Текст книги "Как я как бы забеременела (сборник)"

– Спасибо за доверие, но я уже депутат, – заскромничал тот. – Предлагайте другую кандидатуру.

– Я что-то не догоняю, в натуре, когда это ты, козёл рогатый, стал депутатом? Кто это тебя выбрал? – погнал волну хвостатый диссидент на бывшего вождя.

– Если ты такой умный, – набросилось рогатое сообщество на оппозиционера, – то становись сам депутатом.

– А я ему не доверяю! – снова взялся за своё лысый эколог.

– А тебя никто и не спрашивает, – насмешливо сказал старый чёрт. – Сейчас выведу тебя за дверь, вот там и кричи. Ты никому не даёшь слова сказать.

– Нет, вы посмотрите на него, он мне затыкает рот! Да кто ты такой, козлиная твоя образина?!

– Посмотри лучше на себя! – стал ответно обзываться чёрт, используя лексикон грешников.

– Заглохни! И спрячь репу! – прицыкнул амбал на чёрта, неожиданно став на сторону мятежного революционера.

– Прекратите препираться, а то обоих выведу из зала, – пригрозил спикер, ко всему оказавшийся ещё и депутатом.

– Короче, вы долго ещё будете базарить? Я что-то не догоняю. Мы избрали депутата или нет? – спросил кто-то.

– Есть среди грешников алигарх? – поинтересовался спикер.

– Есть, – ответили с места.

– У меня есть предложение: назначить его депутатом в Госдуму от всей преисподней. У кого будут какие предложения? И будем закругляться, – посерьёзнел председательствующий.

Черти поняли, что с грешниками им не справиться. Те просто запугали население преисподней. Рогатые были не согласны с кандидатурой, нервно били хвостами под лавками и выбивали копытами чечётку. Неужели их спикер переметнулся на сторону грешников? О времена! О нравы!

– Можно, я что-то скажу? – поднял руку олигарх. Председательствующий согласно кивнул. – Можно, я это шепну вам на ушко? – умильно глядя на чёртова спикера, расплылся тот в нарочитой слащавости.

– Я протестую, какие могут быть тайны от товарищей по партии?! – заорал эколог, сбежавший от шкафа. Сейчас он сидел в первом ряду среди чертей и своими криками буквально глушил их.

– Почему это спикер, блин, решил назначить этого козла в депутаты, если базар шёл о другой кандидатуре!? – вылез с протестом рогатый, сидевший позади поющей банды грешников. – Эй, – постучал он по шкафовой спине: – Зови пацанов, пусть разберутся.

– Тебя только забыли спросить. Заткнись, – тихо посоветовал крикуну старый чёрт.

– Заглохните все! – грозно выкрикнул спикер в зал, переходя на местный сленг котельных подопечных. – А то, в натуре, кое-кто быстренько поканает в отстой.

– Я протестую! – снова заорал эколог благим матом, мстя, что ему не позволили прочесть газетную статью.

Черти на всякий случай отодвинулись от крикуна подальше.

– Я требую субсидию на отопление своего котла! У нас кто-то уволок дрова! – обличительно закричал плюгавенький грешник, проспавший половину форума и не врубившийся в тему. Сквозь сон ему померещилось, будто кто-то говорил о дровах. А выборы депутата он проспал. Потому и выкрикнул: – Дрова разворовали, котлы дырявые. Никакого порядка нет!

– Отвечай за базар! – предупредил спикер обличителя. – Ты чем слушал, когда я базарил о топливе?

Чувствовалось, председательствующий полностью освоил лексикон грешников и виртуозно пользовался им, в натуре.

– Короче, заглохните все. Я не догоняю, блин, мы выбрали, депутата или нет? – снова прозвучал вопрос из зала.

– Только обсуждаем предложенные кандидатуры, – пояснил чёртов спикер.

– Тогда о чём базар? Кандидатуры, в натуре, имеются. Короче, кончай париться.

У стола председательствующего, переминаясь с ноги на ногу, топтался олигарх. Ему никак не удавалось пошептаться со спикером. Наконец тот кивнул головой, подавая знак подойти.

Грешник принялся что-то быстро шептать в ухо длинному.

