Текст книги "Дело «пестрых»"

– Вы хорошо это помните? – переспросил Костя, чувствуя, как забилось у него сердце, но стараясь придать голосу самый равнодушный тон, чтобы Вера могла спокойно, не торопясь, припомнить все детали.

– Конечно. В машине сидел шофер. Я его хорошо разглядела – молодой, белобрысый и с таким, знаете, птичьим лицом. Он был в кожаной куртке с «молнией». А рядом сидела девушка.

– Девушка? – не выдержал Костя. – Блондинка?

– Да, блондинка.

– А лицо ее разглядели?

– Нет, – огорченно ответила Вера. – Хоть и довольно долго смотрела. Этот шофер был похож на одного парня с нашего завода. Вот я и думала: он это или нет. Потом я отошла от окна, а через несколько минут из магазина пришла мама, и мы сели завтракать. Когда я снова выглянула в окно, машина все еще стояла. А потом из парадного, того самого, – с ударением, нахмурив брови, повторила Вера, – вышел какой-то мужчина, и машина уехала. Вот, пожалуй, и все, – Вера взглянула на Костю. – Скажите, вам это хоть чем-нибудь поможет, да?

И Костя не нашел в себе сил хитрить – таким правдивым был ее взгляд, столько было в нем дружеского участия и доверия.

– Да, вы нам очень помогли, – честно признался Костя и добавил: – Я вас задержу еще немного, чтобы записать ваш рассказ.

Вера кивнула головой. Несколько минут царило молчание. Костя быстро писал. Неожиданно он остановился, что-то обдумывая, потом поднял голову.

– Скажите, Вера. Значит, ваша мама пришла домой как раз в то время, когда стояла эта машина? Она должна была ее видеть. Правда?

– Да, пожалуй, – согласилась Вера.

– Мне хотелось бы с ней поговорить. Это можно?

– Конечно, она у знакомой, в соседней квартире. Я сейчас ее позову, – поспешно сказала Вера, вскочив со стула.

– Только давайте условимся, – предупредил Костя, – вы ни слова не скажете ей о цели моего прихода. Ладно?

– Хорошо, хорошо. Я сейчас.

Вера убежала.

Через пять минут перед Костей сидела пожилая, худенькая женщина с утомленным лицом и беспокойно теребила концы накинутого на плечи платка.

Костя постарался как можно спокойнее и мягче задать свой вопрос. Но получилось преувеличенно осторожно и даже боязливо. Женщина вдруг улыбнулась, и от этого все лицо ее озарилось каким-то добрым и мягким светом.

– Что это вы со мной как с тяжело больной говорите? Так выгляжу небось? Что поделаешь, сынок, – горе у меня. Из-за него я, можно сказать, и с автомобилем этим черным познакомилась. Даже рассказывать совестно, ей-богу. Верочке тогда и то не рассказала… А тебе, кажись, для дела надо. Так уж скажу.

Костя видел, как у Веры заблестели на глазах слезы, и сам почувствовал острую жалость к этим таким душевно сильным и хорошим людям.

– Иду я, значит, домой из магазина. И вдруг вижу, стоит этот самый автомобиль-то. Никогда к нам в дом такой не приезжал. И тут что-то мне вроде в голову ударило и глупая такая мысль пришла. «Что, – думаю, – а вдруг это мой Митя вернулся?» Я к шоферу-то подбежала и не своим голосом спрашиваю: «Чья машина? Кто приехал?» А шофер зло так глянул на меня, губы скривил и вроде отрезал: «Не вам подано. Идите себе». Ну, я опомнилась и отошла, как оплеванная. Вот тебе и все. Что ж, неужто пригодится вам это?

– Очень, Клавдия Ивановна, – с горячей признательностью ответил Костя, чувствуя, каким нелегким был для нее этот рассказ. – А скажите, вы запомнили этого шофера?

– В лицо-то? Еще как, грубияна такого.

– Ну, а номер машины, наверно, не заметили? – на всякий случай спросил Костя.

– Представь себе – заметила, – усмехнулась Клавдия Ивановна. – И как посмотрела, сама не знаю. Но вот припомнить его – уволь, не могу. Только две цифирки в голове почему-то засели, две восьмерочки, рядышком.

Костя еле успевал записывать, буквы весело плясали по бумаге, и в голове волнами прокатывался какой-то радостный туман. Удача! И откуда только свалилась она на него?

