Текст книги "Хроники спекулянта. В поисках утраченного антиквариата"

Две тысячи третий год. Преддверие выборов президента. В наш институт, руководимый Станиславом Белковским, толпами повалили люди, мечтающие стать президентами нашей страны. Была ещё вера в выборы, в политтехнологии, в бескрайние возможности каждой кухарки научиться управлять государством по заветам ещё не совсем забытого Ильича.

Поразил моё воображение лишь один из этой плеяды – Николай Васильевич М. Привёл его один из друзей нашего института и рекомендовал как человека фантастически богатого. Этот Николай М. долго работал в московской мэрии под Лужковым на весьма деньгоёмкой должности, «поднял», как тогда говорили, немереные «бабки», затем поругался с мэром и решил податься всего лишь в президенты страны.

Познакомились. Николай М. оказался плотным мужичком небольшого роста с непропорционально большой головой, что придавало ему сходство с ребёнком и не могло не вызывать подсознательной симпатии. Я поинтересовался, зачем ему приспичило в президенты. Он мудро улыбнулся:

– Если уж он смог стать президентом, то я-то точно буду не хуже. – И пригласил меня к себе домой для делового разговора в приятных условиях.

От Петровки, где базировался наш офис, до дома Николая М. на Тверской мы дошли пешком. Поднявшись на лифте до самого верха, мы оказались на лестничной площадке, полной странного люда. Квартира М. занимала весь этаж. Дверь в квартиру была открыта, и народ сновал туда-сюда беспрестанно. Вошли, и я, честно говоря, был поражён: мы оказались в церкви! Высоченные потолки на пару этажей, иконостас с деисусным чином, золото убранства, горящие свечи – в общем, всё как в настоящей русской православной церкви. Перед иконами сновали женщины и мужчины в монашеском одеянии, шла служба, которую вёл у алтаря бородатый поп.

Насладившись моим изумлением, Николай М. сделал мне знак следовать за ним. Мы пересекли «корабль» – среднюю часть церкви, Николай открыл ключом неприметную дверь, и мы оказались в обычной московской квартире.

Присели в удобные кресла у настоящего камина, и Николай Васильевич начал свой удивительный рассказ:

– Видите этот огромный портрет на стене – это мой родной дядя, ныне покойный. Он был знаменитым прозорливым старцем. Институт старцев, кстати, существует только в РПЦ. А дядя мой, архимандрит Иоанн, ещё и преподавал в Московской духовной академии. Святой был человек. Пытаюсь во всём ему подражать и соответствовать.

Есть ли у меня семья, интересуетесь? Нет. Дело в том, что я дал в ранней юности обет монашеской девственности, коего и придерживаюсь по сей день. Я веду монашеский образ жизни, но при этом остаюсь совершенно светским человеком. Полагаю, что только такой человек, как я, нужен России сегодня. Сложное, путаное время. Уверен, со мною Бог, а я всегда с ним в сердце своём.

Я выбрал вашу организацию и Белковского, узнав, что он человек православный и истинно верующий. Думаю, мы с вами договоримся. Денег я не пожалею на предвыборную кампанию, но… – Николай Васильевич сделал проникновенную паузу и продолжил: – Вы должны понимать, что никто денег на ветер зря бросать не будет. Я хочу быть уверенным, что ваша организация во главе с Белковским будет работать на меня ответственно, искренне и с полной отдачей. Посему у вас в офисе будут постоянно находиться два-три моих монаха или монашки. Они будут крайне ненавязчиво следить, чтобы вы постоянно трудились во благо моё. Не волнуйтесь, вы скоро привыкнете к ним и перестанете замечать. А они будут ежедневно докладывать мне о текущем положении дел.

А теперь перейдём к финансовой стороне. Во сколько вы примерно оцениваете мою предвыборную кампанию? Не забывайте, я ещё в 1996 году был выдвинут кандидатом на пост Президента РФ и представляю себе примерный бюджет подобной кампании. Да, понимаю, времена изменились, всё подорожало, однако не стесняйтесь, смело называйте цифру, которая бы вас устроила, особо торговаться я не собираюсь.

– Дорогой и уважаемый Николай Васильевич, – ответствовал ему я, стараясь попасть в его тон. – Поверьте, ваше предложение крайне заманчиво и лестно для нас. Не сомневаюсь в вашей щедрости, к тому же православие делает вас необыкновенно привлекательным клиентом, о котором может только мечтать каждый политтехнолог. Одно лишь «но»: у вас, к сожалению, не может быть по определению столько денег, чтобы купить нас с Белковским в рабство. Сомневаюсь, что такое количество презренного металла вообще у кого-то есть. Чтобы у нас над душой стояли ваши монашки… Мы свободные люди в свободной стране, как мне представляется, посему с невероятным прискорбием я вынужден отклонить ваше щедрое предложение.