Слушая, тот согласно кивал головой, улыбался, а под конец неприлично громко рассмеялся, и, отпустив шептуна, призвал делегатов к порядку.

– Слушать сюда, – торжественно объявил он всему электорату. – Короче, кандидатура алигарха снимается по его личному заявлению.

– Протестую! Пусть объяснит причину самоотвода! – снова заорал доселе молчавший лысый протестант.

– Причина интимного характера, озвучивать не имеет смысла, особо заинтересованные его самоотводом могут познакомиться с причиной на моём сайте «Чёртов спикер, точка, ру».

– Это как прикажете, в натуре, понимать, какой-то, блин, козёл, бадает по фене в ухо пахану, а мы должны это хавать? Пусть чёртов спикер, в натуре, отвечает за базар с пацаном! – завозмущался ушедший в оппозицию чёрт, доставляя немало хлопот бывшему патрону.

– Вот тебя и назначаем депутатом, – ошарашил председательствующий оппозиционера, и стукнул об пол косовищем, припечатывая своё решение.

– Я что-то не въезжаю: мы выбираем или назначаем депутата? – послышалось из угловой части зала от чёрта, пожелавшего прояснить ситуацию.

– Это кто там квакает, недовольный? Вот тогда тебя и выберем депутатом, – приподнялся амбал со скамейки, высматривая любознательного. Однако чёрт, свернувшись клубком, юркнул под лавку. – Вот и заглохни, – усаживаясь на место, проворчал шкаф.

– Мы предлагаем провести кастинг на…! – закричали хором с задних рядов. Однако черти не дали крикунам пояснить, о каком кастинге идёт речь.

– Предложение отклоняется, – солидно объявил спикер.

– Протестую! Не имеете права затыкать рот ораторствующему местному электорату, – вновь подхватившись с места, кинулся лысый к трибуне, требуя законности. Однако его быстро осадили.

– Не перестанешь протестовать, назначим депутатом, – пригрозил пахан. И он, надо отдать ему должное, по чёртовым законам имел на это право.

Очкастый горлопан икнул и заткнулся.

– Да я что? Да я ничего. Я хотел как лучше… – испугался крикун, ища поддержки у чертей, сидевших рядом с ним. Прекрасно понимая: одно дело горланить протесты, и совсем другое – за что-то отвечать.

– Вот и заткнись, – мудро посоветовал ему старый чёрт.

Встав из-за стола, спикер стукнул копытом об пол, призывая делегатов форума к вниманию.

– Вопросы форума исчерпаны… – начал он, однако лысый не вытерпел и заорал:

– Не согласен! А проблема с топливом в кочегарках? Так и будут котлы холодными, а мы мёрзнуть? А черти в рабочее время играть в карты?

– Какие карты! – завозмущались несогласные рогатые кочегары с обвинением в свой адрес.

– А кто прошлый раз просил нас сходить за дровами? – съиудничал эколог.

– Это правда?! – строго спросил спикер чертенят.

– Всего один раз, и то недалеко, Больше такого не повторится, – перебирая копытами, винились ленивые черти.

– Смотрите у меня. Следующий раз не посмотрю, кто есть кто, накажу, – пригрозил спикер, чем не сильно напугал хвостатых кочегаров. – Вопрос топлива будем решать в частном порядке. Форум объявляется закрытым. Для всех, кому не противопоказаны крепкие коктейли, прошу в нижнюю преисподнюю.

Как оказалось, коктейли никому не противопоказаны: ни чертям, ни грешникам. Делегаты, дружно повскакав со скамеек, рванули к лестнице, ведущей вниз.

Весело и шумно гуляли черти с грешниками, раскачивая стены преисподней так, что где-то в Африке случилось землетрясение. Однако это чёртова спикера не касалось. Не его, блин, та вотчина, в натуре.

Случай в военном госпитале

Это произошло в одном из госпиталей Дальневосточного военного округа, в день Защитника Отечества.

За несколько дней до праздничной даты в госпиталь попал 46-летний прапорщик-контрактник с банальным радикулитом.

Здесь же, в полку, вместе с ним служил и его сын, в звании сержанта. В свободное от нарядов время сынок аккуратно навещал родителя.

23 февраля при врачебном обходе у прапорщика на теле обнаружилась сыпь.

