Текст книги "Как стать контрабандистом. 1. Арест."

– Нет.

– Почему?

– Там начинается другая губерния. Ждём машину.

– Когда она будет?

– Не знаю.

– Может, тогда я в салоне подожду, а то здесь холодно?

– Нет.

– Почему?

– Ваша машина скоро будет.

– Как скоро?

– Очень скоро.

Вновь очень содержательно и познавательно. Прошло ещё минут десять. Я стал ненавязчиво подрагивать и слегка поклацывать зубами, всем своим видом показывая, что если не моё такое честное-пречестное слово, то точно сейчас бы начал половецкие пляски, чтобы хоть как-то согреться.

Конвоиры-садисты смотрели на меня совершенно равнодушно. С величавым достоинством истуканов, колонизировавших остров Пасхи. Настоящие душевные финские парни. А, между прочим, ноябрь на дворе и температура в минусах. Я стал притоптывать, внимательно следя за амплитудой движения ног. А то подумают, что готовлюсь к рывку. Буду дальше тут куковать, но уже в наручниках. И вымру как лапландский летучий дикий зверь.

Вдалеке показались одинокие огоньки. Прибыли, долгожданные. Неторопливо подъехала синяя Opel Astra. Интересно у этих таможенников даже денег на нормальную машину не нашлось? Учились бы у российских коллег. И сейчас бы рассекали на достойных внедорожниках.

Мои конвоиры синхронно выползли из своих тёплых машин и стали там что-то тихо обсуждать. Видно им страсть как приспичило перетереть о своём, о сокровенном. Глядя на эту четверку я поймал себя на мысли, что совершенно не могу различить с кем приехал и с кем поеду дальше.

Готов голову отдать на отсечение либо это четыре брата-близнеца, которые одеваются в одном магазине, либо… а почему бы и нет? С финнов станется. Втихаря смастрячили где-нибудь на глухом хуторе аппарат для производства клонов. И налепили вот таких неразговорчивых белоглазо-белобрысых стражей Закона. Шлёпают же они телефоны. Хоть и корявые, но много. А что, очень даже правдоподобно. Такие клоны взяток не берут. Мозгов не имеют, им их инструкции вполне заменяют. Думаю, что и нормальный секс им противопоказан. Зато регулярно накачивается твёрдая рука правопорядка.

Из интересных раздумий меня вывел один, видно местный старший:

– Садитесь в машину.

– А можно по пути выпить чего-нибудь горячего? Я совсем замёрз.

– Нет. Это не запланировано.

– А в туалет сходить?

– Нет. Только в пункте доставки.

Я вздохнул и поплёлся к задней дверце. Начинаю привыкать к своему месту.

Один из клонов забрал у другого мои документы. Потом оба неторопливо расселись по своим местам и машина медленно тронулась. Хельсинкские копии продолжали безучастно стоять и смотреть. Я вежливо сделал им ручкой и кривовато улыбнулся. Они слаженно, как дисциплинированные Deutsche soldaten на плацу, повернулись и направились к своей машине.

Минут двадцать мы ехали молча.

– Всё человеческое им чуждо, – негромко сказал я сам себе, – Получили команду – довезли. Поступил отбой – назад, на базу. Жилы там подтянуть, давление в кулаках проверить…

– А можно всё таки остановиться? – это у меня сказалась потребность организма. Всегда так. Стоило только подумать о туалете, как сразу ужасно захотелось. И даже очень. Совсем как правильно пишут в медицинской энциклопедии: «Пиво после третьего литра применяется исключительно как сильное мочегонное».

– Собираетесь сейчас сделать заявление? – клон, сидящий на пассажирском сидении, в пол-оборота повернулся ко мне. Даже губы растянул. Лыбится что-ли? Силикон не выдави, терминатор.

– Что?

– Вам нужна бумага?

– Какая бумага? Да нет, у меня маленькое дело.

– Устное заявление?

– Жидкое. Текучее. Можно где-нибудь остановиться?

– Нет, – клон явно был разочарован, – Останавливаться нельзя. Через час приедем.

– Мне очень надо.

– Нет. У нас с собой нет одноразовых санитарных ёмкостей.

