Текст книги "Тайны и герои 1812 года."

Около 530 тысяч солдат оставил Наполеон в России. Колоссальная армия!

В споре с Александром Кутузов отстаивал для армии право на передышку. К тому же, он не желал, чтобы из всех стран антинаполеоновской коалиции одна Россия несла ощутимые потери… Первой задачей 1813 года Кутузов считал создание боеспособной немецкой армии, которая сражалась бы с войсками Наполеона. Кутузов писал воззвания к немецкому народу, не сидели сложа руки и русские дипломаты. После Калишского союзного трактата пруссаки начали мобилизовывать армию и набирать ополчение. Кутузов мог вздохнуть: отныне не только русские солдаты будут погибать в схватках с Великой армией. Между тем, русские войска заняли Берлин и Гамбург, где их встречали как освободителей. Сам Кутузов так далеко не выдвигался, его путь лежал в столицу Саксонии – Дрезден. В середине апреля, по дороге в Дрезден, фельдмаршал захворал.

Он и умрет на чужбине, в зарубежном походе, в Бунцлау. Солдат, служивший Родине до последнего вздоха. Дипломат, мыслитель, хитрец, каких немного было в истории России. «Дипломат» – это мы не для красного словца. Приведу одну характерную для Кутузова мысль: «Буонапарт…не подумал, что двум нациям, равно храбрым и могущественным, в сущности, не о чем спорить и они должны не истреблять, а взаимно уважать друг друга и развивать связи во всех областях… Должны содействовать достижению всеобщего согласия для сохранения мира на земле». Так способен мыслить только выдающийся дипломат! Не забудем и восхитимся: эти слова были сказаны в разгар противостояния и сказал их солдат, который умер, надорвав силы на этой войне. Никакой мстительности, никакого озлобления…

У Кутузова две могилы: под Болеславцем (что в современной Польше), и в Казанском соборе, в Петербурге. Туда отвезли набальзамированное тело князя Смоленского. До сих пор продолжаются споры – где же похоронено сердце Кутузова? Существует романтическая легенда, что оно до сих пор покоится «на старой саксонской дороге», у деревушки Тиллендорф. Эта легенда вдохновляла красноармейцев, которые освобождали Польшу в 1945-м. Они клялись бить врага у польской могилы Кутузова. По решению Военного совета I Украинского фронта на старом деревенском кладбище возвели Кутузовский мемориал, центром которого стал памятник полководцу. Рядом с могилой Кутузова захоронены останки 141 советского воина, погибшего в боях за освобождение Силезии от фашистов, в том числе 42 Героев Советского Союза. У входа на территорию кладбища застыли в вечном карауле фигуры российских солдат – гренадера 1813 года и советского бойца 1945 года. А Евгений Долматовский написал стихи:

 
Достойно несут свою службу гвардейцы
На самом на дальнем пороге,
И слышно, как бьется Кутузова сердце
У старой саксонской дороги!
 

Кем остаётся для нас Кутузов? Израненный дородный герой глядит на нас с портретов. Пример неброского героизма, государственной мудрости, русского умения терпеть невзгоды, выжидать и преодолевать себя. Не о Кутузове ли вспоминал немецкий железный канцлер, когда, в критические минуты он говорил сам себе: «По-русски, Бисмарк, по-русски!». По-русски – значит, терпеливо и целеустремлённо.

Теперь бы всё это понять, трижды осмыслить – какое нам ещё патриотическое воспитание?

По заветам Кутузова

Кутузов мечтал видеть Россию и Францию союзниками. Время показало, что и в этом вопросе полководец проявил проницательность. Логика истории сблизила Россию и Францию.

