Текст книги "Разбитый термос и задыхающийся вопль (сборник)"

Едва удерживая себя на ногах, он вяло, не чувствуя опоры, направился к выходу, как вдруг ему на глаза попалась красная папка, с такими обычно расхаживают следователи. Чтобы хоть как-то ответить себе на вопрос, что же все-таки происходит, он открыл ее.

Первое, что бросилось ему в глаза, это дата – 20 июля 1987 года.

Ниже прилагались фотографии ее тела, которое висело так же, как и сейчас. На заднем фоне были люди в одежде восьмидесятых годов.

От руки красивым почерком было выведено, что погибшей было двадцать лет. Причиной суицида стало расставание с ее молодым человеком.

Она обвивает его шею руками и целует его.

Его же руки не обнимают ее.

Далее прилагались фотографии разрушенного сада. И снова текст: «Было установлено, что сад разрушил молодой человек за четыре часа до гибели девушки. Молодой человек объяснил это тем, что хотел найти розу. И найдя ее, собирался отдать ей в знак того, что он больше не любит ее».

Он почувствовал, как в жилах стынет кровь.

«Также удалось найти предсмертную записку девушки:

«Если смотреть в окно, то можно увидеть маяк. И озеро. Небольшое. И если не видеть границы озера, то можно поверить в то, что у тебя под окном море. Я хочу на море. Мо. ре. Дай. те. беса. Небеса. Море шумит, и чайки тоже хороши».

Далее прилагалась фотография с видом из окна. Маяк и озеро.

Резким движением он развернулся и посмотрел в сторону окна.

Там не было маяка, не было озера.

Уже почти ничего не соображая, он перелистнул страницу. Он долго будто отупевшим взглядом смотрел в папку. Через несколько секунд она выскользнула из рук. Дверь захлопнулась.

Он сосредоточенно, будто утратив все свои эмоции, спустился к автомобилю. Осознание произошедшего не укладывалось в его голове. Видения приобрели катастрофический вид, и казалось, их единственной целью было свести его с ума. Бесконечные вопросы пробивали его тело, словно судорога. Окровавленное бледное лицо с трудом узнавало себя в зеркале заднего вида. Было видно, что сад, в котором он был всего несколько минут назад, окончательно разрушен. Становилось душно. И снова чувствуется этот чарующий запах.

Автомобиль завелся и резко рванул в сторону дороги.

* * *

Он ехал с огромной скоростью по длинному шоссе. Он не знал, что с ним происходило. Небо быстро потемнело, и начал накрапывать маленький дождик. Дворники размазывали грязь по стеклу, ухудшая видимость. Все казалось сном, хотя этого не могло произойти. Затянувшаяся галлюцинация рано или поздно должна была закончиться!

Перед его глазами вновь и вновь возникала последняя страница в папке, которая стала последним, что он увидел перед своим побегом.

Шесть фотографий. Все разбиты по номерам. Шесть разных девушек.

Те самые шесть девушек, с которыми он так любил проигрывать свои жалкие спектакли. Те шесть душ со сломанными судьбами.

Все они закончили свое существование точно так же, как и хозяйка сада.

Кошмарные галлюцинации заставляли его мчать на максимальной скорости. Его безумие достигло самого пика, так что вопрос о том, оказался ли он в 1987 году или же все это было видением, не нуждался в ответе, даже если бы он смог его найти.

Машина начала резко сбавлять ход. Он в бешенстве забарабанил по рулю с мольбой о продолжении движения, но машина сдержала свое слово и вскоре остановилась. Он проклинал сейчас все на свете. И уже вышел из машины, как вдруг тут же с криком запрыгнул обратно.

Он увидел ее. Насквозь промокшая, она стояла на дороге в своем платье прямо напротив его машины.

Сквозь размытое грязное стекло он увидел, как ее силуэт приближался к нему. На сиденье лежал нож. Странное свечение исходило изнутри ножа, будто бы требовавшее завершить весь этот бред. Незамедлительно он прислонил нож к горлу.

