Текст книги "Законы высшего общества"

Глава 7

Сука, в спину дышит…

Тогда, после шашлыков, они все же остались. Вечер был долгий, их никто не отпускал – все горели желанием научить новеньких игре в маджонг, а потом игра так захватила их, что даже Леночка, пропитавшаяся антипатией к Гале, смилостивилась и втянула когти.

Леночка имела в виду совершенно другое, чем Настя, – у нее были свои представления о жене гения, и Галя соответствовала им как дворник «Феррари» – «Оке».

Но после изнурительной жары блаженная прохлада сгладила углы – все подобрели, вино располагало к приветливости, и компанию можно было без натуги считать дружной.

Утро в сочетании с легким похмельем скрепило хрупкую приязнь – Максим, не без участия жены, согласился встретиться на предмет экранизации. Только обсудить. Ничего определенного.

С понедельника по четверг Настя корпела над своим вариантом синопсиса, расставляя акценты и конкретизируя детали.

Маша отчего-то восприняла ее навязчивую идею без воодушевления. Прочитала книгу, сделала пару замечаний. И все.

Обычно Маша полыхала энтузиазмом, била копытом – всячески выражала рвение и восхищение.

– Маш, я не поняла, тебя что-то смущает? – Настя вынырнула из книги и уставилась на помощницу, которая с загадочным лицом сидела перед компьютером.

Маша с готовностью отложила работу и преданно заглянула Насте в глаза.

– Я сомневаюсь, – лаконично ответила она.

– Вообще или в частности?

– Для какой аудитории этот фильм? – поинтересовалась помощница.

– Бл… да для любой! – рассвирепела Настя.

Что за идиотские вопросы?

– Настя, прости, но ведь я нужна тебе для того, чтобы лезть под руку и ворчать, – ласково улыбнулась Маша. – Просто мне кажется, здесь слишком много размышлений и мало действия.

– Как это мало действия?!

– Нет интриги, – гнула свое Маша. – У героя то одна женщина, то другая, но это, собственно, и все.

– Охренеть! – всплеснула руками Настя. – Интригу мы придумаем.

– Ты помнишь «Женскую собственность» с Хабенским? – добивала ее Маша. Сапогами в печень.

– Нет! – буркнула Настя, недовольная тем, что эта въедливая паршивка зародила у нее сомнения.

– Книга хорошая… отличная, но книга – это книга, а кино – это кино, – выдала гениальную мысль Маша.

– Ты мне это говоришь? – ухмыльнулась Настя.

Маша благоразумно промолчала.

Настя вскочила, поискала сумку на другом конце комнаты, вернулась к столу, поставила колено на кресло, перегнулась – кресло развернулось и скинуло Настю. Она ударилась головой о тумбочку, выругалась, как пьяный электрик, нашла сумку, схватила за ручку, сумка перевернулась, за что Настя пнула ее ногой, подобрала сигареты и прикурила с фильтра.

– Черт! – Она выкинула сигарету в окно и взяла новую. – Думай, Маша, думай! Нам нужна железная интрига.

– А может, ну его?.. – поморщилась Маша.

– Ты уволена, – сообщила Настя и пошла курить на кухню.

С Машей обиженная Настя старалась не разговаривать. Ей было страшно. А вдруг Маша права? Вдруг она, Настя, просто сочинила себе этого писателя, Автора, придумала легенду?

– Миш! – закричала она на издателя, которому хватило мужества заикнуться о вызове со второй линии. – Ты Гранкина читал?

Тот подтвердил.

– Это кино?

Миша задумался.

– Ки… – он помедлил. – Но. Но! Сюжета мало.

– Но в принципе? Это успех?

– Вполне, – заверил Миша, как-то слишком спокойно.

– Гриш, ты прочитал или что? – режиссера она разбудила, но не вняла его нытью.

– Да… – покрякивая и постанывая, отозвался Виккерс.

– Тебе нравится?

– Офигенно!

– Гриш, ты читал?

– Настя, ну ты понимаешь…

– Гриша, твою мать, кто ты такой на… чтобы сценарии не читать, Бог, что ли, …твою за ногу? – разоралась Настя, заранее зная, что Гриша сейчас привяжется к ключевому слову «сценарий» и забормочет, что все зависит от режиссера, актеров, бла-бла-бла.