Не, ну просто убил и съел. А как я на ходу при такой тряске попаду в эту санитарную ёмкость? Я вам не местная кукушка-шнайпер. Да и своё добро куда попало совать не буду. От обиды как-то и расхотелось… до ветру. Всю малину обломали. Наши татаро-монгольские корни требуют чего-нибудь попроще. Полянку, да чтоб продувало… Уж я там такого понапишу… от всей широты души за вашу синебрюховку, которая всё никак не угомонится.

Некоторое время я размышлял о превратностях судьбы. И неожиданно громко и глупо хихикнул. Хоть здесь Бог миловал, что по большому не приспичило. Вот напал бы дристун и как миленький засовывал бы я себе эту сомнительную санитарную ёмкость как клизму. По самое не могу. Да ещё бдительно отслеживал, чтобы протечки не было. Прямо как космонавт. Представляю себе как там у них в ЦУПе:

– «Позу принять. Изделие ввести.»

– «Есть контакт!»

– «Персоналу покинуть модуль. Поехали! В который раз тебе говорю, задумчивый. Не заставляй народ ждать. У нас турист на орбите. Неразработанный. Может не справиться и улететь. Кто станцию консервировать будет»?

Мысли опять вернулись к санитарным ёмкостям. Интересно как они выглядят? Не больничные же утки? С ними при тряске только хуже будет. Наверное, канистры какие-нибудь пластиковые или железные. С разными горлышками. Или бутылки большие. Интересно, стерильные или многоразового использования? Тьфу. Не, нам трэба только кошерная посудина.

Стала наползать дрёма в размышлениях о пользе канистр для полицейских на дежурстве (ох, как крепнут смутные подозрения, что мою-то они сами уже давно оприходовали!) и необходимости выпуска методического пособия «Канисутра» для начинающих.

Очнулся я от громко захрипевшей рации. Машина стояла в кирпичном боксе под ярко светящей лампой в прямоугольном рефлекторе. Сбоку была видна внушительная железная дверь. На стене наличествовал кодовый замок с прорезью для карточки.

«Как в приличном банке», – подумал я, потягиваясь. Хмель явно стал сдавать свои позиции. Но выхлоп, кажется, только усилился, – «Внести деньги легко. Вынести невозможно. Даже владельцу».

Клоны склонили головы друг к другу.

Я нервно забубнил:

– Телепатия у клонов, однако. Чукча умный. Сам догадался. Небритый Абрамович нам постоянно голливудские фильмы крутит. Теперь и оленей только на новейших канадских симуляторах ловим.

– Выходите, – клон как-то подозрительно стал меня рассматривать, – С вами всё в порядке?

– В полном, – я вылез в открытую дверцу, покачнулся, но устоял. Стал с преувеличенным интересом рассматривать замок. Чтобы не подумали чего.

Второй клон остался за рулём. Бдеть. Или бдить?

– Вы забыли вещи, – невозмутимость в голосе клона была просто поразительной.

– Извините, – я быстро засунул руку в машину и стал шарить в поисках пакета.

– Побыстрее, пожалуйста.

– Не могу найти, – пакет куда-то завалился, а из-за яркого, но косого света за спиной, на полу в салоне было ничего не видно. Я, наконец, нащупал его под водительским сидением и с натугой, но вытащил.

Клон наблюдал за мной без всяких эмоций. Как вечный лаборант с полувековым стажем работы, который в тысячный раз рассматривает судороги туберкулёзной палочки в особо гадком дерьме²⁰.

– Спасибо что подвезли.

– Пожалуйста, – равнодушно ответил он.

– Обратите особое внимание, что салон чист.

– Спасибо. Машину будут мыть сегодня. В соответствии с графиком. Теперь пройдите в дверь и ждите инструкций полицейского офицера.

– А вы кто? – непроизвольно спросил я, а в голове завертелось, – «Дык, мы это… шабашники. Здесь трубы перекладываем».

– Мы из патрульной службы.

– Извините за беспокойство.

– Об этом информируйте судью. Мы только исполняем полученный приказ.