Так сложилось, что Россия никогда не нападала на Францию, никогда не участвовала в агрессивных военных союзах, направленных против Французской империи или республики. При Екатерине Великой и при Павле Первом появлялись планы нападения на революционную Францию в целях искоренения революционной «гиены». Богоборчество и антимонархизм якобинской республики ужасали русских патриотов. Они собирались огнём и мечом спасти Францию от революции, наставить французов на путь истинный… Обстоятельный план такой интервенции вышел из-под пера Суворова. Нет, русский полководец не намеревался поработить Францию, не хотел превращать её в вассала петербургской короны. Суворов горел желанием вернуть Францию Бурбонам, вернуть её французскому дворянству, возродить влияние католической церкви. Но и такая интервенция, как известно, не состоялась. Как бы повернулась история, если бы в 1793-м или в 1799-м русские войска (вместе с австрийскими и прусскими частями) заняли революционный Париж? Можно только гадать. В реальной истории русские оказались в Париже только в 1814-м, преследуя армию Наполеона от стен московского Кремля. Парижане с ужасом ожидали «северных варваров», но русские в гостях варварства не допускали и вполне поладили с мирными французами. Пребывание русских во Франции предвосхитило будущий политический союз двух держав.

При Александре Третьем союз России и Франции стал основой внешней политики двух стран, основой их мирного процветания. Свидетельство тому – роскошный, парадный парижский мост, который до нашего времени носит имя русского императора.

И это при том, что Россия всегда географически и политически была связана с германскими государствами – вечными противниками Франции.

Ещё в знаменитой энциклопедии Дидро и Д`Аламбера написано: «Торговля с русскими выгодна для Франции, полезна для Голландии и невыгодна для Англии». Дидро и его современники мечтали укрепить экономические связи Франции и России. По поводу Англии автор энциклопедической статьи о России де Жокур лукавил – просто его не устраивало, что Англия оставалась крупнейшим партнёром северной империи. Надежды энциклопедистов сбылись в конце ХIХ века.

Оценим политическую зрелость русского императора. Самодержец, не просто убеждённый монархист, а само олицетворение монархии – он сделал ставку на дружбу и сотрудничество с республикой. Этот договор ко многому обязывал! И царь-миротворец с уважением вслушивался в слова французского гимна, которые не сулили монархам ничего, кроме плахи.

Столетие войны 1812 года отмечалось с небывалым размахом. Патриотический праздник пришёл тогда в каждую гимназию… Тогда в России правил последний из Романовых – Николай Александрович. Он продолжал профранцузскую политику отца – и в 1912-м году, отмечая славную сотую годовщину, Россия не посылала проклятий бывшим противникам. Антифранцузские мотивы просто не допускались. Русские и французы в ХХ веке относились друг к другу по-рыцарски, без злопамятности. Русские и французы вместе воевали против агрессора в годы Первой Мировой. Вместе сломали хребет гитлеровской Германии – и французы помнит, что город на Волге, славный Сталинград стал местом решающей битвы не только за освобождение Советского Союза, но и за свободу Франции.

В годы Холодной войны, когда ведущие страны мира, по существу, объявили бойкот Советскому Союзу, голлистская Франция вела самостоятельную политику и оставалась для России дружественной державой. А ещё ярче это проявлялось, когда голлистов сменяли социалисты.

Взаимоуважение двух великих народов окрепло в годы войн. Оно необходимо нам и в мирное время. Священная память о 1812 годе сегодня не разъединяет Россия и Францию. Погружаясь в героику Отечественной войны, российские школьники узнают и о французской культуре. Ведь о 1812-м, о рыцарском противостоянии России и Франции писали Стендаль, Беранже, де Сталь, Дюма. История произвела маневр, достойный Бонапарта и Кутузова: наши народы начали с кровавого противостояния, а пришли к дружбе, к совместному почитанию памяти доблестных павших героев. История всегда права.

Александр I. Перед лицом вселенной

Он не был великим полководцем. Порой мешал военачальникам своими капризами и поспешными распоряжениями. Но в политической судьбе России и Европы начала XIX века он сыграл решающую роль. Его нацеленность на полную победу над Наполеоном удивляла современников – и определила судьбу кампаний 1813–1814 годов. Именно император Александр I стал олицетворением победы в Отечественной войне 1812 года. И не допустил политической нестабильности в трудные месяцы французского наступления.

