Текст книги "Тупой Амур"

10
Пора брать быка за рога

На следующее утро Хэт проснулась сразу же. Адреналин гулял по всем ее жилам. Наверное, так себя чувствует солдат перед сражением, подумала она. Она закалилась на неделю вперед, зная, что эта неделя будет решающей. Ожидавшееся через тринадцать дней прибытие матери вызывало у нее такое ощущение, будто ей в зад вставили фитиль и вот-вот подожгут.

Хэт торопливо напялила на себя все, что оказалось под рукой, – в результате получилось что-то вроде Ворзел Гаммидж.[14]14
  Ворона, героиня фильма для детей 1970-х годов.


[Закрыть] Хэт никогда не следила за модой, и ей было все равно, как ее образ жизни отражается на прическе. Она проклинала себя за то, что не может отложить свои дела. Больше всего на свете ей хотелось сейчас целиком сосредоточиться на неотложном деле возвращения к той жизни, которой она радовалась всего лишь девять дней назад. И дело не в том, что она не любила свою работу. Ей нравилось то, чем она занимается. За любым садом и офисным уголком, каким бы банальным он ни был, она ухаживала, словно мать за ребенком. Она переживала по поводу любого увядшего растения, а те из них, что поникли, возвращала к жизни с заботой, которую люди уделяют разве что умирающим родственникам. Но Хэт не любила разговаривать с растениями: она терпеть не могла всю эту чертовщину, а тому, кто так делал, говорила: «С таким же успехом можно разговаривать с лопатой». Хэт не была романтиком, но искренне привязывалась к вверенным ее попечению живым организмам и проникалась к ним чувством глубокой ответственности. Она гордилась своей работой и нередко думала о том, что если бы ей пришлось заботиться о мужчине, то отдала бы ему не меньше энергии, чем тратила на поддержание жизни капризных орхидей.

Следующие два рабочих дня были самыми обыкновенными и не отвлекали Хэт от навязчивой идеи. Нужно было побывать в трех садах, работа в которых не требовала умственного участия и сводилась к рутинному обрезанию веток, прополке и мульчированию.[15]15
  От англ. mulch – обкладывать корни растений соломой, навозом и т. п.


[Закрыть] Это позволило Хэт обдумать новый фантастический план, призванный заставить Джимми переменить свое мнение. Этот план навеяла на нее тяпка.

В первый день ничего не произошло, и Хэт нехотя вступила во второй в надежде, что действительность что-нибудь ей подскажет. И тут, словно по волшебству, ее чаяния были вознаграждены после того, как она по неосторожности нанесла себе рану. В это время она была у клиента, пианиста Германа Маллера, который уехал на гастроли. Он часто покидал город, и Хэт обычно входила через заднюю калитку и занималась своими делами. В тот день, стоя на коленях на траве, она мульчировала одно нежное растение и с такой силой воткнула тяпку в землю, что у той сломалась ручка, после чего в землю вонзились два пальца Хэт. Боль была страшная. Хэт стала трясти рукой, потом крепко зажала ее под мышкой. Хэт ждала, что боль пройдет, но пальцы вспухли, ими трудно было шевелить. Наконец она решила, что надо проверить, не сломаны ли они. Одной рукой она кое-как собрала вещи и села в свой пикап.

До больницы она доехала, управляя одной рукой и локтем другой. В дороге Хэт поняла, что если попытается обратить на себя внимание других водителей, то вызовет у них непредсказуемую реакцию. Ее пикап двигался, словно по газону: руль был сам по себе и часто поворачивал туда, куда ей не было нужно. Привыкнув к новой манере езды, она поклялась, что еще разберется со своенравным рулем.

Перелистав шестилетней давности, с загнутыми уголками, журнал, Хэт отшвырнула его в сторону и виновато огляделась, не видел ли ее кто-нибудь с «Woman's Realm» в руках. Сорок минут назад она была у врача и теперь скучала. Напротив нее сидела пара. Мужчина поддерживал за плечи девушку, которая согнулась, вероятно, от боли в животе. Глядя на них, Хэт позавидовала той нежности, с которой мужчина относится к девушке. И тут ее осенило. Ну конечно же, то, что надо! Именно этого случая она ждала – железный повод позвонить Джимми. Не нужно притворяться, будто у тебя смертельная болезнь, это гораздо лучше, с волнением подумала она. У меня настоящая травма, а разве можно отвергать травмированного человека? Хэт подскочила к телефону, висевшему на стене.