– А вы уверены, что компетентны принимать подобное жизненно важное решение, не посоветовавшись с господином Белковским? – ничуть не обидевшись, произнёс М. – Ведь работа на меня могла бы изменить всю вашу дальнейшую жизнь.

– Безусловно компетентен, – подтвердил я. – Дело в том, что Белковский как тот соловей – он не поёт в клетке, даже золотой.

– Ну что же, жаль, конечно, я уважаю ваш выбор и надеюсь, что вам не придётся пожалеть о нём впоследствии.

* * *

Мы расстались по-доброму и больше никогда не встречались. Но остался вопрос, который мучил меня, пока я не задал его товарищу Николая М., который, собственно, нас с ним и свёл.

– Объясните мне, товарищ дорогой, как такой пламенно верующий человек, добровольный монах, можно сказать, а при этом вор, лихоимец и взяточник? Как это сочетается?

– Всё предельно просто, – с улыбкой отвечал мне товарищ Николая М. – Никакой загадки. Вы, разумеется, смотрели фильм про Штирлица. Советский разведчик в тылу врага может позволить себе всё во имя главной цели – нашей Победы. Штирлиц может лгать, воровать, к примеру, секретные документы или ценности, предавать и обманывать сослуживцев, насиловать их жён и дочерей, даже убивать, как бешеных собак, всех, кто станет у него на пути. Он же не для себя это делает, а для Победы. Этой опасной, но благородной работой разведчика руководит «центр» в Москве. А догадываетесь, где базируется руководящий «центр» у нашего Николая Васильевича? На кого он работает? – мой собеседник молча ткнул пальцем в потолок.

– Да, именно там. Николай работает на Бога. Вернее, на воцарение царствия Божьего на нашей грешной земле, в отдельно взятом городе Москве. Ради достижения этой святой цели он может грабить, воровать, лгать, предавать и прочее. У него, без сомнения, давно налажена постоянная двусторонняя связь с «центром». Не через «пианистку» с рацией, а напрямую – через молитву. Он же не для себя старается, не корысти ради, а токмо волею пославшей его высшей силы – токмо ради победы истинного православия.

– Вы хотите сказать, что он – чудовище?

– Ну что-то вроде того, полагаю. А как вы хотели? Столько лет на ответственной должности в мэрии Москвы…

Глава 3. Кодекс строителя коммунизма

В 1961 году XXII съезд КПСС принял «Программу построения коммунизма». На том же съезде был принят и «Моральный кодекс строителя коммунизма» как часть устава КПСС. После завершения съезда сразу «стремительным домкратом» началось строительство коммунизма – убрали тело товарища Сталина из Мавзолея и тут же рядом его закопали.

Уже в 1962 году в фундамент этого эпохального строительства был заложен краеугольный камень – расстрел властями забастовки рабочих Новочеркасского завода имени товарища С. М. Будённого.

Советскому народу объяснили, что коммунизм вполне возможно построить в отдельно взятой стране, как построили и социализм. Идя навстречу решениям родной партии, многие из нас – книжников – решили, что логичным и правильным будет сначала построить коммунизм в отдельно взятой семье. В своей семье, разумеется.

Недаром нас учили, что «всеобщая связь явлений в природе является объективным основанием индуктивного умозаключения».

Всё очень быстро забывается. Во времена брежневского застоя, как теперь говорят, одной из главных задач, которая стояла перед советским народом, была задача… нет, не построения коммунизма, отнюдь, а задача по добыванию пропитания своей семье. С одеждой проблем особых не было, если только вы не хотели выглядеть модным и элегантным. Телогрейки на ватине продавались свободно.

На рынках практически было всё, кроме колбас и прочих хитрых мясных изделий. Но рыночные цены были доступны лишь немногим. Вопрос снабжения продуктами решался по-иному.

В гастрономах и продуктовых магазинах постоянно стояли бесконечные очереди. Обычно люди образовывали очередь задолго до открытия магазина, а потом с боем прорывались внутрь. В магазине распределялись, кто, куда и за чем. Конечно, в каждом магазине был вход со двора для разгрузки продуктов или ставший нарицательным чёрный ход. С чёрного хода тоже иногда стояла очередь, но небольшая и очень дружественная.

