Текст книги "Письма на воде"

– Новое? – прошипела змея Саша. Она вырвала из кучи работ эскизы одного из фаворитов Елены Николаевны. – Вот это? А кто будет носить это новое? Вы? Это что, атомная электростанция или пальто?!

– Вы что себе… – перепугалась учительница, которая никогда не чувствовала своего авторитета, а лишь прикрывалась властью, возложенной на нее преподавательским саном.

– Вы еще можете со мной договориться! – прикрикнула на нее Саша. – Я подаю жалобу, пишу во все газеты, всем показываю эти мешки для трупов… – она ткнула пальцем в стопку эскизов, и те разлетелись. – Ректору и всем будете объяснять, почему у меня неуд! Или же вы мне ставите «пять» и мы расходимся мирно!

Саша не соображала, что говорит. Она была в бешенстве. Но в большом теле Елены Николаевны скрывалась крошечная, жалкая душонка – недомерыш, головастик, и она испугалась. Не столько угроз – она их не поняла, сколько ярости ученицы.

Она поставила ей «пять». И всегда потом ставила «отлично», хоть и ненавидела Сашу даже после того, как та окончила Академию.

Позже Саша, правда, до того испугалась собственной храбрости, что ее с полчаса рвало в туалете, а руки тряслись еще пару дней.

Саша так любила Сергея, что накурилась как-то в семь утра, перед занятиями.

В таком состоянии ее и застал Никита. Он ждал ее рядом со входом в Академию. Саша еще не отошла от переезда на метро – после травки, которую даже от нее прятал Миша (это была его единственная слабость), все казалось ей другим. Она шла в темных очках, по узкой тропинке памяти, которая вела ее в институт. По обе стороны тропинки были высоченные бетонные стены. Мир за ними казался страшным. Сашу высадили на незнакомой планете и бросили с водяным пистолетом, тюбиком картофельного пюре и запасом кислорода на десять минут.

– Прет, – поздоровалась она с Никитой.

– Саш, надо поговорить, – сказал он. – У тебя есть время?

– Кнешно, – кивнула Саша.

– Тебе надо на лекцию?

– Видимо, нет.

Саша уже забыла, для чего она здесь – и тут вдруг мысль о холодной аудитории, о занятиях, о других людях бросилась на нее с кастетом на сжатом кулаке.

Никита отвез ее в кафе. Саша накинулась на еду.

– …Я о многом думал и понял, что был не прав, – старался Никита. – Я не умею по-другому. Я никогда не сделаю тебе больно. Я эгоист. Я такой.

– Я-я-я! – неожиданно воскликнула Саша. – А обо мне ты подумал?

Если очень много съесть, травка отпускает. Саша вернулась. Но еще не совсем оправилась от отсутствия гравитации в чужих ей космических пространствах.

– Да не о чем нам с тобой говорить, Никита! – психанула она и ушла.

Я приехала к Никите – меня испугал его голос. Ему было плохо. Он заболел, у него снова открылась язва, но больше всего меня пугало, что он не понимает, что происходит. Он прежде не знал, что это такое – страдать от неразделенной любви.

У меня есть приятельница, которая ни разу в жизни не мучилась похмельем. Легкое, как пена, недомогание, едва ощутимая тошнота, жажда первые десять минут после пробуждения – вот и все, что она испытывала.

Однажды мы ждали ее в кафе, и она приехала пьяной в лоскуты. Пила с часа дня. Весь вечер она уничтожала вино, хоть все и уговаривали ее передохнуть. Она уходила в туалет, и появлялась у барной стойки с тремя пустыми бокалами. В конце концов она познакомилась с молодым человеком, и как мы ни звали ее домой, не желала оставлять пост у бара.

На следующий день она могла лишь произнести, что пила до девяти утра и что ей подмешали наркотики. Я испугалась, но чуть позже догадалась, что это просто-напросто первое в ее жизни настоящее похмелье.

У Никиты была мысль, что он подхватил дефицит иммунитета, и теперь каждый день у него появляется новая болезнь.

– Даже и не знаю, что я здесь делаю, – сказала я.

– Как Саша? – поинтересовался он.

