначе, этот кошкин стервец вымыл голову, чтобы продемонстрировать свою роскошную темно-русую шевелюру во всей красе! И вдобавок сменил мешковатую одежду путешественника на отлично сшитый вечерний костюм, синий с серебряным узором, подчеркивающий изящество ладной фигуры. Хорош мерзавец… Действительно, очень хорош, Клетчаб Луджереф в молодые годы и вполовину таким красавцем не был. А сколько вокруг него первосортных девах увивается… От зависти и злости Ксавата натурально скрутило, и это было ничуть не лучше, чем приступ подагры, даже еще больней.

– Прошу прощения, сударь, вам нужна помощь? – почтительно поинтересовался остановившийся рядом служитель в поношенном бархатном халате с вышитой пятицветной эмблемой улонбрийского театра.

– Нет! – с ненавистью прохрипел Ксават. – Это не мне нужна помощь, это иллихейской культуре нужна помощь, всему нашему обществу! Молодежь ходит в театр не пение слушать, а хихикать и флиртовать, как в ресторан! – он нарочно повысил голос, чтобы Ник со своими шлюшками это услышал. – Пустили сюда голодранцев из Окаянного мира, и теперь нашу культуру можно похоронить, потому что она разлагается и воняет! Вы чувствуете эту вонь?!!

Старая театральная крыса отшатнулась и юркнула в толпу бездельников, которых набежало в буфет так много, что кольцевой балкон того и гляди рухнет в фойе, на головы другим таким же расфуфыренным бездельникам. Ник и липнущие к нему бесстыжие аристократки, нимало не смутившись, продолжали кушать мороженое, словно не их сказанное касается. Где-то неподалеку, в этом же, как выражается Донат, «пространственном множестве», рыскал пожиратель душ, а охотники манкировали своим долгом, потому что на уме у них одна дармовая выпивка. И если бы кто сейчас подошел и сказал, что в подлунном мире есть справедливость, Клетчаб Луджереф в зенки бы ему наплевал!

Ник в первый раз был в иллихейском театре. Планировка не такая, как в земных театрах: сцена круглая, вроде цирковой арены, и к ней с четырех сторон примыкают, словно лепестки цветка, зрительные залы – Золотой, Красный, Голубой и Зеленый.

Ника привели в Золотой зал, самый шикарный из четырех: мягкие кресла, много позолоченной лепнины, потолок расписан сценками из жизни Девятирукого бога – здешнего покровителя театрального искусства.

Девочки от него не отходили, это и смущало, и в то же время было приятно, хотя Ник подозревал, что Неллойг, Марина и Вимарса видят в нем своего рода экзотическую игрушку. А Эннайп… Эннайп наблюдала за ним с настойчивым интересом, как будто хотела разгадать какую-то загадку. Несколько раз за сегодняшний день она пыталась уединиться с ним, однако остальные этого не допускали. Он слышал, как Вимарса возмущенным шепотом выговаривает: «Это нечестно! Думаешь, если ты переговорщица, так тебе всегда должно доставаться все самое лучшее в первую очередь?!» Что ответила Эннайп, он не разобрал. «Самое лучшее» – это, что ли, о нем? Наверняка смеются.

Дерфаровы «ниндзя», скорее всего, находились поблизости, но Ник их не замечал. Сам Дерфар сидел в компании джентльменов, изъяснявшихся на каком-то аристократическом сленге; Ник не понимал, о чем идет речь.

Красавица Марина представила его своей матери – миловидной светловолосой даме, Ольге цан Аванебих.

– Или Ольга Валерьевна, – улыбнулась та, перейдя на русский. – Я здесь уже двадцать два года. Ник, вы обязательно должны заглянуть к нам в гости и рассказать мне о перестройке, хорошо?

– А вы… – он запнулся, не зная, можно об этом спрашивать или нет.