Императора Александра Павловича нельзя назвать ни последовательным реформатором, ни непреклонным консерватором. Но ему удалось остаться в истории победителем. Немногим удалось оказать столь же сильное влияние на судьбы России и Европы. И памятник Александру Первому стоит у Боровицкого холма по праву.

1815-й год был звёздным часом императора Александра Павловича. После победы над наполеоновской Францией он встал во главе Европы. За спасение от нашествия двунадесяти языков его прозвали Благословенным – и не только в России. Двести лет назад он был надеждой консервативно настроенной, да и просто усталой части европейского общества. В нём видели надежду на спасение от кровавой сумятицы наполеоновских войн. Дух императора витает и в московском Александровском саду, и в Царскосельском лицее, который тоже назывался Александровским. И в Париже. Весна 1814-го… Таких эффектных побед история России не знала. Русский император, победитель, въехал в Париж на серой лошади, которую когда-то подарил ему Наполеон (бывали и у великих противников дни сближения).

Сразу вспоминается, как его заклеймил Пушкин: «Властитель слабый и лукавый». Несправедливый вердикт. Но тем, кто спешит безоглядно идеализировать победителя Наполеона, надо бы почаще припоминать эти строки. Но Пушкин сформулировал и парадную версию истории императора: «Он взял Париж, он основал Лицей». Армия и Просвещение – и впрямь главные направления политики Александра Павловича.

Прекрасное начало

Родился будущий император Александр Павлович в Петербурге 12 декабря 1777 года. Царственная бабушка, Екатерина Великая, в своих сказках величала его царевичем Хлором и любила без памяти. «Как стал царевич вырастать, кормилица и няни начали примечать, что сколь он был красив, столь же умен и жив. Повсюду разнесся слух о красоте, уме и хороших дарованиях царевича», – это из той самой сказки.

Екатерина воспитывала его как идеального правителя, в духе рационального века. Почти по чертежам Вольтера и Монтескье. Почти – потому что она была реалисткой и ко всему приноравливалась. К международному положению, к потребностям и возможностям России, к нашему климату… Царевича Хлора окружали лучшие воспитатели, но приохотить его к учёбе толком не сумели. Книгочеем он не стал. Но получил представление о политических учениях и даже поглядывал в сторону республиканских идей. Он писал Лагарпу, любимому учителю, что мечтает «поселиться с женою на берегах Рейна и жить спокойно частным человеком, полагая свое счастие в обществе друзей и в изучении природы». Такой вот руссоистский идеал. Всю жизнь время от времени он будет повторять эту мысль – так, чтобы собеседник запомнил, записал, а то и огласил. Что это – кокетство?

Из него готовили просвещённого монарха, но времена поменялись. Уже пошатнулось всевластие классицизма с его приматом общественного над личным. Один из воспитателей будущего императора – М.Н.Муравьёв – был одним из зачинателей русского сентиментализма. Ускользающий принц не слишком подпал под влияние талантливого литератора, но «сентиментальную» систему ценностей усвоил. Он ценил иронию, легкомысленное отношение к монументальным делам и больше всего интересовался собственными чувствами – утончёнными и поверхностными. Он, в отличие от предшественников, и на троне умел преспокойно вести частную жизнь и до поры, до времени ставил её выше государственного служения. Политику воспринимал как развлечение, как интеллектуальную игру, в которой нужно доказать превосходство над соперником. Непринуждённость стала приметой его политического стиля – и подчас она обезоруживала соперников.

Его считали выдающимся дипломатом. Говорили о холодном лицемерии, о равнодушном двуличии воспитанника Екатерины Великой. Многих очаровала его холодность, некоторых и отпугнула. Вот уж кто умел скрывать мысли и намерения, не говоря уж об эмоциях. Именно таким он был до ухода в религию. Главная задача дипломата неизменна – подороже продать свои уступки и подешевле купить уступки партнёров. Александр не всегда отождествлял свою политику с интересами России. В молодые годы он и вовсе недооценивал Отечество: второго такого западника на троне у нас не бывало. Горизонты его честолюбия простирались шире родных осин. Он впитал идею екатерининского Греческого проекта. Строил планы вселенского масштаба – и, что удивительно, многое доводил до ума. Тут достаточно произнести два слова: «Священный Союз»!

