Текст книги "Сиггурат"

Арника Крайнева
Сиггурат

– …Днем они как бы летят к холмам. Говорят, что над шельфом некоторых пустынных морей – вереницы полыхающих над Марсом созвездий можно различить даже днем, – вел свой неспешный рассказ пришелец, облаченный в длиннополую дорожную накидку-гальбу с просторным капюшоном. Одеяние это призвано было защитить его не только от порывистого марсианского ветра, но и от палящих солнечных лучей – и особенно, когда он брел по полю авиадрома.

Однако здесь – у самого входа в спусковые шахты археологов-палеотропов – противолучевая накидка придавала ему сходство с неким странствующим волхвом. Тем самым, который при случае – никогда не гнушался спрашивать о грядущем и настоящем у незапамятного прошлого: без устали отыскивая в давно минувшем вековечную быль.

Копры палеотропической станции, вырубленные над шахтами прямо в скалах, изнутри снабжены были симметричными дельтаподобными окнами – за которыми открывался вид на взлетное поле. И вот теперь пришлый волхв стоял у одного из этих окон и упирался одной рукой о край покатого проема, отделанного грубым кованым металлом. Словно бы пребывая в каком-то размышлении – продолжать ли ему дальше свой путь на шельф или нет… В то время, пока его трехкрылая гаэдра – небольшой поисковый шаттл – одиноко ждала аглютеновой дозаправки.

– И вовсе это никакие не россказни… – отмахнулся он от нестройного ропота людей со станции; в силу своего призвания – просто обязанных всегда оставаться закоренелыми реалистами. – Даже днем в Секторе мертвых морей – над некоторыми заповедными долинами Элинорского шельфа можно разглядеть далекие звезды. Но, понятное дело, лишь тогда, когда экспедиторские суденышки, покидая какую-нибудь затененную скалистую расщелину, поднимаются на определенную высоту. Достаточную, чтобы миновать кромку пылевых облаков – тех, что растянулись по всему небу шельфа наподобие нескончаемых пепельно-мглистых заводей.

…И сквозь них, сквозь эти заводи – как на мелководье, как будто бы угадывается издали совсем другой, пологий и манящий, песчаный берег. Берег, которого давно нет… Берег – каким его увидели люди из прошлого… И затаенный в той обособленной стороне, где расплескалось, должно быть, само седое время. Но – почти такой же по всем своим признакам, как и вся выжженная солнцем земля этого авиапорта. Которая издревле была тут сродни всем этим опаленным холмам и вздыбленным горам…

И, продолжая их верховья – такими выглядят там, на шельфе, небеса. А больше эти потрясающие переливы темного золота – сравнить, наверное, было бы и не с чем.

Спрашиваете, откуда мне это стало известно?..

Эстелла мне об этом поведала, вот что… Та самая Эстелла Рутковская, что вместе с экспедицией Становского-Киммерстоуна возвратилась оттуда живой…

Ведь кроме Эстеллы – о марсианских звездах, что сверкают над Аквиладским морем и над Элинорским низинным шельфом, – никто, помнится, в путевых дневниках первых поселенцев так ничего примечательного и не писал…

О том, что мерцают-де эти звезды в небесах, где нет и намека на привычную людям синеву. И что их мерцание нелегко бывает потом забыть. Потому что оно, по некоторым своим свойствам – как светящийся напиток бессмертия, остается с изведавшими его паломниками, соискателями, навсегда. И ты как будто бы возвращаешься к нему потом в мыслеобразах снова и снова… Отыскивая его в потемках станции, как угольки нетленных протоэнергий – в еще теплой золе твоего недавнего восприятия.

Словом, когда-то, в далеком 2199-м, Марс именно таким вот чужим берегом людям и явился. Пустынным был и неприкаянным. И терзаем был всеми ветрами, которые только могла обрушить на бесстрашных покорителей Кидонийских долин эта покинутая планета.