– Здравствуй, Джимми, это я… э-э-э… Хэт. До нее вдруг дошло, что слова «это я» говорят влюбленные, а не недавно расставшиеся люди.

– Здравствуй, – ответил Джимми. Интересно, что он подумал? «Вот, черт, опять позвонила, что я ей скажу лучше бы трубку не снимал» или «Хорошо, что ты позвонила, потому что я не решился сделать это сам, но так хотел тебя услышать, может, встретимся?» Она решила, что одного слова для полного анализа недостаточно, и продолжила:

– Я в больнице.

– В чем дело? Что случилось?

«Отлично, – подумала Хэт, он меня еще любит, иначе бы сказал: „Вот как?" или „Ну и что?", а он хочет узнать, что случилось, это хороший знак».

– Я повредила руку.

– Работала в саду? – спросил Джимми. Решил, что ничего серьезного.

Черт, что-то не так, занервничала Хэт, он думает, что у меня обычная производственная травма, строго говоря, так оно и есть, значит, надо, чтобы он подумал, что у меня кое-что похуже. Надо поднять ставки.

– Да… э-э-э… но рука довольно сильно болит, – солгала Хэт.

– Ты можешь ею двигать?

– Нет.

Наступило молчание. Хэт ждала, что Джимми спросит что-нибудь еще, а он ждал, когда она продолжит.

– Она сломана? – спросил наконец Джимми.

– Э-э-э… нет.

Наступило еще более тягостное молчание. Джимми снова заговорил первым:

– Она у тебя в гипсе?

– Не совсем.

Хэт поняла, что упускает удачу. Надо действовать решительнее, но она ничего не могла придумать. Только сейчас она поняла, что сделала большую глупость, не определившись с серьезностью травмы до того, как сняла трубку, и обозлилась на себя.

– Может, растяжение? – продолжал Джимми.

– Э-э-э… а-а-а… нет.

– Слушай, Хэт, мне жаль, что у тебя травма, но я не могу понять, зачем ты мне позвонила, – пробормотал Джимми.

Хэт поняла, что надо немедленно отреагировать.

– У меня ампутировали руку.

Боже мой, пронеслось у нее в голове, что я такое говорю?

– Хэт! Ты это серьезно?

– Гм… э-э-э… не совсем… не до конца. Но могли бы.

Хэт изо всех сил напрягла мозги.

– Хэт, так тебе ампутировали руку или нет? – спросил Джимми.

Он явно был потрясен.

– Нет, но говорят, что сделают это, если за ночь не наступит улучшение.

Черт! Надо было сказать – «в ближайшие три недели», а потом можно было держаться за эту теорию и после свадьбы. Кто же бросит человека, которому грозит ампутация?

– И что мне, по-твоему, делать? – спросил Джимми. Сочувствия в его голосе она не услышала.

«А сам ты что думаешь? Занялся бы нашей свадьбой, болван!» – закричала она про себя.

– Э-э-э… может, ты приедешь в больницу и, так сказать, подержишь мою руку.

Хэт захотелось ударить себя. Стала бы я шутить, если бы мне предстояла ампутация. Больше печали в голосе, велела она себе.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты обо мне плохо подумала, Хэт, но, может, лучше к тебе приедет Миш?

– Нет! Она не может, ее сейчас нет. Я бы не стала тебя беспокоить, если бы она… – И Хэт в отчаянии заплакала.

Это подействовало. Джимми обещал приехать.

– Мисс Грант? А мы вас везде ищем, – сказала медсестра, похлопав Хэт по плечу, когда та повесила трубку.

Хэт не была уверена, что сделала лучший шаг в жизни, но какое, черт возьми, это имеет теперь значение? Желаемый результат достигнут. Она увидит наконец Джимми, и это привело ее в восторг.

– Хорошие новости. Доктор посмотрел снимки, перелома нет, только небольшая опухлость, но через день-другой она спадет. Вы и сами почувствуете, что вам лучше. Если вы сообщите в регистратуре, как связаться с вашим врачом, мы перешлем ему рентгеновские снимки, и вы посмотрите их у него.