«Ну, точно, запрограммированный клон. У меня глаз-алмаз, не проведёшь», – отстранённо подумал я. Может спросить его какая версия и объём оперативной памяти? Нет, память явно вставляют только оперативникам. А патрульные должны довольствоваться малым. Но с частыми обновлениями, дабы жизненной правды не нахватались. Особенно от русских. Здесь их теперь немерено. Как самых вредных вирусов.

– Проходите, – клон аккуратно вытащил свою идентификационную пластиковую карточку из замка и распахнул толстую металлическую дверь.

– Только после вас, – сделав галантный жест рукой почти тожественно произнёс я.

– Согласно установленным правилам, задержанный первым проходит в помещение тюрьмы временного содержания. Офицер конвоя входит за ним и следит за соблюдением законности и отвечает за правильность оформления документов.

«Допрыгаешься, опарыш питерский, со своими дешёвыми дебилизмами», – обругал я себя мысленно, – «Его сейчас замкнёт и он свою волынку на пару часов заведёт. С такого станется».

– Извините, – я слегка поклонился этак по-гусарски, прищёлкнув пятками. Такого и ломом не прошибёшь. Я для него нечто вредоносное хоть и с речевым аппаратом. Но ещё не до конца отформатированый под местные требования.

С любопытством заглянул в проём двери, я сделал решительный шаг вперёд. Где наша не пропадала! Ввяжемся в бой, а там получим!

Что я раньше знал о тюрьме временного содержания? Эта внезапно нападаемая гнусность сразу найдёт свой отклик в сердце любого русского человека: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». Но за дверью предстал моему взору чистенький светлый коридор в форме буквы F.

– Застенки Фантомаса, – буркнул я себе под нос, – Посмотрим, как здесь понимают all inclusive. И всё ли будет включено. Лично проверю!

Первый правый поворот направо вёл в местную дежурку. Слева был исхристанный страдальцами «обезьянник» – мрачная камера с железной скамьёй, отделённая от прохода толстой металлической решёткой от пола до потолка. Напротив находилось застеклённое дежурное помещение с прорезанным окошком. Стекло поражало толщиной. Ещё более монументальное я видел только в Посольстве России в Хельсинки. Явно слизали с одного проекта.

Дальше за дежуркой расположились металлические шкафчики – камеры для хранения изъятого скарба и хозяйская половина. Какие-то закрытые двери. Но, очевидно, бытового назначения. Кучеряво устроились, вертухаи. Телевизоры, компьютеры. Вон и кондиционер виден. Интересно, а что за вредность им тут полагается? «Лаппеенрантское особое»?

Из-за двери в хозяйскую половину лениво выползли два охранника. Пожилой дедок и угрястый юнец. С детским любопытством оба уставились на меня.

– Он говорит только по-английски, – бесстрастно отрапортовал мой конвоир.

– А ещё по-русски без словаря, – неожиданно для себя выпалил я, чувствуя себя полным идиотом. Неприятно же, когда тебя разглядывают как диковинного облезиана.

– Карашо, – с неистребимым ударением на первый слог произнёс молодой. И, сочтя это достаточным, перешёл на английский, – Всё вынуть из карманов и сложить вот в эту корзину.

Он протянул мне обычную пластмассовую корзинку, явно спонсированную соседним магазином. Я покорно вынул из многочисленных карманов весь хлам, слегка удивляясь своей способности накапливать такую массу ненужных вещей. Молодой увлеченно разворачивал и с умным видом изучал какие-то скомканные счета, потом достал портмоне, раскрыл и стал рассматривать мои кредитки.

– Ими горло себе трудно перерезать, да и решётку не перепилить, – хмуро сообщил я ему по-русски. Но напрасно, это слишком превосходит его словарный багаж.

– Карашо, – жизнерадостно отреагировал этот полиглот, тут же скатился на английский, что сразу добавило его голосу уверенности, – Встать лицом к стене, ноги раздвинуть, руками упереться в стену на ширине плеч.

Я покорно подошёл к стене и принял позу цыплёнка табака. Искоса посмотрел, как мой клон передал пожилому сначала пакет с моими изъятыми вещами, потом массу бумажек, в которых они по очереди расписались. Велика всё же сила бюрократии!