– Не хватало нам ещё ветрянки, – с досадой проворчал его лечащий врач – подполковник с прозвищем Айболит. И отдал распоряжение: больного сыпью немедленно изолировать и поместить в карантинный бокс.

Однако буквально за день до происшествия этот самый бокс подвергся «стихийному» бедствию в виде затопления верхним этажом. Там прорвало водяную трубу, и сейчас в нём работали сантехники, по устранению аварии. Потому изолирование отменялось.

Однако приказ есть приказ, и его следовало выполнять. А куда поместить неприкасаемого – и чтобы был изолирован, и чтобы врач не раскричался за нарушение режима? Этого никто не знал.

И всё же, подумав, дежурный врач решил поместить страдальца в каморку, где хранились хозяйственный инвентарь, ватные матрасы, вёдра, швабры, тряпки для мытья полов, короче – это была обычная хозяйственная каптёрка.

Но было у этой самой каптёрки и другое, довольно скорбное назначение. В неё помещали умерших, до отправления несчастных в мертвушку. Об этом знали все в госпитале, и не делали из этого тайны.

Вот туда и отвезли мужика на каталке, без дела стоявшей в коридоре, и на которую постоянно натыкались и пациенты, и сам персонал. Короче, инфицированного разместили в закутке и начисто про него забыли. При этом в палате постель его скрутили в валик и оставили на койке для отправки в дезинфекцию.

Подобную процедуру проделывали и с постелями умерших пациентов.

Прапорщик, по натуре человек спокойный, не конфликтный, не стал возражать против «переезда», а вроде как даже был доволен. Извлёк из кучи сваленных в углу пару матрасов, разложил на каталке, и, уютно улёгшись… уснул.

«В кои-то века отосплюсь», – были его последние счастливые мысли, прежде чем он провалился в глубокий и благодатный сон.

На уборке коридоров и подсобных помещений госпиталя работали гражданские лица, вольнонаёмные из местных женщин. Все называли их нянечками.

Одна из них выпадала из устава лечебного учреждения своим, как бы помягче выразиться, неадекватным пристрастием. Короче, нянечка позволяла себе «употреблять», при этом регулярно.

Однако ей прощали эту «слабость». Нянечка отлично справлялась со своими обязанностями, порядок и чистоту поддерживала на должном уровне, и не было случая, чтобы она отказалась от подмены либо лишнего дежурства.

Как-то завотделением попенял ей, дескать, её пристрастие вредит организму и бросает тень на её репутацию. На что та с ухмылкой ответила: не заморачивайся, сынок, баба Маня твёрдо знает своё дело. И больше он к ней не приставал с нравоучениями.

В тот злополучный, а вернее, в день 23 февраля, нянечка с раннего утра уже хорошо «отметила» праздничное событие, однако не нарушив трудовой повинности по наведению санитарного порядка.

Закончив работу, как обычно, Маня не торопилась уходить домой. Была она бобылкой, потому часто допоздна засиживалась с ходячими пациентами у телевизора в холле госпиталя, переживая со всеми любовные сериальные страсти.

День клонился к вечеру. Все и ходячие и лежачие пациенты уже поздравлены, празднично накормлены, и способные к передвижению потянулись в холл, к телевизору.

Сполоснув в туалете ведро и руки, там же добавив ещё некоторую праздничную дозу, Маня направилась в каптёрку, оставить ведро и разместить на батарее для просушки мохнатую швабру. Она торопилась к телевизору, где начинался праздничный концерт.

Однако едва перешагнув порог, с диким криком выскочила обратно. Там, на каталке, сложив руки на груди, лежал «умерший» прапорщик из 6-й палаты. О его помещении в закуток нянечка не знала. В то время она мыла нижнюю лестницу.

До этого за всю её службу не было случая, чтобы живого укладывали в кладовке, да ещё на каталку. Потому и ошалела.

– Умер!!! Умер!!! – кричала Маня, опрометью бросаясь к столу дежурной медсестры по этажу.

Пациенты знали, что в кладовку поместили прапорщика с сыпью. Значит, всё же помер, решили они.