– Нет-нет, я должна остаться здесь! – чуть не закричала Хэт.

– Простите?

– Мне нужно остаться здесь! Мне не очень хорошо. Совсем не чувствую руку. Мне стало хуже. Не выписывайте меня, пожалуйста! – умоляюще проговорила она.

– Успокойтесь, с вами будет все хорошо. Возможно, у вас какие-то неприятные ощущения, но через пару дней они пройдут. На вашей работе это никак не скажется.

– Нет-нет, сделайте мне хотя бы перевязку. Рука должна выглядеть ужасно. Будто травма смертельная.

– Смертельная травма? – повторила сестра. – Я работаю сестрой уже двенадцать лет, мисс Грант, но не помню, чтобы травма, даже очень серьезная, привела к смерти, – продолжала она, улыбнувшись.

– Я не это имею в виду. Я хочу, чтобы моя рука выглядела так, будто она серьезно повреждена, будто началась гангрена.

– Гангрена?

– Ну да, это когда конечность становится такого смешного цвета и вроде как мертвая.

– Я знакома с гангренозным состоянием, однако…

– Послушайте, я не могу вам объяснить, зачем мне все это нужно, но нельзя ли попросить врача, чтобы он притворился, будто бы собирается ампутировать мне руку? Это очень важно, – перебила ее Хэт.

Она чувствовала, что не может упускать такую возможность, чего бы ей это ни стоило.

– Просить врача, чтобы он притворился, будто бы собирается ампутировать вам руку? – медленно переспросила сестра.

– Дело в том, что я собираюсь замуж, а мой жених как бы передумал. И мне пришло в голову, что можно заставить его еще раз передумать, если он узнает, что мне ампутируют руку, – пояснила Хэт.

– Понятно.

Сестра заговорила более ласково и нежно, чем прежде.

– Я понимаю, что это звучит глупо, но я сказала ему, что, возможно, у меня отнимут руку. И потому он приедет сейчас в больницу, и это очень здорово, потому что я надеюсь, что он вернется ко мне, – тараторила Хэт.

– По-моему, вам лучше пойти со мной. Полежите немного, а я найду врача, который с вами поговорит, ладно?

– Отлично. Вообще-то я не хочу, чтобы у меня отрезали руку. Я садовод, мне без рук не обойтись. Просто я хочу, чтобы он подумал, что я могу ее потерять, понимаете?

– Вполне, – ответила сестра, бережно ведя Хэт по коридору.

– Я уже варила кроликов в его квартире, но это не помогло. Думала, что это покажется ему смешным, но вместо того, чтобы плавать в кастрюле, как в фильме, мои кролики разварились и потеряли форму. И к тому же провоняли всю квартиру, но я этого не знала, потому что спряталась в шкафу. Вы видели этот фильм?

Сестра велела Хэт лечь на кушетку за занавеской.

– Я понимаю, о чем вы. А теперь проглотите вот это и полежите немного, а я схожу за врачом и объясню ему ситуацию… – сказала сестра, протягивая Хэт две бледно-розовые таблетки.

Хэт проглотила их.

– Обязательно перевяжите мне руку потолще, как будто у меня там что-то ужасное. Кстати, что это за таблетки? У меня рука почти не болит… просто мне нужно…

11
Затишье перед бурей

Хэт просыпалась после глубокого сна. Она и не помнила, как уснула. Попробовала открыть глаза, но не смогла. Попробовала еще раз – и опять ничего не вышло. Такая обычная и простая процедура оказалась невыполнимой. Ей казалось, что веки сшиты шпагатом. С большим напряжением она все-таки разомкнула веки и увидела, что мир вокруг нее бел как снег, как будто все вокруг залито неоновым светом. Хэт издала глубокий стон. В ее голове крестьяне складывали сено в стога.

– Наконец-то проснулась… – услышала она голос Миш, по которому поняла, что Миш не в лучшем расположении духа.

– Как ты себя чувствуешь? Можешь встать? – продолжала Миш.

Не успела Хэт ответить, как ее подруга наклонилась и прошептала:

– Надо бы смыться отсюда поскорее, а то как бы тебя не упекли в психушку. Когда оказывали первую помощь, вроде бы не собирались. Все равно пришлось чертовски потрудиться, убеждая их, что ты не свихнулась, но это было не просто.