Молодой, показывая своё ещё нерастраченное служебное рвение, старательно вывернул каждый карман и прощупал каждый шовчик. Ему бы к врачу не мешало сходить. Явно нездоровая патология. Ишь как нежненько между ног шарит. Лучше бы себе бабу завёл, прыщ постпубертатный.

Удивительно, но на что-то серьезное эти местные вертухаи никак не тянут. Какие-то они хлипкие для финских полицейских. Или это такая форма государственной экономии? Может жертвы неудавшихся экспериментов при выращивании клонов? Рассовывают туда, где нормальные люди их ни в жисть не увидят? Что-то вроде бракованных презервативов для развивающихся стран, отсылаемых по принципу: «Берите, рожи, раз нам негожи».

Процедура обыска и вдумчивого изучения моих вещей с внимательным разглядыванием фирменных ярлыков заняло минут пятнадцать. Затем у меня отобрали кроссовки, куртку и ремень. Вместо этого я получил синенькие полиэтиленовые бахилы на ноги. Заботливые, мать вашу. И что, мне их надевать на носки? У них же само название описывает их чёткое назначение – shoe covers. Или кроссовки потом вернут, как до камеры доберусь? Ладно, пока будем преть. Тут ничего не попишешь.

Молодой отнёс корзинку с моими вещами к металлическим ящикам, долго там копался и гремел ключами. Потом неторопливо повернулся, со вздохом пролез в свою будку и уселся за компьютер.

«Интересно, а допросы в ночное время разрешены?», – вертелось у меня в голове, – «На местных часах уже полседьмого, да и жрать хочется. И не только».

– Э-э-э, а можно сходить в туалет?

– Нет, – клон явно в своём репертуаре.

– А когда?

– Скоро.

– Когда скоро? Я уже не могу ждать.

– Подождёте. Идёт оформление очень важных документов, – внятно, как для умственно отсталого, произнёс конвоир, растягивая слова, как самые крутые герои вестернов. Только что пол не пометил длинной жидкой табачной струёй.

– Может отвести его в камеру? – влез в разговор молодой, отрываясь от компа. Сердобольный, видно, или не без оснований подозревает, что убирать здесь придётся лично ему.

– Будет ждать, ему спешить уже некуда, – и если бы конвоир не произнёс это таким обыденным тоном, то я уж точно решил, что он издевается.

Я демонстративно стал оглядываться по сторонам, одной рукой неторопливо задирая свитер, а другой потянувшись к ширинке.

– Следуйте за мной, – молодой резво выскочил из будки и засеменил по коридору. Я двинулся за ним, довольно широко расставляя ноги. Уже совсем не притворяясь. Мочевой пузырь раздулся и мешал при ходьбе.

Мой конвоир даже не шелохнулся.

«Сбой программы», – я мстительно оглянулся на клона, – «На побег мой эпатаж не тянет, а иное трактование ему в голову не заложили, обормоту бесчувственному. И никогда не познать ему нетерпения сладостной реализации наших маленьких радостей в этой скучной жизни».

Молодой вывел меня в основной коридор, довёл до конца и повернул направо. За поворотом открылось сердце КПЗ… или местного СИЗО? Хотя, какая разница? По левой стороне – длинный ряд окрашенных бордовых металлических дверей с глазками, устрашающего вида амбарными запорами,  и поцоканными раздаточными окошками (ну, тут всё как доктор прописал). По правой – совершенно обычные деревянные двери подсобок. Место, конечно, отвратное, но чистота, на фоне всеобщей обшарпанности, поразительная. Или к моему приходу загодя готовились? Надо будет потом отметить в приказе по личному составу.

Охранник остановился у одной из дверей и залязгал запорами. Я присмотрелся к блёклому номеру – ага, вроде 11.

«Барабанные палочки», – вспомнилось мне название из лото, – «Ты уже не мальчик, юный барабанщик… Да что же это со мной происходит?», – вдруг пробилась первая достаточно трезвая и весьма неприятная мысль, – «Ну и чегой-то я такого накосячил, что столько народа из-за меня задействовали и в такую даль приволокли»?