В это время по коридору госпиталя шёл сын прапорщика, навестить отца и одновременно поздравить того с праздником. Навстречу ему, едва не сбив с ног, неслись дежурная сестра, нянечка, обнаружившая «покойника», кто-то из обслуги, и раненые, способные передвигаться.

«Делегация» мчалась на первый этаж в ординаторскую, к дежурному врачу, как выяснилось потом, тому не доложили об изоляции больного.

В это время сын прапорщика зашёл в отцовскую палату, и видит – кровать пуста, а матрас свернут.

– А где папка? – спросило дитё, обратившись к больным.

Все дружно опустили глаза. И тогда сын понял: его папаня, незабвенный родитель, приказал долго жить.

– Ты солдат, и должен стойко принять удар, – со скорбью в голосе произнёс один из раненых.

Сын опрометью бросился на пост к дежурной медсестре. Однако той на месте не оказалось.

Ходячие пациенты стояли в коридоре и сочувственно смотрели на сержанта, глубоко сопереживая солдату. Кто-то из них сказал:

– Это сын умершего.

Не обнаружив сестры на обычном месте, сынок кинулся вниз по ступенькам в поисках дежурного врача, для выяснения причины смерти своего папки. Молодой здоровый мужик, никогда и ничем не болевший, кроме радикулита, и вдруг помер.

В это время прапорщик, проспавший едва ли не десяток часов, хватился курева, и, не обнаружив его у себя, крадучись, опасаясь сестры за нарушение режима, пробрался в свою палату.

Тихо вошёл и прямиком направился к своей тумбочке, и принялся там шариться рукой. Соседи по палате, зная, что человек помер, выкурили всю его пачку, вроде бы как за помин души.

Не обнаружив сигарет, прапорщик попросил:

– Ребята, дайте закурить, сил нету, умираю.

«Ребята» в ступоре молча сидели на койках, вылупившись на «покойника».

А по коридору во весь опор бежала представительная делегация. Впереди – дежурный врач, за ним – медсестра, далее нянечка, обнаружившая «умершего», за ней сын «покойника», и несколько легко травмированных бойцов.

Вся эта орава мчалась в палату, где до изоляции находился радикулитчик.

В палате бойцы по-прежнему сидели по койкам, словно застывшие степные тушканчики, обмирая от ужаса.

Резко распахнулась дверь, и в палату залетела целая толпа сочувствующих и сопереживающих, испуганных людей во главе с дежурным врачом, и застали картину с ожившим «покойником».

После этого смеху было на весь госпиталь. Смеялись даже те, кто не мог самостоятельно ходить. А причина была очень даже банальная. В честь праздника сердобольная раздатчица подсунула прапорщику четыре круто сваренных яйца, на которые, как оказалось потом, у того была аллергия.

Дополнительное лицо

«Мало кому известно, что Иван-царевич втайне от Царевны-лягушки похаживает по другим жабам»

(По доносу ябеды)

– Значит, так. Внесёшь в сценарий ещё одно дополнительное лицо, – не поздоровавшись, строгим голосом произнёс Спонсор намечающихся съёмок нового фильма.

– Куда вносить, если у меня уже финальная сцена? – возмутилась я беспределом благодетеля.

– Я что, непонятным языком говорю? Внесёшь, и чтобы мне никаких гвоздей, – продолжал он свирепствовать.

– Мне надо посоветоваться с режиссёром, – отбивалась я, зная какую трудность представляет «всувание» нового лица в почти готовый киносценарий.

– Чего?! С каким это ты режиссёром собираешься советоваться? Уж не с Козявкиным ли? – это он так о режиссёре Жукове. – Тебе кто платит деньги, я или тот Букашкин?

Спонсор дозволял себе всё: грубость, унижение и нелепые приказы. Ведь это он давал деньги на создание фильмов. И, надо сказать, немалые.

– А что за лицо? – поинтересовалась я. – Какого оно полу? – хотя догадывалась о ком пойдёт речь. – И в каком ракурсе подавать это лицо, в положительном, али напротив, в злодейском? – начала я прикалываться.

Спонсора я не боялась. Он был другом моего мужа, и в некотором роде заискивал перед ним, хотя работали они совершенно на разных уровнях.

