Текст книги "Сердце вдребезги"

Глава 3

Вероника

Я ненавижу розовый в любом его проявлении. С тех самых пор, когда три зимы подряд мне приходилось ходить в одних и тех же розовых сапожках. Несколько раз я отдавала их в ремонт, бессчётное количество раз клеила суперклеем из «Пятерочки», а в последнюю зиму пришлось натягивать поверх теплых носков пластиковые пакеты, чтобы не промочить ноги.

Я до сих пор завидую счастливым семьям. Прохожу по улице, вижу ребенка, который с радостной улыбкой бежит к своим родителям, и ненавижу своих. Отца – за то, что покинул меня так рано, мать – за то, что не смогла сделать правильный выбор и окунула нас в эту грязь.

Я все еще покупаю в супермаркете несчетное количество сладостей, на которые подолгу смотрела, будучи школьницей, через витрины магазинов, и пытаюсь сделать счастливой ту маленькую девочку, которой я когда-то была.

Мы были богаты, очень богаты, насколько я могла судить в возрасте десяти лет.

До смерти отца.

Меня не посвящали во все подробности, да и в том возрасте я вряд ли разобралась бы в произошедшем, но по регулярным многолетним пьяным речам матери я поняла, что она не знала, как управлять компанией, и переписала все на своего любовника.

Мерзкий козел, именно так называла его мама, обвел ее вокруг пальца и оставил ни с чем. Несколько дорогих украшений, шубы, машина, которая каким-то чудом осталась записана на неё, – вот все имущество, с которым мы покинули трехэтажный дом у самого моря.

– Я подыскала тебе школу, это, конечно, не лицей, в котором ты училась до этого, но зато там есть секция художественной гимнастики и ты сможешь продолжать тренироваться, – не знаю, кого она пыталась успокоить в тот момент, меня или себя, но новые перемены я приняла с радостью.

Мой тренер Марина Сергеевна орала при любой совершенной мной ошибке и гоняла на каждой тренировке так, словно я могла обладать сверхспособностями.

Я была рада сменить обстановку и мечтала о том, как приду в новый класс и подружусь со всеми, но вышло совсем наоборот.

Постоянные проблемы с деньгами, частые запои матери, одежда, из которой я внезапно выросла, и отсутствие родительской любви заставляли меня плакать каждую ночь и просить папу, который присматривал за мной с небес, помочь пережить все это и подарить нам нормальную жизнь.

Я не ходила на Дни Рождения одноклассников, ни разу, хотя очень хотелось оказаться за праздничным столом и хотя бы на час забыть о том, что нас выселяют из небольшой квартирки в девятиэтажке из-за неуплаты аренды.

Мама продала машину, шубы, украшения и даже мои золотые серёжки, одалживала деньги у старых друзей, но из-за того, что совершенно не умела экономить, привыкла жить на широкую ногу и пыталась перед подругами сделать вид, что у неё по-прежнему все хорошо, они быстро заканчивались.

Через год мы оказались на улице в прямом смысле этого слова. Единственное, на что хватило денег, – двадцать квадратных метров в старом двухэтажном доме, где даже зимой не было горячей воды.

Я до сих пор люблю лето. В это время года ностальгия накрывает меня с головой, я иду на общественный пляж и подолгу смотрю на продавцов кукурузы, вспоминая, как сама каждое лето, натянув кепку пониже на лицо, чтобы меня никто не узнал, шла вдоль пляжа и горланила:

– Ку-ку-ру-за-а, горячая ку-ку-ру-за-а!

Летом можно было хорошенько заработать. Четыре дня в неделю я жарилась на солнце, бегая от одной стороны пляжа к другому, остальные три – продавала холодный квас у входа на рынок. За вырученные деньги я покупала школьные принадлежности и платила на год вперед за наше социальное жилье. К счастью, это была всего трехсотка в месяц за небольшую комнату с общим санузлом еще на семь семей, и до следующего лета я могла быть спокойна, что нас оттуда не выселят за неуплату.

Сейчас, вспоминая прошлое, мне так хочется обнять ту маленькую девочку, которая каждый раз по дороге из школы срывала объявления о работе со столбов и как бы невзначай оставляла их то тут, то там по комнате в надежде, что мать заинтересуется одним из них и решит взять себя в руки.