Это лишь теперь, по прошествии трехсот лет, тут появились в кратерах первые настоящие моря – и над ними протянулись города-мегалиты, защищенные от бурь эктомгеомами…

И ведь правду Эстелла тогда сказала: темное золото долин тут было, и над этими долинами звезды блуждали, как бы пробираясь сквозь стратосферу. И замирая на небольшой высоте – за бортом их тауранового шаттла… Мы это все былое величие уже отчасти утратили – неугомонно преобразовывая Марс по своему разумению… А то есть… Почему тауранового? А потому что ход его был на трансуране, наверное… Было когда-то такое псевдостатичное дейтронейтринное топливо: трансактивный уран. Для межпланетных перелетов – и сейчас бы сгодилось…

Но суть наших теперешних поисков – совсем не в этом.

А в том, чтобы суметь понять, как все тогда начиналось…

После того, как Эстелла Рутковская, двадцатилетний ксенолог-теоретик, отправилась за своими блуждающими звездами на шельф. Понадеявшись за ними угнаться в таурановом шаттле, предназначенном для полетов на спутники и в скопища астероидов, – из числа сверхбыстрых деймодиоскур промосерии «Схимеон».

За тем необычным дневным свечением звезд над Элинорским шельфом – порой заметным даже сквозь гущу пылевых облаков – Эстелла тогда подозревала смещение во времени… А вовсе не одно лишь присутствие в желтой воздушной пыли – ультракристалликов льда и прочих мерцающих примесей, присущих ветрам этой долины. Так, как ее в этом уверяли сейтофизики.

А Владимир Становский, как это следует из ее записей, все упрашивал ее накануне спуститься в том же шаттле на дно Гесперийского каньона, где нашли надсланцевые пещерные озера. Из глубины этого каньона – такое же явление, как дневной свет звезд, или «блуждающие звезды», – тоже не раз бывало замечено. Такие звезды даже назвали эстуариями… И тем, кому довелось их наблюдать, приходилось испытывать настоящий восторг от этой невиданной марсианской темперы.

Но одно дело – каньон; или же любая другая, какая угодно пропасть; а другое дело – весь шельф… Вся долина, над которой за каждым пологим увалом рельефа – обрывается горизонт. И, словно бы с природной террасы, открываются небеса – с мерцающими в пылевом солнечном свете эстуариями…

А, так вы хотите знать, чем они отличаются от обычных звезд?

А вы представьте себе искрящуюся кадильницу, которая то появляется, то пропадает на ветру – когда костлявая кадит ею окрест; повторяя свое присутствие в небесах сотни и тысячи раз…

Вот это и будет темпоральное смещение, замеченное прежними завсегдатаями шельфа в пылевых облаках.

Так что какой уж тут Гесперийский каньон… Когда среди первопоселенцев, и без того в своих топонимических и поисковых гипотезах не чуждавшихся древнейшей мифологии, – начинает бытовать такая легенда. Хотя кто еще их видел – эти эстуарии во временных разломах; и когда они впервые были замечены – о том достоверных сведений не сохранилось… Болотные огни – вот с чем еще можно было бы сравнить, пожалуй, эти блуждающие звезды. И вот этим-то малоизученным явлением и занялась Эстелла. А вместе с ней – двое астронавтов-старожилов со станции в Митрийских предгорьях: Влад Становский, археолог; и Дэн Киммерстоун, экзогеолог.

…Изломанные по своим вершинам и оплавленные на склонах Риберийские скалы протянулись вдоль Элинорской долины единой извилистой грядой. И оползали вниз, прямо на шельф, уступами причудливых зиккуратов: достигая земель Элинора протоками остывшей лавы, и суровыми бороздами разломов и каменистых распадков. И кое-где в этих бороздах, где-то на самом их дне, мелькали аметистовые озерца. Но с высоты трудно было узнать, что это было такое. Остатки ли замерзшего ледника – или сейтовые, то есть болотные, наплывы застывшего вулканического кварца, который просочился из-под земли.