Одежда дана людям, чтобы прикрывать срам, а язык – чтобы отвлекать собеседников от неприглядной правды. Внук великой Екатерины чётко следовал этому правилу, сызмальства получив придворные уроки. Ведь ему приходилось метаться между двумя дворами. С одной стороны – могущественная императрица, отрывавшая его от родителей, с другой – русский Гамлет, гатчинский изгнанник, Павел Петрович. Там и прошли дипломатические университеты будущего императора. Ключевский заметил: ему приходилось держать «две парадные физиономии». И повсюду его любили: он умело производил благоприятное впечатление. Всем он улыбался, всех кротко выслушивал. Аккуратно менял маски и никогда не отступал от роли. Актёр Актёрыч!

Александр Павлович – в известном смысле антипод первого русского императора. Тот – воплощённая энергия и ярость. Порывист был и отец Благословенного – Павел Петрович. Великая бабушка активно вмешивалась в главные дела империи, стремилась к интеллектуальному лидерству. А на Александра Пушкин намекал в сказке о Золотом Петушке: «Царствуй лёжа на боку!». Сдержанность считалась главной его добродетелью. Но надо признать, что за годы правления Александра Россия преобразилась – без рывков и внутренних потрясений. В этом Александр, пожалуй, схож, с кротким богомольцем на московском троне – Фёдором Ивановичем. Правда, при царе Фёдоре состоял предприимчивый и властный правитель – Борис Годунов. А тихий Александр умело играл на противоречиях влиятельных сановников, не допуская чрезмерного возвышения ни одного из них. Сталкивал екатерининских орлов с «молодыми друзьями», а Шишкова со Сперанским. Он умел властвовать, как сейчас говорят, без фанатизма, но и без сдачи позиций. А ведь его правление начиналось в крайне неблагоприятных условиях.

Знал ли Александр о заговоре против отца? Павел относился к сыну мнительно, прекрасному принцу угрожала суровая опала – возможно, ссылка в какой-нибудь отдалённый монастырь. Любимцем царя стал тринадцатилетний племянник, герцог Евгений Вюртембергский. Павел намеревался его усыновить. И тут граф Пален посвятил Александра в планы заговорщиков. Конечно, будущий царь взял с Палена слово, что Павлу сохранят жизнь. Но он не мог не помнить о судьбе Петра Третьего… Пален ухватил суть маневров Александра: «Он знал – и не хотел знать». Потом Александр упадёт в обморок, увидев обезображенное тело отца. Но там же, возле трупа, его поздравляли как нового императора. Хорошо написал в мемуарах фон Беннигсен – один из предводителей заговора: «Император Александр предавался отчаянию довольно натуральному, но неуместному». А графу Палену приписывают слова: «Полно ребячиться, ступайте править!». Пален держал в руках паутину заговора, приобрёл большую силу. Александру хватит ума быстро отдалить его от трона… Но в ту ночь молодой император произнёс известные слова: «Батюшка скончался апоплексическим ударом. При мне всё будет, как при бабушке». Эту фразу запомнили все. Можно ли представить себе более унизительную клятву для нового самодержца? Ничего себе – «прекрасное начало». В душе он не был сторонником Екатерины. Например, он никогда не вернётся к принципам потемкинской военной реформы, которая превратила нашу армию в сильнейшую на континенте. Но во хмелю переворота балом правили екатерининские орлы… За несколько месяцев императору удалось утвердить собственную власть над враждующими придворными группировками. Пешкой он не стал. А спасительный цинизм выветривался постепенно – после нескольких потрясений в личной жизни, после первых поединков с Наполеоном, наконец, после московского самосожжения. И вместо лощёного, невозмутимого сноба явился тихий богомолец.