Но время шло и ничего не менялось. Мать часто пропадала по ночам, от нее разило спиртным, и всего за несколько лет из молодой ухоженной платиновой блондинки она превратилась в неопрятную грузную женщину с желтыми зубами.

Сейчас, столько лет спустя, я понимаю, что у нее была депрессия, апатия и, скорее всего, даже нервный срыв, который повел за собой психическое расстройство, но это не оправдание тому, что, убитая горем (то ли из-за смерти отца, то ли от потери статуса), она опустила руки, наплевав на наши с ней жизни.

Я понимаю ее как женщину, потерять все и стразу, быть преданной любимым – это нелегкое испытание, но я не понимаю ее как мать. Ради будущего своего ребенка я бы сделала все что угодно и уж точно не распевала бы песни по ночам на кухне в компании пьяных незнакомцев вместо того, чтобы попробовать найти работу и наладить свою жизнь. А еще лучше – задействовать все свои дружеские связи, чтобы вернуть то, что по праву принадлежит нашей семье.

Я до сих пор не понимаю, что творилось в ее голове, да теперь уже никогда и не узнаю, но на тот момент я изо всех сил вводила в заблуждение учителей, что я из обеспеченной семьи и дома у нас нет никаких проблем. Каждый раз, когда мою мать вызывали в школу, я врала, что она в отъезде, а я осталась с нашей домработницей, поэтому никто не сможет прийти. Узнай они, как я живу на самом деле, наверняка сообщили бы в службу опеки – и мне пришлось бы жить в детском доме.

Поэтому каждое утро я просила у пожилой соседки старенький утюг, выглаживала школьную форму с чужого плеча и молилась, чтобы Ритка – дочка бывшей маминой подруги – не вздумала растолстеть еще большое, потому что в таком случае на мне будет висеть вся ее одежда.

Я строила из себя недотрогу, старалась не заводить лишних дружеских связей, избегала одноклассников, игнорировала всех, делая вид, что на переменах повторяю домашнее задание, и изо всех сил пыталась учиться на "отлично", чтобы в будущем иметь возможность получить высшее образование.

Я хотела выбраться из того замкнутого круга, в котором оказалась, хотела жить как раньше, хотела покупать красивую одежду и иметь большой дом. Художественная гимнастика должна была помочь мне с этим, я прекрасно знала, что спортсмены всегда в приоритете, многие ВУЗы были бы рады заполучить чемпионку страны среди юниоров, и это придавало мне сил и уверенности.

Все шло по плану, кроме одного: новенький в нашем классе не давал мне покоя. Если к остальным своим одноклассникам я была безучастна, то стоило лишь взглянуть на коротышку, который, судя по данным школьного журнала, был аж на целый год старше меня, как меня вдруг распирало от злости и я обязательно должна была бросить какую-то шпильку в его адрес.

Рома Соловьев превратил мою школьную жизнь в поле боя. Наглый, самоуверенный выскочка, которому я… завидовала. Завидовала, потому что, несмотря на то, что он остался без родителей, ему не приходилось донашивать одежду за дочерью бывшей соседки, ему не приходилось каждый день возвращаться в холодную квартиру, которая располагалась на втором этаже барака, не приходилось спать по ночам под дырявой крышей и мечтать о прекрасном принце, который внезапно спасет от всего этого убожества.

Мы вели открытую войну и чем старше становились, тем изощренней были наши проделки. Мы дрались, издевались друг над другом, спорили, но на контрольной работе мне обязательно прилетал листик с правильными ответами моего варианта. Я прекрасно знала обладателя этого почерка, не раз тайком крала его тетради для контрольных работ и потирала руки в предвкушении, когда за их отсутствие он получит единицу, но ни разу не поблагодарила его за помощь, так же как и ни разу не извинилась за то, что подставляла его.

Однажды я не выдержала и после контрольной по химии выловила его у окна в коридоре.

– Зачем ты это делаешь? – этот вопрос не давал мне покоя второй год.

– Что?

– Помогаешь мне. – Беру его за руку, раскрываю ладонь и возвращаю шпаргалку.

Он усмехнулся уголками рта, взглянул на помятый листок, а потом нагло впился в меня взглядом, ответив:

– Тупым девочкам надо помогать.