– Я была бортпроводницей. Наш самолет летел из Иркутска во Владивосток, и начались неполадки в моторах. Нас поймали в воздухе. Там, наверное, долго искали обломки… Сначала я просилась домой, а потом вышла замуж за принца. Надеюсь, вы здесь уже освоились?

Раза два Ник улавливал, что в компании Дерфара говорят о нем, но больше ничего разобрать не мог. Во всяком случае, враждебного или пренебрежительного отношения он не ощущал.

Пока ничего плохого не происходит, но неизвестно, что будет потом, когда появится «тот, кого ждут». Сначала хранителя кулона попробуют подкупить – а после того, как это не сработает?.. Угрожают ли ему побои или пытки? Вопрос, насколько далеко готов зайти Эглеварт, чтобы избавиться от осточертевшего Регининого песика.

Акустика в улонбрийском театре была великолепная. Энчарэл, статная, рыжекудрая, в отороченной мехом белой хламиде и усыпанной драгоценными камнями маске, стояла в центре круглой сцены и поворачивалась то к одному, то к другому из четырех зрительных залов. Ее дивное сопрано было одинаково хорошо слышно повсюду. Возможно, иллихейцы использовали для этого какую-то магию.

Когда она пела, на слушателя накатывали сверкающие волны, и казалось, что сквозь тебя прорастают стебли странных цветов, и воздух пронизывали заблудившиеся звездные лучи, сплетались в узоры, которые на мгновение-другое твердели, а потом снова становились нереальными, уплывали в область сновидений. По крайней мере, так оно было для Ника. Он не смог сбежать ни с первой части, ни со второй, волшебное пение Энчарэл его завораживало – никаких «ниндзя» не надо.

Последний шанс – слинять отсюда во время второго антракта.

Девочки опять потащили его в буфет на длинном круговом балконе.

– Возьмем фруктовые коктейли! – объявила Вимарса. – Ник, вы какой хотите?

– Оранжевый.

Зрителям из Золотого зала не надо платить за угощение – это входит в цену билета. Оранжевый коктейль похож, наверное, на апельсиновый сок. Жалко, что так и не придется его попробовать.

Ник оглядел заполненное народом помещение. Ничего особенного. Это совсем как в Москве, когда ему приходилось добывать еду на вокзалах и в заведениях общепита. Алгоритм был такой: осмотреться – наметить путь к отступлению – схватить какую-нибудь недоеденную булку, оставленную на тарелке – и сразу рвать когти, пока не получил от местных оборванцев, которые считают эту точку своей. Объедками Ник давно уже не интересовался, но навыки, выработавшиеся за несколько месяцев голодной жизни, сейчас оказались кстати.

Если перепрыгнуть через перила – никаких гарантий, что он приземлится, не переломав ноги. Если вниз по лестнице и к парадному выходу – люди Дерфара его перехватят. Остается служебная дверь. Хотя бы вот эта, она уже несколько раз открывалась и закрывалась, туда уносят использованную посуду.

Ник метнулся к двери так стремительно, что вряд ли кто-нибудь успел что-то понять… Хотя, нет, «ниндзя» наверняка поняли, их не стоит недооценивать.

За дверью оказался неожиданно узкий коридор: под ногами тусклая желтоватая плитка, стены выкрашены темно-розовой масляной краской, на потолке полустершаяся роспись, напоминающая арабески. Глазеть сейчас на нее – верный путь в лапы к Эглеварту, жаждущему свернуть шею заиньке и скомпрометировать Ника и Миури перед заказчицей.

Граненые стеклянные плафоны светили неярко, словно нехотя. Из боковых проемов доносились голоса, плеск воды, звяканье посуды. Позади хлопнула дверь… Но Ник уже заметил за очередным проемом лестницу. Слетев вниз, чуть кого-то не сшиб, машинально пробормотал извинение.