Небеса были почти ясными – настолько, что от скал на протоки лавовых рек протянулись осторожные рассветные тени. А скопления малоприметных пылевых облаков над долиной к утру почти развеялись: в точности так, как это безоглядно сулила успокоенная безветренная ночь. И ничто теперь не мешало троим бесстрашным людям, которые выбрались со станции в шаттле, вдоволь наслаждаться прогулочным полетом… И любоваться скалами внизу, в мягких солнечных лучах; и выискивать над их переменчивым ликом блуждающие огни. И спускаться к заиндевевшим естественным заводям; все еще утопавшим в легкой дымке ультракристаллической гелиотропии.

И, как всегда, мужчины-изыскатели были доброжелательно благодушны – и искушаемы множеством сопутствующих догадок. Относительно того, например, что бы еще такого необычного можно было отыскать в Элинорской долине, кроме малоизученных террамагнитных бурь…

И только одна Эстелла искренне радовалась этой недолгой вылазке в неизведанное, на которую так неосторожно обрекла и саму себя, и своих сотоварищей.

Радовалась, потому что эти сотоварищи вели ее теперь, словно ангелы бездны, навстречу каким-то небывалым свершениям…

Необычайно важным для всех, кто оставался на Митрийской станции…

И это почти торжествующее шествие в иные времена – казалось, уже невозможно было остановить.

Но, как бы ни было велико воодушевление смельчаков – а к шельфу их небольшой шаттл-диоскура подбирался словно бы украдкой. И явно безо всякой спешки и суеты: так, словно бы схлынувшие волны временных возмущений все еще могли как-нибудь себя обнаружить над ступенчатыми увалами Элинорских просторов. И осенить суденышко мерцающей метеоритной россыпью стратосферного дождя; и захватить его в плен; и затянуть его в череду марсианских рассветов и закатов, повторяющих себя бесконечно…

Так что в какое-то мгновение – после того, как Эстелла это осознала, – она вдруг перестала ликовать при каждом стремительном снижении шаттла к какому-нибудь очередному разлому; и сделалась серьезной и задумчивой. И лишь с затаенной в дыхании дрожью выпрямилась в своем адаптере – оттеняя его спинку своими роскошными, цвета самих этих скал, густыми волосами. А ее безупречное и обычно очень живое лицо стало отчего-то как будто бы выточенным из камня и обескровленным.

Так, значит, все же волнение? Инстинктивная обреченность?

Или же отголоски тщательно скрытой тревоги?..

Но она ни за что не призналась бы себе в этом даже сейчас!

Просто Владу необходимо было провести избирательное ландшафтное сканирование ледяной болотистой топи; которая предположительно была здесь такой же, как и на подступах к горе Теброн. Чтобы Влад мог достоверно оправдать перед «митрийцами» цель разведвылета… Вот и все! А Дэннису, уж коли он взялся за управление вместо Влада, – не нужно было мешать пустыми разговорами во время его небезопасных маневров над разломами.

Да и потом, любое тщательно скрытое волнение – и даже волнение первооткрывателей – издавна почиталось среди сообщества экзогеологов на станции недопустимым пережитком. И поэтому Эстелла никак не хотела признаваться себе в том, что что-то уже успело пойти не так. Не в повторяющих себя алгоритмах навигационных систем – а как будто бы в относительном времени ее мировосприятия… Навалившись на нее из ниоткуда каким-то безотчетным предчувствием чего-то всесокрушающего и неотвратимого.

И тогда, словно бы в поисках ответов, она мельком взглянула на Влада. Но Становский, как всегда, оставался безучастным и к тому, как она едва слышно произнесла его имя; и к быстрому прикосновению ее руки к своей руке. Волевой и невозмутимый – он был много старше ее; и потому думал, наверное, лишь о задании. Или, вернее, о том, что должен был как можно скорее доставить ее невредимой обратно на станцию. И еще он понимал, что это ему предстояло собрать для нее те самые результаты темпоральных флуктуаций, за которыми они все и явились сюда, на шельф… Или, точнее, раздобыть их ради нее – хоть бы даже из-под земли. Так что он лишь глядел теперь на парящий в воздухе плоский фантом трехмерной интраграммы Хрибса – которая в точности повторяла рельеф ледника за бортом, – и не говорил ничего.

