Текст книги "Нет отличий – нет и сходства"

Чернов Юрьевич
Нет отличий – нет и сходства. Сборник стихов

© Чернов А.Ю., 2022

Глава 1
Одиночество. Воля и Плен

 
А ты прочти мои стихи —
Я разменяю годы жизни на минуты.
Нетронутую пыль со строк стряхни,
Освободив творца от суеты и смуты.
 
 
И, будто бы во сне, представь себя,
Как попадаешь в царство тьмы и света:
Усни средь россыпи стихов, проспав
В свой час полжизни юного поэта…
 

«Каково это – быть и не быть…»

 
Каково это – быть и не быть
В мире людей, среди сотен планет?
Одновременно жить и не жить,
Будто есть ты, а будто и нет!?
 
 
Привычно шагая по улице милой
И встречные лица озирая глазами,
Понять, как сердце болезненно било,
И весь мир раскололся меж вами.
 
 
Каково же исчезнуть, совсем раствориться?
И в памяти близких казаться пятном,
И жизнью своею для них лишь присниться…
Каково же остаться в кошмаре ночном?
 
 
Каково так прожить свой единственный день
И не знать, что возможно вернуться?
Каково засмотреться на чахлую тень
И мечтать, что прохожие вдруг оглянутся?
 
 
И заметят в тебе усталость и страх,
Что в глазах столь тревожных давно притаились.
Вспомнят имя твое во многих местах,
И ты сумасбродно решишь,
Что все это только тебе и приснилось…
 
 
Даже смерть стороною обходит
Не живых и не мертвых, не слепых и не зрячих.
Что же чувствует тот, кто через это проходит,
И что жизнь, в совокупности, значит?
 

«Я часто вижу смутно одну ночь…»

 
Я часто вижу смутно одну ночь,
Когда меня окутывает тьма;
Тогда желаю вмиг исчезнуть прочь.
Тогда мне все одно – тюрьма.
 
 
Брожу во мраке, в этот миг
Мне страшно, больно, одиноко.
И эта тьма своих интриг
Затмевает взор всевидящему оку.
 
 
Я вижу крах мирского беспорядка
И чую сердцем и душой конец всему,
Что здесь дано постичь оглядкой;
Что я сейчас сквозь черноту пойму.
 
 
От мыслей жар и боль в груди,
От чувств стою, роняя слезы.
Прошу себя – оттуда уходи,
Ведь то – не ты, а просто грезы!
 
 
Но почему так ясно боль пронзает?
В глазах моих по чем разрушен мир?
Мечты мои в тот час же исчезают,
Как будто я собой нарушил нивелир.
 
 
И плащ мой темный слился с ночью,
И крылья со спины отрезаны теперь.
Одною толстой цепью связан прочно,
Как вечный раб иль дикий зверь.
 
 
Закован и лишен навек свободы.
Покуда я брожу один, подобно спаги,
Мне не взлететь никак до небосвода
На рваных крыльях из бумаги…
 

«Сам с собой в ночи́ гнушаясь…»

 
Сам с собой в ночи́ гнушаясь,
В разных мрачных мыслях прозябая,
Напрочь власти собственной лишаюсь —
В кандалах томлюсь, от неизбежности рыдая…
 
 
Но в прекрасном утреннем свету́
Боль, тревога, мрак и премерзкий холодок,
Снова в сердце заползая, больше не гнетут —
Всей тягой ждут назначенный им срок…
 
 
Таков порядок – бесконечный цикл перемен:
Извечно счастлив, болен и терзаем.
Самолично совершая каждый день обмен
Меж тем и тем, я лишь себя же избегаю…
 
 
«Я где-то есть!» – из уст глубинный стон,
Прорезав блеклую чужбину, ТАК сорвался,
Что выдал всему миру, как же изнутри растлен
Мой величавый дух, что неустанно бесновался…
 
 
Но внешний вид, подобный спящему младенцу,
Ничуть не скроет сумрак бесконечных ожиданий:
Мой взор лишь там, куда шагают отщепенцы,
Мой взор все ищет ясность средь сотен оправданий…
 
 
Смешон каприз былых, уже исчерпанных времен.
На то он годен – меня потешить беспричинно.
Покуда я нутром своим весьма обременен,
Я их готов листать, как галерейные картины…
 
 
Но кто есть Я? Отнюдь не разобраться в том,
Кем был, кто есть сейчас и буду кем отныне?
Я начал путь затем, чтоб быть в краю родном,
Но до сих пор без устали блуждаю по чужбине…
 

«Моя жестокая натура таится где-то в глубине…»