Топот наверху. Коридор плавно заворачивает, возле приоткрытой двери – белое облако не то пудры, не то крохотных мотыльков. За низкой аркой слева промелькнуло знакомое фойе.

Ник свернул в другой коридор. По обе стороны темные дверцы стенных шкафов (он открыл одну, другую, третью – сплошь полки с коробками), и на всех таблички; некогда читать, что там написано. Фиолетовый потолок с потускневшими золотыми разводами, это ж надо… Позади – определенно звуки погони.

Добежав до конца, он рванул створку центральной двери. Заперто. А боковая – треснутое рифленое стекло – открылась сразу. Лестница уводит вверх, на второй этаж, туда ему не надо, зато распахнутое в темноту окно – это в самый раз. В углу, под лестницей, обнималась парочка, Ник заметил их мельком, перед тем как выпрыгнуть наружу.

Теплый лиловый вечер. Окружающее пространство залито светом вычурных фонарей. Продравшись через душистый кустарник, Ник стремглав бросился в малоосвещенный переулок. На секунду оглянулся на здание театра – монументальное, округлое, похожее на собор.

Он свободен. Теперь надо выбраться из Улонбры.

Ксават цан Ревернух не тупак, поэтому раньше всех допер, что происходит. Видать, Ник не так прост, как поначалу казалось, и задумал, втершись в доверие к аристократам, то ли что-то у них стащить, то ли какую аферу провернуть – короче, нажиться. Наглый молодой прохвост, еще не битый цепняками, не обломанный жизнью и уверенный в том, что ее величество удача будет сама за ним бегать, как все эти холеные высокородные соплячки в бриллиантах.

Зависть стала нестерпимо острой, словно Ксавата резали по живому. Он, старый матерый мошенник, вынужден притворяться законопослушным тупаком, а этому юнцу можно жить так, как душа пожелает! Эх, был бы под рукой нож, и не слонялось бы вокруг столько свидетелей…

Зато, когда Ник сломя голову кинулся к служебному входу, Ксават опять же первый сообразил, в чем дело. Сорвал у кого-то из девок или брошку, или колье – и только его видели! Ловок, ничего не скажешь.

– Держите вора! – гаркнул Ксават на все фойе. – Туда побежал!

В театре, как обычно при таком скоплении публики, дежурили цепняки, и они сразу ломанулись за Ником.

– Догоните и наподдайте! – торжествуя в душе, крикнул им вслед Ревернух.

Хорошо, когда ловят не тебя… Девчонки, которые были с Ником, взахлеб тараторили, тут же какие-то знатные господа отдавали распоряжения.

– Что он спер? – протиснувшись поближе, полюбопытствовал Ксават.

Профессиональный интерес. Простительная слабость.

– Вы о чем? – раздраженно бросил грузный пожилой мужчина, стоявший вполоборота.

Невежливо этак, словно лакею или мелкому чиновнику, забывшему свое место.

– Да я интересуюсь, что парень украл! – огрызнулся Ксават. – Это ж я первый крикнул «держите вора!» Считай, переполох поднял в вашу пользу.

– Кто вас спрашивал?! – неожиданно рассвирепел грузный.

– Вот оно, окажешь услугу скверно воспитанным людям, так после сам не рад будешь! Сранью отблагодарят… Между прочим, те, кого обокрали, всегда на восемьдесят процентов сами виноваты, это общеизвестно. Что, какую-нибудь драгоценную финтифлюшку унес?

– Я уже послал людей, господин Аванебих, – вклинился важный полицейский чин в затканном блестящим шитьем мундире. – Мы его поймаем.

– Хе-хе, если догоните, – негромко заметил Ксават.

– Да заткнитесь, вы, клоун ушибленный! – рявкнул, перекрыв гомон толпы, грубиян-аристократ.

– Сами заткнитесь, сами орете, как клоун в балагане!