А Дэн, ловко орудуя штурвалом, и вовсе любовался каким-то ископаемым минералом, который венчал у этого самого штурвала его центр. Моложавый, сухощавый и беловолосый – во всем, что бы он ни делал, он был чем-то похож на песчаную подвижную ящерицу. Но в том был виноват не он, а нещадное марсианское солнце – которое не проявляло милосердия к людям со станции, эти солнечные лучи отважно вкушавшими… Людей такое солнце делало смуглыми – но зато возвращало им вторую молодость, и годы перед ним отступали. Хотя, правда, пока это малоизученное воздействие было заметным лишь на экзогеологах – которые во время прогулок в вездеходах или шаттлах намеренно отказывались от защитных скамандеров.

Примерно так же, как это было и сейчас… Для того чтобы жить Марсом; дышать им и разглядывать его красоты; и по мере сил странствовать по его безлюдью. Пока – по безлюдью… И находить на его дорогах, все еще едва обозначенных, – извечное продолжение дорог Земли.

«Экзогеологи – это и есть самые настоящие марсианские сталкеры… За нами не пропадешь», – внезапно вспомнились Эстелле слова кого-то из «митрийцев», прозвучавшие над ней с порога – сразу же по ее прибытии на станцию. И было это то ли напутственное заклинание, а то ли пророческое приветствие.

И вот теперь, похоже, она оказалась этим сталкером сама – хотя и не знала, что это случится с ней так быстро…

А случилось это действительно нежданно-негаданно: в то самое мгновение, когда привычные ориентиры Риберийских скал вдруг потеряли за обзорными цитразолитово-волоконными «окнами» шаттла свою устойчивость.

Их изломы вдруг тревожно всколыхнулись и ринулись куда-то далеко вниз, словно бы увлекая за собой желтовато-дымчатые облака. А над ними, над этими облаками… И на интраграмме у Становского тоже… Мглистое небо в той стороне, где должна была быть Элинорская долина, вдруг странно просветлело – как в самый ясный и солнечный земной день. И стало каким-то невыразимо глубоким: каким оно бывает лишь тогда, когда утро еще лишь едва теплится над каким-нибудь исполинским каньоном. И там, в этом мареве – и отраженное на интраграмме сразу в нескольких инвариантах, – людям наконец и явилось то, за чем они прибыли в долину.

– Ретроградное свечение… – произнес Становский, изумленно отслеживая на интраграмме показатели высот, и вправду, совсем небольшие. – Темпоральное смещение дня и ночи…

– Эстуарии! – воскликнул пораженный Дэн; втайне обрадовавшись, должно быть, тому, что со сканирующих маячков их шаттла ретрансляция велась прямо в метасеть. – Я узнаю лептонейтринный Сирион… И Денеб!

– Пытаюсь выровнять шаттл… Пытаюсь выровнять шаттл… – вместо доверительного одобрения в словах Эстеллы вдруг услышал он отчетливо тембрированные реплики бортовой виртуальной геады. – Утечка топлива в двигателях… Дестабилизация энергосберегающих систем… Нарушена сверхпроводимость твердотопливных элементов…

– Она хочет сказать тебе, Дэн, что у нас за спинами полыхает «сирионское пламя»… Снижайся! – коротко приказал ему Становский.

«Сирионское пламя»… Так говорят, когда горят трансурановые энергореакторы… – сразу спохватилась Эстелла. И, повинуясь тревожному предчувствию, оглянулась в ту сторону, где за цитразолитовыми «оконцами»-гальвапентерами видна была часть трехуровневого крыла. Обычно край крыла мягко светился сквозь прозрачное цитраволокно «оконца», но сейчас… Сейчас оттуда попросту вырывались языки пламени. И, возможно, это-то и позволило шаттлу вдруг непредсказуемо набрать высоту.

– Снижаюсь прямо на ледник. В ледяную крошку озера. Туда, где очень-очень холодно… – немедленно отозвался Дэн.

