Книга: Военная тайна - Аркадий Гайдар

— А потом… потом поехали бы мы прямо к тюрьме. Убили бы одного часового, потом дальше… Убили бы другого часового. Вошли бы в тюрьму. Убили бы надзирателя… — Что-то уж очень много убили бы, Владик! — поёжившись, сказал Толька. — А что их, собак, жалеть? — холодно ответил Владик. — Они наших жалеют? Недавно к отцу товарищ приехал. Так когда стал рассказывать отцу про то, что в тюрьмах делается, то меня мать на улицу из комнаты отослала. Тоже умная! А я взял потихоньку сел в саду под окошком и всё до слова слышал.

да и рассказы про аресты, расстрелы, издевательства в Румынии и Молдавии того времени, явно преувеличены. Во времена Красного террора и Сталинских репрессий было гораздо больше пыток, арестов и расстрелов. Но это не умаляет достоинств этой повести. Например, узнал новое слово "Сигуранца" - так называлась тайная полиция в Румынии, действовавшая в период между мировыми войнами. Если судить по тому, что один из подопечных Натки родился в период Гражданской войны, а советские войска вторглись в Польшу в 1920, так как мальчику лет 12, значит действие повести разворачивается в 1932 году, плюс-минус год. Люблю вычислять время действия произведения, ведь автор всегда оставляет исторические зацепки, по которым можно догадаться, о каком времени идёт речь. В этой повести можно проследить за нелёгкими буднями вожатой в "Артеке", оказывается, это очень трудная и нервная работа. Хоть произведение серьёзное и в нём можно найти забавные моменты, улыбнул эпизод, когда отца Натки, строителя по профессии, отправляют из Москвы на стройку в Таджикистан. Таджиков не хватает на стройках в Таджикистане, вот и переводят русских строителей, чтобы они в Таджикистане стройкой занимались:) Что касается детективной линии, то она очень короткая и неинтересная, концовка тоже разочаровала. Гораздо интереснее было наблюдать за производственной частью произведения, где описывается работа персонала пионерлагеря и за жизнью отдыхающих в нём детей. Есть у меня на примете целая подборка с произведениями про пионерлагеря, планирую прочитать их все. И этот сборник обязательно дочитаю, но не залпом, а по одному-два произведения, так интереснее ИМХО.

И я задумалась. Ведь сказка эта написана в традициях былинного эпоса: враг нападает на страну, находится богатырь, готовый идти сражаться..Здесь, как и в народных сказках, трижды зовут бойцов на подмогу. И только в третий раз отправляется на помощь Мальчиш... Очевидно этот прием выводит советское произведение на иной, возвышенно-одухотворенный уровень и подтверждает несомненное мастерство Гайдара-писателя. Я очень любила его книги в детстве, даже однажды Деду Морозу заказала, чтоб мне принес сборник Гайдара! И именно «Военная тайна» была моим любимым произведением. С той поры я ее не перечитывала, и хотя с Настей читаем Гайдара давно (с 7-ми лет), «Военную тайну» я сознательно откладывала, во-первых, из-за трагического финала, во-вторых, боялась перечитать и разочароваться. Страхи оказались напрасны: Настя также сказала, что эта повесть понравилась ей больше остальных. Это было неожиданно! Настя и я — два очень разных человека, она — современный подросток, любящий гаджеты и тяжелый рок! То, что ее психика клюнула на те же вещи, на те же прописные истины, на которые когда-то клевала моя, это удивительно! Она знает о Советском союзе и хорошее и не очень, но также знает, что этим жили ее бабушки и дедушки и, надеюсь, не станет плевать в свое прошлое. Поэтому я не боюсь советских книг, а наоборот читаю их в большом количестве, ведь настоящая литература актуальна в любое время.

В сборник «Военная тайна», вышедший в серии «Мальчишки и девчонки» от ИДМ, вошли также повести «Чук и Гек», «Голубая чашка» и «Тимур и его команда» - самые романтичные произведения писателя! Иллюстраций Скобелева и Елисеева немного, но они очень стильные и создают нужную атмосферу.

Рекомендую для чтения подросткам от 10-ти лет!

Вообще, книга необычная. Я ее постоянно терзала в начальной школе: многие вещи были не до конца понятными, часто нелогичными, и оттого книга была такой притягательной.

И дело не только в том, что у Гайдара поднялась рука убить такого светлого мальчиша-дошколенка, а я переживала, что вырвали ребенку динамитом могилу в скале, залили ребенка бетоном накрепко и оставили с красным флагом.