– Никита, ну я не понимаю, зачем тебе все это нужно? Как ты можешь страдать, если тебе не нужны эти отношения? Ты же… Это ведь Саша старалась, а у тебя были девки всякие…

Никита сопел, пыхтел, диагностировал астму – ему и правда трудно стало дышать, но я уверенно заявила, что это нервное – моя сестра устраивала такие сцены каждый день – и протянула ему пакет. Туда надо было дышать, вдыхая углекислый газ. Очень успокаивает.

Никита думал, что его независимость, самостоятельность делают его взрослым. Но он был несмышленым самонадеянным дурачком, который все знает о машинах и ничего не знает о чувствах. Он пренебрегал тем, без чего не мог жить. Почему-то он считал, что те, кто его любит, будут с ним всегда. А они то и дело уходили. Он думал, что ему хорошо так, как есть, но Саша изменила что-то в его жизни – и только когда она ушла, Никита ощутил, что жизнь никогда не будет как прежде – это будет жизнь без Саши.

Он любил ее, но не хотел любить, потому как это оказалось слишком тяжело – признать, что ты зависишь от другого человека.

С Никитой у меня тогда возникла одна из тех причудливых форм близости, когда вас с кем-то сплачивает нечто стыдное, вроде того, как одну мою знакомую вырвало прямо в бассейне.

Он был некрасив и жалок в своих терзаниях. Хотел, чтобы его научили плакать.

– Оставь ее в покое, – уговаривала я. – Ты никогда не изменишься.

– Но ведь можно что-то придумать… – сопел Никита.

– Не-а… Можно перестать ее мучить.

Миша предложил Саше выйти за него замуж. Она растерялась.

– Ты же не собираешься?.. – Я смотрела на нее с ужасом.

– Да что ты! – вздрогнула Саша.

Мы все не хотели замуж. У нас были большие планы – Саша уже знала, какие, я только мечтала, но свадьба в них не вписывалась. Никто не хотел разводить эту канитель, никто не хотел называться женой. Может, Настя. Или она просто любила вечеринки – дни рождения, свадьбы…

Даже Вика не хотела. Ей нравилось быть любовницей. Она любила свободные вечера, она не собиралась отмечать праздники с одним и тем же человеком. Нам казалось, что таких, как мы, целый мир – но мы просто общались с себе подобными.

Тысячи девушек хотели, чтобы их поскорее позвали за мужа, им плевать было на карьеру, они грезили о платье в виде пирожного безе, о веточках в прическах.

А мы были уверены, что чувства нельзя подчинить законам.

Мы же всего-то и хотели, что покорить весь мир.

Мы презирали тех женщин, которые ровно в шесть складывают добро в сумочку и спешат домой, готовить мужу обед. Мы хохотали над девушкой нашего друга, которая просыпается в пять утра, чтобы замариновать какое-то там восхитительное мясо. Мы орали на нашу подругу, которая оттирала все в квартире, как Золушка – потому что ее молодой человек на этом настаивал. Убираться ей не нравилось, но срабатывал некий инстинкт, который подсказывал, что сидеть часами за компьютерными играми, смотреть «Дом-2», кричать: «Сходи за сигаретами!» должен он, а она должна готовить, драить кафель на балконе и выискивать по углам его покрытые мхом носки.

– Ну и погода… – вздыхала подруга, глядя субботним сентябрьским утром на дождь за окном.

– Отличная погода для уборки! – жизнерадостно откликался ее молодой человек, потягиваясь в кровати.

Мы не знали, что происходит по ту сторону баррикад, в мире этих женщин.

Но жизнь так устроена, что ты либо держишься своей точки зрения и превращаешься с годами в закоренелого чудика, либо принимаешь все многообразие вариантов и стараешься поменьше осуждать других за то, что они не такие, как ты.

Я с детства была влюблена в одного режиссера. Конечно, заочно. В нем можно было без труда заметить ту легкость и небрежность, которая выделяет людей, обрекших себя на успех и богатство – он был очаровательно самоуверен, ухожен, изнежен.