Но не успел еще он довершить сказанного, как шаттл утратил энергостабильность – и произвольно завертелся в воздушных потоках, которые стали уносить его к ступенчатым увалам и пропастям Элинорской долины.

И интраграмма вслед за этим с шипением погасла; словно опущенное в воду раскаленное добела железо, такой был звук… Как бы давая тем самым понять, что управление шаттлом теперь возможно было лишь в тех режимах, которые существовали во всех обычных экспедиторских фоветтах.

– Да оставь же ты ее, эту геаду… Переходи на внесистемное энергоснабжение! И на ручное управление! – приказал Становский Дэну.

– Слушаюсь, кэптейн… – съязвил Дэн, тотчас буквально навалившись на штурвал, чтобы остановить вращение.

Так, как будто бы в представлении Эстеллы – экзогеологи, вроде Дэна, должны были казаться куда более сведущими людьми, чем археологи, одним из которых и был Становский.

Но, как бы там ни было, а Дэну все же удалось выровнять шаттл и направить его обратно к Риберийским скалам; хотя и ясно было, что помешать его вынужденному снижению было уже невозможно.

«Хорошо еще, что страховочные ремни успели сработать вовремя», – подумала Эстелла. Вошли в пазы, как влитые… А иначе она бы наверняка вывалилась из громоздкого сиденья-адаптера, даже не успев опомниться: после того, как скорость полета шаттла сделалась невысокой. И, после этой небольшой встряски, она вновь услышала беспечный голос Дэна:

– Кстати, док, геады в шаттле нет… Геада осталась на станции; а здесь, на борту – только одна из ее псевдокопий… Была. Прости, но это было все, что мне удалось выпросить нам в сопровождение. Людей много, а геада – одна; и для поисковых работ она всем бывает нужна…

«Геады нет, – с горечью подумала Эстелла. И значит – сейчас, в Риберийских скалах, они остались совершенно одни…»

А впрочем, обстановка на борту вопреки всему оставалась спокойной.

И пока Дэн пытался оправдываться, угрюмый Становский лишь пристально вглядывался туда, где завывала на одной из шкал геомагнитная роза ветров. Та, в которой шквальные потоки солнечного ветра преобразовывались в нестройные ультразвуковые импульсы, и в лигатурно-энтропическое потрескивание.

– Солнечные вихри… Вспышка на солнце, от которой атмосфера нас пока не защищает. Вот почему все утро было так ясно, – наконец сказал Влад.

И – из «кэптейна» и «дока» сразу сделался обычным, рядовым пилотом случайного экипажа и равноправным соучастником поисковой миссии.

– А еще буря сожгла нам псевдокопию геады, – заметил Дэн. – А без нее вся оснастка почти мертва. Осталось только ручное управление. И сигнал на метасеть все время пропадает… И со станцией связи нет.

– Ничего не понимаю, – сознался ему Влад. – Помнится, этот шаттл-деймодиоскура потому и назвался деймодиоскурой, что ему присуще выдерживать солнечные гипервсплески. А эстуарии, кажется, снова куда-то пропали…

И пока он это говорил – шаттл, ведомый Дэном, продолжал неумолимо скатываться вниз по нисходящей глиссаде, почти не маневрируя. Пока, следуя по наугад просчитанной траектории, на внесистемном расходе энергии не совершил последнего пологого захода прямо в ледяную крошку какого-то озерца. И замер на многоколесных шасси, в точности повторявших все неровности посадочного рельефа.

– Ну, вот и все, – вздохнул Влад, отстегивая ремни. – Самая пора нам теперь настала немного пройтись. Осмотрим повреждения снаружи – чтобы определить, какая часть крыльев уцелела, и безопасен ли шаттл… А потом пойдем искать какого-нибудь убежища. Да, и не забудьте одеться в скамандеры, – напомнил он своим сотоварищам. – Снаружи ведь все еще нет ни настоящего воздуха, ни тепла. Хотя, может быть, всего этого тут и будет когда-нибудь вдоволь – лет эдак через триста.