В тот же вечер Гаранин был вызван к Сандлеру и вслед за Коршуновым докладывал о событиях прошедшего дня.

Когда Гаранин упомянул о блондинке, находившейся в машине, Сергей обрадованно воскликнул:

– Вот видите! Это же была Амосова!

Сандлер сердито поднял ладонь.

После Гаранина доложил о своей работе Лобанов, который изучал круг знакомых Любы Амосовой.

– Больше всего она дружила с Борисом Голиковым, они часто переписывались, в общем, надо думать, влюблены были. Установлены еще четыре парня и шесть-семь девушек, с которыми она дружила, все студенты. Пока подозрительны двое – Виктор Спирин и Вячеслав Горелов. Но никаких улик против них еще нет. Сбор материала продолжаю.

«Эх, Саша, – насмешливо подумал про себя Сергей, – и хочется, как всегда, похвастать, да нечем. Просто жалко смотреть на тебя».

У Лобанова, коренастого, рыжеватого парня с веснушчатым вздернутым носом и почти неприметными бровями, лицо действительно было недовольное и чуть обиженное. Всем своим видом он как бы говорил: «Дали такой тухлый участок и еще результатов ждете».

Когда Лобанов кончил, Сандлер поглядел на Зотова и спросил:

– Твое мнение, Иван Васильевич?

– Думаю, вокруг Амосовой замкнулось кольцо косвенных улик. Оставлять ее на свободе, пожалуй, опасно.

– А не спешишь? – прищурился Сандлер и скосил глаза на Сергея.

– Но, товарищ полковник, завралась она! – снова не выдержал Сергей. – И честное слово, неспроста!

– Не спешу, Георгий Владимирович, – ответил Зотов. – Но и по другим версиям работу не прекратим, даже усилим.

Сандлер покачал головой.

– Лживость – этого еще для преступления мало. Алчность, зависть – всего этого мало, чтобы пойти на такое преступление. Здесь еще нужна активная, злобная воля. А этого я в ней пока не почувствовал. На арест сейчас не согласен – рано. Сначала дайте хоть одну прямую улику, добейтесь от нее новых данных. И потом – во что бы то ни стало найдите мне ту машину. И вы, Лобанов, усильте вашу работу, она меня очень интересует. Все. Совещание окончено, товарищи.

Все встали. Сергей подошел к Сандлеру.

– А все-таки мы докажем, товарищ полковник, что не ошиблись, – убежденно и весело сказал он. – Будут и прямые улики.

В ответ Сандлер добродушно усмехнулся.

– У вас, Коршунов, хорошее чутье на неправду. Но надо выработать в себе еще чутье на преступление. Это разные вещи. А насчет Амосовой – что ж, теперь первая же прямая улика решит се судьбу.

– Но ведь и Зотов согласен со мной, – попробовал возразить Сергей.

– Ну, Зотов, – снова, но уже с оттенком гордости усмехнулся Сандлер. – Он всего лишь очень осторожен. Вам много надо учиться, чтобы стать похожим на Зотова. Между прочим, обратите внимание, какая у него выдержка. А у вас ее маловато.

Однако никаких данных Амосова не сообщила, как ни бился с ней Сергей на допросах, чуть не каждую минуту уличая ее во лжи. Допрашивал ее и Зотов. Валентина плакала, сознавалась или упрямилась, потом выдумывала новую ложь, и Сергей только тратил время, чтобы убедиться в этом. Он нервничал, требовал признания, но Амосова обливалась слезами и… снова лгала.

Утром, на третий день после совещания у Сандлера, Гаранин, как всегда, спросил Сергея:

– Есть что-нибудь новое?

Сергей раздраженно ответил:

– Как всегда, врет – и только. Знаешь, я ее готов иногда задушить.

– Ну-ну, – скупо улыбнулся Костя, – полечи свои нервы. И я тебе сейчас помогу это сделать. Слушай внимательно, – уже серьезно продолжал он, усевшись на край стола и угощая друга сигаретой. – Зотов приказал, чтобы ты помогал мне. Дело вот какое. Мы вместе с сотрудниками из отдела регистрации автомашин отобрали все машины, в номере которых есть две восьмерки, потом из них выбрали только легковые, больших размеров и черного цвета. Таких выявлено около двухсот. Среди них надо установить ту, которая была на преступлении. Ясно?