Тот повернулся – и Ксават, наконец, увидел, с кем он, собственно, имеет честь разговаривать. Варсеорт цан Аванебих, стальной магнат, один из пятнадцати высочайших советников его императорского величества. Похож на обрюзгшего борца-тяжеловеса, на угрожающе крупных пальцах сверкают перстни, заплывшие водянистые глаза тоже бешено сверкают. У Ксавата слова застряли в горле. И надо же было так оплошать… Завел, срань собачья, полезное знакомство!

– Нодорчи, никто ничего не украл, – обратился к цепняку Арвад цан Аванебих, Столп Государственного и Общественного Благополучия города Улонбры и окрестных земель. – Это не криминальное дело, а приватное. Произошло недоразумение, размолвка между молодежью…

Он оглянулся на девушек. Одна из них, тоненькая черноволосая стервочка, согласно кивнула.

– Так что ничего из ряда вон выходящего не случилось, – заключил гараоб, снова повернувшись к полицейскому начальнику.

– Значит, ловить этого парня не надо? – уточнил тот.

– Надо, – буркнул Варсеорт (такой человек – не срань собачья, ему позволительно быть невоспитанным!). – Когда поймаете, сразу доставьте к нам, понятно?

Цепняк отвесил короткий уставный полупоклон.

– И чтобы на нем не было ни одного синяка, – это Дерфар цан Аванебих, опаснейшая сволочуга. – Вы, Нодорчи, лично за это отвечаете.

Нодорчи снова поклонился и ринулся вдогонку за своими подчиненными – проинструктировать. Ксават от души понадеялся, что он не успеет, и те как следует наломают мерзавцу Нику, ежели поймают.

А теперь протиснуться бочком, смешаться с толпой, исчезнуть, пока внимание Аванебихов не переключилось на Ксавата цан Ревернуха… В отличие от молодого и глупого Ника старый вор Клетчаб Луджереф умел исчезать незаметно, без шумихи. Ум, что называется, на рынке не купишь.

Уже отступив за чужие спины, он услышал, как гараоб озабоченно произнес:

– Надеюсь, наши люди опередят полицейских.

Варсеорт что-то невнятно прорычал в ответ и после спросил:

– А где этот?..

Но «этого» уже не было рядом.

Пока провонявшее бензином и дешевым одеколоном такси тащилось по вымощенным белой брусчаткой вечерним улицам, Ксават думал попеременно то о приятном, то о неприятном.

Приятное: молодой прохвост облажался. Судя по всему, родовитые и богатые цан Аванебихи собирались женить симпатичного парнишку на одной из своих девок и принять в семью, такое иногда практикуется. «Имперская программа по борьбе с вырождением аристократии», как острят на свой лад иммигранты. Этому Нику подвалила везуха, о какой великое множество иллихейских граждан даже мечтать не смеет, а он позарился на блестящую побрякушку и сам себе нагадил. Аванебихи, понятное дело, кражу отрицают, чтобы замять скандал.

Неприятное: Ксават цан Ревернух тоже облажался. Угробил свою карьеру. После того как он публично облаял высочайшего советника Варсеорта цан Аванебиха, в Раллаб можно не возвращаться, все равно со службы вышвырнут.

Однако… Если Донат Пеларчи убьет свою дичь, расклад в верхах, возможно, изменится. Аванебихи в силе, потому что владеют промышленными предприятиями, сырье для которых добывают в недрах Сорегдийского хребта. С Королем Сорегдийских гор они закадычные друзья, в благодарность за доступ к месторождениям выполняют все его прихоти. Клетчаба Луджерефа они бы ему из-под земли достали и преподнесли, перевязанного красивой ленточкой – если бы знали, хе-хе, кого доставать. Но ежели окаянную тварь истребят, ихнее незыблемое благополучие скоро обрушится, и еще много чего обрушится… Времечко наступит смутное, как в сопредельном мире – в самый раз для Клетчаба.