– Надеюсь, руку мне не ампутировали? – устало спросила Хэт.

Где-то в ее подсознании теплилось, что она просила отрезать руку.

– Нет, не ампутировали, а зря. Надо было бы обе отрезать, чтобы не звонила больше Джимми. Если честно, то я в жизни своей не слышала, чтобы у медсестры просили о таком ради возвращения жениха!

– О боже, Джимми Мэк! Где Джимми Мэк? – закричала Хэт, немедленно возвращаясь к жизни.

– Он ушел.

– Ушел? Ты хочешь сказать, что он был здесь и ушел? Был здесь, и я его не видела? Боже мой, я не могу поверить! Как это вышло? Что случилось?

Миш улыбнулась подруге выстраданной, но сочувственной улыбкой и начала объяснять, что случилось.

– Сестра решила, что ты чокнулась, не знаю, с чего она это взяла, и, цитирую, «представила классические симптомы человека, потенциально опасного для себя и окружающих». Она дала тебе успокоительное, потому что, по ее словам, ты хотела нанести себе увечья и таким образом вернуть кого-то, кто снова тебя полюбит. Тут приехал Джимми, заявил, что ты ему звонила и сказала, что меня нет в городе… – Миш искоса взглянула на Хэт, дав ей понять, что не одобряет ее ложь, – но благодаря таблеткам ты уже спала. Когда он понял, что ты вне опасности, он решил, что ты наверняка солгала насчет моего отсутствия, и позвонил мне. Я приехала и по дороге купила тебе билет в один конец в психбольницу, который, если ты не прекратишь всю эту чушь, тебе явно понадобится.

– Опять все получилось как-то не так, Миш. Я не должна была уснуть, и тогда Джимми застал бы меня с перевязанной рукой, а вид у меня был бы потерянный и безнадежный.

– Очень на тебя похоже, – саркастически протянула Миш.

– Ну вот еще! Это была бы вовсе не я, поэтому я и решила, что все получится. Если бы он застал меня в таком виде, ему захотелось бы мне помочь, стало бы меня жалко, всю такую перевязанную, да еще и руку могли отрезать. Я вызвала бы у него сочувствие, как при виде не очень страшного раненого.

– Ты ждешь любви из сострадания?

– Ну, не любви, конечно, просто мне хотелось, чтобы он почувствовал ответственность за меня и…

– То же самое. Любовь из сострадания, свадьба из сострадания… Ты хотела так его разжалобить, чтобы он сделал все, что ты захочешь, да?

– Да, – ответила Хэт, машинально сболтнув правду. – То есть нет, вовсе не разжалобить, мне хотелось, чтобы он понял, насколько он ошибался.

– Хэт, разве это справедливо?

– Может, и нет… не знаю, но разве справедливо то, что я должна отменить свадьбу, все свои планы, вообще все только из-за того, что жених взял и вдруг передумал?

Миш ничего не ответила, потому что знала – несправедливо. Но знала она и то, что Хэт надо поскорее вставать и пить кофе, иначе ей придется столкнуться с куда большей неприятностью, чем свадьба без жениха.

После скоротечной и безуспешной затеи с ампутацией Хэт несколько дней пребывала в подавленном настроении. В таком подавленном, что ей удалось снова стать самой собой и к тому же нормальной. Она даже умудрилась заставить Миш поверить, будто увидела свет в конце тоннеля. Наглую ложь она не говорила – так далеко она не зашла, просто предпочла не делиться с ней своей новой идеей. Эта свежая блестящая идея придала ей сил и укрепила в решимости. Она снова ожила. Ничто в ее поведении не говорило о том, что она собирается выбросить прочь остатки осторожности, которые сохраняла на тот случай, если все остальное рухнет.

Случись Хэт, что невероятно, составить на досуге «Десять лучших способов вернуть жениха», эпизод с варкой кроликов и задумка с ампутацией заняли бы в нем первые два места, если сравнить их с целесообразностью следующего запланированного ею шага. Казалось, это были симптомы неудавшегося заговора, но по сравнению с тем, что стало следующим пунктом, это был отлично обдуманный маневр, рассчитанный на победу. Хэт собралась сделать нечто такое, что в случае провала лишало ее всякой почвы под ногами. План был смелый. Решительный. Потрясающий. Мог и сработать.