– Ну и работка, – присвистнул Сергей.

– Да, не простая, – согласился Костя. – Для этого создана целая группа, ты в ее составе. Старшим назначен я. Задание получишь сейчас же.

– А Амосова?

– Дай ей собраться с мыслями, – иронически заметил Костя. – Тогда эта девчонка придумает еще что-нибудь новенькое.

У Сергея наступили хлопотливые дни. Два десятка фамилий шоферов потянули за собой свыше сотни других. С утра до вечера шли к Сергею люди. К концу дня у него немела рука от записей, голова гудела от бесконечных разговоров и все новых и новых сведений.

Постепенно, один за другим, два десятка шоферов с их жизнью, связями, характерами и вкусами прошли перед Сергеем. К каждому из них нужен был особый подход, это были очень разные люди: молодые и старые, прямые и плутоватые, вежливые и раздражительные, были среди них люди замкнутые и общительные, серьезные и легкомысленные, были передовики производства и середнячки, члены партии и беспартийные.

И все это были честные люди. То особое чутье на неправду, которое угадал в нем Сандлер, помогло Сергею быстро и безошибочно разобраться в этой пестрой веренице людей. Работа оборвалась неожиданно.

Среди дня Костю и Сергея вызвал к себе Зотов. У него в кабинете они застали и Лобанова.

– Серьезное дело, товарищи, – объявил им Зотов, озабоченно потирая бритую голову. – Скажите, Гаранин, вами проверен шофер Зайчиков?

– Нет еще, Иван Васильевич. Вам переданы только его анкетные данные.

– Так, – как будто удовлетворенно констатировал Зотов. – И это, оказывается, немало. Ну-с, а вы, – он тяжело повернулся к Лобанову, – вы проверили знакомого Любы Амосовой, некоего Горелова?

– Проверил, – ответил Лобанов. – Связи плохие, выпивает, водятся лишние деньги. Но он вроде как бы ухаживал за Любой, влюблен был.

– Долго ухаживал?

– Познакомился за месяц до убийства. Бывал дома. Как, впрочем, и другие знакомые.

– Так вот, – веско сказал Зотов. – Просматривал я ваши материалы. Интересная деталь. Зайчиков и Горелов живут в одном доме, может быть, и знакомы. Понимаете, чем пахнет? С одной стороны, Зайчиков – это машина, с другой – Горелов, – это подвод. Немедленно займитесь этой версией. Вы втроем образуете новую группу. Старшим назначаю Гаранина.

– Надо установить их связь с Валентиной Амосовой, – предложил Сергей.

– Нет, – резко возразил Зотов. – Терпение, Коршунов. Забудьте на время об Амосовой. Прежде всего надо установить их связь между собой. Потом – что они делали в ту пятницу. Это трудно, прошло уже дней десять, но это необходимо.

Через полчаса Гаранин и Коршунов поехали по указанному адресу. С особым заданием уехал Лобанов.

Узенький и кривой переулок в Замоскворечье – точно чудом сохранившийся осколок прошлого века: одноэтажные и двухэтажные деревянные домишки с палисадничками, мезонинами и галерейками, скамейки у ворот и булыжная мостовая. Только антенны телевизоров да стоявшие у тротуара две-три машины нарушали это впечатление.

Сергей и Костя шли рядом, разморенные жарой, и лениво переговаривались.

– Дом четырнадцать, – сказал Костя, – еще четыре дома.

Друзья повернули за угол и внезапно остановились, переглянувшись. Впереди, через два дома от них, около тротуара стояла большая черная машина. Хорошо был виден номер: «МГ-14-88». Около дома на скамейке сидел парень лет двадцати в красной майке и не спеша наигрывал что-то на гармони, то и дело пригибаясь к ней ухом.

– Что ж, начнем, – тихо проговорил Костя.

Они приблизились к парню и, поздоровавшись, сели рядом на скамейку.

– Ну и машинка! – восхищенным тоном произнес Костя. – Это какое же начальство у вас здесь живет?

– Начальство, – презрительно протянул парень. – Тоже мне. Это, видишь, Колька Зайчиков, шофер, домой прикатил.

– Обедать?

– Кто его знает. Он и так раз пять в день при-ехать может. Начальство, видишь, на заседании сидит, а Колька катается себе. Вчера вон мать на рынок возил. Представляете? Картинка.