После этого я больше ни разу не пользовалась его подсказками, хотела доказать, что сама справлюсь, что не такая уж я и глупая, как он думает, но раз за разом получала тройки, независимо от того, сколько времени проводила за учебниками.

В девятом классе моя продуманная до мелочей жизнь начала разваливаться. Летом Ритка вместе с семьей уехала жить в Германию, оставив меня без новых поставок одежды и обуви. Я резко вытянулась, и школьная форма стала мне мала.

Рома за лето тоже изменился. Вытянулся и возмужал. Новенький телефон, новый рюкзак, новый планшет, стильная одежда, да и сам он выглядел недурно, поэтому нет ничего странного, что девчонки начали липнуть к нему как банные листы.

И меня это злило. Хотелось поддевать его еще больше, хотелось обратить на себя внимание, а иногда я даже ловила себя на мысли, что думаю о том, как подойду к воркующим у стеночки голубкам и оттяну очередную девицу от него за косы.

Я всегда отшивала парней, которые крутились около меня, никто не был мне интересен, да и мне было не до свиданий. Вот только когда где-то на радаре появлялся Ромка, отчего-то всегда начинала флиртовать со старшеклассниками и хихикать как дурочка, искоса поглядывая на парня и пытаясь уловить его реакцию.

Сейчас я понимаю, что он мне нравился, безумно нравился, и то все была лишь ревность и желание обратить на себя внимание, а тогда Ника, которая была подростком и только-только начинала ловить на себе заинтересованные взгляды противоположного пола, даже подумать не могла ни о какой симпатии к этому идиоту. Тогда я принимала любовь за всепоглощающую ненависть и никак не могла разобраться в своих чувствах.

До Восьмого марта.

Когда Витек по секрету рассказал мне, что на Классном часе, на котором остались только мальчики, Нина Семеновна к Восьмому марту распределила всех попарно так, что Роме досталась я. От этой новости сердце в груди пропустило удар и от радости забилось еще сильней.

Я любила праздники в школе. На Новый год можно было получить целую коробку всяких сладостей, а на Восьмое марта какую-то девчачью безделушку от мальчиков.

Я с нетерпением ждала начала марта и то радовалась, то переживала за то, что Рома, как всегда, выкинет какую-то фигню либо вообще откажется дарить мне подарок. Но в тот день, когда он вошел с белой коробкой, обвязанной красным бантом, я едва смогла усидеть на месте и скрыть радостную улыбку от всех.

Я знала, что в нашем классе Вика и Жанна были безумно влюблены в Рому, и в душе праздновала победу над ними, замечая, с какой завистью и интересом они смотрят на подарок в моих руках.

Но Рома был бы не Рома, если бы не учудил чего-нибудь. Мне понадобилась вся моя многолетняя выдержка, всё моё актерское мастерство, чтобы не заплакать и не показать, как мне больно и обидно от его поступка.

В спешке всунула коробку вместе с лягушкой в ранец и не могла дождаться окончания уроков, чтобы сбежать и дать волю слезам.

Я смотрела на счастливые лица одноклассниц и старалась не показать ни одной эмоции. «Я ледышка, бесчувственная ледышка», – повторяла про себя, словно мантру, и, как только прозвенел звонок, сорвалась с места и убежала в парк.

Тот день я помню ярче всех, впервые за долгое время мы с Ромой не пытались убить друг друга, а молча сидели в кофейне и поедали сладости, от одного вида которых слюнки текли.

Я тайком посматривала на него, любуясь модной стрижкой и большими, слегка раскосыми лисьими глазами. Он медленно пил чай, а мне вдруг в голову пришла дикая мысль: понравилось бы мне целоваться с ним или нет?

Женя из десятого класса как-то попытался меня поцеловать, но я успела оттолкнуть его и спаслась бегством. А вот Рома… Рома был мне приятен, несмотря на то, как я ненавидела его. У него были на удивление пухлые губы, словно у девчонки, а еще длинные музыкальные пальцы.

Я быстро отвернулась от него, вернув все свое внимание сладостям, и отругала себя за дурацкие мысли.

Это было странно – вот так сидеть с ним за одним столиком, еще и не в школе, и вместо того, чтобы попытаться уколоть его очередной шпилькой, обмениваться короткими, ничего не значащими фразами и наслаждаться вкусными тортиками.