Гриша прочитал за ночь. И позвонил, скотина, в восемь утра. Звонок вытащил Настю из пренеприятной дремы, замутненной успокоительным, которое она приняла в три часа ночи, разволновавшись почти до истерики.

– Супер, – резюмировал Гриша.

– Ты уверен? – сонно прошелестела Настя, у которой от возбуждения и резкого подъема трепыхалось сердце.

– А чего это мне не быть уверенным? – возмутился Гриша.

Настя с трубкой ушла на кухню, попила водички и более или менее внятно изложила сомнения Маши.

– Маша – с Уралмаша! – негодовал Гриша.

Он ее успокоил. Гриша был хитренький – не погружался в мутные воды «кино не для всех», но и брезговал откровенно коммерческими проектами, то есть откровенно коммерческими продюсерами, которые не давали развернуться, выкручивали руки и боялись, что зритель не поймет.

Гришу отличали премиями, лаврами и пафосными рецензиями в «Афише», что делало его, с точки зрения Насти, авторитетным товарищем.

Настя на несколько дней арестовала Гришу, приковав его к своему рабочему столу, – вместе они наваляли достойный сюжет, который не страшно было показать капризному писателю.

И поехали к Гранкину в гости.

Максим жил у Гали – временно, пока у него на Чистых прудах шел ремонт. Поэтому тащиться пришлось в Медведково.

В трехкомнатной квартире было слишком много подвесных потолков, синего ламината – наверное, Галя чувствовала себя одновременно Тельмой и Луизой, когда отчаялась на этот шаг – синий пол и отделка под кирпич. Квартира казалась нежилой – так мало здесь было разнообразия, вкуса и уюта.

Недаром Леночка сказала, что Галю чуть инсульт не разбил, когда она увидела Настину спальню: балдахин из сочной мексиканской ткани, черная шкура на полу, непальские маски на стенах и картины известного художника Бруя.

Максим принимал в комнате, где стоял купленный нарочно для переезда к Гале компьютерный стол, кресло на колесиках и диван из «ИКЕА» – знаменитый синий диван ценою в две тысячи рублей.

Галя ощутимо гордилась апартаментами – видимо, эта обстановка была вехой в ее богатой событиями жизни, и все подчеркивала, что шторы приехали из Италии, а кухня – из Финляндии.

Где-то через полчаса Гриша попросил чаю, и Галя с крестьянской прямолинейностью притащила три кружки чая и шесть кусков сахара.

– К чаю у нас есть что-нибудь? – поинтересовался Максим.

Галя притащила «юбилейное» печенье и соевые батончики.

– Торт съели? – намекнул Гранкин.

– Сейчас посмотрю, – с недовольством ответила жена.

Она все-таки донесла до них початую коробку шоколада «Линдт» и остатки фруктового торта. Как мило. Беспокоится, наверное, чтобы Настя с Гришей не проглотили слишком много калорий.

Максима, впрочем, поведение жены не смутило. Он что, идиот?

Или, может, один из тех творцов, что живут на страницах собственных романов, а по жизни продвигаются вслепую, на ощупь?

А Галя, типа, бультерьер-поводырь. Держит руку на пульсе. Дышит в затылок. Она что, не понимает, что мешает, сидя за спиной на стуле?

Максим читал, перечитывал, спрашивал, выслушивал пояснения, кивал, но ничего толком не сказал.

– Вы хотите, чтобы я писал сценарий? – с оттенком ужаса спросил он.

– Ну… – Настя пожала плечами. – Есть варианты.

– Какие?

– А вы готовы к работе?

Максим задумался.

– Не могу сейчас ответить.

«А если я тебя ударю по голове этим вот подносом, может, решение просто выскочит наружу?» – подумала Настя.

– Мы можем нанять сценариста, который сделает черновую работу, а вы напишете диалоги и внесете поправки, – предложила Настя.

Конечно, тратиться на лишнего сценариста не очень-то и хотелось, но, возможно, этот тугодум не потребует слишком много денег. Он же, типа, не бедный.