С чёрного хода отоваривались «свои»: родственники, друзья и «полезные» знакомые работников магазина. Ответственные работники тоже всегда заходили, как у них принято, «сзади». А таким, как я, чтобы любили и обслуживали самым дефицитным товаром, нужно было обладать лишь одним ценным качеством – платить с благодарностью, сколько скажут. «Живёшь сам – дай жить другим» – такова была стратегия выживания в брежневские времена.

Напротив «брежневско-андроповского» дома 26 на Кутузовском проспекте располагался гастроном, который на многие годы стал для меня родным. Я заходил со двора чёрным ходом в мясной отдел как к себе домой. Уверен, я не был для мясников просто покупателем – скорее близким товарищем. Пил чай с начальником мясного отдела и с простыми рубщиками, слушая их истории, рассказывая свои. Искреннее дружеское общение – вот главный секрет моих связей, а это всегда дорогого стоит. В этом гастрономе был и отдел заказов, через который можно было купить вообще любые продукты. Разумеется, я помогал продуктами своим родным и друзьям.

После обрушения СССР я как-то прочёл, что мясо в магазины завозили в то время из стратегических запасов страны после двадцатилетнего хранения на складах Воронежа в замороженном виде. Но я прекрасно помню, что покупал, как правило, «охлаждёнку» – почти парное мясо по два рубля за килограмм. Языки, например, как субпродукт стоили один рубль двадцать копеек за килограмм, но никогда не бывали в открытой продаже. Только «своим». Венгерских кур покупал ящиками по десять штук, благо мне достался от Лёвы Бергера, уехав шего в США, финский холодильник Rosenlew с огромной морозилкой.

Директор овощного магазина на Кутузовском, 24, рядом с домом Брежнева, Костя Мячик меня встречал неизменным: «Обсчитайте его пожалуйста». Двойной смысл такого указания вызывал лишь смех у присутствующих.

Позже я подружился с директором гастронома, где выдавали свадебные продуктовые наборы. Это явилось венцом моей карьеры по добыванию продуктов. Дело в том, что люди, которые подавали заявление в ЗАГС о намерении вступить в законный брак, получали талоны как на покупку одежды в специальных магазинах для новобрачных, так и талоны на приобретение продуктовых свадебных наборов. В таком наборе наши родные партия и правительство заботливо выдавали счастливым новобрачным, кроме всего прочего, и ультрадефицитные продукты: водку и колбасу. За полную стоимость, безусловно. Я мог приобрести любое количество таких наборов в любой день.

Выше всего ценилась финская колбаса. Она была двух видов: варёно-копчёная и сырокопчёная. Колбаса была абсолютной валютой – в обмен за неё можно было получить любую услугу и любой товар. Про водку нечего и говорить. Водка высоко ценилась во все советские времена.

В принципе, деньги были не очень и нужны – за них ничего не купишь, если нет связей. Народ обменивался дефицитными товарами и услугами. Но такие возможности были у немногих. Заведующие отделами в гастрономах или продуктовых магазинах были настоящей элитой – сливками общества. Вроде сегодняшних чиновников, дербанящих госбюджет.

С одеждой была примерно такая же картина, за исключением того, что свежая еда нужна каждый день, а новая одежда – только на большие праздники. Тот же Лёва Бергер оставил мне в «наследство» пожилую и очень стильную еврейскую даму Фаину Григорьевну. У нас с ней быстро сложился тандем: её связи – моя машина. Фаина была «своей» в многочисленных универмагах Московской области. Мы пару раз в месяц объезжали некоторые областные универмаги, где она отоваривалась дефицитом: обувью, одеждой, аксессуарами. Потом она пару недель «фарцевала» этим товаром, не выходя из своей квартиры. Я, конечно, тоже имел возможность приобрести всё, что хотел. Так я одевал своих родных и близких.

* * *

Но кем мы были по сравнению с сегодняшними «своими»? Всё не изменилось, а скорее «усилилось»: воры, коррупционеры, расхитители государственной собственности стали элитой нашего общества – солью земли российской, её славой.

В самом начале восьмидесятых мой школьный одноклассник Лёша Чернуха предложил мне составить ему компанию по занятиям карате. Я с радостью согласился, тем паче что заниматься карате было запрещено. Запретный плод всегда сладок, особенно людям с авантюрной жилкой.