И он был прав. В некоторых марсианских подземельях – даже по тем временам – уже существовали и безмятежные, оттаявшие от ледников лагуны и заводи; и пригодный для людей воздух. Полностью восстановленный из ледника в некоторых изолированных подземных пустотах и хорошо прогретый. Но вне всего этого на поверхности пока никак нельзя было обойтись без защитных скамандеров, которые, к счастью, были на удивление легким и удобным походным снаряжением. Или, точнее, обычной верхней одеждой всех поисковиков, предназначенной для свободных прогулок по просторам Марса.

…Комплекты скамандеров, как это и было предусмотрено в каждом шаттле экспедиторов, обнаружились строго на своих местах: по обратную сторону спинок сидений-адаптеров. Но, как оказалось, кроме них Дэн не взял с собой в путь больше ничего: ни припасов; ни переговорного устройства для связи со станцией – стрейт-скайбера; ни оружия – чтобы выстрелами в скалы подать знак о своем местопребывании. Да и зачем? – все успокаивала себя Эстелла. Их и без того через сутки все равно бы нашли: по отраженному от марсианских лун сигналу лэндконтаминатора. Но необходимо было выйти наружу, для того чтобы убедиться, что поврежденный шаттл больше не полыхал, как раньше, изнутри всех своих турбин. И что пребывание в нем до прибытия тральщиков, спасательных кораблей было безопасным; настолько, что другого убежища искать бы не пришлось.

Ну а в ином случае – экипажу действительно пришлось бы рассчитывать разве что на милость судьбы. Поскольку смеси дыхательного конденсата в их кислородных масках едва ли хватило бы на несколько часов. И тогда бы им ничего больше не осталось, кроме как рисковать своими жизнями в скалах; или же вернуться в энергонестабильный шаттл.

Но об этом, последнем их выборе, Эстелла старалась пока не думать. И просто сделала то, что сказал Влад. Вот она натянула на себя, поверх своих полетных одежд, легкий комбинезон из блестящих светонейтрализующих тканей – с яркими опознавательными полосками своей станции – раз… Затем нырнула в объемистые мягкие ботинки – два; увенчала себя, словно тиарой, и покрыла лицо прозрачной маской с небольшими баллонами кислородной смеси – три…

А затем, в довершение всего этого, набросила на себя верхний термосберегающий плащ, чтобы защититься от песка и ветра. И – все. Хотя, наверное, в ясную и спокойную погоду можно было обойтись и без него.

И точно так же теперь стали выглядеть и Становский с Дэном.

…А потом, следуя друг за другом по небольшому трапу, они спустились наружу.

Однако Становский первым ступил на ледник. Или, точнее, в покрывавший дно распадка соарс: в многослойный ледяной наст, который весь мелко раскрошился от постоянного выветривания.

Но соарс весь смерзся – и под ним, похоже, не было никаких обвалов или скрытых овражков. Да и потом, если бы плотность соарса не была достаточно велика – то как бы тогда на нем устоял шаттл? А значит, от этого пустынного распадка в Риберийских скалах – пока нечего было ожидать подвоха…

– Где-то здесь, недалеко, почти над самым шельфом, есть Риберийская стоянка археологов, – сказал Становский, тщательно протаптывая соарс. И, обернувшись, издали взглянул на Эстеллу; и во взгляде его, как показалось ей тогда, она различила разом тревогу, ожесточенность и сожаление. – Но я не уверен, что смогу нас всех туда вывести… Да и не знаю, хватит ли у нас кислорода на такой путь…

Но она, вместо того чтобы согласиться с ним или же опровергнуть все то, что он сказал, вдруг произнесла:

– Если и с нашей станцией связи нет – значит, наверное, у них тоже могут быть повреждены маяки…

И снова, стоя чуть в отдалении, указала своим сотоварищам на шаттл.

Который теперь из-за крушения было почти не узнать.

Всего несколько часов тому назад, покидая авиадром, он был почти неотличим от цвета вулканических скал. Но следы пламени в соплах-турбинах, дочерна опалившие оба его трехступенчатых крыла, оставили на его нанохромном покрытии устрашающие темные росчерки и продольные отметины. А это означало только одно: что все его энергопроводящие системы – по какой-то непонятной причине – дочиста выгорели изнутри. Хотя и трудно было представить, как такое вообще могло стать возможным.