Договорившись, что Максим позвонит, Настя с Гришей уехали несолоно хлебавши.

– Что думаешь? – спросила Настя, не успев завести машину.

– Жена у него… того… – глубокомысленно заметил Виккерс. – А так… Клиент созрел.

– Да? – оживилась Настя. – А что жена?

– Да мразь!

Настя чуть его не расцеловала. Ура!

Надо как-то избавиться от Гали, поглядеть, как Максим ведет себя на воле, в пампасах. Может, он классный?

Он позвонил на второй день.

– Настя, я рядом с вами, вы заняты? – спросил он.

Минут через пять Настя уже показывала ему офис, знакомила с людьми. И любовалась на его прекрасную задницу в темно-синих потертых джинсах. Писатель оказался мускулистым – простая белая футболка оттеняла поблекший загар, голубые вены на руках, подтянутые мышцы и жилистые запястья. Он был стройный и крепкий – именно такое сочетание заводило Настю с полоборота.

Маша, кстати, была чертовски мила, дала Гранкину визитку.

А спустя полчаса они уже устраивались в ресторане с видом на Аптекарский садик.

– Максим, знаете, мне страшно с вами говорить о работе, – призналась Настя.

Все это было странно. Она уже сожалела о том, что поддалась своим истерическим намерениям. Может, не стоит искушать судьбу? Может, ее удел – незамысловатые сериалы, фильмы, которые смотрят от нечего делать – словом, все то, что соответствует пониманию «европейское кино»? Может, она вообще себя переоценивает?

Тоже мне, влюбилась в роман. Или в автора? Или в героя?

А что, если она и сама не поняла, как обидел ее Боря? Ей тридцать четыре. Однозначно, это не восемнадцать. И даже не двадцать. Что если у нее просто кризис и надо делать ноги, пока она не выкинула на ветер деньги, время, репутацию?

– Почему? – он откинулся на спинку стула и оценил ее мужским таким взглядом.

– Потому что вы наверняка скажете, что вам все это не нравится, и мне придется ударить вас вазой, – Настя кивнула на букет полевых цветов в тяжелой стеклянной вазе.

– Гм… – он смешно наморщил нос. – Все так серьезно?

– Серьезно?! – Настя совершенно неожиданно для себя слетела с катушек: – Максим, сколько вам лет?

– Тридцать два…

– Максим, вам тридцать два года, вы бизнесмен, занимаетесь исключительно творческим производством вешалок… так вот, все это настолько увлекательно, что вы решили написать роман, и не один, по вашей книге сняли отстойный фильм, и теперь вы не только широко известный в профессиональном кругу поставщик плечиков, но и автор, лауреат Букера, наплевавший на то, что литературой можно зарабатывать хорошие деньги. Вы словно родили ребенка и отдали его в детский дом, вам плевать на то, что из него вырастет, вы смеетесь над теми, кто не может забеременеть, и считаете, что все это в порядке вещей! Вы хотя бы понимаете, что должны лично мне?

Ой, как Настю занесло! Но остановиться она уже не могла – это был аффект, пан или пропал.

– Что?!

– Вы дали роману жизнь, а теперь хотите, чтобы он сидел в четырех стенах! Вы не хотите становиться известным и богатым потому, что у вас есть эти тупые вешалки, и вы портите мне жизнь – мне и еще примерно сотне людей, которым я не могу дать работу только потому, что вы боитесь обоссать со страху свои штаны от «Дизель»! Я знаю… – воскликнула Настя, поднявшись со стула. – Все это ваше личное дело. Но это ср… господня, извините за выражение!

Она пошла к выходу.

Все.

Проблема решена.

Она уже приехала в офис, когда зазвонил телефон. Настя не ответила. Послала СМС: «Что?»

Получила ответ: «Вы психопатка?»

Настя рассмеялась.

«Да», – ответила она.

«Тогда я весь ваш».

«???»

«Обсудим детали? Я уже заказал вам пасту с морепродуктами».

И Настя вернулась.

Не к фильму. К нему. Сегодня никакой жены. Только они.

– Что, будете теперь считать меня истеричкой? – поинтересовалась Настя, подковырнув кусок семги.