 
Моя жестокая натура таится где-то в глубине,
А снаружи лик слабости и гневной стужи
Невольно всем вокруг глаголят обо мне.
Уж не знаю, что из этих двух сомнений хуже…
 
 
А то ли я, что есть во мне, и то, что я горазд другим
Открыто заявлять, намеренно скрывая чуждый страх?
Я будто бы пред зеркалом сижу – я рядом с ним!
И жизнь моя пока еще лишь отражение в его глазах…
 
 
Живется ли с застывшими душой и телом?
Я словно был и есть всегда на том же пустыре,
Где он сидит один все так же храбро, смело,
Как нынче я лежу на собственном погибельном одре…
 
 
Сломлен, презираемо лишен всех благ и брошен…
Таков мой призрак прошлого. На что я уповаю?
Лишить себя сомнений отбросить тяжесть ноши,
Пред чем дрожу и до крови себя же обнимаю…
 
 
Мой страх – мой клятый враг минувших дней.
Мой страх – мой величавый дар грядущих лет.
Не сосчитать уж, сколь мне надобно ночей,
Покуда тьма внутри меня сойдет на нет…
 
 
Но я продолжу жить, не смея даже ожидать
Мне не известный метод воплощенья личных мук.
И сотни лет не хватит лежа слезы проливать
За лживый очерк о вечной боли от людских разлук.
 

«Безмолвный день, сразив раскатом громовым…»

 
Безмолвный день, сразив раскатом громовым,
Ушел во тьму, как несколько других доселе;
И некому в ночи́ сыграть на укулеле —
Мечты погибли под гнетом роковым.
 
 
Вздымаясь, беспокойный ветер шелестит листву.
Из порочных окон дома виден Чертов сад,
Как вечный, непролазный лабиринт, где взгляд,
Прикованный к тебе, воистину подобен божеству.
 
 
Пугает, заставляя потерять и веру, и надежду,
Чтобы быть блаженным и свободным…
Ввергая быть к любым явлениям голодным
И жить не здесь, и не сейчас, а где-то между…
 
 
Притворством не унять ту внутреннюю скверну.
Но я иным путем без мужества не смею прошагать!
Я лжец, что не сумел себе хотя бы раз соврать.
Я тот, чей разум остается постоянным и безбренным!
 

«У подножия гор величавых…»

 
У подножия гор величавых
Рос мальчишка один,
И мечтал он отнюдь не о славе —
Он стремился добраться до горных вершин.
 
 
Его привлекали те виды вдали,
Что возможно узреть лишь с небес.
Там край земли, там ждали корабли
Отважных соискателей чудес!
 
 
Но не был легким путь к вершине
И не был он конечным для него.
Ради главной среди всех причины
Он верно жаждал только одного:
 
 
Забравшись на вершину гор,
Широко расправить крылья за спиной.
Окинуть взглядом тот простор,
Что раньше был за неприступною стеной.
 
 
И взмыть в лучах восхода
Навстречу новым чудесам!
Он улетел туда, где есть его свобода,
Где сердцу мило и радостно глазам.
 

«Где пасмурно, хмуро и грозно…»

 
Где пасмурно, хмуро и грозно
Взирал сам господь на бескрайнюю ниву
Сквозь тучи, что строили козни,
Желая дождем окатить те края так ретиво.
Там я, заплутав, обездоленный встал,
С надеждой, так скорбно и душно
Молился за то, что все это познал,
И за смерть, что ко мне равнодушна.
 

«Гуляю в парке в гордой тишине…»

 
Гуляю в парке в гордой тишине,
И мне навстречу, вольностью дыша,
Шагают пары в хмуром октябре,
С зонтом в руке, листвой опавшею шурша.
 
 
Гуляю, вдаль иду и лица наблюдаю;
И каждый встречный лик мне мил.
Я среди них, как изувер, блуждаю,
Как будто смертный грех осуществил.
 
 
Но не скажу, что пал от вечной лжи.
Мне томно, но спокойно одному:
Ты в руки мне мечту вложи,
И я исполню, но не скажу об этом никому.
 
 
Гуляю и смотрю, не перестану
Наблюдать и замечать среди похожих
Тех, кто бродит, ищет неустанно
Одинокие сердца в толпе прохожих.
 

«Звуки волн так монотонно…»

 
Звуки волн так монотонно,
Раз за разом выходят на брег.
Это множество прибрежных фотонов
Моей души сегодня оберег…
 
 
Прохлада скользит по глади воды,
Тревожно встречая меня на скамье.
Неужто желанья настолько тверды,
Что ради всего я останусь во тьме?
 