Неповрежденной оставалась только та его часть, где находились люди. Но лишь потому, наверное, что вверху, над кабиной, обшивку сменял архитраж: сплошная система «окошек»-гальвапентеров из прозрачного цитраволокна и небольших связующих перекрытий, дававшая превосходный обзор. Во всем же остальном – шаттл больше ничем не подтверждал своего единственного предназначения: летать…

– Очаг возгорания – аспериада, – серьезно сказал Становский, также рассматривая шаттл на фоне одинаковых скал. – То есть все началось где-то в его хвостовых амортизаторах – там сливаются вместе два донных крыла. И лишь затем «сирионское пламя» распространилось на двигатели и турбины, что и привело к отключению энергореакторов.

– Да уж… – согласился с ним Дэн. – Марсопроходцами мы все оказались – каких еще поискать… А в скалах нам пока и вовсе делать нечего. Так что рано или поздно, но нам все же придется вернуться в шаттл. Как только убедимся, что на холоде пламя полностью угасло…

«И проведем несколько часов на пронизывающем ветру – тайком обвиняя друг друга в том, что шаттл потерян, – уловила продолжение его слов Эстелла. – И потом, если с необратимой тепловой реакцией в двигателях все обойдется – еще не меньше суток мы будем скрываться в этом же тлеющем шаттле. После того как к закату дня холод станет совсем уж нестерпимым…»

И, в поисках выхода, она взглянула наверх: на кромки словно бы зарубцевавшихся скал – таких, какими они выглядели в направлении шельфа. И с тоской подумала о том, что будет, когда пропавшую деймодиоскуру наконец найдут. И с помощью спасательных тральщиков доставят обратно на станцию. Там, на станции, сразу установят, кто, не имея жестко отмеренного годами полетного опыта, уговорил Становского выбраться на шельф. И даже хуже того – в Сектор мертвых морей: в район не утихавших неделями низинных пылевых бурь. И тогда все упоминания об эстуариях развеются, как ветхое предание. Вместе с сомнительной метазаписью, сделанной в последние минуты перед крушением. И пропадут навеки в этих нескончаемых бурях; и навсегда изгладятся из памяти людской. Да и вообще: мало ли среди экзогеологов бытует всяких поверий? На станции ведь все равно решат, что такие поверья – в любом случае, не стоят загубленного шаттла.

А вот Дэну – не о чем было беспокоиться…

Дэна Становский точно не станет ни о чем выспрашивать, и постарается оградить его от всех нападок: потому, что считает его своим другом.

Надо, пока не поздно, хотя бы сейчас постараться отыскать в действиях Дэна что-нибудь такое, что вывело бы его из тени, – шепнул Эстелле какой-то вкрадчивый голосок. – Ведь это же ему доверили шаттл; а всю дорогу он вел себя так, как будто заведомо знал намного больше, чем было известно даже Становскому… А что, если это он ошибся с управлением и привел в действие несовместимые энергорежимы? Ведь управлять таурановым шаттлом не так-то легко – не то, что авиагрейдером, крушащим скалы, или грузовой экспедиторской фоветтой. А он был еще относительно молод – всего только тридцать пять…

И внезапно Эстелла заприметила за ним нечто такое, что раньше от ее внимания почему-то ускользало.

На правом порукавье его противопылевого плаща, надетого поверх скамандера, тщательно закреплена была небольшая укладочная рамфа: изящная, мягко блестящая и плоская. Вещица, в сущности, самая обычная: пригодная и для лучевых мини-буров, и для того чтобы прятать в нее собранные образцы – обломки метеоритов, кусочки лавы, случайные камешки…

Но что она сейчас могла в себе скрывать? Стрейт-скайбер? Райтскринер? Или же что-то другое? – сразу насторожилась Эстелла. Покуда Влад Становский, давно уже привыкший ко всевозможным неожиданным штуковинам в экипировке своих сотоварищей, экзогеологов, попросту не придавал всему этому никакого значения.