Российская империя в те времена не находилась в политической изоляции. В Европе с елизаветинских времён, со времён Бестужева, без участия северной империи не обходилось ни одно капитальное политическое предприятие. Европейцы не признавали русской культуры, свысока относились к Православию – следы этих предрассудков мы видим в Энциклопедии Дидро. С уважением относились только к двум проявлениям России: к армии и к дипломатии.

И в Париже русский штык!..

Лесков в «Левше» приметил, что царь Александр (в отличие от младшего брата) не слишком верил в русских людей. Ни одного из нашенских главнокомандующих он не воспринимал всерьёз – ни Каменского, ни Кутузова. Они казались ему отжившими староверами. Другое дело – Моро, Веллингтон, Бернадот. Им он готов был доверить спасение России от Наполеона, а с Кутузовым уживался вынужденно. Россия открылась ему только через несколько лет после Отечественной войны, по мере погружения в православие.

Император и в молодости догадывался, что с народом власть должна говорить не в западническом духе: патриоты России не воспринимали язык старых жирондистов. Неслучайно в 1812-м на несколько месяцев голосом Александра стал адмирал Шишков. Это он сочинял манифесты, в которых Александр предстал былинным, сказочным русским царём. А ведь за несколько лет до Отечественной войны демонстративный патриотизм Александра Шишкова считался крамолой: считалось, что он противоречит имперскому курсу. Но адмирал гнул свою линию.

В Рождественском манифесте накануне 1813 года император говорил с народом как проповедник и духовный лидер. Признавая заслуги полководцев и воинов, главным он считал провиденциальный подтекст победы. Составлял Манифест Шишков, но он не только прививал императору патриотическую идеологию, но и следовал его вкусам, нагоняя мистики. Храмы в те времена заменяли совинформбюро: батюшки воспроизводили Манифест перед прихожанами.

Сразу после молебнов с благодарностью за победу армия двинулась на Запад. Император чувствовал себя гражданином, даже императором мира – и потому подчас не придавал решающего значения сбережению русского народа. Нужно ли было продолжать войну в 1813-м году? Александру подчас противопоставляют Кутузова, который, как принято считать, был противником войны на чужой территории, за туманные интересы. Но князь Смоленский умер как раз в заграничном походе, по дороге в Саксонию. Кутузов понимал, что даже после катастрофы русского похода наполеон не прекратит бороться за мировую гегемонию. Понимал, что новой кампании не избежать. Но не желал, чтобы русская армия несла все тяготы войны в Западной Европе, освобождая немцев и австрийцев от французского владычества. Александр считал эту проблему второстепенной. К 1813-му году он научился относиться к мобилизации армий по-бонапартовски, считал сотнями тысяч. Колебания Кутузова считал препятствием на пути к победе. Немцы, безусловно, немало выиграли из-за антинаполеоновской одержимости Александра.

Битва за Париж стала для Александра праздником возмездия. К капитуляции французов принудила русская артиллерия, а к восстановлению монархии – такт императора Александра. Он въехал в город – и сделал всё, чтобы не выглядеть завоевателем. Какой-то парижанин крикнул: «Мы уже давно ждали прибытия Вашего Величества!». Александр ответил с улыбкой: «Я пришел бы к вам ранее, но меня задержала храбрость ваших войск». Он читал Плутарха и знал цену крылатым выражениям, в которых воплощается сила и великодушие героя. Такой ответ польстил французам, они повторяли его не без восторга. Александр в Париже собирал коллекцию таких маленьких побед.

Союзников Александра усиление России тревожило уже в 1814-м. Они не ограничивались газетными карикатурами на русских варваров. Европейские канцлеры без промедлений перейдут к секретным переговорам. Тайный антироссийский военный союз державы учредили поспешно. Глава английской дипломатии лорд Каслри уже несколько месяцев твердил в узком кругу, что, если Россия не захочет остановиться на Висле – её к этому нужно принудить войной. Роберт Стюарт, виконт Каслри, будущий маркиз Лондондерри, был опаснейшим противником. Это не платный агент пяти хозяев вроде Талейрана… Правда, Англия в то время вела войну в Америке, а Талейран готов был предложить англичанам французское пушечное мясо – взамен на щедрые субсидии.