Хэт, покинутая невеста, находилась во власти навязчивой идеи. Эта идея постепенно видоизменилась и стала чем-то большим, чем идея. Как и большинство людей, оказавшихся в подобной ситуации, за деревьями она не видела леса. Любой мог подойти к ней с щепкой, и она бы разглядела ее, а не бревно из притчи. Надо отдать должное Хэт: ответственность за ее действия лежала не только на ней. Отчасти была виновата ее навязчивая идея. Всякая уважающая себя навязчивая идея вправе требовать членства в эксклюзивном клубе «Навязчивые идеи – это мы», только подчинив своей власти душу и тело ее носителя. Настоящая навязчивая идея овладевает своим заложником, точит и грызет его до тех пор, пока не переключит на себя все помыслы своей жертвы, притом до такой степени, что та утрачивает способность видеть истинную ценность объекта своего внимания. Если охваченный навязчивой идеей осознает, что предмет его желания недостижим, чары рассеиваются. Но это логическое обоснование на Хэт пока не снизошло. Ее неудержимо несло вперед, и она закрыла глаза, ожидая встречи с препятствиями, преградами и стенами.

Прежде чем пришел тот радостный момент, когда Хэт осенило, она не давала себе ни минуты покоя. Каждый вечер она без устали трудилась над своими свадебными планами – рассылала письма с благодарностями за доставленные подарки. Примерила фату, относительно которой пока ничего не решила. (В ней она словно бы бросает вызов невестам-девственницам, своим предшественницам, которые, можно подумать, до брачной ночи мужской половой орган в глаза не видели. Она согласилась на фату лишь потому, что мадам Костас настояла на ней как на непременном элементе наряда. Хэт подозревала, что выбросит ее в канун свадьбы.) Согласно инструкциям, шаг за шагом изложенным в брошюре для новобрачных «Главный день в вашей жизни», которую Хэт нашла бесценной (хотя и не без раздражения заметила, что там ничего не говорится о том, что делать, если тебя бросил жених), она разнашивала в спальне свои свадебные туфли. Она часами раскладывала на старом стуле-вертушке (сбросив с него обычно лежавший на нем ворох нижнего белья) клочки бумаги, размышляя о том, как рассадить гостей во время свадебного обеда.

Планы планами, но казус в больнице заставил Хэт призадуматься. Продолжать начатое она хотела отчасти для того, чтобы стереть из памяти это ужасное происшествие. Все последнее время она старалась не думать о том, что Джимми там был, видел ее и стоял, как она полагала, всего лишь в нескольких – о! как это мучительно! – дюймах от нее. Вместо этого она сосредоточилась на будущем и на всем том, в чем нужно разобраться, чтобы ничего не развалилось. Все свои надежды и чаяния Хэт возлагала на то, что в нужный день все пройдет без сучка и задоринки, но без борьбы она не сдастся. О, какая это будет борьба!

Когда они с Джимми ездили в машине, за рулем сидела Хэт. Более того, у Джимми с его молчаливого согласия не было ни ключей, ни доверенности. В жизни он был мечтателем и беззаботно плыл себе по течению. Вот почему, когда выяснилось, что что-то его все-таки беспокоит, Хэт пришла к мысли, что то, что он передумал, следует приписать помрачению его разума. Хотя теперь имелись серьезные доводы против этого, – эти доводы вопили, размахивали руками и требовали обратить на себя внимание, – Хэт верила, что он вовсе не собирался разбивать ее сердце. И в какой-то степени была права.

Джимми и в самом деле не знал, какой великой суматохи он избежал. Сама того не ведая, Хэт уберегла его от нудной мучительной подготовки к свадьбе. Целыми днями, не считая того, когда они решили пожениться, они бродили по «Джону Льюису» со свадебным списком в руках и прикидывали, не слишком ли вызывающе выглядит сервиз с постепенным ослаблением тонов и сколько им понадобится тарелок соответствующих цветов. Все это вовсе не казалось Джимми обременительным. Он плохо разбирался в повседневных делах, и Хэт охотно взвалила все на себя. Теперь ей пришло в голову, что, как только до него дойдет, какую громадную потерю он понес, расставшись с достойным и порядочным человеком, он сразу же вернется. Она была уверена, что ее новый план поможет этому.