– И приятелей, наверно, катает? – вступил в разговор Сергей.

– А как же. И девчонок тоже.

– А ты катался?

– Раньше катался. А теперь нет. Мы с Колькой, считай, уже дней десять как не разговариваем. Да мне плевать. Завтра в деревню, видишь, еду, в отпуск. Вот, – указал он на гармонь, – программу готовлю.

– Отчего же вы с Колькой поссорились? – равнодушно спросил Костя.

– Да как же, – сердито ответил парень. – Обещал в тот день прокатить с утра. Мне аккурат во вторую смену выходить пришлось. Мастер один заболел. Ну, а мне вроде доверяют. Так вот жду я Кольку. Даже костюм выходной надел. И еще того хуже, девушку знакомую пригласил. Наконец смотрим – подкатывает. Вдруг, откуда ни возьмись, дружок его, Славка Горелов, выбежал, чтой-то пошептались и вдвоем, видишь, укатили.

– Что ж это он так? – удивился Сергей.

– Смеялся еще потом. Говорил, дело важное было, подзаработал на чем-то. И верно. На другой день они со Славкой здорово гуляли. Известно – шпана, хоть и студент Славка-то.

– А в какой же это день поездка твоя не удалась, можешь вспомнить? – спросил Костя.

– Очень даже могу. В прошлую пятницу. А вам, собственно, зачем это? – насторожился парень.

– Ну, друг, с тобой, видно, хитрить не надо. Человек ты серьезный. На, гляди, – и Костя протянул ему свое удостоверение.

Парень присвистнул от удивления.

– Достукались, значит?

– Вроде да.

– Поделом. Гниды, а не люди.

Петр Гвоздев, несмотря на простоватый вид, оказался человеком толковым, наблюдательным и деятельным. Он не только сам дал весьма точные и подробные показания, но и превратил свою комнату в некую оперативную штаб-квартиру, куда вызывались по его же совету другие очевидцы и свидетели. Вызывал их сам Гвоздев, очень искусно и незаметно для окружающих. Он же начинал разговор одним и тем же, невинным на первый взгляд, вопросом:

– Ты помнишь ту пятницу, когда я на Колькиной машине кататься собрался?

– А то как же, – ухмыльнулся в пегую бородку сосед по квартире, – такого форса навел на себя и вдруг – конфуз на весь двор. А поделом, – назидательно прибавил он, – не води компании с этими обормотами. Что Колька, что Славка. А ты токарь большой руки, талант, грамота у тебя, опять же портрет снимали.

Гвоздев покраснел и с независимым видом полез за папиросой.

– А почему вы думаете, что этот случай был именно в ту пятницу, седьмого? – спросил Костя.

– Ну, почему, почему… – смутился старик.

– Да ты ведь, Прокофий Кириллович, в тот день за пенсией ходил, – вмешался Гвоздев. – Неужель забыл?

– Так и есть, – обрадовался Прокофий Кириллович.

Видно было, что полученное оскорбление Гвоздев переживал бурно и широко: весь двор знал об этом, и все симпатии были на стороне Гвоздева.

Под вечер Гаранин и Коршунов возвращались в самом приподнятом настроении.

– Вот парень попался – золото! – восхищенно говорил Сергей. – Но подготовку к концерту мы ему все-таки сорвали.

– За него не беспокойся. Такой лицом в грязь не ударит, – усмехнулся Костя.

Придя в управление, они застали в своей комнате Лобанова. Он сидел за столом Сергея, откинувшись на спинку кресла и жмурясь под лучами заходящего, нежаркого солнца.

– Смотрите, пожалуйста, – заметил Сергей, – как сытый кот на крылечке.

– Хватит шуток, – посерьезнел Гаранин. – Докладывай, Лобанов.

– Сейчас доложим, – не спеша отозвался тот. – Я вас уже часа два поджидаю. Все, Костя, сделано в лучшем виде. Карточку Зайчикова я достал, у нас ее тут же пересняли, увеличили. Я тем временем съездил за Клавдией Ивановной и Верой. Между прочим, очень симпатичная девушка и о тебе спрашивала.

– Это к делу не относится, – оборвал его Костя. – Не тяни, Сашка.

– Короче говоря, – радостно выпалил Лобанов, – и мамаша и дочка, каждая в отдельности, среди предъявленных им фотографий без колебаний опознали Зайчикова.