Силуэт все приближался к машине, он закрыл глаза. Из глотки выходил исключительно холодный воздух. Он хотел покончить с этим раз и навсегда, но тут услышал голос. Нож выпал у него из рук. Она сидела справа от него. Она убрала мокрые волосы со лба. И повторила:

– Не стоит.

Он был в кошмарном сне, который никак не заканчивался. Его губы занемели от холода. Призрак взял его за руку.

Он боялся повернуться. Но как только он пересилил себя и посмотрел ей в глаза, страх куда-то провалился. В глубокую бездну, которая образовалась в его душе. Он смотрел на нее и понимал, что не может отвести глаза.

– Ты настоящая?

– Нет. И ты это знаешь.

Вопросов становилось все больше, но вместо того чтобы накапливаться и давить на него, они выливались в определенный поток, который плавно покрывал все, что было вокруг. Этот поток покрыл и ее лицо.

Он спросил, глядя в ее бездонные черные глаза:

– А я… Настоящий?

К ее глазам подступили слезы. Она, качая головой, поджала губы и проговорила с горькой нотой в голосе:

– Нет.

Эта новость не удивила его. Он почувствовал, что рука его уже согрелась в ее руке. Он понимал, что он уже не тот, что раньше. Он какой-то другой, но какой именно, объяснить не мог.

Внезапно он почувствовал, что должен ей что-то сказать, но мозг запрещал ему это сделать, сознание и тело были не в ладу. Третьим, кто наблюдал за этим мысленным спором между телом и разумом, была душа.

– Я хочу быть с тобой.

Она улыбнулась и сказала очень тихо, так, что эти слова смешались с шумом дождя.

– Будешь.

Наступило молчание. Им овладело странное чувство того, что до этого ничего не было. Что вся его жизнь началась лишь в этой точке.

– Там, куда мы направляемся, будет тепло.

Он не стал спрашивать куда.

Она потянулась к нему. Правой рукой он почувствовал ее мокрое платье. Она поцеловала его одними губами, и он уловил вкус моря в этих губах. Она отпрянула от него, улыбнулась и сказала лишь одно:

– Я рада, что ты вернулся. Поехали.

Он уже не размышлял над ее словами. Как будто уже успел привыкнуть к тому, что не всегда определенный смысл заложен в ее словах. Он посмотрел на дорогу. И тут его осенило. Она была седьмой.

Это было очищение. Истерзанный, он познал на собственном теле всю ничтожность своих поступков и только в данный момент осознал масштаб боли, которую он так бездумно расплескивал по стенам комнат, в которых безудержно рыдали покинутые им женщины. Из его глаз крупными каплями, обжигая мелкие раны на его лице, полились слезы. Она посмотрела на него и с улыбкой повторила:

– Поехали.

Машина тронулась с места, несмотря на пустой бензобак. Она быстро набирала обороты. Колеса начали стучать, но скорость все возрастала и возрастала. В салоне становилось по-настоящему горячо, и тут автомобиль взмыл в воздух и полетел, словно ракета, оставляя за собой ярко-оранжевый след. Он летел быстрее мысли, быстрее слов, которые могли вылететь из его губ, но не вылетали. И вскоре автомобиль, словно яркая звезда, взлетел в небо и все поднимался и поднимался, пока не стал такой же яркой точкой, как и остальные. И не застыл в ожидании падения…

P.S.

Дорогу перекрыли. Сонные полицейские стояли, держа в руках натянутую ленту. Темноту ломало мигание красно-синего цвета с маячка машины «скорой помощи». Автомобиль моего героя стоял в центре. Пара патрульных машин припарковалась рядом. Следователь N стоял в сторонке, наблюдая за происходящим. Настроение его было испорчено из-за сорванного полового акта. Кто бы мог подумать, что его вызовут в три часа ночи. Медики отошли от машины, качая головами. Водитель мертв. N встал напротив машины. Перед ним сидел молодой человек с безжизненными глазами, с перерезанным горлом. Кровь была будто черная, хотя почти все здесь казалось черным из-за ночи. Горло перерезано садовым ножом. Следователь буравил взглядом мертвого, пытаясь выудить из того хоть какую-то информацию. Но вскоре он понял, что дело было безрезультатное.