Дверь с противным скрипом открылась, и охранник сделал рукой приглашающий жест.

«Что там надо говорить?», – в голове зазвенел тревожный звоночек, – «Вежливо поздороваться… типа, извините, хозяева, я тут по острой нужде… народ мужиками и петухами не называть… за козлов ответка сразу прилетит… никуда никого не посылать… дырявую посуду руками не лапать… », – мысли внезапно прервались.

В камере никого не было. Мой взгляд как-то сразу зацепился за угловое странное изломанное бетонное сооружение, в котором был заключён унитаз из нержавейки. Эта конструкция была вся обляпана грязными подтёками.

– Хата засрата, но живут богато, – во мне аж что-то доброе пробудилось от вида унитаза, – Ладно, не бояре. Перебедуем. Главное, что мой пузырь не лопнул и… ох этот вечный кайф… покой нам только снится.  – Оттянуло так, что даже на лирику пробило, и я замурлыкал: – И на обломках унитаза напишем наши имена…

Только тут я боковым зрением заметил лёгкое шевеление. Охранник продолжал стоять в дверях, с нескрываемым интересом наблюдая за моими подёргиваниями и постанываниями.

«Не, ну точно извращенец», – расслабленно подумал я, старательно стряхивая последние капли, – «Этот, наверное, из тех, кто друг на дружку испражняются, и от этого оба торчат неимоверно».

– Кнопка для смыва водой, – он ткнул пальцем в сторону маленькой кнопочки, вделанной в стену в метре над унитазом.

Ах вот оно в чём дело! Чистоплюй тюремный или начинающий мастер-наставник. И все мы для него такие тёмные-дремучие. Только и могём… или могем… что на балалайках с пьяными медведями матрёшек строгать. Да ещё, задрав халаты, постоянно гадить на наших необъятных просторах не закапывая и не подтираясь. Само отпадёт, когда подсохнет. А что не отпадёт, то от хвори защитит. Азияты-с.

Я демонстративно спустил воду два раза. Из чувства протеста и оскорблённых чувств.

– А как тут руки мыть? – вот этот вопрос совсем не праздный. Рядом с унитазом в аналогичном бетонном обрамлении наличествует и мятая раковина. Над ней возвышается странная тонкая трубочка, изогнутая заковыристой загогулиной и старательно надломленная в нескольких местах. Никаких краников, пимпочек, ручек или иных необходимых рычажков что-то пока нигде не наблюдается.

– Нажмите вот на эту кнопку.

Ух ты, а я её родимую и не заметил. Её что, покрасили вместе со стеной для конспирации? Хорошая шутка для местного тормозного юмора. Я с силой нажал на этот выступающий бугорок.

Результат превзошёл мои самые радужные ожидания. Струя тоненькая, но достаточно сильная, вырвалась из какой-то неприметной дырки в этой трубочке и полетела точно в направлении двери. Охранник резко отшатнулся за косяк. А мою подставленную ладонь оросили только жалкие капли.

Батюшки мои, да тут явно чья-то ещё незавершённая битва давно изгнанного задержанного Давида с надзирателем Голиафом. Жидкое орудие возмездия сиделец от бессилия соорудил.

– Извините, – сообщил я охраннику, отпуская кнопку, – Очень оригинальный дизайн. Закройте дверь, я попробую руки помыть.

Он прикрыл дверь, а я, зажимая одной рукой колючие струйки, постарался помыть свободную руку. Зачем я это сделал, самому непонятно. Зато по самую шею обильно избрызгался водой. Полотенца здесь точно не предложат. Значит, предстоит сушиться естественным способом.

– Что мне дальше делать? – на этот тупой вопрос мне вдруг до дрожи захотелось услышать что-то типа такого родного русского: «Вали, урод косорукий, домой. Помочился в культурных условиях и живи себе дальше воспоминаниями».

Однако охранник задрал глаза к потолку и начал с неприятными причмокиваниями шевелить губами.

«С катушек съехал?» – я начал более внимательно к нему присматриваться, – «От увиденного припух и должностную инструкцию забыл, новобранец казематный»?