12
Осторожно – нижнее белье в действии

Хэт выбрала вечер, когда «Арсенал», любимая команда Джимми, проводил домашний матч. (Его первой любовью был команда «Партик Фисл»,[16]16
  «Партик Фисл» – футбольная команда из Глазго.


[Закрыть] но за пределами Шотландии он почти не играет, а ведь перебравшемуся в Лондон Джимми надо было за кого-то болеть.) Времени для приведения своего плана в жизнь у нее было достаточно: Джимми был рабом привычек, и Хэт помнила, что, возвращаясь после игры домой, он наверняка зайдет поесть жареной картошки. И тем не менее, войдя в его квартиру во второй раз после того, как он оставил ее, она вела себя как грабитель. Хэт остро осознавала, что это, вероятно, ее последний шанс и упустить его никак нельзя.

Оказавшись в квартире, Хэт прикрыла дверь с такой бережностью, словно та была из венецианского стекла. Неподвижно постояв с минуту, она прислушалась, не выдали ли ее какие-либо звуки. Ничего. На всякий случай она произнесла: «Эй! Есть кто-нибудь дома?», но до нее тут же – с опозданием – дошло, что, если бы Джимми был дома, она выглядела бы полной дурой, стоя в коридоре и обращаясь к нему так, как будто ничего более естественного и быть не может. К счастью, никто не ответил.

Хэт прошла по коридору мимо кухни, где, к своему удивлению и немалому смущению, обнаружила обваренное месиво из кроликов, которое по-прежнему лежало на плите. Очень непохоже на Джимми, почему же он его не убрал, подумала она, открывая дверь спальни. А может, он нарочно оставил его в память обо мне и о том, как мы когда-то вместе смеялись.

Она с удовольствием отметила, что в комнате Джимми ничего не изменилось с тех пор, как она была здесь в последний раз. Это ее успокоило. Она усмотрела в этом знак того, что его неожиданный отказ от свадьбы не есть следствие какой-то серьезной внутренней перемены, чего она опасалась. Кровать была, как всегда, аккуратно застелена. Скромный набор одежды висел в углу на вешалке. Обувь, все три пары, не считая той, что была на нем, – если, конечно, он не вышел из дома босиком – находилась на нижней полке вешалки. Обширное собрание журналов о мотоциклах стояло в хронологическом порядке на полке вдоль одной из стен. Он специально сделал для них полку. Его любимое потрескавшееся кожаное кресло стояло в углу напротив вешалки. Обычно он устраивался в нем полистать свежий номер «Фото мото», или как там этот журнал называется. К своему стыду она не запомнила название.

Джимми не всегда был таким аккуратным. Когда-то его жизнь была невероятно хаотичной. Он рассказывал Хэт, что изменился после отъезда из Шотландии, где, судя по всему, не был счастлив. Дома он то и дело оставался без работы. Пожив несколько месяцев в Лондоне и отыскав работу, он перед самым знакомством с Хэт стал жить упорядоченно. Джимми понял, что с порядком приходит спокойствие. Ничего подобного он раньше не испытывал. Это была одна из причин, привлекших его к Хэт.

Испустив вздох вместо боевого клича, Хэт скинула пальто и забралась в кровать. Располагаясь в ней удобнее, она подумала, что для осуществления ее плана потребуется гораздо больше изобретательности, чем она думала. Но сдаваться она не собиралась. Наконец, изрядно повертевшись и с большим уважением подумав о ловкости Гудини,[17]17
  Гарри Гудини (1874–1926) – американский иллюзионист. Показывал трюки с освобождением от цепей и т. п.


[Закрыть] она нашла удобную позу и стала дожидаться возвращения Джимми. Хэт была совершенно уверена в том, что, когда Джимми увидит ее, он не сможет удержаться и ляжет рядом.