Он достал старый диктофон с кассетой и нажал на кнопку.

– Автомобиль на трассе. Молодой человек. Самоубийство за рулем. Дело раскрыто.

Диктофон утонул в широких карманах бежевых брюк. Следователь пригляделся и через мутное окно увидел розу. Посмотрев на нее секунд тридцать, он снова достал диктофон и дополнил запись:

– Самоубийство на любовной почве.

Диктофон остался в его руках. Он отмотал запись на несколько секунд назад и услышал чей-то жутко старый голос, который говорил: «Автомобиль на трассе, молодой человек…» Он ухмыльнулся. В душе он был молодым, а вот на лицо уже старик. У врача он попросил сигарету. Закурил и ничего не почувствовал. N сплюнул. Слишком легкие. Он бросил сигарету на асфальт и затушил ее ногой.

Он посмотрел наверх. Наверху блестели звезды. Ни разу в своей жизни он не видел, как падает звезда. И сейчас ничего не падало. Он очень сильно расстроился. Пошел прочь – больше здесь ему делать нечего. И как только он отвернулся, одна из самых ярких звезд слегка задрожала, а потом и вовсе рванула вниз к земле, рассекая темно-синее небо.

Падение

Если посмотреть на эту комнату со стороны, то можно сразу сказать (и при этом не ошибиться), что комната принадлежит девочке. Пускай в ней не было каких-то девчачьих обоев, огромного количества плюшевых медведей (их было всего три), стол не был завален тушью и бесконечными губными помадами, зато в воздухе витал аромат, который, проникая через ноздри, попадает прямо в мозг и, вежливо улыбаясь, говорит: «Здесь живет девушка».

Комната была тускло освещена солнцем, которое не очень-то старалось пробиться сюда. Сегодня солнце отдыхало. Была ранняя весна, поэтому ему можно было дремать за облаками, изредка посматривая, как тает снег на земле. Оно выглядывало из-за облаков нехотя, скорее даже из вежливости.

Девушка открыла глаза – все в порядке, я в комнате.

Что было секунду назад и было ли что-то вообще? Несмотря на то что всего несколько мгновений назад она находилась во сне, в памяти не отложилось ровным счетом ничего, за исключением последних секунд:

Она бежит от кого-то по лесу. Спотыкается и падает прямиком на влажную землю. Ни лица преследовавшего ее человека, ни элементов одежды она не могла вспомнить. Возможно, именно поэтому она не почувствовала того страха, который обычно испытывают после кошмара, а в том, что она видела кошмар, сомневаться не приходилось. Маленькие синячки вокруг глаз свидетельствовали о том, что выспаться ей не удавалось уже как минимум четыре дня.

Взглянув на часы, девушка вскочила с постели и стала судорожно собираться. Она долго топталась возле зеркала. На ресничках образовались катышки черной туши, которую она накладывала торопясь, поскольку ей было важно успеть на свидание, которое устроил ей Гоша. Потом она долго выбирала, красить ей губы или нет. Вообще она себе смутно представляла, как должна была выглядеть, поэтому и не решилась использовать помаду. Ее сердечко билось очень быстро, но время все равно бежало быстрее, она боялась не успеть.

Напрасно.

В комнате Гоши творилось нечто странное. Если бы вы зашли со мной в эту комнату, читатель, вы бы так и сказали, поглядев на все это: странно. К счастью, я смог немного подслушать, что творилось в голове у молодого человека, но, клянусь, из-за алкоголя, который до сих пор не закончил веселиться в его голове, мне было крайне трудно уловить суть в потоке его бессвязных мыслей.

Тишина была единственным вменяемым и адекватным существом в этой комнате. Встав с постели, Гоша замер. Голова его начала невероятно кружиться, и он уже пожалел о том, что проснулся. «Прилечь, не беспокоить», – звучало в его голове.