– Слушай, Зося, – присаживаясь к столу и называя меня семейным именем, которым именует меня муж, сказал Спонсор. – Ну втисни ты её куда-нибудь, – привычно подлизывался он ко мне, когда ему не удавалось обычным способом сломать упрямство очередной пассии.

– Так какой её представлять? Доброй и порядочной, или злой и дурой? – продолжала я развлекаться над «озабоченным».

– Выгнал бы заразу, да жалко – больно оказалась башковитой, – доверительно поделился он кручиной. – Зось, ну будь человеком, – наклонившись и заглядывая мне в глаза, интимно промурлыкал он. – Ну, ты там сделай так, чтобы моя Тамарка не догадалась о моём влиянии. А то помнишь, что произошло с Черыгиной?

Я, конечно, помнила, когда «втиснутая» им Черыгина, Спонсорская очередная секретарша, была бита его Тамаркой после просмотра фильма в монтажной. Пришлось кадры с участием Черыгиной вырезать, а её саму спонсору увольнять. Правда, без сожаления.

– Как не помнить. Мне самой досталось от Тамарки. Хотя я совершенно ни при чём. Я объяснила ей, что не в моей компетенции подбирать исполнителей. А вот Жукова она тогда здорово отхлестала по мордасам.

– Да я после компенсировал ему его увечья хорошим презентом, – легкомысленно хохотнул он. – Ну, так как, Зось? А? Лично от меня тебе большой пузырь твоих любимых «Коко Шанель».

– Так под видом какого типажа ввести её в сценарий? – настырничала я.

– Ну, ты же умная тётка. Придумай сама. Чтобы ни вашим, ни нашим, – воодушевился он, видя мои колебания.

В монтажную наш щедрый и такой непредсказуемый Спонсор принёсся раньше операторов, и, усевшись поближе к монитору, приготовился к просмотру сцены с его неподдающимся объектом.

Пошли кадры. Время шло. Спонсор заволновался, заёрзал на стуле. Его что-то не устраивало. Оглянувшись на меня, сидевшую у стены за его спиной, он махнул мне рукой, приглашая сесть рядом с ним.

– Ну, и где тут она? – с вызовом на ухо прошептал он мне.

– Подожди, – отбоярилась я.

Неожиданно распахнулась дверь, и в ней нарисовалась Тамарка. Не спрашивая разрешения у Жукова, она прошествовала в нашу сторону и уселась рядом с мужем.

– Ты всё не унимаешься, козлина?! – зло прошипела она ему в лицо. – Снова вклинил свою шлюху в съёмки, и теперь сидишь – любуешься на неё? А ты чего идёшь у него на поводу? – это она накинулась на меня, перегнувшись за его спиной.

– Да никого я не вклинивал! – отбивался известный потаскун от справедливых нападок жены.

Прокрученные титры не продемонстрировали Тамаре ту, из-за которой разгорался очередной семейный сыр-бор нашего благодетеля. Пригрозив супругу домашними разборками, Тамара удалилась.

– Слушай, Зось, – обратился ко мне Спонсор после того, как за его супругой захлопнулась дверь. – Ты что, так и не вклинила её… ну, эту… мою просьбу? – не удержался он от вопроса.

– Почему не вклинила? Вклинила. Мне чрезвычайно желательно получить от тебя «Шанель № 5». Надеюсь, ты не забыл обещанного? – откровенно рассмеявшись, напомнила я ему.

– Как вклинила? – вылупился он на меня.

– А в сцене, где уборщица протирает окна в кабинете начальника, разве не признал своё «дополнительное лицо»? – широко улыбнулась я «заказчику».

– Вот в той мымре? – он кивнул в сторону монитора, возле которого монтажёры что-то подчищали, выправляли.

– А ты думал, что я помещу её в приёмную начальника крупным планом? – съехидничала я.

– Да, ты права, – согласился он, и принялся задумчиво барабанить пальцами по столу, рядом с которым мы стояли. – Ладно, духи за мной.

После того случая «дополнительных лиц» от Спонсора не поступало. А секретарша, ради которой он гнал волну, оказалась дочерью Тамаркиной подруги.

Зато Жуков, назло Спонсору, сцену с уборщицей велел монтажникам вырезать.

Интеллектуальное кафе

А король-то голый.