Но пока все по-старому, Улонбра принадлежит Аванебихам, и Ксават должен убраться отсюда, не мешкая, нынче же ночью.

Громадный серп цвета топленого молока то прятался за угловатыми черными зданиями, то опять выглядывал, наблюдая за Ником.

Он сворачивал туда, где потемнее, и в конце концов его занесло то ли на окраину, то ли в один из тех запущенных кварталов, какие попадаются в больших городах, иногда в двух шагах от оживленных улиц, как затянутые ряской стоячие пруды в ухоженных парках.

Вокруг домов беспорядочно теснился кустарник, желтый свет редких фонарей выхватывал из темноты фрагменты старых щербатых стен, оплетенных не то плющом, не то лианами – чем-то ползучим. Под ногами шныряли, тихо шурша, пылевые плавуны, похожие на сухие ветки, и Ник опасался на кого-нибудь из них наступить. Хотя они верткие, захочешь поймать – не поймаешь.

Потом заскрипела дверь – заунывный протяжный звук, словно кто-то попытался разорвать неподдающийся ночной гобелен – и на кособокое крыльцо дома по правой стороне улицы вышел молодой парень.

– Эй, ты чего здесь ходишь? – спросил он, глядя на Ника сверху вниз.

– Я заблудился.

Ник хотел выяснить, как добраться до вокзала, но передумал: там его наверняка поджидают.

– Хороший у тебя костюмчик, – ухмыльнулся парень. – Меняемся?

– На твой? Хорошо, давай, поменяемся.

Он не испугался. Наоборот, обрадовался возможности решить хотя бы одну проблему. Он уже думал о том, что стоит переодеться.

Деньги, кроме нескольких мелких купюр, лежат в специальном дорожном поясе, спрятанном под одеждой (на этом настояла Миури), кулон тоже спрятан под рубашкой. А дорогой вечерний костюм с серебряным шитьем – ориентир для преследователей, от него надо избавиться.

При других обстоятельствах Ник растерялся бы, но сейчас сразу начал расстегивать «вельджен» – так, кажется, называются парадные куртки этого покроя. Его самообладание сбило парня с толку. Тот привык, что припозднившиеся прохожие, услышав такое предложение, пугаются. Мозги с натугой заработали и нашли объяснение: раз не струсил – значит, «свой».

– Так ты спер этот костюмчик?

– Не то чтобы спер, но он не мой. Дай мне что-нибудь взамен.

Парень стащил куртку, повесил на перила с погнутыми металлическими прутьями.

– Подожди, штаны другие принесу.

Пока он ходил за штанами, Ник перебросил элегантный «вельджен» через перила, надел чужую куртку. Немного великовата. Синяя шелковая рубашка тоже могла бы понравиться аборигену, но при слабом освещении тот ее как следует не рассмотрел.

Брюки оказались коротковаты, а в поясе, наоборот, широкие, того и гляди свалятся. Тесемки, пришитые к штанинам с боков, на манер лампас, местами болтались, полуоторванные. Заметив это, Ник одну отодрал и завязал волосы в хвост (за эти два с половиной года он отрастил длинные, по иллихейской моде).

Решив, что по городу сейчас лучше не блуждать, а то или погоня настигнет, или ограбят по-настоящему, он до утра отсиделся в покосившейся деревянной беседке, полускрытой разросшимся бурьяном, которую заметил в одном из проходных дворов. Под утро продрог, хотя ночи здесь теплые – не то что в Москве в ноябре-декабре.

Когда Улонбра проснулась и на улицах появились прохожие, Ник тоже выбрался из своего убежища. Купил в первой попавшейся галантерейной лавке солнцезащитные очки. После завернул в магазин дешевой одежды, потому что куртка оказалась грязная и воняла чужим потом, а штаны съезжали на бедра.

– Переселенец? – улыбнулась продавщица, заспанная желтоволосая женщина средних лет. – Мужчины-переселенцы всегда берут темные однотонные вещи, и акцент у вас характерный.