И даже не в этом противоречивом эпизоде воспоминаний Ганина о гражданской: «…Но что это шумит впереди на дороге? <…>Это тревога, это белые. И тотчас же погас костёр, лязгнули расхваченные винтовки, а изменник Каплаухов тайно разорвал партийный билет. — Это беженцы! — крикнул возвратившийся Сергей. — Это не белые, а просто беженцы. <…> И тогда всем стало так радостно и смешно, что, наскоро расстреляв проклятого Каплаухова, вздули они яркие костры и весело пили чай, угощая хлебом беженских мальчишек и девочек, которые смотрели на них огромными доверчивыми глазами». Показательный отрывок: всем стало радостно, потому и по-человечески струсившего расстреляли наскоро, тоже весело. А то как же еще предателей расстреливать, жалеть, что ли?.. Меня очень смущал образ мамы мальчиша, румынской революционерки Марицы Маргулис. У Гайдара мама Альки – это женщина, которая ответственность за румынскую революцию ощущала острее, нежели ответственность за маленького сына. Муж Марицы, Ганин тоже ставил меня в тупик: он воспитывает ребенка, а жену отпускает подрывать буржуазные устои – где логика, кто здесь, в конце концов, мужчина? Еще бередили душу пылкие детские отношения, к которым Гайдар намертво приклеил эпитет «крепкий»: они крепко дружили, крепко ругались, крепко переживали, крепко плакали. Это сейчас я вижу в этом наречии стилистическую мощь, а тогда оно меня беспокоило, что ли. А уж про сказку о той самой военной тайне и говорить нечего. Странные классово сознательные мальчиши в лапастых буденовках, но босые; звери-буржуины, не щадящие дошкольников; под корень истребленное трудоспособное мужское население – и ни одной женщины не упомянуто; ребенок, до того оголодавший и от гражданской уставший, что согласился на роль Плохиша, лишь бы поесть вволю и пожить спокойно.

Книгу я люблю и раз в год перечитываю. Можно долго раскапывать старые могилы и искать скелеты в шкафу у Гайдара: рукопожатность от самого великого и усатого, продуманный brain washing и бодрые лозунги в самое не-бодрое время, но эта проза… Каждое предложение – как умело выпущенная пуля.

В ней я всегда видела один неоконченный сюжет, мне казалось, он Гайдаром намечен, даже, наверное, продуман, но из-за целевой аудитории обойден. Этот сюжет – история отношений Натки и Сергея Ганина, отца Альки. Почему-то мне еще тогда, в классе третьем, казалось, что что-то между ними, усталым инженером и звонкой комсомолкой, было. Показалось?

Вообще, книга необычная. Я бы даже сказала, странная. Я ее постоянно терзала в начальной школе: многие вещи были не до конца понятными, часто нелогичными, и оттого книга была такой притягательной.

И дело не только в том, что у Гайдара поднялась рука убить такого светлого мальчиша-дошколенка, а я переживала, что вырвали ребенку динамитом могилу в скале, залили ребенка бетоном накрепко и оставили с красным флагом. И даже не в этом противоречивом эпизоде воспоминаний Ганина о гражданской: «…Но что это шумит впереди на дороге? <…>Это тревога, это белые. И тотчас же погас костёр, лязгнули расхваченные винтовки, а изменник Каплаухов тайно разорвал партийный билет. — Это беженцы! — крикнул возвратившийся Сергей. — Это не белые, а просто беженцы. <…> И тогда всем стало так радостно и смешно, что, наскоро расстреляв проклятого Каплаухова, вздули они яркие костры и весело пили чай, угощая хлебом беженских мальчишек и девочек, которые смотрели на них огромными доверчивыми глазами». Показательный отрывок: всем стало радостно, потому и по-человечески струсившего расстреляли наскоро, тоже весело. А то как же еще предателей расстреливать, жалеть, что ли?.. Меня очень смущал образ мамы мальчиша, румынской революционерки Марицы Маргулис. У Гайдара мама Альки - это женщина, которая ответственность за румынскую революцию ощущала острее, нежели ответственность за маленького сына. Муж Марицы, Ганин тоже ставил меня в тупик: он воспитывает ребенка, а жену отпускает подрывать буржуазные устои – где логика, кто здесь, в конце концов, мужчина? Еще бередили душу пылкие детские отношения, к которым Гайдар намертво приклеил эпитет «крепкий»: они крепко дружили, крепко ругались, крепко переживали, крепко плакали. Это сейчас я вижу в этом наречии стилистическую мощь, а тогда оно меня беспокоило, что ли. А уж про сказку о той самой военной тайне и говорить нечего. Странные классово сознательные мальчиши в лапастых буденовках, но босые; звери-буржуины, не щадящие дошкольников; под корень истребленное трудоспособное мужское население – и ни одной женщины не упомянуто; ребенок, до того оголодавший и от гражданской уставший, что согласился на роль Плохиша, лишь бы поесть вволю и пожить спокойно. Книгу я люблю и раз в год перечитываю. Можно долго раскапывать старые могилы и искать скелеты в шкафу у Гайдара: рукопожатность от самого великого и усатого, продуманный brain washing и бодрые лозунги в самое не-бодрое время, но эта проза… Каждое предложение – как умело выпущенная пуля.