Из сказки

– Нет, вы только посмотрите, что за машина! Словно специально выискивает ямку, чтобы нырнуть в неё, – интеллигентно возмущался плюгавенький Сысой Макарович со знаменитой фамилией Радищев, беспомощно озираясь по сторонам.

Его раздолбанная «шестёрка» намертво перегородила дорогу ползущему за ней транспорту. Только что пролившиеся Приморские осадки хитро сгладили ландшафтные изъяны местного автобана, заполнив до краёв ямки и ухабы. Коварная колдобина, притаившись, словно специально поджидала разнесчастного четвероногого друга Сысоя Макаровича, куда тот и сиганул.

Как ни напрягало проржавленное существо страдающим застарелой одышкой двигателем, ничего путного из этого не выходило. Яма намертво приветила заднее колесо машины и не думала с ним расставаться.

Опасливо скособочившийся облезлый бампер захлёстывало водяным потоком, нёсшимся с придорожной сопки. Покряхтев и поцарапавшись резиной о рваные края колдобины, «шестёрка» плюнула вонючей отработкой «семьдесят четвёртого» и заглохла.

– Ну, ты, в натуре, пацан, зимовать собрался в луже? – подошёл к несчастному интеллигенту здоровяк, «два на два» со стрижкой «разбегайся, зашибу».

– Да вот, провалился в ямку… – проблеял Радищев, ростом метр с кепкой.

– Канай за баранку.

– Чего? – не понял намёка несчастный Сысой Макарович.

– Садись, говорю за руль.

– Я уже пробовал. Ничего не получается. Не могу выбраться из ямы.

К машине интеллигента начали подтягиваться другие водители.

– Ты что, не слышал, что я сказал? Садись за руль, – растягивая слова, прицыкнул на несчастного «два на два».

– А, да, да, понял, – засеменил тот к передней дверке застрявшей машины.

– Заводи двигатель, – приказал здоровяк.

Глубоко вдохнув в лёгкие воздух, Сысой Макарович повернул ключ зажигания. Машина радостно залопотала, словно очнувшаяся болтушка.

– Давай, включай первую, – услышал он команду.

Едва интеллигент потянул рычаг скоростей, как его вместе с машиной приподняло, толкнуло вперёд, и все её четыре колеса оказались на твёрдом устойчивом асфальте. От радости и осознания, что наконец-то выбрался из плена, Сысой Макарович счастливо захихикал, включил правый поворотник, свернул к обочине, остановился и выскочил из машины.

Как всякий воспитанный человек он решил отблагодарить своего спасителя, словно играючи приподнявшего зад его «шестёрки» и вызволившего машину из глубокой ямы.

– Ну, чего тебе? – высунувшись из автомобиля, спросил спаситель, медленно проплывая мимо интеллигента, мотавшегося ему рукой.

– Хочу отблагодарить вас.

– Ну, давай, благодари.

– Я в том смысле, что спасибо.

– Да ладно, тебе, давай канай к своей тачке.

– Вот моя визитка, – путаясь в карманах, лепетал Сысой. – Я прошу вас позвонить мне. У меня к вам есть предложение.

– Хорошее? – «два на два» съехал на обочину и притормозив впереди «шестёрки», остановился.

– Деловое. Возможно, мы тут же сможем с вами решить мой вопрос, – лепетал Радищев, боясь, что спаситель не станет его слушать и уедет.

– Давай, квакай, только пошустрей.

– Может быть, вы согласитесь стать моим шофёром? – глядя на благодетеля, с мольбой в голосе проквакал хиленький проситель.

– Какие будут бабки?

– Нет, бабок никаких не будет, возить будете только меня одного.

Вован, так звали Сысоевого выручателя, посмотрел на того, словно на больного.

– Ты что, не догоняешь?

– Нет, мне не надо никого догонять. Мне надо просто чтобы водитель на моей машине возил меня на работу и по делам.

– На вот этой консервной банке?

– Нет, не на банке, а на моей машине, – блеял интеллигент, далёкий от современного сленга.

– Короче, тут есть твой телефон, – малый взглянул на визитку. – Я тебе брякну. Лады? – поворачивая ключ зажигания, пообещал он.