Англичане не желали, чтобы, вместо колосса на Сене появился колосс на Неве. На новый 1815-й год лорд Каслри получил желанный подарок: пришло известие, что в Генте был подписан мирный договор между Британией и Америкой. Теперь у Англии развязаны руки. А через два дня, 3 января три дипломата собрались на тайную вечерю.

Это была не просто конвенция, а полноценный продуманный тайный военный союз. Каждая из трех держав обязывалась выставить армию в 120 тысяч человек: 30 тысяч кавалерии, 120 – пехоты. Плюс – артиллерия. Значит, в скором времени против России вступила бы в поход 450-тысячная армия. Расчёт прост: не допустить превращения России в единственную военную сверхдержаву. В генеральном сражении потрепать обескровленную в походах русскую армию. Уж тогда Александр станет смирным! А Россия откатится подальше на Восток, в Азию и не станет вмешиваться в европейские дела.

Между тем, Александр упивался ролью европейского гегемона. Восхищал дам и политиков благородными манерами и великодушными помыслами. И не знал, что против него готова двинуться огромная армия. Но русские дипломаты могли заметить, что австрийцы, англичане и французы неожиданно стали твёрже, самоувереннее.

Помощь пришла к Александру, откуда и не ждали – с острова Эльба. И вот уже Наполеон движется к Парижу, король Людовик XVIII бежит без оглядки от «корсиканского чудовища». Бежит опрометью – он даже не успел уничтожить архив! И Наполеон в кабинете короля обнаружил экземпляр «Секретного трактата об оборонительном союзе против России». Как ликовал Наполеон, изучая этот документ. Быстро же его противники успели перессориться… Сам Наполеон считал Россию империей варваров и после самосожжения Москвы только утвердился в этом мнении. Он боялся нового нашествия гуннов – завоевателей с Востока. И видел, что у России есть потенциал для экспансии. «Европой будут управлять казаки», – этой перспективой Бонапарт пугал современников. Но, прочитав трактат о тайном союзе Франции, Австрии и Англии, Наполеон решил не лезть напролом, а затеять международную интригу.

Он послал экземпляр «трактата» Александру. Сейчас русский царь опомнится. Конечно, он не станет союзником Наполеона, это исключено. Но он, несомненно, оставит австрийцев и англичан наедине с чудовищем. И тогда… У англичан в Европе войска немного, разбить австрийцев – невелика забота. И – всё сначала!

Александр на эти маневры не обратил внимания. Почему? Тут может быть несколько объяснений. Возможно, царь уже знал о переговорах. Международный шпионаж в России со времён Потёмкина развит был отменно. Но главное – он опасался Наполеона сильнее, чем всех союзников-монархов, вместе взятых. А Талейрану и Меттерниху знал цену. Талейрану – в прямом смысле. Ведь французский дипломат несколько лет был платным агентом русского царя… Цену ему он знал.

Считается, что Александр после победы не боролся за территориальные приобретения, поставил себя выше этой суеты. Но права России на герцогство Варшавское он отстаивал усердно, чем и напугал союзников. Российская империя во времена Александра окончательно обосновалась на берегах Вислы. Правда, щедрые либеральные дары императора не могли ни удовлетворить шляхту, ни умерить тревогу Лондона, Вены и Парижа. Но что ему, победителю, до всей этой суеты! Он знал, что такое триумф Агамемнона, Цезаря и Августа.

Консерватор и мистик

Первые пятнадцать лет правления завершались былинно, в ореоле победы и всемирного влияния. Россия после 1815-го при Александре не сражалась в Европе, но военное доминирование Петербурга ощущалось. А потом накатила усталость – и сподвижники перестали узнавать государя. Он стал сторониться политики с её ложью и кровью. Искал правду в беседах с монахами, в Евангелии. Сильная причина для раскаяния – косвенное участие в убийстве отца. Многое напоминало ему об этом злодеянии. Он молился, он истребил в себе монаршье честолюбие. Таким и ушёл. Но до ухода ещё десять лет пребывал на престоле после парижского триумфа.