После самого долгого в своей жизни ожидания Хэт услышала, как открывается входная дверь. В квартире она находилась чуть больше часа, но время тянулось невероятно медленно, потому что она отключила все свои чувства, не говоря о физических неудобствах, которым себя подвергла. Она молила Бога, что не покажется Джимми некрасивой озабоченной замухрышкой, которая в иных обстоятельствах могла бы стать олицетворением эротической мужской фантазии. Ее вдруг охватило сильное желание пописать, но она понимала, что прикована к постели и потому придется терпеть. Прислушиваясь к тому, как Джимми ходит по квартире, она с испугом подумала, как бы не умереть от напряжения. И тут, откуда ни возьмись, у Хэт возникла мысль о звуковых эффектах: немного взбитых сливок – и торт готов. Убежденная в том, что ни один мужчина не устоит, услышав тяжелое дыхание женщины, которая его ожидает, Хэт принялась негромко стонать. Дверь отворилась, но не сразу. Настал момент истины.

Сначала Джимми ничего не сказал. Хэт слышала лишь бесконечную оглушительную тишину, которая была громче и в миллион раз мучительнее, чем если бы в оба ее уха гудели две тубы одновременно. Поскольку глаза у нее были завязаны, она не могла точно сказать, какова была реакция Джимми, но и без зрения было понятно, что реакция была плохой. Очень плохой. У Хэт мурашки побежали по коже, и ей стало ясно, что Джимми вовсе не прыгнул, обезумев от ярости, на нее. Он справился с собой. Ей захотелось умереть, и чтобы большая черная дыра немедленно поглотила ее.

К несчастью, если бы дыра и появилась, ей не стало бы от этого легче. Что еще хуже, она просто не знала, что делать.

Хэт перебрала в уме несколько реакций Джимми, но полное молчание в этот набор не входило. Она ждала секса, недовольства, смятения, ошеломления. Все лучше, чем тупое оцепенение, с которым ее воспринимали. Она лежала неподвижно, напрасно надеясь на то, что, возможно, он ее не увидел – в комнате темно, и он уйдет из дома, так и не поняв, что она там.

– Э-э-э… м-м-м… привет. Вы… э-э-э… в порядке? Вам чем-нибудь помочь? – произнес чей-то нежный голос с шотландским акцентом, выдававший в его обладателе человека, едва достигшего половой зрелости. В голосе слышалось явное смущение.

В голове Хэт грянул гром, к которому она была совершенно не готова. Подобное ей и в голову прийти не могло. Это не был голос Джимми! Ее охватили стыд, унижение и отчаяние.

– Вы, наверное, ждали Джимми? Его здесь нет. Он ненадолго уехал в Шотландию. Он знал, что вы должны были… м-м-м… прийти? Видите ли, он сдал нам временно свою квартиру… – запинаясь, говорил юноша.

Было ясно, что подобного он еще не видывал и не знал, как себя вести. Но не только он: сцена, которую заготовила Хэт, была предназначена только для глаз Джимми. Она предполагала, что вид у нее будет легкомысленный и неудержимо соблазнительный, а в целом картина представится настолько манящей, что ни один мужчина не сможет удержаться, о чем бы он до этого ни думал. Лежа привязанная в постели бывшего жениха, в легком нижнем белье и с повязкой на глазах, она понимала – это то, что надо. Мужчины по традиции возбуждаются от откровенного зрелища, и, окажись здесь Джимми, она наверняка добилась бы выдающегося результата. Конечно, прежде чем приводить план в действие, следовало бы навести справки насчет местонахождения Джимми. Но что теперь толку говорить о непредусмотрительности! Она разрывалась между двумя вопросами: что побудило Джимми вернуться в Шотландию перед самой их свадьбой (сейчас это была ее свадьба, но Хэт была не в настроении вдаваться в ненужные подробности) и как ей выпутаться из ситуации, в которую она себя загнала?

– Принести вам одеяло? – спросил юноша, обнаруживая безупречные манеры.

– Будьте добры, – промямлила Хэт. Ожидая его возвращения, Хэт утешала себя тем, что ей хотя бы не нужно тревожиться насчет юноши – он явно не придавал всему этому никакого значения. Убедившись, что он вышел из комнаты, Хэт принялась энергично высвобождать запястья из узлов, с помощью которых привязала обе свои руки к кровати. Она знала, что ноги развязать нетрудно, но сначала следовало освободить руки. Хэт убедилась, что перестаралась: запястьям стало больно, а освободиться не удалось. При мысли о том, какой допрос учинит ей Миш, когда увидит следы на руках, она застонала: ее подруга ни за что не поверит в то, что она шутки ради ходила в садомазохистский клуб.