– Лады, лады, – повторял Сысой, глядя вслед удаляющейся машине, поняв «лады», как согласие благодетеля работать у него водителем.

Что побудило здоровяка Вована, далёкого от интеллигентных политесов, но, в общем-то, добродушного малого, согласиться на предложение хиленького Сысоя работать у того шофёром и телохранителем, неизвестно. Правда, последнее придумано было самим Вованом для солидности.

Малый сразу же расставил все точки над «i» по отношению к своему «хозяину». Помог ему приобрести новую тачку. Установил чёткие взаимоотношения. Самого Радищева называл не иначе как Макарычем и на «ты», в то время как Сысой интеллигентно именовал своего водителя Владимиром и только на «вы».

Во время получения «шефом» гонораров, Вован устраивался за его спиной, и едва у того оказывались деньги, как он тут же забирал всю сумму из «хозяйских» рук, отсчитывал причитающуюся ему долю, а остальные возвращал назад. При этом ещё ни разу не было, чтобы он взял лишнего.

– Макарыч, я не въезжаю, в натуре, ты на кого горбатишься? – крутя баранку, спросил как-то Вован у своего работодателя. До этого его не интересовал внутренний мир «шефа», как иногда для солидности называл он щупленького Сысоя.

– Я публицист.

– Кто? – не понял малый, впервые услышав мудрёное слово. – Ты что, из публички на шоссейку тёлок выгоняешь на распас?

Малый пообтесался маленько, работая рядом с интеллигентом, и срамного слова «бардак» решил не произносить.

– Нет, к животноводству я не имею никакого отношения. Я публицист.

– Это что такое?!

– Я пишу статьи, рецензии, публикуюсь в толстых журналах. Иногда мои публикации, как бы тебе помягче сказать, кое-кому не нравятся. Однако же кому-то они приносит ощутимые дивиденды. Вот для таких людей, в основном, я и пишу. За это они платят мне хорошие деньги. Я смог без особого ущерба для себя нанять вас на работу, приобрести вот эту новую машину и не утруждать себя сидением за баранкой. Вы меня везёте, а я в это время обдумываю тему, мысленно выстраивая публикацию. Одним словом, я – писатель.

– Типа Пушкина? – ахнул Вован. Ему ещё ни разу не приходилось вот так близко сталкиваться с живым писателем.

– Вроде того.

Откровенно говоря, малый считал писателей людьми недосягаемыми, более придуманными, нежели существующими на самом деле, или давно умершими, типа Пушкина, например, которого знал ещё со школьной скамьи, и ещё Гоголя. Тот вроде написал что-то не совсем понятное.

А тут, здравствуйте вам, вот он, живой писатель, сидит рядом, и как ни в чём не бывало разговаривает с ним. Вован усмехнулся: кому скажи, не поверят.

– Дашь почитать свою книжку? – не спуская с лица ошеломления, спросил он писателя.

– Вы не поймёте моих публикаций. Я пишу не для широкого читателя.

– Для какого читателя?

– Я пишу для специалистов.

– Всё равно интересно. Ты, Макарыч, притарань мне свою эту, ну, публикацию. Хочу почитать. Как-никак, вожу настоящего писателя, – с уважением произнёс он.

– Похвально, Владимир, что вы тянетесь к знанию.

– Чего это я?

– Интересуетесь познанием мира. Я как-нибудь возьму вас с собой на научный диспут. Пусть это будет для вас первой ступенью к расширению вашего кругозора.

– Какого такого расширения?

– Для вашего умственного развития.

– А-ааа, ну да. Это можно. Даже интересно.

– Кстати, там будут обсуждать мою статью, опубликованную в толстом журнале на тему «Роль художественного слова в современном обществе». Это, я думаю, будет вам полезно послушать.

– Ну и ну. Даёшь ты, Макарыч. Это же надо, писатель. А не подумаешь, – в восхищении лыбился Вован, крутя баранку и следя за дорогой.

Вовану не понравился базар, названный Макарычем диспутом. Гвалт стоял, кто кого перекричит. Никто никого не слушал. Из всего тарарама ему удалось заприметить длинного, словно жердь, мужика с растрёпанной шевелюрой, упорно наседавшего на уважаемого им Макарыча.