Все трое переглянулись.

На следующее утро по приходе в гараж был арестован Зайчиков. Это оказался тщедушный белобрысый парень в розовой перепачканной рубашке с закатанными рукавами и отстегнутым воротничком.

Допрос вел сам Зотов в присутствии Гаранина и Коршунова.

Зайчиков говорил плаксивым, обиженным тоном и вначале пытался все отрицать. Но припертый показаниями очевидцев и свидетелей, запинаясь, он признался, что действительно в тот день отвез своего приятеля Горелова по указанному адресу, получив за это четыреста рублей.

– Что было дальше? – жестко спросил Зотов.

– Дальше он зашел в подъезд и возвратился через полчаса с вещами. А мы в машине сидели.

– Кто мы?

– Да я с девушкой, Славкиной знакомой, он ее прокатить хотел.

– Вы ее знаете?

– Нет, в первый раз видел. Верой или Варей, а может, Валей звать, не помню. Она подсела в машину по дороге.

– В каком месте? Только точно.

– Мы заехали за ней в кафе «Ласточка» около Курского вокзала.

– Ого! Зачем же вы такой крюк дали?

– Я почем знаю? Горелов велел.

– Так. Кого еще встретили там, с кем говорили?

– С официанткой говорили, с кем еще?

– Вам лучше знать.

– Я ни с кем больше не говорил, а за Гореловым не следил.

Зотов внимательно посмотрел на сидевшего перед ним парня, минуту помолчал, перекладывая на столе карандаши, потом задумчиво произнес:

– Ясно. Боитесь договаривать. Может, и о кафе зря сболтнули? И об официантке?

Зайчиков молчал.

– Да, боитесь, – тем же тоном продолжал Зотов. – А мне-то казалось, что человек вы в этом деле случайный.

– Я не боюсь, – сумрачно проговорил Зайчиков. – А звонить зря тоже не хочу. За мной больше вины нет.

– Мы тоже зря ничего не делаем, – ответил Зотов. – Вы замешаны в серьезном деле. Думаете, простая спекуляция, вещички с места на место перевозили? Нет, парень. Здесь убийство произошло.

Зайчиков побледнел, потом судорожно дернул подбородком, проглотив набежавшую слюну.

– Быть этого не может, – прошептал он одеревеневшими губами. – На пушку берете.

– Положим, на меня это непохоже, – спокойно возразил Зотов.

Зайчиков бессильно охватил голову руками, худые плечи его нервно вздрагивали. Так сидел он несколько мгновений, потом поднял голову и внезапно охрипшим голосом произнес:

– Валяйте спрашивайте. Пропал я теперь через Славку. Не думал, что он на такое пойдет, а то бы… Да что теперь говорить!

– Смотри, пожалуйста, ведь не ошибся, – сказал Зотов, как бы сам удивляясь своей проницательности. – Ну-с, так кого встретили в кафе?

– Горелов за один столик подсаживался к старику какому-то. Он потом сказал, что учителя своего встретил. Только факт, что соврал.

– Почему думаете, что соврал?

– Учитель… – с горькой усмешкой протянул Зайчиков. – Какого же это учителя папашей называют? А Горелов его так называл, своими ушами слышал. Но о чем говорили – не знаю. Только…

– Что только?

– Только старикан этот, видать, Славке что-то наказывал и водкой поил. Сначала они вроде спорили, ну, а потом договорились.

– Какой из себя этот старик?

– Да такой невидный, встречу – не узнаю. Ну, высокий, хлипкий, в кепочке.

– Вы правду говорите, Зайчиков? Не вздумайте только нас запутать.

– Вас запутаешь. Сам небось знаю – в МУР попал. Наслышан.

– То-то же. А мы проверим. Ну, хотя бы у официантки. Как ее зовут, какая она из себя?

– Горелов ее Зоей называл. Блондинка. Худая такая, невысокая, красивая.

– Так. Значит, знакомая его. А теперь скажите, куда отвезли награбленные вещи?

Зайчиков наморщил лоб и через минуту назвал улицу и номер дома.

– А квартира какая?

– Никакая. К воротам подъехали. Горелов туда сам все вещи занес. Быстро вернулся. Видать, передал кому-то.

– А все вещи унес?

– Один саквояж оставил. Сначала и его хотел нести, а потом подумал, глазами на ворота зыркнул и припрятал. Все. – Зайчиков тяжело вздохнул. – Больше я, ей-богу, ничего не знаю.