Примерно в 1980 году вышел закон, запрещающий занятия карате, йогой, атлетической гимнастикой, женским футболом и бриджем, поскольку они являются видами спорта, чуждыми советскому образу жизни. С бриджем вопросов не было – карты, вино и женщины всегда олицетворяли разгульную, порочную, а стало быть, антисоветскую жизнь. В уголовном кодексе была статья о мерах борьбы с азартными играми, к которым относился бридж и, как ни странно, бильярд. Кстати, бильярд впервые был запрещён ещё в 1920-е, как «развлечение богачей и пережиток прошлого». В 1930-е бильярд снова разрешили, но в 1947 году запретили опять и приравняли к азартным играм.

С женским футболом тоже вопросов не возникало: советские женщины не должны играть в футбол, они и так устают на производстве и дома.

Запрет йоги тоже был объясним – это совсем не вид спорта, а некая философия, и очень далёкая от марксистско-ленинской. Начнёт советский человек йогой заниматься, а захочет ли он потом заниматься строительством коммунизма – это ещё вопрос.

Атлетическая гимнастика (или культуризм, как тогда называли бодибилдинг) также очевидно не соответствовала идеалам советского человека, который должен думать не о построении своего тела, а о построении коммунизма в отдельно взятой стране.

Наконец, карате тоже представляло опасность для государственного строя СССР. Карате могли использовать и использовали криминальные элементы в своих шкурных интересах, а вполне могли бы использовать и для насильственного свержения советской власти! По Москве тогда гулял слух, что был жестоко избит племянник первого секретаря Московского горкома КПСС В. В. Гришина, и, когда к дядюшке Гришину на стол попала статья «Осторожно, каратэеды!» некоего Д. Иванова, большой начальник повелел: «Чтобы я про это карате больше и слыхом не слыхивал!»

В итоге по 219-й статье «Незаконное обучение карате» нарушителям грозил тюремный срок до двух лет и огромный штраф до пятисот рублей. А что происходит с любой запрещённой деятельностью? Нет, она не исчезает – она уходит в подполье! Регулярные милицейские рейды по подвалам и спортивным залам, в которых «подпольщики» обучались боевым приёмам, никого не пугали, поскольку сами менты с удовольствием тоже там обучались.

* * *

Вот в таком подпольном партизанском отряде оказались и мы с Лёшей Чернухой. Командиром нашего отряда, или на языке каратистов сэнсэем, был Вадим Вязьмин – совершенно уникальный тип.

Мы с Лёшей попали в новый набор. Нас было человек пятнадцать-двадцать, новичков разного веса, роста и возраста. Занятия были платными, разумеется. Деньги тихонько сдавали специально обученному человеку.

Наша школа карате называлась «Дхарма Марга» – это была школа древнеиндийского карате, или школа боевой йоги, как нам объяснили.

Нас обучали приёмам самообороны, а потом ставили в спарринг с опытными бойцами. Помню молодого человека, кстати, милиционера, который, узнав, что мне тридцать лет, сочувственно сказал:

– Вы уже очень немолоды, реакция, стало быть, плохая. Следите за моей правой ногой. Я буду бить только правой ногой и только вам в лоб. Защищайте свой лоб всеми силами и способами.

И ведь пару раз попал мне в лоб минут за пять спарринга, несмотря на все мои усилия. Правой ногой. Но не сильно.

Сэнсэй Вадим говорил, что может ударом руки отбить горлышко у свободно стоящей бутылки, а ударом ноги опрокинуть пятидесятивёдерную полную бочку. Перед началом занятий он частенько рассказывал случаи, которые с ним происходили, и эти истории поражали наше воображение. Расскажу тут парочку, но прошу иметь в виду – я ничего этого не видел, только слышал от главного героя – сэнсэя Вадима. Обычно история звучала так.

«Возвращаюсь я вчера поздно ночью домой (Вадим жил в доме 24 по Кутузовскому проспекту – рядом с домом 26, где жили тогда Брежнев с Андроповым). Подходят ко мне двое:

– Закурить есть?

– Я не курю и вам настоятельно не советую. Вы что, настолько невежественны, что никогда не слышали о вреде курения? Может, и читать не умеете? В школу-то ходили? – вежливо спрашиваю. А в ответ слышу:

– Тебе что, давно рожу не били?

– Очень давно не били, не помню даже, когда били. А не хотите ли попробовать, уважаемые товарищи, побить мне рожу? – ещё вежливей отвечаю».

– Так, а теперь, вот вы двое, вышли сюда, – обращался сэнсэй к нам, ученикам. – Встаньте напротив. Ты бей первым прямо мне в лицо, не бойся.

Дальше он показывал, как надо обороняться против двух несчастных дурачков, которые и не подозревали, с кем связались.