Буквально через секунду потоку алкоголя в его организме стало скучно, и он, решив найти более веселое пространство, собрался выйти наружу. Туалет был слишком далеко, и к тому же через спящих поперек комнаты товарищей было очень тяжело пройти, особенно если учесть, что в голове у него на самой высокой громкости играла песня «Прилечь, не беспокоить». Стараясь удержать поток алкоголя в своей груди, Гоша остался стоять в столь странном положении посреди мертвого сна, который с комфортом расположился в этой комнате. Недопитая бутылка зеленой жидкости валялась рядом с тем, кого он знал как Игоря. На самом деле он по пальцам мог пересчитать людей, которых знал хотя бы по имени.

– Позвоните Иришке, скажите, что я проспал, – донесся голос откуда-то из-под шкафа.

Это был какой-то темноволосый мальчик в очках. Почти всегда бывает так, что на какой-нибудь вечеринке появляется такой парень, которого никто не знает, которого никто не звал, и все только удивляются, каким образом он здесь появился. И всех поражает удивительная способность таких людей разговаривать с остальными, будто они уже тысячу лет знакомы.

Гоша приблизился к нему и увидел, что рядом с этим застывшим счастливым лицом вибрировал телефон. На разбитом экране висела надпись: сорок три пропущенных вызова. Уверен, что на следующий день они уже точно не будут вместе, разве что у Иришки невероятное терпение и все это происходит не в первый раз…

Присев на кровать, Гоша очень глубоко задумался. Он не знал о чем, для него был важен сам процесс. Ему нравилось это ощущение, когда в голове со скрипом начинают двигаться смазанные алкоголем мысли.

Эта комната потонула во вчерашнем дне, как в гадкой мутной реке. Даже если бы на поверхности было палящее солнце, Гоша его все равно бы не увидел. Из-за плотно закрытых жалюзи.

Рядом с окном валялась сломанная ручка – кто-то все-таки пытался впустить солнце, но как мы, естественно, понимаем, безрезультатно.

Теперь солнце будто разрезали на тонкие полоски, которые зависли в воздухе. Гоша судорожно пытался вспомнить вчерашний день, но, как бы банально это ни звучало, – не мог.

В душной комнате он пытался найти хоть какую-то зацепку, которая могла бы толкнуть его в прошлое, но все предметы были для него совершенно новыми и ничего особенного о себе не говорили.

Он взглянул на себя в зеркало. В его растрепанных волосах могли спокойно вить гнезда маленькие птицы. На его худой груди красовался какой-то непонятный маленький значок. Подойдя ближе к заляпанному зеркалу, ему удалось разглядеть маленькое нарисованное сердечко. Чье это было сердечко, кто его нарисовал? Гоше что-то очень быстро влетело в голову, как оказалось, это было воспоминание, связанное с предыдущей ночью:

Он сидел и в упор глядел на нее. Заискивающий взгляд этого ангела завораживал. Ему казалось, что он мог вечно сидеть здесь с этим бокалом вина и смотреть на нее. Вразрез с его утонченными чувствами играла какая-то убогая электронная музыка.

– Что делают люди, когда один человек нравится другому? – Гоша был уже изрядно пьян.

Ангел улыбнулся.

– Может быть, целуются. Не знаю.

И снова тишина, и снова молчанье. И снова робкие глаза ангела заставляют его усомниться в реальности происходящего. Это все сон, не иначе.

Главное – это спокойствие. Нет ничего такого в поцелуе.

Поцелуй.

И снова глаза. Теперь они совсем близко, они настолько чистые, что стыдно даже взглянуть на них.

Поцелуй.

После алкоголь начинает бурно беседовать с эндорфинами, и у них кружится голова, как у одного человека. Единое целое.

И темнота. И в темноте он чувствует, как на его груди кто-то что-то рисует.

– Почему ты не можешь остаться?

– Пора домой.

Гоша расстроен, как ребенок.

За окном рассвет.

– Почему все так несправедливо в этом мире… – начинает он фальшивым голосом напевать импровизационную песню. От этой песни просыпаются человек пять, и все единогласно просят его помолчать, естественно, с использованием ненормативной лексики.

Она приложила палец к его губам. Он вздрогнул. И прошептал:

– Я даже не знаю, как тебя зовут. – Пока он говорил, она не убирала свой палец с его губ.

Улыбнулась:

– Ангелина.