– Я очень внимателен к тому, что слышу, – сообщил Максим. – Я оценил вашу речь и сделал выводы. Вы правы.

– Я права, – подтвердила Настя.

– И теперь мне страшно говорить с вами о работе – я понимаю, что удар вазой не пустая угроза.

– Ну, ладно! – вспыхнула Настя. – Истерика – это всего лишь маркетинговый трюк. Я совершенно спокойна.

– Настя, а вы уже видели «Пиратов Карибского моря»? – поинтересовался Максим.

– Нет, – насторожилась она.

– Не хотите сходить?

Настя задумалась.

– Хочу. С вами?

– С моим папой.

Настя прожевала тигровую креветку и вытерла губы салфеткой.

– Хорошее у вас чувство юмора. Как у Сталина, – заявила она.

– А вы умеете льстить.

– Куда пойдем?

– Сейчас… – он закопался в телефоне.

Настя ела макароны и восхищалась тем, как все это хорошо.

А было бы еще лучше, если бы у них уже был секс и они бы смотрели друга на друга со значением, и она бы наступала своими туфельками на веревочной подошве на его кроссовки и все это считалось бы чертовски эротичным. Дьявол! Мысли так и скачут. В конце концов, он скучный женатик. С женой-кочергой.

Просто легкое сексуальное напряжение еще никому не повредило. Вот и все.

Они поехали в «Пять звезд» и удачно попали на сеанс.

Три часа рядом. От Максима пахло сухой травой и еще чем-то летним – щепками, мутной озерной водицей, яблоней…

– Понравилось? – спросила Настя, когда они вышли.

– Очень.

– А мне нет.

Он посмотрел на нее очень серьезно.

– Настя, пока я не подписал договор, будьте любезны, проявляйте осторожность и деликатность в выборе мнения. Я готов считать, что ничего не слышал, если вы скажете, что фильм – шедевр.

– А может, перейдем на «ты»? – предложила она.

– Может, – холодно отреагировал он.

– Ладно, – Настя развела руками. – Фильм – класс! И Депп. И Кит. И даже Кира.

– У нас много общего, – подмигнул Максим.

Он другой! Другой человек!

Как давно она не разговаривала вот так?.. Боря на дух не переносил иронии – а уж тем более самоиронии, он был серьезным, как Конституция.

– Тебе правда не понравилось? – беспокоился Максим.

– Понравилось, – улыбнулась Настя. – Честно. Даже Блум. Максим… А почему ты не обиделся, когда я на тебя накричала?

– Я не обидчивый, – он пожал плечами.

– Как это?

И тут зазвонил телефон.

– Да, – ответил Гранкин. – Галя, ты дома? Скоро буду. Да, с Настей. Смотрели «Пиратов». Ты же не хотела… Ладно, обсудим. Целую. Что? Молоко? Хорошо, заеду в «Континент».

– Ты первый раз женат? – спросила Настя.

– Н-да, – кивнул он.

– Ну, и как, чувствуешь себя… особенно?

Максим поразмышлял.

– Да.

Что-то он немногословен.

– Да-а? – оживилась Настя. – Почему?

– Ты ведь была замужем?

– Ничего такого особенного я не чувствовала, – отрезала она и открыла машину.

– Я вдруг понял, что все эти слова, которые говорят друг другу – про горесть и радость, все они имеют значение, – произнес он, устроившись на сиденье.

– То есть любовь? – уточнила Настя.

Уж она-то знала, как себя не выдать, как скрыть бледность и дрожь в голосе – и не дрожь даже, а многозначительную, нервную хрипотцу.

– А ты веришь в любовь? – он заглянул ей в глаза.

– Хоро-оший вопрос! – кивнула Настя. – Но главное, что я слышу его от человека, для которого в наше время брак – нечто особенное.

– Я думал и понял, что любовь – это когда каждый требует от другого лишь то, что тот может тебе дать. И ты обещаешь быть с человеком не потому, что сегодня ты его любишь, а потому, что ты принимаешь ответственность за него – что бы ни случилось.

– Ага, – хмыкнула Настя.

– Что «ага»?

– Звучит заманчиво.

– Слушай, а не бывает так, что тебе кажется – очередного разочарования ты уже не выдержишь?