– Вот, – сказал юноша, входя в комнату.

Он прикрыл чем-то Хэт. На ощупь это показалось влажным спальным мешком. Хэт была убеждена, что теперь похожа не на неотразимую сексапильную богиню, а на старую проститутку с последней страницы журнала, который прячут от детей. Она понимала, что без помощи ей не высвободиться, и, похоже, он тоже это понимал, но, поскольку он был так юн, ей самой придется просить о помощи, а не ждать, когда он предложит свои услуги.

Спустя полчаса освободитель и несостоявшаяся сексуальная рабыня пили чай в скудно обставленной гостиной. Хэт, вполне одетая, умоляла юношу ничего не говорить Джимми. Она старалась говорить с ним по-взрослому, без истерики.

– Не беспокойтесь, прошу вас. Не скажу, да я бы и не знал, с чего начать… никому не скажу, – говорил юноша, глядя в пол.

Хэт верила ему. Возможно, думала она, содрогаясь от стыда, он и думать об этом не захочет, пока жив. Она улыбнулась и в первый раз внимательно на него посмотрела. Как выяснилось, он был двоюродным братом Джимми и в Лондон приехал для последнего собеседования в школе искусств, в которую надеялся поступить. Ему было лет девятнадцать, лицо свежее, и он был очень мил. Хэт ужасно захотелось крепко прижать юношу к себе за то, что он спас ее и обещал хранить тайну, но больше всего за то, что он такой приятный, воспитанный. Хэт пришла к выводу, что, к счастью для нее, его мать проделала безукоризненную пресвитерианскую работу, позаботившись о том, чтобы, оказавшись наедине с обнаженной незнакомкой, ее сын немедленно отогнал все плотские помыслы и заменил их практическими. Она молила Бога, чтобы это приключение не отпугнуло его навсегда от женщин.

Слезы буквально лились из глаз Миш. Она держалась за живот и между приступами хохота хватала ртом воздух. Хэт терпеливо ждала, когда у Миш кончится истерика, которую сама же Хэт и спровоцировала, рассказав ей о своей попытке явить себя в неотразимом виде. Она ожидала, что Миш отреагирует так: либо задушит ее, либо увидит смешную сторону, тем более что и для того и для другого было достаточно оснований.

Хэт без всякого негодования смотрела на свою подругу, поскольку привыкла к тому, что Миш питается ее неудачами, особенно в последнее время, когда она поставляет ей самые пикантные ситуации.

Наконец бурное веселье Миш улеглось.

– Пожалуйста, пообещай мне, что это последняя попытка. Привязать себя к кровати! Ты, видно, совсем сошла с ума. – И Миш снова рассмеялась. – Подобные штуки выделывают те, кто состоит в браке лет сорок и хочет оживить однообразную сексуальную жизнь, а не привлекательные женщины вроде тебя, которым следовало бы знать, что к чему. Такое советуют делать садомазохистам, которые звонят в дневные телешоу и рассказывают ужасы о том, что их мужья ими больше не интересуются, – продолжала Миш.

– Знаю, знаю. Но Джимми как-то спросил, привязывали ли меня когда-нибудь, а я вдруг вспомнила, что Присцилла говорила… – Хэт умолкла.

– Возможно, Джимми и впрямь понравилось бы увидеть тебя в таком виде – ты знаешь мужчин. Но один раз привязаться к кровати – еще не основание для того, чтобы соединиться на всю жизнь, так ведь? Я хочу сказать, что в замужестве, чтобы выставить себя в наилучшем виде, нет нужды в подарочной ленте. Ночь безумной любви – это прекрасно, но она не избавит тебя от проблем, с которыми столкнулся сейчас Джимми. А ведь есть еще еженедельные посещения «Сейнзбериз»,[18]18
  Название фирменных гастрономов и продовольственных магазинов самообслуживания.


[Закрыть] работа и объяснения, на какой конец тюбика нажимать, чтобы выдавить зубную пасту. Все это не возникает волшебным образом после одного вечера садомазохистских усилий, не так ли? Хэт пожала плечами.