Гоша широко открыл глаза, как будто он никогда не слышал этого имени.

– Ангел…

Комната, начала оживать вместе с городом. Маленькие пылинки и ворсинки витали в лучах света. Они смотрели на это вместе.

Потом Гоша услышал, как закрылась дверь. В этот момент ему стало невероятно одиноко и холодно. Ему вдруг захотелось заплакать, разрыдаться, зареветь, как маленькому ребенку, но он уснул. Как маленький ребенок.

Создавалось впечатление, будто это черное немного кривое сердечко горело и даже слегка обжигало его кожу. На левой ладони было написано «13:00».

12:50.

Через минуту Гоша кое-как вылетел из сонного царства, конечно, оставив там не только бурные воспоминания, но и кое-что из своих личных вещей. Например, телефон, за которым пришлось вернуться.

Ангелина схватила телефон с тумбочки и вылетела из квартиры. Поправляя на ходу волосы, она чуть не навернулась на лестнице. Выбежав из подъезда, она увидела его. Солнце начинало поторапливать снежные сугробы, чтобы они оттаивали чуточку быстрее. Впереди, рядом с зелено-желтым забором, стоял худощавый парень с черными, кучерявыми, запущенными волосами. В зеленом свитере и в зеленых брюках. Она не знала, как к нему подойти. Он все стоял спиной, окликнуть его казалось неприличным. Больше всего хотелось тихонько подойти и обнять его сзади, уткнуться в его колючий свитер и раствориться, растаять, как снег.

Через мгновение желание стало реальностью.

* * *

Сложно говорить о чем-то, когда прошел всего месяц с того дня, как все началось. Месяц – это чересчур мало для человеческой жизни. Но он может быть каким угодно. Может проскользнуть и остаться незамеченным, как полная радуга, а может и повезти: в туманном небе мы заметим огромные купола разноцветных радуг и будем помнить об этом всю свою жизнь.

То же самое и в любви. Кто-то считает, что месяц – это тот рубеж, который обязана пройти каждая пара. Мол, если месяц прожили – значит, дальше все будет замечательно. Какие нелепые суждения.

Георгий и Ангелина уже встречались ровно месяц и два дня. Все шло в гору, было прекрасно, но когда-то должен был наступить новый этап их отношений. К сожалению, сейчас дети акцентируют внимание именно на нем. Мальчиков-девственников стыдят одноклассники. А девочки – повод для плоских и нелепых шуток. Все это потеряло сакральный смысл. Девушки, сохраняя свою невинность, сталкиваются с отрицательными оценками главных критиков 10-го «Б». Это параноидальное влечение всего мужского пола юного возраста ко взрослым отношениям губит и испепеляет тонкие, как листочки дорогой книги, души девочек. К сожалению, и Ангелина столкнулась с этим.

Она стояла на той самой зыбкой черте, которая разделяет любовь и невинность. А впереди этого экватора стоял Гоша, с вечно растрепанными волосами, и говорил:

– Пойдем домой? Кино… посмотрим.

Не задумываясь, она шла вперед, как мячик, пущенный с горы, – все быстрее и быстрее. Несмотря на то что она буквально бежала к нему навстречу, с каждым новым ударом своей ноги о землю она все больше хотела остановиться.

По лестнице. Шестьдесят три ступеньки. Металлическая дверь, обитая красной кожей поверх поролона. Эта дверь выглядит нелепо, к тому же при открытии она жутко скрипит, поэтому над ней тихонько посмеиваются соседи – оформление безвкуснее придумать было сложно.

– Тебе налить выпить?

– Да, воды, пожалуйста.

Задыхаясь от собственного крика, она обессиленно опустилась на колени. Дождь пытался прикрыть ее залитое слезами лицо, но ее слезы были ярче, они отчетливо виднелись на лице. Деревья вокруг сочувственно глядели на комочек боли, свернувшийся посреди лесополосы.

Ей было бы легче обо всем забыть. Боли она не чувствовала, будто за те тринадцать минут ее тело стало непробиваемым ни для ножа, ни для каких-либо чувств.