– Откуда ты знаешь, что при таком вот раскладе не будет разочарования? Вдруг твоя женщина – я не имею в виду никого конкретно – поймет, что ваши отношения – сплошная прагматика, и пошлет все это к черту ради двадцатилетнего мальчика, который будет слать ей сто СМС в час?

– Если все-таки иметь в виду конкретно Галю, то я уверен – она достаточно разумная, чтобы оставаться со мной.

– Ну… здорово, – улыбнулась Настя. – Где ты оставил машину?

По дороге домой она все еще спорила с Максимом. Нет, ну это надо же – взрослый человек, а в сказки верит! Хотя… Вдруг именно такие люди живут тридцать лет и три года в любви и согласии?

Возможно, их отношения крепки, как Кремлевские стены, – о них разбиваются случайные измены, ссоры, рутина и прочие неприятности. Но разве это весело? Разве в этом есть смысл?

В его книгах столько жара, столько жизни, столько снисхождения к страстям человеческим, что невозможно представить этого человека в роли мещанина, с годами усыхающего от скудости чувств.

Может, он просто устал от ошибок? И Галя – его эмоциональный санаторий.

Настя ни разу не была в санатории. Режим, питание – а не еда, процедуры, черт побери… Ему же всего тридцать два!

Ладно. Она покажет этому вешалочному магнату, что такое настоящая жизнь. И что такое его Галя.

Она получит его.

И на то есть причина.

Во всех его рассуждениях типичного городского умника-циника имелись бреши, сквозь которые виден был он – горячий, нервный, необъезженный ахалтекинец – пускающий пар из ноздрей, бьющий копытом, жаждущий свободы жеребец редкостной красоты.

Он принадлежал ей, а не рыжей хабалке с замашками няни Вики.

Ладно. Она просто его хочет. Это секс. Почти только секс.

Глава 8

– Ты куда? – Настя попыталась упереть руки в боки, но слишком уж накренилась назад и упала бы, непременно упала, если бы Максим не схватил ее за руку. – Фу! Ты что? Зачем ты выламываешь мне руки?

– Настя… – он взял ее под руку. – Ты сама… выламываешься… Где тут такси?

– Такси! – закричала Настя, и из-за угла – о, чудо! – выплыла желтая «Волга».

– Ты ведьма, Настя! – Максим положил руку на грудь.

– Краснопресненская набережная, триста, – предложила Настя таксисту.

Тот согласился.

– Куда мы едем? – поинтересовался Максим на Киевской. – Мне надо домой.

– Не надо, – Настя помотала головой.

– Куда мы едем? – Максим перегнулся через сиденье и обдал таксиста запахом свежего коньяка.

Ну, они и наотмечались!

Праздновали подписание договора и одобрение синопсиса.

С чего она так набралась?

Может, потому что Галя первый раз в жизни не поехала сторожить своего Гранкина – торчала у мамы в Серпухове?

Галя была везде. После исторического похода на «Пиратов Карибского моря» Максим предлагался только в спайке с верной женой, которая почему-то всем мешала, несмотря на то что после первого же инцидента приняла обет молчания.

Виккерс, в свойственной ему деликатной манере, рявкнул на нее, как только Гале пришло в голову, что следует делиться с коллегами мужа собственными замечательными идеями.

– Давайте вы с Максимом потом все обсудите, а сейчас мы хотим по делу поговорить! – брякнул Гриша, не щадя чувства Гранкина, который у него сейчас был соавтором, а не чьим-то там мужем.

В конце концов, не принято брать на переговоры жен, детей или там собак.

А вдруг Макс с ней счастлив? И Галя – его судьба?

Да и черт с ней!

– Мы едем… куда надо! – Настя оттащила Максима от водителя и протянула бутылку с остатками коньяка.

– Я не уверен… – пробормотал Максим.

– Ну вот еще!

Высадились напротив Хаммеровского центра.

– Сейчас рассвет будет, – пообещала Настя.

И рассвет грянул. Золотой, с тем самым первым солнечным лучом, что пощекотал кожу, с нежной розовой зарей и небом, которое вдруг стало удивительно синим, южным. Они молча стояли и смотрели, а потом принялись целоваться. Разве можно не целоваться на рассвете?