Ник понял, что с головой себя выдал, но идти на попятную поздно. Если попросить костюм другого цвета, что-нибудь бордовое или бирюзовое, как любят иллихейцы, сразу станет ясно, что он от кого-то прячется и запутывает следы.

Улонбра – достаточно большой город, они просто не успеют проверить все магазины… Ник на это отчаянно надеялся.

В дополнение к темным очкам он сутулился, чтобы меньше быть похожим на себя. Приходилось специально за этим следить, вдобавок плечи и мышцы спины с непривычки ныли.

Переоделся Ник в общественном туалете. В иллихейских туалетах кабины просторные, размером с купе в земном поезде, и в каждой отдельный умывальник с зеркалом. «Выменянную» одежду свернул и выбросил на улице в мусорный бак. Купил в газетной лавке иллихейский атлас карманного формата, наметил кружной, с отклонением на север, маршрут до Макиштуанского княжества.

От идеи телеграфировать Миури он отказался. Пусть участвует в своих мистериях, незачем дергать ее по каждому поводу. Несмотря на бессонную ночь, он чувствовал себя бодрым и готовым ко всему. Его до сих пор не поймали, так что все о’кей.

Полдень застал его в вагоне междугородного трамвая, который на приличной для трамвая скорости тащился мимо огородов, виноградников и залитых водой плантаций с какими-то злаками на северо-запад, в Эвду, через каждые пятнадцать-двадцать минут делая остановки в деревнях.

Цветные дома с черными или темно-коричневыми балками. Группы деревьев, издали похожих на пальмы – именно что похожих, их голые стволы вместо жестких перистых листьев увенчаны зонтиками длинных ветвей с мелкими листочками. Обнесенная забором лужа, на заборе черно-красные знаки, предупреждающие об опасности, из лужи торчит осока да еще верхняя часть полузатопленного автомобиля. Нарядная часовня с позолоченной фигуркой трапана на коньке трехъярусной крыши – святилище Ящероголового.

Ник то смотрел в окно, то дремал. На нескольких остановках в вагон заходили полицейские – местные, деревенские ребята, лениво оглядывали пассажиров и уходили, не обратив внимания на худощавого сутулого парня в темных очках. Наверное, отправлялись рапортовать по телефону улонбрийскому начальству, что разыскиваемого субъекта в трамвае не обнаружено. Страшно подумать, как им влетит от Дерфара с Эглевартом, если потом все-таки выяснится, что они его видели, но упустили.

В сумерках Ник прибыл в Эвду, небольшой городок в преддверии малонаселенного заболоченного края. Следующий пункт – Слакшат. Туда можно доехать поездом, вокзал находится рядом с трамвайным кольцом.

Очки пришлось снять и убрать в карман: стекла у них оказались такие, что при плохом освещении видишь все как будто сквозь мутную воду. Сутулиться Ник тоже перестал – какой в этом смысл, если лицо не замаскировано?

В атласе было написано, что население Эвды – около 10 000 человек, но язык не повернулся бы назвать ее захолустьем. Привокзальные улицы ярко освещены, работают магазины, лавки, кафе, трактиры, вывески обрамлены разноцветными лампочками, повсюду царит оживление.

Ник поужинал в маленьком кафе, где было поменьше народа, потом побрел по улице, стараясь держаться в тени. Касса на вокзале уже закрыта, слакшатский поезд пойдет через Эвду только послезавтра. Переночевать придется где-нибудь под кустом (сунешься в гостиницу – поймают), но это его не пугало.

Он с любопытством рассматривал вычурные декадентские фонари, статую обнаженной женщины с мощными бедрами, большим животом и грудью чудовищных размеров (это не эротическая скульптура, а культовое изображение Прародительницы – одной из Пятерых), похожие на громадные лестницы-стремянки насесты для трапанов, торчащие из-за увитых плющом оград приземистых особняков с плоскими крышами.