И больше всего нас, поклонниц, смущала его жена – толстенькая, всегда лохматая, одетая с поразительным безвкусием клуша. Давным-давно она была актрисой – и не самой безнадежной, но ее карьера увяла, едва она вышла замуж.

Они жили вместе двадцать два года.

Я познакомилась с ее племянницей, милой девицей, студенткой ВГИКа.

Племянница рассказала об их жизни. Режиссер уезжает на съемки, но уже через неделю звонит в страхе и ужасе:

– Ничего не получается! Я проклят! Мы обречены!

Его жена тут же мчится на помощь, вычитывает сценарий, улещивает актеров, организует быт, кого-то увольняет, кого-то нанимает. Как жена офицера живет с ним на съемных квартирах, в гостиницах, в фургонах.

Режиссер, гений, может заблудиться в магазине. Может не найти вызванное такси. Она водит его за руку.

Племянница привела меня в их дом, и неожиданно, против моего желания, эта жена с большой буквы, эталон самоотречения, несостоявшаяся Чурикова, мне понравилась.

Пухленькая, энергичная, необыкновенно умная и настоящая.

– Вы не жалеете, что отказалась от карьеры? – набравшись храбрости, спросила я.

Почему-то мне легко было разговаривать с ней на неделикатные темы.

– Поверь, я никогда и не мечтала, что стану домохозяйкой, – призналась она. – Но ты понимаешь, мы были в Индии, там идешь по улице и видишь этих нищих, они умирают, грязные, голодные… И ты думаешь: «Что за черт? Какая еще карьера? О чем я думаю? Эти люди гибнут, а у меня все есть!»

Конечно, в ее словах была доля лукавства, потому что никак не связаны бомбейские нищие с актерской карьерой, но она наслаждалась своей жизнью, и у нее был важный аргумент – ее нервный муж не стал бы тем, кем его знают миллионы поклонников, без нее. В отличие от него она умела просто наслаждаться жизнью – каждый день, пусть и за его счет.

– Я люблю его. А теперь представьте… – обращалась она к нам. – Что мне пришлось бы переживать не только за его успехи и неудачи, но еще и за свои. Если ты актер, то каждый день ждешь, что вот придет слава, я стану великим – и вся твоя жизнь проходит в этом ожидании. Я работала как лошадь, я любила театр, кино, но поняла, что упускаю что-то очень важное. Все эти интриги, критика – ты подсаживаешься на них.

Конечно, ее трудно назвать умной в том смысле, который мы вкладываем в это слово. Но она была мудрой. То, что называют «по-женски мудрой», хоть я и не выношу такое определение.

Ее трудный муж не вытерпел бы рядом красавицу – одаренную, амбициозную, вспыльчивую. Он бы спился или сошел с ума.

Она сделала выбор – и ни разу о нем не пожалела.

Мне все это чуждо, не до конца понятно, но она казалась такой доброй, счастливой, такой теплой и радостной, что невозможно было отрицать – у нее чудесная жизнь.

Она умела жить для других – и даже я от общения с ней стала добрее.

Но мы-то были эгоистами, и знали это, и остались такими, потому что эгоизм – наша религия. Мы странные. Но мы тоже настоящие. Никто из нас не избалован. Мы капризничаем тихо, сами с собой, радуем себя дорогими покупками и необдуманными поступками. В конце наших дней мы составим список того, о чем мечтали, – и все пункты в нем будут вычеркнуты.

А вот если бы мы были мировым правительством и кто-то, предположим, мой умный друг Ираклий, юрист, спросил:

– Кто этот человек, которого мы, с одной стороны, хотим видеть счастливым, а с другой, который сделал бы так, чтобы люди не только размножались, но и строили общество нового типа, развивали цивилизацию, а не уничтожали ее? Кем мы будем манипулировать ради мира во всем мире?

И тогда я первым делом указала бы на Мишу. Я ответила бы:

– Посмотрите на этого симпатичного молодого человека. Он хочет жениться. Хочет рожать детей. Он хочет брать кредиты, но при этом осторожен и не любит попусту рисковать. Ему есть ради чего трудиться и платить проценты. Он надежен, как военная техника. Он собирает знания, но не подозревает, что у него нет собственного мнения. Своим мнением он считает миллионы мыслей, записанные с чужих слов. Ему можно внушить все, что угодно.