Целовались и целовались, проваливаясь в хмельную благодать, и руки трещали от объятий, и в их животных, нетерпеливых ласках было столько нежности, что перехватывало дыхание.

Приехал Настин водитель Саша. Они целовались в машине – до самого Максимова дома, и Настя отчего-то понимала, что не стоит сейчас спешить.

Она была счастлива. Насколько может быть счастлива женщина, чей мужчина любит другую.

Настя поехала на дачу. Похмелье лучше встречать на природе. Едва открыв дверь, бросилась в ванную, где ее вывернуло наизнанку.

Прочистив желудок, умывшись, пожевав жареный морской язык, Настя нашла в шкафу ром, налила на фалангу пальца, постелила себе на газоне и подставила лицо солнцу.

Хорошо…

В животе щекотало от радужных предвкушений. Конечно-конечно, все это непорядочно, но ведь это жизнь, а жизнь – борьба, и если Максим по недоразумению достался той, что ни черта не понимает ни в чем, кроме вешалок, так ей, той, и надо.

К черту угрызения совести! Благими намерениями дорога в ад вымощена.

Галя еще и благодарить ее будет.

Пока-то все было хорошо, но если не она, Настя, так другой продюсер или издатель разбередят тщеславие застенчивого автора, и тот рванет вперед, а Галя так и останется в своем Медведково – среди медведей.

Она ему не подходит, и не надо спорить, кому это решать – Гале с Максимом, Насте или Господу Богу. Жить вообще не просто.

Веки тяжелели, стакан болтался в ослабшей руке. Настя поднялась и не без труда одолела два пролета – спальня находилась в мансарде. Чуть было не пожалела о том, что не рухнула в гостиной, но, завидев родную любимую кровать, расплылась в блаженной улыбке, обняла подушку и захрапела, как пьяный дворник.

Вот ведь подлый, гнусный, тупой придурок, хам, свинья!..

У нее паническая атака! Наверняка!

Как он мог, скотина?!

Ни слова. Ни взгляда.

Может, забыл, что они целовались?

Или ведет себя, как джентльмен, – боится обидеть ее фривольными напоминаниями?

Типа, она, Настя, напилась до положения риз, а он воспользовался ее беспомощностью?

Или все наоборот?

Как бы то ни было, Максим держался так, словно ей сто лет и она – королева Великобритании.

Так. До поцелуев были знаки?

Насте казалось – да. Были. Это ведь чувствуешь. От одного человека отдергиваешь руку в перчатке – чтобы, не дай бог, не коснулся ее даже шарфом своим, а к другому с первого взгляда хочется прильнуть обнаженным телом, сродниться с чужим запахом, стать плотью единой…

Она видела – он ее хочет. Может, его разум, околдованный злым суккубом Галей, не понимает этого, но его тело тянется к ней: есть накал, химия, и этому невозможно сопротивляться – это безумие, амок, напалм…

Такое с Настей происходило в третий раз. Первый ее околдовал – бывший возлюбленный, бывший морфинист, бывший красавец Леван.

Второй – серфингист, копия Патрика Суэйзи из «На гребне волны». Они слились через час после знакомства, а на следующий день Настя уехала. Это была ночь огня – без сна, на грани бреда, с любовью, которой можно было бы накормить весь мир.

Настя так и не разобрала, что же случилось: то ли во всем виноваты ферромоны, в которые она не верила, то ли некие потайные вибрации, волновые колебания, то ли интимные фантазии, о которых и не подозреваешь, пока не встретишь того, к кому долго и неосмысленно стремилось твое тело.

Она всегда была чувственной, открытой, без границ, но два раза ощущала настоящее помрачение рассудка, и вот сейчас томилась, как пятнадцатилетняя девица, мечтающая целоваться.

Прошло две недели. Две гребаные недели. И ничего. Он не звонил. Формально Максим писал поэпизодный план, но… Разве для звонка нужен повод?

И вот он приехал, все в тех же джинсах, только майка черная с Веселым Роджером, на запястье – дорогие часы, на другой руке – веревочный браслет с какими-то медными кругляшками и камушками, а ноги – в стильных сандалиях.