От внезапной щедрости парня и от своей жадности я так наелась сладкого, что всю ночь меня мучили боли в животе. Пялилась в потолок, кривясь от очередного спазма, но счастливо улыбалась, сжимая в руках прекрасную подвеску на тоненькой цепочке, пытаясь придумать, где бы ее спрятать, чтобы мать не смогла найти и заложить в ломбарде.

И, возможно, после этого дня все могло поменяться, мы могли бы попробовать стать друзьями, но я не смогла удержаться и подкинула ему чертову лягушку, поэтому наше противостояние продолжилось, только теперь я смотрела на него совершенно по-другому. Подолгу пялилась, когда никто не видел, и грустила, когда он внезапно болел и не приходил в школу.

Идея уйти после девятого класса была отличным решением всех моих проблем, особенно учитывая тот факт, что директор настаивал на встрече с моей мамой. В колледже более лояльно относились к пропускам, и самое главное – там было общежитие!

Перспектива съехать из того гадюшника, в котором я жила, и не видеть пьяное лицо матери манила все больше и больше, и в конце концов я забрала документы из школы и очутилась на пороге колледжа.

Конкурс в тот год был небольшой, а мои достижения в спорте впечатляли, поэтому меня с радостью приняли на бюджет. И с тех пор моя жизнь круто перевернулась. В лучшую сторону.

У меня была небольшая стипендия, уютная комната, которую я делила еще с двумя девочками, и возможность подрабатывать уборщицей в салоне красоты в двух кварталах от общежития.

Единственное, что не давало покоя, – парень с последней парты, который остался где-то там, в школе, и который украл мое сердце. Без него жизнь была скучной и бесцветной, и в конце осени я не выдержала – вместо занятий села в троллейбус и вышла прямо перед зданием школы.

Спряталась за деревом так, чтобы хорошо было видно ворота, и долго пялилась в сторону двора, сгорая от нетерпения увидеть знакомое лицо. Он появился на большой перемене. За ручку с какой-то незнакомой девочкой. Они улыбались друг другу, а у меня в груди так больно кольнуло, что захотелось оказаться в своей комнате под одеялом и расплакаться.

Я не могла отвести взгляд от парочки. Казалось, за те полгода, что я не видела Рому, он изменился еще больше. Снова другая прическа, в этот раз короткий ёжик, снова новая одежда, которую в прошлом году на нем не видела, и синяк под глазом, который было видно даже на таком расстоянии.

Я перевела взгляд на незнакомку, замечая ее изящную шубку, кожаные перчатки и красивые сапожки на каблучке. Опустила взгляд на свои розовые сапоги, все те же, которые уже третий год со мной, развернулась и быстрым шагом двинулась в сторону остановки, обещая себе, что больше никогда в жизни не приближусь к этому месту и не вспомню о черноволосом парне по имени Рома.

И через какое-то время мне таки удалось выбросить его из головы. Его образ полностью растворился в моей памяти, а на смену любовным подростковым страданиям пришли другие проблемы. Взрослые проблемы.

И, возможно, я никогда в жизни так и не вспомнила бы о Роме, если бы не одна-единственная фраза, всколыхнувшая так много в моих воспоминаниях:

– Ромашка? – только он называл меня так, зная, как меня бесит это прозвище.

Я всматривалась в черты незнакомца, который стоял передо мной, пытаясь найти хоть что-то общее с тем пятнадцатилетним парнем, каким я видела его в последний раз, и водоворот эмоций поглотил меня.

Злость, ненависть, симпатия, радость, непонимание и стыд… Стыд за то, в каком месте и при каких обстоятельствах мы встретились. И я надеялась, что это была последняя наша встреча, потому что не понимала, как посмотреть ему в глаза в следующий раз. Ледяная королева, звезда школы, чемпионка страны по художественной гимнастике теперь всего лишь официантка в стриптиз-клубе, которая ко всему прочему иногда танцует у шеста.

Глава 4

Рома

– Соловьев! – Я обернулся на голос и увидел Жеку, который курил у ворот академии. – Где пропадал?

– Лечился, – хмыкнул, дотрагиваясь до носа, который все еще слегка побаливал, и в очередной раз за эту неделю вспомнил о Ромашкиной. – А что, было что-то важное?