И если бы нам, совету директоров земного шара, пришлось выбирать Мише жену, и кто-то сказал бы, что он сделал предложение Саше, мы бы долго и громко хохотали, довольные этой шуткой.

Мы бы сделали все, что возможно, ради спасения нашего идеального гражданина от девушки, которая не подходит для его замечательной посредственной жизни.

Ведь если Никита – пиво, Саша – тирамису, то Миша – крем для обуви. Он утилитарен и функционален. А мы и тогда и сейчас сторонились всего утилитарного и функционального – мы поклонялись красоте.

– Мне двадцать с половиной лет, – сказала Саша Мише. – Я учусь на четвертом курсе.

Миша был старше, ему исполнилось двадцать пять.

– Я не могу выйти замуж в двадцать лет, – продолжала Саша. – Это бессмыслица.

Мечты Миши были похожи на рекламу какой-нибудь добавки для супа. Счастливая семья, кухня (из рекламы кредитных карт), веселый лабрадор (из рекламы собачьего корма), ребенок (демографическая программа плюс год семьи).

Для Миши все было просто – пока Саша завершает образование, они живут для себя. В ее двадцать два/двадцать три – первый ребенок, в двадцать шесть – второй.

– А что дальше? – спросила у меня Саша.

– К тридцати пяти вы расплачиваетесь с банком, занимаетесь сексом раз в два месяца, в тридцать шесть ты ему изменяешь, в тридцать девять он уходит из семьи, потому что годы идут, а он так и не начал жить, – заверила ее я. – Ты же читала об этом тысячу раз. Так все и будет.

– Ну да, – согласилась Саша.

Кто-нибудь… например, Вера, которая вышла замуж в восемнадцать и родила в девятнадцать, сказал бы, что таким, как мы, грозит одиночество.

Но мы его не боялись. Мы были первым поколением девушек, у которых на душе не скребли кошки, когда они думают о том, что в тридцать они останутся одни.

Мы ведь станем богаты. Знамениты. У нас есть много любовников. А потом мы купим домик на Гавайях, сдадим городские квартиры, и наши морщинистые лица будет согревать тропическое солнце, а пергаментную кожу приласкает морской прибой.

Мы никогда не станем одиноки, потому что у нас есть подруги, кто-то из нас родит детей – и мы будем любить их все вместе, а главное – у нас будет дело, ради которого стоит жить.

Таким был наш Воображариум.

Я уже писала в журналы и меня любили, давали работу, поэтому мы с Сашей сняли квартиру у станции метро «Улица 1905 года».

Саша начала тайно встречаться с Никитой. Я схватила ее за руку, и тогда она сказала, что это просто секс. Она ведь не может отказаться от лучшего секса в жизни?

– Можешь, – убеждала я ее.

Я тогда еще не знала, что не стоит лезть в чужие отношения. Не знала, что только двоим понятно, что между ними происходит.

Она приезжала к нему, они смотрели телевизор. Ужинали. Саша мыла посуду. Был секс. Иногда Никита отвозил ее домой, но чаще она уезжала на такси.

– Он платит за такси? – спрашивала я.

– Нет, – качала головой Саша, а я возмущалась.

Выяснилось, что Настя потихоньку видится с Мишей. Я хотела было поссориться с ней, но Саша убедила меня, что так даже лучше.

Я заметила, что в отношениях Саши и Никиты появилось что-то новое – рутина. Как с этим справиться, они не знали.

Не знали, что настоящая любовь имеет очень много уровней – на одних тебя пожирает ненависть, на других охватывает отчаяние, часто ты сомневаешься и боишься, что всю жизнь – долгую, долгую жизнь – будешь привязана к одному человеку. Но есть некий рубеж, перебравшись за который, ты понимаешь, что есть удивительная вещь – близость, которая прошла через все испытания, и человек становится таким родным, что это не променяешь ни на что на свете.