Привет – привет.

Кастрировать подлеца.

План обсудили, Гриша, как всегда, ворчал, Маша выдала список замечаний в три раза длиннее эпизодника – рутина.

Как бы утащить его в постель? Может, прямо сказать: мол, давай-ка перепихнемся и снимем эту проблему с повестки дня?

С эпизодником так ничего и не решили. Гриша предложил поехать к Насте на дачу. Настя согласилась. Максим отказался.

– Завтра суббота, – напомнил Гриша.

– Мы с Галей хотели в кино сходить, – оправдывался Максим.

Стопроцентный трудоголик Гриша, для которого не существовали никакие обязательства, кроме деловых, двинул речь, много лет назад сочиненную для нерадивых сотрудников. Из речи следовало, что нефть, политика, медицина, преступления – все это выдерживает и выходные, и праздники, и форсмажоры, а вот кино – нет.

– У нас сроки, – в завершение выступления развел руками Гриша.

– Хочешь, бери с собой Галю, – неожиданно для себя предложила Настя.

Вот ведь… черт! Что, первый росток садомазохизма прорезался? Неужели она впала в детство и готова размахивать трусами перед своим кумиром, зная, что у него жена – супермодель, двое прелестных детей и любовница – наследница компьютерных миллиардов?

Максим позвонил Гале и все уладил. Два дня этот суккуб будет дышать ее воздухом.

За Галей пришлось ехать в Медведково. Там Галя копошилась, собиралась, как в эвакуацию, выдирала провода из розеток… Дурдом.

Наконец, они отправились в путь.

По дороге Галя все порывалась остановиться у магазина, купить то гель для душа, то обезжиренный творог, и Настя с Гришей таскались за ними по супермаркетам и уездным магазинам, потому что и гель, и творог были не те, не правильные.

Наутро решили идти купаться. Причем утро у всех началось по-разному. У Насти и Гриши, спавших в главном доме, – в одиннадцать.

У Максима непонятно когда, а вот Галя вроде как в шутку обозвала их сонями.

– Ну, вы и спите! – ахнула она, завидев Настю, вышедшую в сад с чашкой кофе.

До полудня оставалось чуть меньше получаса.

– В смысле? – ровно, на одной ноте, уточнила все еще сонная Настя, которая не умела, открыв глаза, сразу начинать жить.

– Ну, все проспали! – хохотнула Галя.

Что же тут смешного, дамы и господа?

– А что было? – дружелюбно-дружелюбно поинтересовалась Настя.

– Ну, мы встали в половине девятого, – сообщила Галя.

– Кровать неудобная? – разволновалась Настя.

– Нормальная, – Галя пожала плечами. – А…

– Что же вы вскочили в такую рань? – Настя изобразила настоящее потрясение.

– Я… – начала Галя, но тут явился Гриша, с которым на эту тему спорить было бессмысленно: он выглядел так, будто спал от силы часа полтора.

– Что вы так кричали? – буркнул он. – У меня под окном!

– Я? – покраснела Галя.

– Максим! Максим! – передразнил Гриша. – Вы его что, потеряли?

Галя вроде собиралась всерьез обидеться, но, как ни странно, догадалась, что Гриша ворчит всегда – по-другому общаться не умеет, и замолчала.

– Пойдем купаться? – предложила Настя.

– Купаться?! – с отвращением воскликнул Гриша. – Конечно!

Почему-то он всегда любые предложения воспринимал как истинный православный, которого в пост угощают скоромной свининой. Но неизменно на все соглашался.

Максим вышел из душа с мокрыми волосами, в прилипших к влажному телу белых шортах – аристократ, ей-богу. Выглядел этот гад так, словно все утро занимался сексом. Хотя это вряд ли – зачем тогда Галя под окнами у Гриши кричала: «Максим!»? Может, он занимался сексом не с женой, а с… поселянками?

После завтрака отправились на пляж. Настя повела их далеко, к санаторию, бывшему советскому, теперь частному, куда ее, как любимицу публики, пускали на белый морской песок, в цивилизацию. На пляже были бар, шезлонги, махровые простыни, тенты и тихая буржуазная публика. Галя сняла сарафан в крестьянском стиле – сборочки и цветочек, который ей решительно не шел, и Настя с недовольством оценила ее подтянутую фигуру – только задница низковата и бедра как-то странно вывернуты.