– Разве что новенькие. Трое пришли после колледжа, и одна с заочки перевелась, но ты опоздал, все девчонки уже забиты. И мне самая сладкая досталась.

– Не сомневаюсь. – Посматриваю на телефон в надежде обнаружить заветное сообщение, но Тоха не спешит порадовать меня отремонтированным байком.

– Три минуты до звонка, и первой парой у нас Антоновна. – Он тушит окурок и бросает его в урну, а я разочарованно стону, потому что только живодеры могли поставить Антонину Антоновну в понедельник первой парой.

Мы быстрым шагом направляемся в корпус для правоведов, и Женя, как всегда, трещит без умолку, рассказывая о девочках, о соревнованиях и еще о какой-то фигне, но в этот раз я слушаю его вполуха, мои мысли все еще летают вокруг блондинки из стриптиз-клуба.

Вчера я даже решился вернуться туда, чтобы убедиться, что она мне не померещилась, но на полпути развернул тачку и поехал домой.

Ника всего лишь призрак прошлого, теперь мы чужие люди и у каждого из нас своя жизнь, мне должно быть наплевать на причины, которые заставили ее пойти на работу в такое место, но забыть о ней в этот раз было гораздо сложнее, чем пять лет назад.

Я открываю дверь в аудиторию, радуясь, что Антоновной все ещё нет, она терпеть не может опоздавших, делаю несколько шагов в сторону ряда у окна и замираю, не веря своим глазам.

Я словно попадаю в прошлое, даже моргаю несколько раз, чтобы убедиться, что это не сон.

Ромашкина сидит на первой парте и пялится на меня своими огромными удивлёнными глазами. Может ли быть столько совпадений за такой короткий срок?

Кажется, она тоже совершенно не ожидала встретить меня здесь. Нет, это точно чей-то глупый розыгрыш! Или сон!

Я пробегаюсь взглядом по девушке: приталенное чёрное платье в горошек, волосы, собранные в хвост, татуировка на плече, декольте, из которого виднеются полные упругие груди. Опускаю взгляд ниже на ее стройные ноги и чувствую, как сердце начинает колотить, словно сумасшедшее.

Вероника похожа на куклу. Изящная, идеальная, соблазнительная – и какого-то черта находится в одной аудитории со мной. Кажется, я забываю, как дышать, и несколько минут как идиот стою посреди аудитории, пытаясь осознать происходящее и взять себя в руки.

– Привет, Ник, у тебя же не занято? – Женя подходит к девушке, закрывая мне на неё обзор, и я непроизвольно сжимаю кулаки, не понимая, что именно меня так злит.

Прохожу мимо парочки, делая вид, что не знаком с девушкой, и замечаю, как напряглась Вероника при моем приближении. Словно я маньяк какой-то и в любое время могу воткнуть ей в спину нож. Хотя да, могу, слишком уж много я знаю о ней и слишком многое нас связывало в прошлом.

Занимаю последнюю парту и еле сдерживаю улыбку. Дежавю какое-то, честное слово.

Все как раньше, только с разницей в пять лет.

Преподаватель диктует лекцию, объясняет что-то монотонным голосом, а я пялюсь на затылок Ромашки, и от вида ее открытой шеи, соблазнительного изгиба тела и того, как время от времени она грызёт колпачок ручки, поворачиваясь ко мне боком, в штанах моментально становится тесно.

Женя наклоняется к девушке совсем близко и шепчет что-то на ухо, а у меня просыпается желание встать и оттянуть его от нее. Схватить Ромашкину за руку и утащить подальше от всех этих взглядов, направленных в ее сторону.

Знает ли она, в какую красотку превратилась и как действует на мужчин?

Внезапно ко мне пришла мысль, что у неё может быть парень, и от этого предположения голову напрочь сорвало. Представил, как какой-то незнакомец сжимает руками ее талию, обнимает и целует в пухлые соблазнительные губы, и отчего-то разозлился. Это я ещё даже не представлял, как он задирает подол ее платья и пробирается пальцами под трусики.

Отрываю кусок листа из тетради и черкаю несколько слов, прямо как в былые добрые времена.

– Карин, передай Ромашкиной, пожалуйста, – дергаю за косу девушку, сидящую передо мной, и не свожу взгляда со спины Вероники, боясь пропустить ее реакцию на мое послание.