– Что это у тебя с собой? – спросила она у Дэна, медленно подступая к нему и как бы уклоняясь от пылевого ветра.

Но Дэн, вопреки ее ожиданиям, отпираться не стал – и в тот же миг незаметным ловким движением расстегнул рамфу. И выволок наружу весь свой скарб – едва его удерживая в обеих ладонях, затянутых в краги.

Скарбом же этим оказался походный ножичек, нужный для отделения окаменелостей от мягких пород; и еще какое-то устройство, напоминавшее мини-бур – но обладавшее стволом плоским и широким. И как будто бы сплющенным сверху и снизу.

– Что это? – тотчас спросила у него Эстелла.

– А, ты об этом?.. Это сиг-гарджетс прототипа «сиггурат»… С ним я всегда неразлучен.

– Еще одно почти бесполезное сейчас, высокотехнологичное устройство-излучатель, – вздохнула Эстелла. Со станцией связи нет; и двигатели шаттла выгорели почти дотла… А Дэн, как будто ничего не случилось, объясняет ей сейчас предназначение какой-то технодиковины – словно бы в напутствие ее последним дням на Марсе.

А впрочем, что такое сиг-гарджетсы – она и так, кажется, знала неплохо. Это были лучевые буры-штрекеры, позволявшие геологам вручную прокладывать в оплавленной марсианской скальной породе обходные туннели. Чтобы избежать взрывов на труднопроходимых участках…

– Думаешь, что мы все-таки не сможем сохранить шаттл? – понимающе спросила она у Дэна. – И с помощью этой штуковины надеешься выдолбить для нас в скале укрытие? Чтобы там, выжигая лед, мы смогли дышать?

– Если другого выхода для нас не останется – то так мы и сделаем, – ответил Дэн.

– А разве есть другой выход? – вмешался Владимир Становский.

– Прототип «сиггурат» – это симулятор-гарджетс гиперквантовых уравнений телеметрии, – произнес Дэн, ничуть не растерявшись. – Симулятор реальности, иными словами…

И сразу же принялся обрисовывать перед изумленным Становским и Эстеллой перспективы использования такого типа гиперчастотных излучателей на Марсе.

Наводишь, мол, гарджетс-сиггурат на пустынные земли опаленного солнцем горизонта – и на их месте восстает цветущая долина. А за ней так и влечет к себе вдали переменчивая лазурь мелкого моря – снова льнущего к берегам давно уж опустевшего шельфа…

Но только вначале появится как бы мерцающая дверь. Исходная ретроградная симуляция, где время реструктурируется особыми сиг-частицами, проходящими сквозь субсинуарные информационные протополя. Эти частицы всегда направлены в прошлое; и с увеличением интенсивности их потока увеличивается вероятность временной инверсивности. Словно бы время само по себе сворачивается в изометрическую спираль. В которой одни ее витки, настигая другие, неизменно предопределяют инверсивную – то есть инвариантную – будущность.

Или, иначе, это значило, что если когда-то на Элинорском шельфе было море – то оно снова там будет. За порогом субсинуарной двери. И, понятное дело – лишь для тех, кто в нее вошел…

Важно было только правильно ввести первичные данные телеметрии. Но геаде с Митрийской станции, сколько бы ни испытывал раньше это устройство Дэн – это всегда удавалось…

И каждый раз он убеждался: кто умел с этой штуковиной обращаться, тот владел и самой реальностью. Реальностью, понятной людям – а не реальностью, понятной лишь Марсу. И такой соискатель всегда знал, где находится инвариантный выход из нескончаемых лабиринтов здешних предгорий; и из распадков-ловушек возле плосковерхих уступчатых холмов…

– Значит, с помощью этого твоего сиг-гарджетса – прототипа «сиггурат» – можно было бы заново реструктурировать даже поврежденные статичные объекты? – сразу же спросил Влад. – Поскольку возвращаться на шельф к морю, где уже сотни миллионов лет никто не бывал, нам сейчас ни к чему…