– Вы должны вернуться и поставить свою подпись в документах об изъятии вещей, – он стал загибать пальцы, – Получить постельные принадлежности. Можете взять Библию на английском или русском языках… или другие книги…

– А поесть или попить чего-нибудь горячего?

– Это потом. Выходите.

Я в какой-то прострации покорно проследовал за ним назад в дежурку. Бездумно подписал подсовываемые бумаги, получил назад пакет со своими разворошенными вещами и вернулся назад в камеру за номером 11. Швырнул пакет на странный бетонный выступ и остановился посередине камеры.

– Приплыли. Ну, здравствуй, хата! – я начал неспешно нарезать круги по новому месту обитания, – Явно не Кресты, но и до Европы как до Китая раком. Классическая чухонская Еврожопия-с. Точнее не скажешь.

Камера большая, метра четыре на четыре, но выглядит как многолетнее стойбище бомжей-вандалов. Запашок потрясающий. При первом посещении я как-то особо не обратил внимания. Был увлечён более насущной проблемой. Да и дверь была открыта. Сюда надо проштрафившихся дегустаторов парфюма сажать вместо оздоровительной каторги. Вкусить, так сказать, реалий жизни.

– И что тут у нас в наличии-присутствии? – я заговорил громко, отгоняя неприятное чувство, сосущее под ложечкой – Сортир есть. Гибрид рыломойки с поливайкой тоже наличествует. Стульев, табуреток и прочих излишеств совершенно нет. Стол …

Я стал внимательно рассматривать две узкие четырехметровые бетонные плиты, вделанные в стены перпендикулярно друг другу. Тут ясно прослеживается недюжий талант архитектора. Одна плита на высоте в полметра от пола и тянется из одного края стены в другой, а вторая, чуть повыше первой, тянется из другого угла и обрывается с небольшим зазором над низкой плитой. Или это нары на четверых – по двое в ряд спокойно улягутся, если не баскетболисты, или это стол и кровать для питона. Тут без стакана такой тайный замысел не одолеть.

– … стол вроде бы тоже есть, но не эргономичный. Раз длинный, то значит для хапуг или лентяев. Но требуется личная проверка.

Я боком присел на край нижней плиты, но ноги в зазор между плитами не пролезали.

– Тянем время – скребём темя! Нормально пользоваться таким столом невозможно. Изогнуться можно, но на одной половинке долго не просидишь. Очко у нас хоть и мягкое, но не железное. Изобретательные, однако, люди возводили этот шедевр местного зодчества. С весёлой выдумкой. Ладно, пока оставим этот вопрос. В крайнем случае, будем принимать завтрак в постели. Как, впрочем, и остальную хавку. Если дадут.

– Нет, я ошибся, не очень богато, – я ещё раз осмотрел помещение, – Нигде ничего больше не притаилось? Ау-у-у! Ага, есть окно. Или это очередной обман зрения?

Под потолком в стену был грубо, но намертво присобачен закопчённый кусок толстого плексигласа. Без каких-либо отверстий или иных дырок. Абсолютно непрозрачный. Непонятного назначения предмет. Зато надёжно заделан здоровенными болтами. Видно чтоб не упёрли.

В самом углу, высоко над бетонной плитой, в стену вделано маленькое выпуклое полированное металлическое зеркальце сантиметров двадцать в диаметре. Я залез на плиту и полюбовался на своё отражение. Точно как в «Комнате смеха». Всё ничего, но в центе зеркальца кто-то нагло посадил грязное коричневатое пятно. Нет, ничего руками трогать не буду. И уж тем более отчищать чьи-то эксперименты с экскрементами. Бриться я здесь точно не собираюсь.

Так, а откуда же поступает воздух? Ага, нашёл. Нет, всё же оригинальные идеи возникали у строителей. Сразу и не сообразишь. Точно над унитазом, под самым потолком, слегка выступает выкрашенная в тон стенам металлическая пластина с узкими прорезями. За ней что-то противно жужжит и подвывает. Явно всеми любимая принудительная вентиляция. Только вот холодный поток оттуда очень удачно спускается вниз, обтекает унитаз и очень навязчиво разносит незабываемые ароматы. Спасибо вам, добрые люди. За искреннюю заботу о сирых и убогих постояльцах. Зато не душняк. Воистину, пир духа. Пирдухата хата.