– Хорошо, – согласился Зотов. – А теперь расскажите о себе.

Допрос продолжался.

Вечером того же дня был арестован Горелов, высокий, плечистый парень с наглыми глазами и модной длинноволосой прической.

– Вам что, материал для фельетона нужен? – нахально улыбаясь, спросил он у Зотова. – Так поищите его в коктейль-холле на улице Горького, а не хватайте честных людей, да еще студентов.

– Сейчас разберемся, – спокойно ответил Зотов, просматривая бумаги.

– И разбираться тут нечего! – крикнул Горелов, сверкнув глазами. – Материала не получите.

– Вы обвиняетесь, – поднял голову Зотов, – в убийстве Любы Амосовой.

– Я такой не знаю, – вызывающе ответил Горелов. – Прекратите издеваться над человеком.

– Не знаете? – переспросил Зотов. – Вам нужны очные ставки или достаточно будет почитать допросы свидетелей?

Зотов назвал несколько фамилий.

Горелов беспокойно заерзал на стуле, потом неожиданно схватился за голову.

– Боже, что я говорю! Люба? До меня сразу и не дошло, так далек я был от этой мысли. Моя Люба убита? Этого не может быть. Я так люблю ее. Отпустите меня! – закричал он, вскакивая со стула. – Я сам найду убийц!

– Прекратите комедию, Горелов, – властно сказал Зотов, хлопнув тяжелой ладонью по столу. – Будете отвечать на вопросы?

– Не буду! – завизжал Горелов, растирая по лицу слезы. – О, я отомщу!.. Я докажу!..

Зотов повернулся к Сергею.

– Вызовите конвой. Разговор с ним продолжим завтра. К тому времени одумается.

Но Горелов одумался только на третий день.

– Ничего не поделаешь – погорел, – со знакомой уже Сергею наглой улыбкой сказал он Зотову. – Валяйте пишите. Только сначала скажите, кто меня заложил? – и яростно скрипнул зубами. – Убью падлу.

Зотов в ответ усмехнулся и сурово сказал:

– Вас разоблачило много людей, Горелов. Честных людей. Теперь отвечайте на вопросы. За что судились в тысяча девятьсот сорок четвертом году?

– Докопались? – злобно процедил сквозь зубы Горелов и с деланой небрежностью добавил: – За карманку.

– Так. А теперь, значит, на убийство пошли? Назовите сообщников.

– Один дело сделал, один и пойду, – угрюмо ответил Горелов.

– Нет. Вы не могли сами решиться. Это вам не карманная кража. Зайчиков говорит, что вы были сильно пьяны. Верно это?

– Да!

– Вас кто-то напоил, Горелов. Вас кто-то толкнул на это убийство.

Горелов молчал.

– Вспомните, – продолжал Зотов. – Когда вы садились в машину Зайчикова, вы знали, что Люба Амосова дома?

– Я думал, что квартира пустая.

– Значит, вы затеяли кражу, а не убийство?

– Выходит, что так.

– Значит, решение убить Амосову, если она окажется дома, вы приняли позже?

Горелов молчал.

– Вы боялись уйти из квартиры с пустыми руками. Вы очень боялись, Горелов. Верно я говорю?

Горелов тревожно посмотрел на Зотова и, чуть побледнев, спросил:

– Вы куда клоните?

– Отвечайте на вопрос.

– Не буду отвечать. Не заставите.

– Как хотите. Но, по-моему, это в ваших интересах. Вы ведь поняли, куда я клоню.

Горелов не ответил.

– Ладно, – продолжал Зотов. – Теперь скажите, где и как познакомились с Любой Амосовой?

– На вечере. Сосед познакомил. Петька Гвоздев. Он с ее отцом на одном заводе работает. В их клубе заводском вечер был.

– Так. А кто принял у вас вещи?

– Барыга один залетный. Случайно познакомился с ним на вокзале.

– Скупщик краденого? Случайно? Так, так, – иронически проговорил Зотов. – А у нас есть сведения другого рода.

– Плевал я на ваши сведения, – самоуверенно ответил Горелов. – Я правду говорю.

– Допустим, – невозмутимо продолжал Зотов. – Скажите еще вот что. С вами в машине была девушка. Кто она? Где с вами встретилась? Зачем?