Саша отправилась на день рождения Агнии Богдановны. Я ее не узнала – не думала, что моя подруга такая красотка. Саша надела платье, которое сама сшила, с широкой юбкой-клеш, с открытой спиной и воротником-стойкой. Красные туфли, красная помада, пучок – ракушка. Она была загорелой, тонкой и хрупкой – и где-то у нее за плечами, казалось, играл джазовый оркестр, и толстая негритянка с полуприкрытыми глазами напевала о том, что нет вечной любви, и пахло отцветающим жасмином.

Наша квартира показалась мне тогда отвратительной. Саша сияла – и в этом голубоватом свечении я увидела, как мы с ней живем.

В лифте, поднимаясь в квартиру родителей, – определенно это были интриги провидения – Саша встретила Сергея.

На этот раз он был в серой рубашке-поло с короткими рукавами. По мнению Саши, никому так не шли рубашки-поло, как ему.

Они очень подходили друг другу – девушка в платье шестидесятых, и мужчина-поло с сигарой.

– Вот, приехала к маме на день рождения, – сказала Саша.

– Рад вас видеть, – ответил Сергей. – Ммм… А можно как-нибудь с вами встретиться… в другом месте? Это не слишком нахально с моей стороны – пригласить вас на ужин?

У Саши задрожали руки. Никто так с ней не обращался!

Этот мужчина, такой красивый и любезный, такой взрослый…

Никита ухаживать не умел. В его системе ценностей не было такой графы – ухаживания.

Миша ухаживал скучно, но назойливо.

Последний раз за Сашей красиво ухаживал друг ее отца – но тогда ей было всего двенадцать. Этому старому извращенцу поручили ребенка ровно на день, и было это в Грузии, в Боржоми.

Друг отца был композитор, довольно известный. Его звали Максим. Высокий, загорелый тридцатипятилетний прожигатель жизни носил светлые выгоревшие джинсы, белую летнюю рубаху и сандалии – это Саша запомнила на всю жизнь.

Родители уехали на экскурсию в горы.

Саша уже была в Максима влюблена – все женщины были в него влюблены, даже Агния Богдановна не осталась равнодушна к его обаянию.

Максим встретил Сашу в холле, отвел в ресторан при гостинице и сказал официантке:

– Пожалуйста, омлет для моей принцессы.

Он обращался с ней как со взрослой. Если бы Саша действительно была взрослой, возможно, снисходительное, хоть и ласковое, но властное обхождение ее бы насторожило. Но она была ребенком, привыкла к тому, что ей покровительствуют.

Они поехали в город. Максим подавал ей руку, поднимал за талию, чтобы она увидела горы, трепал по голове.

На обед он отвел ее в хороший ресторан, где разрешил попробовать вино и заказал ей дорогие блюда. Позже он встретился с друзьями и церемонно представил им Сашу. Он пригласил ее танцевать.

В обществе красивых взрослых женщин и успешных мужчин Саша чувствовала себя особенной. Она была с ним. Одна дама строила ему глазки, флиртовала более чем откровенно – и Саша мучилась от ревности.

Тогда она смутно понимала природу своего волнения, хоть и знала почти все об отношениях мужчины и женщины. Она была ребенком и в отличие от некоторых своих сверстниц не мечтала даже о поцелуях. Хватило и того, что на обратном пути он держал ее за руку.

Наверное, даже такой опытный распутник, каким был Максим, не позволил себе скоромных мыслей о двенадцатилетней девочке, дочери своих приятелей.

Но в ней уже просыпалась женщина, и никуда было не деться от этой наивной сексуальности, от страсти, ревности и безнадежной девичьей влюбленности.

В ресторане она сидела у него на коленях, чувствовала небрежно положенную руку у себя на талии, держалась за его плечо – и запомнила эти ощущения навсегда.

И еще запомнила один взгляд – совсем не отеческий, оценивающий, похотливый.

– Хватит уже таскаться за Максимом! – прикрикнула на нее мать спустя пару дней. – Ты ставишь человека в неудобное положение!

Но как можно было отказаться?..

Ни моря, ни озера не было. Загорали на холме, в кустах шиповника, под соснами.

Солнце его припекло, и только по линии шортов виднелась светлая полоска, и он был такой ухоженный, стройный, а на его длинных пальцах поблескивали старинные кольца… Саша дурела от собственной наготы, от тела, открытого ветру и его взглядам, и ей очень хотелось провести ладонью по его животу…

Вскоре у него появилась женщина.