Для очистки совести я заглянул под низкую бетонную плиту. Много пыли, но сюрпризов там больше не заготовили.

– Так, с меблировкой покончено. Начинаем изучать наскальную живопись и повести временных лет.

Выбор оказался весьма убогим. Большую часть занимала нацистская символика и стандартные призывы мочить инородцев. Удивляло только, как это верные апологеты Адольфа Алоизовича умудрились закоптить весь потолок своими изречениями. Тут до него метра три будет. Это уж как минимум. Явно смекалистые ребята сидели. Их бы в Сибирь на лесоповал, блистать рационализаторством и изобретательством.

Эротическая галерея обширна, но далека от соцреализма и страдает аномалиями и явно прогрессирующей гигантоманией. Хотя некоторые детали выписаны с поразительной точностью и потрясающей тщательностью. Видно с натуры писали, граф ети Шопенгауэры.

– Удачное соседство досталось, – произнёс я, обращаясь к унитазу, – Пара членовеков и масса недорисованных сисяходов. Но не сойтись им в вожделении. Зато и шуму не будет от кривого траха.

Несколько записей арабской вязью. Это для просвещённого Востока. Тут мне ловить нечего. Шведские надписи грубо перечёркнуты финскими лозунгами. Это обычно и знакомо. Местный семейный интернационализм.

Есть и английские. Но в основном слова из песен, лозунги и изречения из фильмов. Уж точно творчество особо продвинутой аборигентской верхушки. Раз своих мозгов не хватает – заимствуем красивости со стороны. Но это до боли знакомо и тут мы сами можем любую фору дать. Все зомбированно живём с инерцией мышления по намертво вбитым стереотипам.

А вот пошли и славянские вирши. Русские, украинские. Обозначился и одинокий белорусский автор. Батюшки мои, да и из Казахстана один русско-матерный страдалец затесался. Интересно, но всё представленное славянское творчество состоит только из жалоб. Наверно обоснованных. Но видно натура у нас у всех такая. Поныть о своих бедах и вечно пообвинять окружающих, особо выделяя злокозненных вышестоящих. И это перманентное состояние у нас называется «… а мы то к вам со всей душой».

Я аж подскочил на месте от дикого лязга открываемых запоров. Так и инфаркт можно получить запросто. Дверь со скрипом распахнулась. Молодой охранник поманил меня рукой.

«Неужели домой?» – мысль мелькнула, но стыдливо уползла.

Охранник подошёл к гражданской двери на другой стороне коридора, открыл и выжидательно посмотрел на меня. Я торопливо подскочил и заглянул через его плечо. Обычная кладовка. В одном углу лежит ровная стопка тонких поролоновых матрацев, по стенам на полках разложены подушки, одеяла и постельные принадлежности. В другом углу сиротливо притулилась коробка из-под телевизора, набитая книгами и журналами.

Следуя указаниям, я набрал себе положенный спальный набор, не отрывая взгляда от коробки. Вроде бы там проглядывают русские буквы.

– Могу я взять книгу?

– Да, но сначала отнесите в камеру свои вещи.

Ну, это запросто. Матрац легко сминается, подушка хлипкая и тощая как лаваш. А постельное бельё вообще невесомо. «Тонковата кольчужка», – прощупывая матрац, оценил я, – «Как бы на нём мужскую гордость не застудить ненароком. Интересно, они у японцев опыт перенимали? Это же так практично и экономно спать на жёстком. Хорошо, что мы не в Индии, а то выдали бы сейчас доску с гвоздями и пожелали сладких сновидений в нирване».

Быстро отволок казённое барахлишко в свою камеру и на рысях возвратился назад. Книги! Я ж не долбанутый археолог, надписи по стенам часами разглядывать, млея и кончая от восторга. Выбор российских книг довольно большой – свыше 50 наименований. Оставленное наследство от соотечественников. Вот спасибо, родные, что не жмоты. Надо финнам подкинуть идейку в каждой камере повесить лозунг: «Прочитал – оставь скучающему товарищу. Не заржавеет».