– Она не имеет отношения к делу, – поспешно возразил Горелов. – Она ехала кататься.

– Допустим. Но все-таки где вы с ней встретились?

– На улице. Могу показать место, – не задумываясь, ответил Горелов.

– Это точно?

– Будете приставать, так могу придумать что-нибудь позамысловатей.

– Нет, зачем же, – усмехнулся Зотов. – Придумывать не надо. Мне ваш ответ и так нравится.

Горелов метнул на него тревожный взгляд. Зотов невозмутимо курил и, казалось, ничего не заметил. Потом спокойно произнес:

– Вам привет от Папаши.

– Какого Папаши? – грубо переспросил Горелов. На его лице проступили красные пятна. – Какого Папаши? – крикнул он, подавшись вперед. – Я никого не знаю! Слышите?

– А вот он вас знает, – все так же спокойно заметил Зотов. – Знает даже, что вы обманули его, не все вещи отдали.

– Я его не обманывал!.. Не обманывал!.. Продать меня хотят!.. Да?!

Горелов затравленно озирался по сторонам, руки его дрожали.

– Ну вот. Значит, вам известен этот человек, – сурово произнес Зотов. – Будете давать показания?

– Нет! – закричал Горелов, закрывая руками глаза. – Я его не видел!.. Я его не знаю!.. Прочь!.. А-а!! – вдруг по-звериному завыл он.

Сергея всего передернуло от отвращения и гнева. «Откуда только берутся у нас такие?» – с ожесточением подумал он. И, как бы отвечая на его вопрос, Зотов сказал:

– Успокойтесь, Горелов. Слышите? Сейчас же прекратите истерику. Поговорим о другом. Итак, первый раз вы судились в сорок четвертом году, за карманную кражу. В то время вы учились в седьмом классе, так? Отец был на фронте с первых дней войны. Мать сошлась с другим, уехала из Москвы, а вас оставила у тетки.

– Я ее ненавижу.

– Кого?

– Мать!

– А отца?

– Ну, отец… Если бы он был жив, – с неожиданной тоской вдруг произнес Горелов.

– Если бы он был жив, то проклял бы сейчас своего сына, – убежденно сказал Зотов. – При обыске мы нашли у вас его письма. Это был честный боевой офицер.

– Все было бы по-другому, – покачал головой Горелов.

– Но вы забыли отца.

– Нет!.. – воскликнул Горелов и тут же осекся. – Забыл. Вы верно сказали – забыл…

Зотов внимательно посмотрел на него и продолжал:

– Через два года вы вернулись в Москву. Окончили школу. Поступили в институт. Какой институт?

Горелов ответил.

«И Лена там», – мелькнуло вдруг в голове у Сергея.

– Ваша тетка говорит, что вы неплохо учились. Но потом…

– Тетка, тетка… – с раздражением перебил его Горелов. – Что она понимает! В институте узнали о моей судимости, и все отвернулись от меня, почти все. А я не пошел к ним на поклон! Плевал я на них!

– Нашлись новые друзья?

Горелов в ответ лишь кивнул головой. Он сидел, высокий, угловатый, с искаженным лицом, в помятом модном костюме, спутанные волосы падали ему на лоб, в больших черных глазах его давно потух вызывающий блеск.

– Да, рядом с вами не было уже отца, – с неподдельной горечью продолжал Зотов. – Но у вас были его письма, надо сказать, замечательные письма. Я тут обратил внимание на одно место. – Он надел очки и, вынув из пачки исписанную страницу, не спеша прочел отчеркнутые красным карандашом строки: – «…Помни, сынок, мы ведем сейчас страшный, смертельный бой, ведем его за Родину, за светлое будущее, за счастье и свободу. А мое будущее – это ты, ближе и дороже нет у меня теперь человека. Я хочу видеть тебя здоровым и счастливым. Учись, сынок, учись хорошо, будь смелым, правдивым и сильным. Я хочу рассказать тебе…» Дальше идет один поучительный боевой эпизод, – сказал Зотов, откладывая письмо в сторону и снимая очки. – Вот что завещал вам отец.

Он посмотрел на Горелова. Тот сидел сгорбившись, низко опустив голову.

Сергей слушал и думал о том, как сложна жизнь, как порой нелегко выбрать в ней прямой и ясный путь, и еще думал он, как много надо знать, самому пережить и передумать, чтобы вот так, как Зотов, разговаривать с людьми, уметь заглянуть им в душу.