Саша увидела их на улице вечером. Они целовались, и его рука была у нее на груди. Саша вернулась в лобби и заплакала. Максим нашел ее, отвел в номер, где не было родителей – те ужинали с друзьями.

Он усадил ее на колени, вытер слезы, погладил по голове.

– Сначала тебе надо вырасти, – сказал он и поцеловал ее в щеку и в уголок губ.

Саша не ошибалась – что-то между ними было, и Максим это понимал, но, к счастью, не мог перейти границу.

Он ушел к своей женщине, а Саша сняла платье и долго рассматривала в зеркале свою уже не детскую, но еще и не женственную фигуру.

Девочки всегда влюбляются во взрослых мужчин. Но и взрослые мужчины влюбляются в маленьких девочек.

Но это не та любовь, которая ведет к нарушению Уголовного кодекса.

Это любовь без прикосновений, без надежд, хотя от нее точно так же кружится голова. Это Воображариум – тайный мир фантазий, где нет ни возраста, ни границ, ни преступлений.

Мой знакомый грузин, Давид, о чьем роде занятий лучше не вспоминать (теперь, конечно, он уважаемый деловой человек), рассказал мне одну историю. Разумеется, извращенную – я такие всегда любила.

Он был принят в доме великого грузинского режиссера. Грузины как-то иначе воспринимают реальный мир – бандиты, кажется, представляются им кем-то вроде Робин Гудов, иначе как еще можно объяснить, что почти в кастовом обществе, где ученый, художник даже не поздоровается с нуворишем, воры в законе пишут пьесы, а знаменитые писатели их читают и хвалят?

И вот мой Давид, друг дома, увидел наконец дочь своих приятелей.

Я встретила ее много позже – она была немного уставшей от веселой жизни, со следами прожитого на лице, но все еще сказочно красивой женщиной. Наверное, ей было года тридцать три. Большой красивый рот, глаза небесной голубизны, точеное лицо… Она была хулиганкой, заводилой, дочерью мировой знаменитости.

Давид пропал. Он ждал пять лет.

Едва ей исполнилось шестнадцать, Давид соблазнил ее (ему так казалось), но она призналась, что в двенадцать потеряла невинность с тренером по теннису.

И уж точно она не была невинной жертвой – она уже знала от старших подруг, что такое секс, и грезила им.

Другая моя знакомая, я с ней училась, казалась мне верховной занудой, зубрилой и маменькиной дочкой. Она поразила меня в самое сердце, признавшись, что у нее с тринадцати есть любовник, мужчина тридцати четырех лет.

Может, с точки зрения общества и лично с моей, есть в таких отношениях что-то порочное, и уж точно – противозаконное, но девочки лет тринадцати так сексуальны, что им самим все это кажется нормальным. Если ты читаешь «Лолиту» в четырнадцать – для тебя это история любви.

Саша никогда больше не видела Максима. Он уехал в Бельгию и писал там музыку для телесериалов.

Ее первым мужчиной стал красивый мальчик, будущий архитектор.

Однажды она проснулась и решила – это произойдет сегодня!

В компании она выбрала Антона, потому что он был самый нежный, ласковый, чувственный. Позже выяснилось, что все эти его качества объяснялись тем, что будущий архитектор пристрастился к героину – именно поэтому он никак не мог кончить, на некоторое время зародив в Саше комплексы определенного рода.

Саша тогда здорово перепугалась и сдала анализы на все на свете.

Так и началась череда доступных, всегда голодных мальчиков, из которых одни были в сексе хороши, другие – ужасны. Они были капризны, невыносимы, навязчивы или же, наоборот, неуловимы. Они вели себя глупо, шутили, как грузчики, и не знали, что делать с руками, когда те лежат у девушки на груди.

Сергей пригласил Сашу в какой-то очень хороший ресторан.

Она была удивительно спокойна, чем меня немного разочаровала.

– А какой смысл нервничать?! – воскликнула она. – Это с Никитой мне надо нервничать – стоит отвернуться, как он уже дерет какую-нибудь девку.