А вот мне самому и в голову не пришло взять с собой хоть одну. Впрочем, как и еды с питьём. Впредь буду умнее. Тьфу-тьфу, типун врагам в подарок. От жадности я набрал сразу штук семь. Кто знает здешние местные порядки? А запас в камере нары не сломает.

– Могу я взять все эти книги?

– Конечно, – охраннику явно наскучило наблюдать за моими копошениями в коробке, – Возвращайтесь в камеру.

В камере я аккуратно сложил книги на плиту и быстро обернулся к охраннику, который закрывал дверь:

– Извините, но можно попросить, или хотя бы купить здесь чего-нибудь поесть? И чаю горячего, – я сам с удивлением услышал жалостливые, и надрывные нотки в своём голосе. Ну, просто «помогите, люди добрые, мы не местные, а то так есть хочется, что даже переночевать не с кем».

– Ужин уже прошёл. Подождите до завтра.

– А чай?

– У вас в камере есть кран с водой.

– А можно попросить стакан?

– Вам его выдадут завтра.

– Да и хрен с тобой, скупердяй. Нас этим не запугать. Значит, без изжоги обойдёмся, – сказал я по-русски, но растягивая губы, имитируя добрую улыбку.

– Спасибо. Спокойной ночи, – вот ведь, гад, не врубился, но в ответ тоже улыбнулся этак благосклонно и головку набок склонил. Ещё бы каблуками щёлкнул, и честь отдал от осознания собственного благородства.

– Вольно, салага, – это я опять по-русски, а потом для его понимания уже на английском, – И вам того же, офицер. Добрых снов.

Дверь издала свои резкие траурные звуки и всё затихло. В наступившей тишине назойливо стала выделяться работа вентилятора или что там у них используется для принудительного круговорота газов в этой камере.

– А свет-то могут отрубить без спросу, – никакого выключателя я пока не обнаружил. Хотя он может где-нибудь и запрятан вохрястыми конспираторами. Судя по уже накопленному опыту.

Я в темпе стал устраивать себе лежбище. Всё постельное бельё оказалось одноразовым и на ощупь напоминало стекловату. Самое подлое, что оно легко рвалось. Даже, несмотря на моё весьма бережное с ним обращение, в пододеяльнике и на наволочке появилось несколько дыр.

– Сволочи, могли бы и потолще сделать. Экономят на нашем брате. Ещё бы из туалетной бумаги наштамповали. И было бы экологически чистое бельё с последующей гигиенической утилизацией. Да и после подтирки можно в буржуйке на обогрев пустить. Ароматизированный. Ох, забурели они тут совсем перед зомбоящиками в своих заповедных лесах между тысячей озёр. Но ничего. Дайте ещё десяток лет и наши люди довершат им переворот сознания. Это легко, после Евросоюза-то.

Пару часов я промаялся, то вскакивая, то ложась. Выкурил не меньше пачки сигарет. Хмель никак не хотел выветриваться. Несколько раз принимался за книгу, но не только не читалось, но даже буквы при упорном рассмотрении начинали менять конфигурацию и подозрительно шевелиться.

В голове медленно накапливалась только никотиновая отрава при полном отстое идей. Наконец я плюнул, разделся и по пояс избрызгался холодной водой. Вроде полегчало.

– Расслабимся, проанализируем… прикинем к носу… сделаем выводы и примем меры, – я старательно замедлял шаги в своём бесцельном мельтешении по камере, – Психовать потом на воле будем. А сейчас думай, арестант пиванутый, каким боком тебя сюда занесло. Извилина, надеюсь, больше чем одна, и упирается не только в прямую кишку.

Что я такого мог сотворить, что мной занялись таможенники из этого захолустья? Грешки за мной, конечно, водятся, но уж явно не такого масштаба. В последний раз в этой зачуханной Лапенрантовке я был полгода назад, когда встречался по поставкам в Россию цемента с неким ново-румынским бизнесменом из бывших дипломатов славных времён Николае Чаушеску. Пусть и ему земля будет мягким пухом.