Сейчас принято противопоставлять мессианство национальным интересам. Дипломатия Александра на развалинах Европы в больше степени была направлена на утверждение глобальных интересов человечества, чем Российской империи. И себя он видел именно на фоне мировой истории. Акт Священного Союза он начертал самостоятельно. Да, это была попытка оттянуть закат Европы, спасти стареющую христианскую цивилизацию, потерявшую инстинкт самосохранения после Французской революции. В Священный союз он поверил с неожиданной искренностью. То был уже не молодой скептик, но христианин, склонный к мистике и даже к экзальтации. «Пожар Москвы осветил мою душу», – это легендарное признание многое объясняет и в политике Александра.

Запала, как известно, хватило ненадолго: к 1850-м годам противоречий оказалось больше, чем скреп. А Парижский трактат 1855 года уничтожил мир Священного Союза, исключил Россию (как оказалось, на время) из клуба вершителей судеб Европы. Да и сам клуб лишился смысла. Но Александр верил, что создаёт условия для мирного братства монархов на века.

В акте об образовании Священного союза говорилось о Спасителе, о Троице и о вечной дружбе монархов. Конечно, автор этих слов – Александр. Это он желал, чтобы каждый монарх ощутил себя «перед лицом вселенной». В 1815-м так говорить не принято! Времечко-то было скептическое. И в Европе звучал Бетховен, а не Бортнянский.

После таких проповедей некоторые подозревали Александра в умопомешательстве. А он просто искренне и простодушно воспринял Евангелие, к которому впервые обратился только в 1812-м году. И мыслил с максимализмом неофита.

К сожалению, мы часто судим об исторических процессах по стереотипу: если правительство занимается реформами – это честь для монарха и благо для народа. Всё остальное воспринимается, как пагубный застой. Вот и в биографии нашего императора выделяют «дней Александровых прекрасное начало» и стагнацию последнего десятилетия, когда усталый царь отказался от реформ. Если бы всё было так просто! Указ 1803 года «О вольных хлебопашцах» считается прогрессивным начинанием Александра, но своей задачи он не выполнил. За всё время действия указа свободу получили полтора процента крепостных… Даже осмеянные военные поселения оказались более эффективной задумкой и просуществовали до 1857 года.

Но либеральные комментаторы демонизировали позднего Александра. «Тот, которым восхищалась Европа и который был для России некогда надеждою, как он переменился! Одним словом, теперь ничего нельзя предвидеть хорошего для России», – восклицал Николай Тургенев. Так и утвердилось.

Поворот императора к консерватизму не был болезненным, как не было укоренённым его «республиканство». Просто, всерьёз увлекшись Евангелием и политикой, он обнаружил себя консерватором. Правда, только в последние годы царствования он отмахнулся от мистиков масонской закваски и погрузился в православную традицию. Много лет немалое влияние оказывал на императора Александр Голицын – министр Просвещения, организатор Русского библейского общества и, конечно, вольный каменщик.

Летом 1822 года лидер придворных консерваторов, граф Аракчеев устроил встречу императора с архимандритом Фотием. Молодой старец призывал ополчаться против духовного Наполеона – министра просвещения А.Н.Голицына, от деятельности которого православная церковь изнывала. Через месяц выходит императорский указ о запрете масонских лож и тайных обществ. Архимандриту Фотию было всего тридцать лет, но сам облик молитвенного святителя, его пылкие речи внушали трепет. Он не боялся в лицо обличать политику императора: Александр давно уже не слыхал столь строгих интонаций. В конце концов Аракчееву и Фотию с превеликим трудом удалось скомпрометировать Голицына перед государем – и «ересиарха» удалили с основных должностей. Но это случилось за полтора года до смерти императора. Таганрогский рубеж – 19 ноября 1825 года – прервал правление Александра, когда политика окончательно ему наскучила.