Перед выходом она, правда, разволновалась – ее стало тошнить, но я быстро налила ей стопку коньяка и вернула к действительности.

В тот вечер я позвонила Никите. Я хотела просто поболтать, разведать, как он там, но ни с того ни с сего мы поехали с ним кататься на мотоцикле, оказались на озере и купались голые – в теплой воде, под светом луны.

Я спросила, почему он не ухаживает за Сашей.

Он поинтересовался, в чем проблема.

Я ответила, что проблема в том, что у них, в моем понимании, диковатые отношения – он, Никита, хочет быть с Сашей, но ничего ради этого не делает.

Чего он ждет – вот что было мне интересно.

Никита признался, что запутался, Саша ему даже толком не нравится. Он смотрит на нее и удивляется: почему она? Ему нравятся такие девушки, как Вика.

Кроме того, ему не хочется ни за кем ухаживать. Это просто секс.

Но я-то помнила, как он страдал.

Он хотел вернуть Сашу.

Скучал.

В чем же дело?

Никита пожал плечами.

А дело было в том, что Никита думал, что любовь – это когда кровь приливает к пенису.

Он считал, что его идеал – грудастая красавица с длинными ногами и пышной задницей. Есть такие сказки для мальчиков, где принцесса – непременно блондинка с выдающимся бюстом, мускулистыми ногами и навыками портовой шлюхи. Богиня поллюций.

Ему было двадцать три года, и он имел полное право обижать ровесниц, которые бежали от таких, как он, к взрослым мужчинам.

Никита любил Сашу, но это не укладывалось у него в голове. У нее не было груди, локонов, задницы и пупка с сережкой.

Именно поэтому женщины время от времени и задумываются о том, что все мужчины – животные. А мужчины боятся женщин, потому что те выворачивают им руки.

Я согласилась с Никитой, что Саша слишком лихо взяла его в оборот. Но я понимала и Сашу, которую задевала небрежность, с какой Никита обращался с их хрупкими чувствами.

Саша не хотела замуж, она хотела просто быть с Никитой. Только ей хотелось, чтобы он стал взрослым, ответственным, умел с ней обходиться.

Никита и Саша с воодушевлением молодых, неопытных людей хотели, чтобы каждый из них стал кем-то другим.

В юности длительные отношения обречены. И не только потому, что очень хочется секса с разными людьми, а потому, что никто не умеет мириться с чужими недостатками, понимать, что достоинства партнера того стоят.

По большому счету, я тогда еще не умела сочувствовать, и мне было просто интересно слушать их истории.

Со свидания Саша вернулась сама не своя.

Благородный мужчина усадил ее в «БМВ», отвез в ресторан.

Там она заказала рыбу, он – мясо.

– Что ты пьешь? – спросил Сергей.

Саша, как и большинство людей ее возраста, пила все, но в этот раз задумалась и выбрала «Лонг айленд».

– А ты? – полюбопытствовала она.

– Коньяк. Сегодня напьюсь.

– Почему? – насторожилась Саша.

– Ну, закончился пост, так что сейчас можно.

– А ты… постишься?

Сергей кивнул. Видимо, он не любил лишних слов.

– Зачем? Ради здоровья? Или есть необходимость себя ограничивать? – настаивала Саша.

– А ты не веришь в Бога?

– Верю, просто не понимаю, почему вера в Бога имеет отношение к тому, ешь ты мясо или нет. Я и так его почти не ем. И что, сексом ты тоже два месяца не занимался?

Саша понимала, что ее занесло. Но остановиться не могла: мы так часто обсуждали эту потребность христиан себе в чем-то отказывать – ради весьма неопределенного ощущения, что таким образом ты укрепляешь веру. Во время поста можно покупать модную одежду? А стоит ли ужинать в хорошем ресторане? Может, стоит отложить дорогие шампуни и втирать в волосы мыло для посуды?

Мы все были против этого.

Сергей покраснел. Саша умилилась.

– Ладно, прости, – пробормотала она.

– Если у меня есть девушка, я занимаюсь сексом, – ответил Сергей.

– Извини. Давай поговорим о чем-то еще.