Настя же скинула белое платье с запáхом и тут же стало ясно, как божий день, что ни в какое сравнение с ней крепышка Галя не идет.

Стройные ручки-ножки с тонкими, прозрачными кистями-щиколотками, длинные, словно вытянутые неким механизмом, но мускулистые, с красивым женским рельефом, крепкая грудь второго размера, высокая шея… Настя была немножко инопланетянкой, как бы по ту сторону зеркала, которое и стройнит, и смуглит, и сглаживает неровности. И пока Галя трясла сиськами, поднятыми желтым бюстгальтером, и суетилась, переставляя шезлонг то вправо, то влево, Настя легко устроилась на полотенце, расслабилась и отрешилась от всего сущего.

– У кого есть зажигалка? – послышался голос Максима.

Настя вслепую залезла в сумку, нащупала зажигалку и протянула на голос. Глаза почему-то открывать не хотелось. Их руки коснулись друг друга – и это было словно удар под дых. Дыхание перехватило от странной душевной боли, от резкого, как хук слева, желания.

Настя все-таки прищурила один глаз и сказала:

– Не потеряй, она у нас единственная.

Позже они отобрали надувное колесо у знакомых, нашедшихся здесь у Гриши, и бросились в воду. Настя захватила колесо и отбивалась от нападений, но промчался катер, поднял волну, она перевернулась и рухнула на Максима. Он коснулся ее целых три раза!

Двумя руками за талию, а ее бедро проехалось по его ноге. Руки переплелись, когда они спасали чужое колесо. Одна рука – на ее стопе, другая – в ладони, когда он помогал ей влезть обратно.

Галя-ундина вынырнула из ниоткуда и тут же обозначила приоритеты – повисла на муже и уволокла его куда-то. Наверное, на дно, к жабам и змеям.

Честное слово, детский сад! Ведь Настя не просто так опрокинулась – нарочно упала в его объятия. Вот на какие хитрости приходится идти взрослой женщине, чтобы всего-то коснуться мужчины!

Можно было, конечно, задушить это не раскрывшееся чувство на корню, но не могла она бороться с желанием – оно было слишком сильным. Уложило ее на обе лопатки.

Потом они сидели под тентом и потягивали коктейли. Гриша заснул.

Галя устроилась чуть в стороне от Максима и зыркала по сторонам. Видимо, она была из тех женщин, что стыдятся нежности, сексуальных полунамеков, близости – все это ей заменяли строгость, придирчивость и какая-то сучья ревность собаки к своим детенышам. Не было у них ни влюбленных взглядов, ни случайных касаний, что так много значит для парочек.

Ну, почему Галя? Почему он выбрал ее, а не тихое бледное создание, которое возбуждается от рецептов и пеленок?

Хотя, возможно, ранить такое вот создание Настя бы постеснялась, а вытравливать из Максима эту жуткую Галю было не стыдно, не безнравственно.

Они вернулись на дачу, и ловкая Настя умудрилась столкнуть Галю с соседкой, такой же местечковой кикиморой. Девицы сдружились и отправились к соседке на чай.

А Настя, Гриша и Максим отлично поработали в беседке, под люстрой с шелковым абажуром, за обеденным столом, на который Вера Ивановна накинула тяжелую бархатную скатерть с бахромой – трофей, вывезенный с парижского блошиного рынка. Беседка превратилась в кабинет, и горели свечи, и чирикали птицы, одной из которых, возможно, был соловей, и в зрачках отражалось пламя – и в этом сумрачном свете расцветали любые надежды, как бывает только летними вечерами.

Весь следующий день они трудились, пока Галя загорала с соседкой, а вечером втроем неожиданно напились, и руки Насти и Макса все чаще сплетались – пусть для этого и нужен был предлог: зажигалка, стакан, конфетница, ручка, и пламя в глазах трепетало просто так, без отражавшихся в них свеч, и, казалось, нужно лишь сделать шаг. Один шаг.