Ему было почти весело. После удачного бегства из Улонбры он чувствовал себя авантюристом, которому все нипочем, и предвкушал, как будет рассказывать Миури о своих приключениях. Мистерии в Олаге начнутся в ночь полнолуния, а сейчас «бродячая кошка» участвует в подготовительных обрядах. Ну и нечего ей мешать. С доставкой кулона в Макишту Ник справится самостоятельно.

Регина с ее заинькой, может, и не стоят таких стараний, но само по себе путешествие получилось интересное и, в общем-то, не слишком опасное. Он уже познакомился с целой компанией красивых девушек, побывал в улонбрийском театре, услышал самую знаменитую в Иллихейской Империи певицу – и вдобавок ушел от погони, совсем как герои американских фильмов.

Кривой, словно вопросительный знак, переулок привел его к булыжной площадке с белокаменным фонтанчиком, в котором вместо воды росла трава. На площадку выходили окна двух или трех трактиров, застекленные леденцово-розовыми ромбиками. Некоторые окна была распахнуты настежь, изнутри доносились голоса, музыка, хрипловатое пение.

– Ник!

Услышав свое имя, он вздрогнул, настороженно повернулся, готовый кинуться обратно в переулок (убегать уже вошло в привычку) – и увидел Элизу.

– Привет!

– Привет. Ты в бегах?

– Откуда ты знаешь?

– Ну… – она замялась. – Я слышала о том, что было в театре.

– Ага, я сам не рассчитывал, что смоюсь от них так круто, как в кино, – Ник улыбнулся.

Элиза смотрела отчужденно, без улыбки.

– Я не думала, что ты такой.

– Какой – такой?

– Ксават рассказал, что в театре ты у какой-то девушки сорвал драгоценность и сбежал, тебя хотели задержать, но не догнали.

Ник оцепенел. Потом, после беспомощного молчания, пробормотал:

– Но это не так… Они хотели меня задержать, потому что я выполняю поручение, а им сказали меня задержать! Я не брал никакую драгоценность.

– Ксават говорит, тебя полиция ищет.

– Я ничего не срывал.

А толку оправдываться… Видимо, Аванебихи решили обвинить его в краже – грязные приемы во всех мирах одинаковы. Поверят, разумеется, им, а не Нику, и доказать он ничего не сможет.

Вероятно, ему предложат компромисс: дело закроют, если он согласится отдать Эглеварту грызверга.

Его начало подташнивать, ноги обмякли. Если бы сейчас из-за угла появились преследователи, он бы вряд ли смог убежать.

Даже при условии, что эту историю впоследствии замнут, его все равно будут считать вором.

– Я этого не делал, – повторил он, не надеясь переубедить Элизу.

Пластилиновая страна, потерявшая всю свою привлекательность, на глазах выцветала, деформировалась, темнела, так что по сторонам лучше не смотреть. Ник почувствовал, что рискует свалиться в обморок – он знал симптомы, в Москве это несколько раз случалось с ним от голода.

– Честное слово, я ничего не украл.

Эвда похожа на Хасетан. Архитектура, деревья, мостовые, запахи – все другое, однако похожа. Особой атмосферой, как сказали бы иммигранты из Окаянного мира. Здесь тоже постоянно толчется приезжий народ, и каждый пятый-шестой – из людей шальной удачи. Полно питейных и игорных заведений, веселых девиц тоже хватает. Ну и местное население предприимчивое, своего не упустит: зазеваешься – без последних штанов останешься.

Это потому, что Эвда – вроде как пограничный город. Дальше на северо-запад простираются заболоченные земли Шанбарской низменности, в стародавние времена проклятые, по слухам, и Пятерыми, и всеми прочими, у кого был мало-мальский повод проклинать этот злосчастный край. Вследствие такой концентрации проклятий расплодилась там всякая дрянь.