Как-то раз мне очень «повезло» – сэнсэй показывал на мне очередной приём. Предложил мне ударить его ногой в пах, по яйцам. Я ударил. Одной рукой он отбил мою ногу, другой разбил мне все губы, что привело его в некоторое волнение. Я подумал, что он извинится за этот удар, но оказалось, что его беспокойство было вызвано совсем другим:

– Не подумайте, что я ударил его, – обратился сэнсэй к ученикам. – Нет, я остановил кулак в миллиметре от его лица. Он сам подался вперёд и разбил губы о мой кулак. Запомните, если я бью в это место, то выбиваю все зубы. Все передние зубы до единого. Не думайте, что мой удар способен лишь разбить губы. Нет, нет.

Один рассказ Вадима запал мне в память:

– Захожу я в свой подъезд, и вдруг выскакивает из тёмного угла под лестницей парень с ножом. «А ну, снимай дублёнку, – говорит мне. – И деньги все давай». Теперь показываю – вот ты иди сюда, встань и угрожай мне ножом. Смотрите: я левой рукой отвожу в сторону его правую руку с ножом, разворачивая его боком ко мне, а правой с разворота бью по затылку – вот так. И у меня получилось! У меня получилось! Я всегда мечтал попробовать нанести такой удар, но не было возможности. И у меня получилось, чёрт возьми! Как что получилось? Вы не поняли? У него выскочили глаза. Оба глаза выскочили. Поймите, голова наполнена жидкостью, в которой плавает мозг. При очень резком ударе получается гидравлический взрыв и глаза выскакивают. Я в кино видел и всегда мечтал попробовать. Получилось. Резкость удара должна быть, понятно?

– А что стало с парнем? – после гробового молчания спросил кто-то.

– Да какая разница, что с ним стало. Я ушёл сразу. И дело не в нём. Вы что, не понимаете, для чего я вам это рассказал?

Через год-полтора регулярных занятий моего друга Лёшу Чернуху травмировали. Что-то порвали с обратной стороны колена. Он хромал потом все тридцать лет до самой своей смерти. Когда Лёша перестал ходить на занятия, я внезапно прозрел. Только тогда с удивлением заметил, что остался в одиночестве: все товарищи из нашей группы исчезли после травм разной степени тяжести. Даже группы, образованные позже нашей, значительно поредели. Я с запоздалым удивлением понял, что нас, новичков, использовали в качестве живых груш для бойцов из базового отряда Вязьмина, отрабатывая на нас удары и приёмы. А мы при этом ещё платили за это деньги. Нет, чему-то нас научили, безусловно, но дорогой ценой. Больше я не приходил к сэнсэю Вадиму, испугался за своё здоровье.

Сейчас, почти через сорок лет после этих событий, я посмотрел, что пишут в интернете о Вадиме Вязьмине, 1950 года рождения. Оказалось, что мой дорогой сэнсэй теперь:

• психоаналитик, который провёл ряд теоретико-прикладных исследований в области психологии индивидуального и коллективного бессознательного, структурной психолингвистики, сигнатологии, архетипологии, психологии восприятия, психофизиологии и так далее;

• разработчик Визио-архетипического системного теста – уникального инструмента точной структурной диагностики психических и физиологических процессов и проблем;

• разработчик Золотой Игры – великолепного инструмента исполнения желаний и успешного решения любых жизненных задач;

• специалист по древним и современным методам врачевания;

• основатель проекта интегрально-экологической медицины;

• живописец – автор множества картин;

• литератор, автор девяти романов, множества стихотворных произведений;

• заслуженный мастер боевых искусств (Национальная федерация боевых искусств), вице-президент НФБИ;

• автор прицельных методик надёжного решения любых личных и прочих проблем.

Эта нечеловеческая конгениальная многогранность просто сносит с ног сильнее любого удара по затылку. А может быть, Вадим Вязьмин инопланетянин?

Закончу цитатой из книги самого сэнсэя Вязьмина: «Жил некогда великий мудрец. И вот пришёл к нему странник и спросил: “Скажи мне правду, что есть жизнь и что есть смерть, что есть мир и что есть человек и зачем всё это? Ответь, создана ли эта чудесная и ужасающая своим величием Вселенная или существует от веку? И что есть мудрость, и что есть глупость, и к чему мне стремиться? И если стремиться к мудрости, то как глупости избежать? И если есть Бог, то как стремиться к Нему, если Он недостижим? И если…” Тут он заметил, что, увлекшись задаванием вопросов, оказался совсем в другом месте и задаёт их привязанной к колышку козе…»