– Нам все-таки необходимо знать, Горелов, что за девушка была с вами в машине, – тихо, но твердо произнес Зотов.

– Она ничего не знает, она не причастна к делу, – ответил Горелов, не поднимая головы.

– Это она? – спросил Зотов, показывая фотографию Амосовой. Сергей, не дыша, впился глазами в лицо Горелова. Ему казалось, что сейчас решится и его судьба.

Горелов поднял голову, усмехнулся и сказал:

– Ее фото в вашей коллекции нет и не будет. С нами была Варя Белова из моего института. Пригласил покататься на машине, для отвода глаз Кольке.

Допрос продолжался. Горелов отвечал на все вопросы, и чувствовалось, что он говорит правду: злая воля его была сломлена.

Но каждый раз, когда Зотов касался Папаши, лицо Горелова покрывалось красными пятнами, и он грубо, почти истерично отказывался отвечать.

Когда его, наконец, увели, Зотов устало откинулся на спинку кресла и, закурив последнюю за день папиросу (он давно берег ее для этой минуты), сказал:

– Дело закончено, друзья. Преступление раскрыто.

– Но ловок этот барыга, – заметил Сергей усмехаясь. – До чего запугал парня. И вещички получил.

Он был подавлен своей неудачей и не знал, как скрыть это от окружающих.

Зотов исподлобья взглянул на Сергея и резко, с ударением произнес:

– В разговоре с товарищами по работе, Коршунов, а тем более в других местах, не прибегайте к жаргону преступников. Чтобы я больше не слышал от вас этих словечек. Ясно?

– Ясно, товарищ майор, – краснея, ответил Сергей.

– А что касается этого Папаши, – задумчиво продолжал Зотов, – дело тут обстоит не так просто. Как думаете, Гаранин?

– Так и думаю, – пробасил Костя. – Интересный тип.

– Интересный – не то слово, – многозначительным тоном поправил его Зотов.

Поздно вечером Сергей вызвал на последний допрос Валентину Амосову. Он уже собирался приступить к нему, когда в комнату вошел Сандлер. Сергей встал.

– Допрашивайте, Коршунов. Я послушаю, – сказал Сандлер, усаживаясь за стол Гаранина.

Сергей сел, придвинул к себе протокол допроса и строго посмотрел на заплаканное, чуть бледное лицо Валентины.

– Действительные преступники установлены и разоблачены, Амосова, – сказал он. – Объясните, почему вы лгали и мешали следствию.

Валентина в ответ всхлипнула и опустила голову.

– Почему вы солгали, указав мнимых спутников во время поездки в Москву?

– Чтобы вы легче поверили, – тихо ответила Амосова.

– Почему лгали Голиковой насчет ее находки?

– Я этот платок сразу потеряла и боялась признаться.

– Так. А почему лгали насчет вашего зимнего пальто?

– Я его действительно собралась продать. А когда произошло убийство, я подумала, что дяде станет меня жалко и он купит мне новое.

– Вы кругом изолгались, Амосова, – вступил в разговор Сандлер. – Скажите, вы, наверное, и раньше лгали всегда и всем?

Валентина повернулась и вдруг, встретившись с ним глазами, сказала устало и горько:

– Мне всегда казалось, что когда лжешь – легче жить. Я получила хороший урок, на всю жизнь.

– Посмотрим, пойдет ли он вам на пользу, – задумчиво сказал Сандлер и прибавил, обращаясь к Сергею: – Выпишите ей пропуск, Коршунов. Пусть отправляется домой.

Когда Амосова вышла, Сандлер посмотрел на огорченное лицо Сергея и рассмеялся:

– Не унывайте, Коршунов. Вам еще просто недостает опыта. Но у вас есть главное, что нужно людям нашей профессии. И это мне нравится.

Сандлер на минуту умолк, потом уже совсем другим, озабоченным тоном произнес:

– Имейте в виду. Дело это не закончилось арестом Горелова. У нас на горизонте появилась другая, куда более опасная фигура – Папаша. Понимаете? Так запугать этого мерзавца Горелова и толкнуть на убийство – это не шутка. И никаких подходов к нему пока нет. Папаша… – задумчиво повторил он. – Нет, не знаю такой клички. А странно! Ведь преступник он, кажется, старый. Да, очень странно.