Все было очень мило. Они поговорили о чем-то еще.

– Я никогда не поверю, что какое-нибудь там ФСБ или ФБР может взрывать дома у себя в стране! – Саша решительно отвергала теорию заговора спецслужб.

– Но… – начал было Сергей, только Саша его перебила:

– Нет никаких «но»! Я отказываюсь в это верить. Точка! Это самое ужасное, что я слышала в своей жизни. Хочу быть слепой и глухой, ладно?

Саша говорила и слушала, но думала лишь о том, будут ли они сегодня целоваться. Она решила, что ни за что не станет заниматься с ним любовью сегодня – эта история должна быть романтической, неспешной. Сергей не раздевал ее глазами, он был деликатен и учтив, но почему-то она чувствовала себя более желанной, чем с Никитой, который первым делом снимал с нее трусы.

Она рассталась с Сергеем, зашла в подъезд, подождала, когда он уедет, и отправилась к Никите в Бескудниково. В ту ночь ей очень нужен был мужчина.

Позже она сказала, что это было ошибкой.

Пока она развлекалась с Никитой, Сергей прислал ей длинное, красивое и очень страстное сообщение.

Мы с Настей уверяли Сашу, что она все сделала правильно – первый раз занималась с Никитой любовью не как отчаянно влюбленная дурочка, а как уверенная в себе, вожделенная женщина, которой просто очень понадобился хороший секс.

Никита, впрочем, тоже ощутил смещение приоритетов.

Он вдруг принялся Саше названивать. Пригласил ее в ресторан.

– Не понимаю, он что, умственно отсталый? – негодовала Саша после свидания.

В ресторан Никита оделся так, как будто в турпоход собрался.

Домашний свитер, растянутые джинсы.

– Ничего себе! – воскликнул он, когда принесли счет.

После ужина Саша попросила отвезти ее домой.

– Это даже рестораном не назовешь! – жаловалась Саша. – Так, кафе. Я ему деньги предлагала. Отказался, но счет изучал полчаса. Стыд! Ну почему он всегда все портит?!

Я позвонила Никите.

– Ну что ты, как жлоб? – спросила я.

– В каком смысле? – враждебно переспросил тот.

– Мне Саша все рассказала.

– Сплетничаете?

– Естественно.

– А какого черта она ко мне привязалась? Что за свитер? Что за джинсы?! – передразнил он.

– Никит, ты не мог нормально одеться?

– Я нормально оделся!

Разговаривать с ним не имело смысла. Он уперся.

– Никит, ты ведешь себя как ребенок, на которого мамаша шапку надевает, а он эту шапку срывает – и хрясь об пол! Вот я какой взрослый! Не надену ничего!

Мы разругались.

Сергей пригласил Сашу в театр на Хаматову. Не то чтобы Саша театр не любила. Просто ей хотелось побольше Сергея и поменьше театра. Она предлагала уехать после первого акта. Сергей был оскорблен. Тогда в антракте Саша надралась в буфете коньяком. Весь второй акт она мучительно хотела в туалет, но стеснялась потревожить Сергея, который смотрел спектакль, обомлев.

– Ты не против, если я приглашу тебя поужинать? – Сергей был сама любезность.

«Пригласи меня в постель!» – думала Саша. Ей очень хотелось к нему прикоснуться. Погладить его плечо. Положить ладони на шею. Провести рукой по спине.

– Он надо мной издевается! – заламывала она руки. – Сколько можно?!

– Если тебе нужен быстрый секс и куча хамства – обращайся к Никите! – прикрикнула на нее Настя.

Она уже разочаровалась в Мише и вела себя так, словно Саша продала ей низкорослую дворнягу, выдав ее за чистокровного ротвейлера.

– Она права, – согласилась я. – Ты дуришь. Вряд ли ты встретишь мужика, в ком будет немного Никиты, немного Сергея и еще чуть-чуть Микки Рурка. Надо быть реалисткой.

Саша рассмеялась: это и правда было смешно – получить от меня такой совет.

Она официально рассталась с Никитой. Никакого быстрого секса. Никаких туров в Бескудниково.

И соблазнила Сергея.