Голубая чашка, 1936 «А жизнь, товарищи, была хорошая!» И дата: 1936. Эту фразу, заключительную в "Голубой чашке", ругают зло. А я не буду. Зачем? И почему, скажите, всем должна быть нехороша жизнь в 36-м? А что, если на дворе лето, на улице мальчишки ссорятся, "в огороде ходит сторож полей", а дома у сторожа шастает смешной трехлетний увалень - по малиннику без штанов! - в реке прозрачная вода, с собой у вас пряники и яблоко, а идете вы с папой, и вам шесть лет? Почему слова "а жизнь, товарищи, была хорошая обязательно означает что-то масштабное, как мировая революция? Почему это не может значить ощущение безграничного счастья, которое охватывает взрослого, уже чуть усталого человека, когда он возвращается домой после долгой прогулки с дочерью?

На первый взгляд семья странная: к маме приезжают какие-то летчики, мама ходит их провожать, а папа с дочкой, не бившие, между прочим, голубой чашки, уходят от мамы с дачи куда глаза глядят.

Чудесный папа: он послушно идет с ребенком на весь день, и это ему не в тягость. И он ей показывает, как чудесен мир вокруг, а вокруг тридцать шестой. Именно папа меня восхищал. Совсем не по тому времени папа. Не пуганый, не вскидывающийся нервным оленем, как в нынешних книгах о тридцатых. Не строгий и негнущийся революционер, как в тех. Они берут яблоко, пряники и табак и обижаются на Марусю за голубую чашку. Уходят. Они встречают на своем пути много интересного и важного и радуются хорошему дню. Большой человек и маленький. Светлана и ее папа напоминают мне комдива Котова и его дочь Надю из «Утомленных солнцем»: те же трогательные отношения, та же умная непосредственность ребенка, тот же большой и внимательный отец. Та же интересная, но тревожная витиеватость летнего дня, даже год и пейзаж те же. А жизнь, товарищи, была разная.

Чтение детских книг в недетском возрасте имеет свою прелесть и дарит много возможностей: сравнить свое восприятие прочитанного сейчас и десять-двенадцать лет назад, внимательнее вглядеться в упущенные детали, проанализировать произведение, обращаясь культурно-историческому контексту (это в возрасте семи-восьми лет все события в моем читающем сознании - и "Денискиных рассказов", и книг Гайдара, и прочих разных историй о пионерах, советских школьниках и дореволюционных гимназистах - происходили одинаково недавно, практически вчера, а теперь, разумеется, все иначе). И это весьма любопытный опыт.

...Поезда, море, солнце, звонкое артековское детство с интернациональной дружбой, кострами и тягой ко всему масштабному и героическому: взрослым - летчикам, военным, морякам, к огромным кораблям, настоящим подвигам. Мир большой молодой страны, больших надежд и большого труда. И на пороге этого мира - совсем еще юная комсомолка Натка Шегалова, которая немного завидует подруге Верке, будущему инженеру. Сама Натка вынуждена заменять заболевшего вожатого в одном из лагерных отрядов и не слишком этому рада. Ничто не предвещает понятной детскому сознанию беды и местами совсем недетского трагизма. Ничто, кроме имени автора. В книгах Гайдара немало смертей и тяжелых для взрослой - не то что детской - психики переживаний, творятся темные дела и открываются жутковатые тайны: даже в жизнеутверждающих историях о Тимуре есть мрачные места, а уж если вспомнить "Школу", "Дальние страны", "Судьбу барабанщика"...

Для меня двадцатидвухлетней, перечитывающей любимую в шестом классе книжку, главной стала вовсе не сказка о военной тайне и даже не осознание того, к какой грандиозной борьбе и тяжелой работе готовится поколение описанных в книге ребят. Тема смерти, внезапной, случайной, и ее переживание в вымышленном пространстве небольшой повести для детей школьного возраста, - вот что оглушает, вызывает оторопь, заставляет поднять глаза от книги и снова вернуться к странице, перечитывая беспощадные строки. Нет, герои детских книжек нередко умирают от болезней, трагически и бессмысленно гибнут, пропадают без вести. Но именно в "Военной тайне" сквозь строки текста я чувствую нарастающий трагизм и ужас: возможно, так явственно он чувствуется именно потому, что не подается автором в форме лобовой атаки, а ненавязчиво предстает перед читателем фоном всего повествования.

И вот молчит военный инженер Ганин, грустят в слезах малыши-октябрята, в чем-то клянутся друг другу пионеры, переосмысливает свое жизненное призвание семнадцатилетняя Натка, но это все понятно, куда страшнее наблюдать за тем, как стервенеет и хочет выть от боли странный мальчишка Владик, брат польской политзаключенной. Тонкой, едва различимой нитью, которую очень сложно заметить в детском возрасте, проскальзывает на последних страницах повести тема завязавшихся между Наткой и Алькиным отцом отношений.

"Военная тайна" - странная, по-своему притягательная и страшноватая книга. Детская, конечно, но слишком многие вещи в ней так и останутся для детей непонятными, если только они не решат вдруг, как я, перечитать ее в более сознательном возрасте.