– Знаешь… Ты для меня очень много значишь. Возможно… Ты есть… Ты – то самое, ради чего я родился, – произнес Гоша.

Он улыбнулся. Глаза немного плыли из-за выпитой бутылки вина. Она попросила воды.

Произнесенные им слова беспрепятственно влетали ей в душу – алкоголь такое проворачивает часто.

В его взгляде порой проглядывало какое-то странное, порой критическое волнение, страх, что она исчезнет, что он ее потеряет. Но за этим волнением стояло еще кое-что, что, к сожалению, было неподвластно взгляду Ангелины. То самое мужское, что так старательно прячут в дальние ящички своей души. У Гоши в глазах было самое страшное, что можно только себе представить, – желание полного превосходства над Ангелиной. Во всем. В уме, в мыслях, в физическом плане. Ему хотелось владеть ею, хотелось видеть Ангела в разрезе, контролировать каждое биение ее сердца, взмах белых, незапятнанных крыльев…

Ангелина лежала в лесу с обломленными крыльями.

Старый диван проваливался в некоторых местах, и Ангелине приходилось балансировать на нем, дабы не упасть. Гоша продолжал свою речь. Тонкие жилистые руки торчали из-под серой футболки. Он держал в руках стакан с красной жидкостью. Ангелина улыбалась, но чувствовала напряжение, которое, как тоненькие железные тросики, протянулось сквозь давящее пространство этой комнаты.

– Тебе хорошо?

Была бы ее воля, она бы ушла.

Но металлические тросы не давали ей уйти, она оказалась в паутине, которую умело сплел Гоша, окутав ее покрывалом нежных слов.

Не прекращая, дождь бил по затылку плачущего ребенка.

– Я пойду руки помою.

На самом деле она просто не знала куда деться. Возможно, она подумала, что можно будет каким-то таинственным образом испариться из ванной.

Открыв обшарпанную дверь, она зажмурилась, в ее глаза ударил яркий свет лампы. Будто она была в какой-то лаборатории. И именно в эту секунду она поняла, что никакого выхода не будет. Стоя у пожелтевшей раковины, она услышала, как дверь сзади отворилась снова и к ней тихо со спины подошел Гоша.

Несмотря на всю любовь и все чувство, которое сейчас сдавливало ее грудную клетку и сжимало всю ее душу до размера ржавой пятидесятикопеечной монеты, ее глаза судорожно искали бритву, которой она смогла бы его поранить, чтобы сбежать из этой квартиры. Но вместо этого она надавила на тюбик с жидким мылом, и белая склизкая жидкость вытекла из трубочки ей на руки. Она никогда в жизни так тщательно ничего не мыла. Из зеркала на нее смотрели глаза улыбающегося Гоши. Такую улыбку она еще никогда не видела. Вдруг ее руки почувствовали, как мылят не только себя.

Поцелуй был началом конца. Кошмаром, который чрезвычайно долго таился в его спальне. Спотыкаясь о разбросанные тетради, он страстно обнимал ее онемевшее тело. Раздеваясь, он мимолетно оглядывал все новые и новые неизведанные места человеческого тела. В данную секунду Ангел ничего не могла поделать с собой. Она лишь отвечала взаимностью на скорость и пыхтение. Отвечала бессильным молчанием. Она видела голого Гошу. Видела, как он лежал сверху. Видела его безумный взгляд. Видела оборванные обои рядом. Видела птиц, пролетавших за окном. Видела стопку книг, лежавшую на полу, видела пыльное фортепиано, за которое Гоша уже давно не садился. Видела капельки пота на его лице. Видела, как на его груди прорывались маленькие волоски. Видела свое лицо со стороны, спокойное до ужаса. Она видела кровь на белой простыне. Она видела, как боль билась о стенки этой комнаты и никуда не могла деться.

Она видела тусклые фонари, беспрестанно мигавшие в хаотичном ритме. Она видела дверь в подъезд. Она видела пьяного соседа с третьего этажа. Она видела маму. Она видела себя в зеркале. Она видела, что крылья были обломаны.

Лежа в постели, ни о чем не думая, она смотрела в потолок и видела сердечко из красного картона, приклеенное сюда Гошей.