Умник, брызжа слюной, кричал: дескать, написанное Радищевым всё выдумки, дрянь, подхалимаж, левоуклонизм, и вообще подобные публикации опошляют саму суть русского народного языка.

– Макарыч, можно я ему репу начищу, чтобы заткнулся? – тихонько испросил разрешения Вован, глубоко задетый критикой творения своего умного писателя.

– Не стоит. На следующем заседании мы разнесём его графоманство, не оставив камня на камне. У него, что ни сочинение, то плагиат, – прошептал сквозь зубы тот незнакомое слово. – Если раньше он списывал у других построчно, то последнее время целые абзацы, не изменяя даже грамматических ошибок, – глядя на разошедшегося оппонента, тихонько прокомментировал мудрый Сысой.

Вован из зала заседаний вышел раньше своего шефа, оставив того беседующим с каким-то умником.

– Ты на кого батон крошишь, кучерявый? – схватил он за грудки проходившего мимо длинного, яростно нападавшего на его «шефа».

– Отстаньте от меня! Чего вам нужно?! Кто вы такой?! – отбивался тот от неизвестного.

– Заглохни, козёл, а то выключу. На кого волну гонишь, вахлак? Тебе что, надоело небо коптить, жердина?

– Владимир! Владимир! Оставьте, пожалуйста, в покое профессора! – появляясь в дверях, закричал Макарыч, кидаясь на помощь несчастному учёному.

– Идейного врага надо убивать не кулаками, а пером, – поучал своего защитника публицист, сидя рядом с Вованом на переднем сиденье, когда тот крутил баранку.

– Так бы сразу и сказал. У меня всегда с собою перо. Пырнул бы под ребро и дело с концом. Достал, блин, своим баданием. Ишь ты, не нравится ему, как написал настоящий писатель! А сам он кто?! – разошёлся защитник, до глубины души тронув Сысоя неуклюжей преданностью.

– О каком пере, Володя, вы говорите? – тревожно спросил тот.

– Как о каком? Вот об этом. – Малый наклонился к бардачку, приоткрыл его и вытащил оттуда большущий охотничий нож в кожаном чехле.

Сысой так и ахнул. По наивности этот добрейший души человек, на взгляд Радищева, едва не стал преступником.

– Пером убивать, это не значит резать человека, – терпеливо принялся объяснять парню писатель. – Пером – это значит, писать лучше него самого свои публикации, разоблачая его собственные упущения. А вот ножом – это уже преступление. В нашем писательском окружении такого не заведено. – «Хотя бывает, что и убивают», – припомнил Сысой не единичное убийство писательского брата.

– Придётся мне взяться за ваше воспитание, – успокаиваясь, сказал публицист своему заступнику. – Вас в детстве воспитывали родители? – уже с улыбкой спросил он.

– А как же! – лихо крутя баранку на вираже, весело заявил малый писателю. – Бывало мне батька голову между ног зажмёт, спустит штаны и такого ремняки всыпет, что мама не горюй, неделю чешешься, – засмеялся он.

– Это, Володя, не воспитание, а насилие над личностью.

– Над чем?

– Над вами.

– Ну, ты, Макарыч, даёшь, – весело заржал Вован. Ему до глубины душевной приятно разговаривать с этим щупленьким интеллигентом, к которому вначале вроде бы относился с некоторым пренебрежением. А когда узнал, что тот писатель, в корне изменил своё мнение о нём и зауважал до невозможности.

– На следующей неделе в «Интеллектуальном кафе» состоится обсуждение картины «Чёрный квадрат», написанный художником Малевичем.

– Где состоится, как ты говоришь: обсуждение? – не понял Вован.

– В «Интеллектуальном кафе».

– В кабаке, что ли? – разочарованно протянул малый.

Так случилось, что порок пьянства не коснулся этого здоровяка, хотя и оказавшегося с малых лет сиротой. Родители угорели, поспешив закрыть печную задвижку. Самого его спасло, что в ту ночь ночевал у бабки, батькиной матери. После гибели сына и невестки та свалилась в беспамятство, и, пролежав меньше месяца, скончалась, не приходя в сознание. Других родственников у пацана не обнаружилось. Пришла комиссия, и его, девятилетнего мальца, оттарачили в детдом.