 
Небо в прорехах иссиня-белесых
Падает вниз на том берегу.
Ставлю себе же палки в колеса,
Наивно мечтая, что достать их смогу…
 
 
Мрачно, полоской стелется лес,
И жуткою аурой светит над ним же луна.
В теле мальчишки селится бес —
Бездушное сердце калечит сполна…
 
 
Звезды украдкою смотрят вокруг:
Нету ли где одиноких сердец,
Чтобы признаться: «Я же твой друг», —
Но на скамье сидит лишь мертвец…
 
 
Тот берег не манит видом своим,
Нету желания туда перебраться…
Есть чувство, что стал навечно чужим,
Но ужаснее то, что хочу здесь остаться…
 
 
Мерзлая дрожь пробирает всю кожу,
Делая жалким данный момент:
Будто я свои чувства отчаянно гложу,
Будто я в них ищу комплимент…
 

«Изваянием мертвым я в час любовался…»

 
Изваянием мертвым я в час любовался.
Был солнечный, жаркий муар,
И мир через ту пелену проявлялся —
Встревожил мой взгляд сей кошмар!
 
 
Каменный лик, не сводя с меня глаз,
Пытался прочесть мою душу,
Как будто в ней только парочка фраз,
И мир мой настолько тщедушен.
 
 
Тем временем я, ликуя от страха,
Безмолвно стенался в пучинах груди.
В тот миг, склонившись над плахой,
Я не сумел разобраться – щадить иль судить?
 
 
Двуличие смыслов рвало мое сердце,
И части его желали сойтись.
Только был я меж ними повержен,
Что не смог в ту минуту спастись.
 

«Восстань из снов терзаний бесконечных…»

 
Восстань из снов терзаний бесконечных
И избави судьбу свою от скорбной смерти —
На путь взойди ты вековечный,
Преподнеся свой дар в усладу всем посмертно.
 
 
Пролей глубинный свет во мраке ночи
На люд, что дремлет пред тобою, —
Твой путь средь них бескрайне-одиночен;
Твой дар рожден увлечь их за собою.
 
 
Замри в первостепенной позе,
И взгляд, и славу с рук своих
Направив к ним отнюдь не в прозе,
Но в строках складных для святых.
 
 
Пронзи насквозь их души и сердца!
Пусть рьяно кличут твое имя!
Навеки прогремят труды творца,
Всегда хранимые так нежно ими.
 
 
Толпа безликих ждет благоговения
И жадным тоном будто вопрошает —
Даруй нам силу наслаждения;
Мы примем свет, что лик твой испускает…
 
 
Не смей порочить свой удел,
Лишь крикам вздорным послушаясь!
Подставь им дар, чтоб каждый лик воззрел
Твой символ веры, пред величием стенаясь.
 

«Я так хочу безудержно…»

 
Я так хочу безудержно
Ворваться в думы ночи,
Что мне судьба пророчит,
И жить лишь там…
 
 
Я так хочу волнительно
Пройтись по улочкам души,
Без слов и мыслей, но в тиши
Рассматривая край настолько изумительный…
 
 
Я так хочу без остановки
Листы марать чернильной строчкой,
Не смея раз поставить точку
И вея по ветру свои шифровки…
 
 
Я так хочу из года в год
Ловить минуты вдохновенья
Бессонниц чередою наваждения
И сохранив навеки жизни эпизод.
 

«Легковесно, равнодушно – так превратно!..»

 
Легковесно, равнодушно – так превратно!
Мой оскал самовольно возник,
Когда стало так тошно и мерзко-отвратно;
Мне вновь пришлось нацепить свой парик.
 
 
Серая пыль, окрыленная ночью,
Бездыханно мерцает пред ликом святых.
В темном углу для оных рожи корчу,
Но не вижу себя в их глазницах пустых…
 
 
Бездумно, безумно стремился предстать
Циркачом, палачом и клоуном тем,
Кто не может о великом хоть раз помечтать;
Страшатся. Могу им помочь! Да только зачем?
 
 
Заблудшим, уставшим, неверным, как мысли;
Никогда не бывавшим в том темном углу,
Никто не наполнит хоть толикой смысла
Их донные чаши, оставляя величие на мокром полу!
 
 
Привратник, лакей, проводник – надежды…
Искомый находит, но ждущий – умрет;
Помощи ждут лишь святые невежды,
А темнота в том углу никому не соврет.
 

«На мир глазами не своими оглянись…»

 
На мир глазами не своими оглянись
И делай то, что будет мило всем вокруг…
Тому, кто не любим тобою, – полюбись,
Но не забудь за близких испытать испуг…
 
 
Вырви свой язык и рот зашей для виду.
Зачем он тебе нужен в этом мире бренном?
На всех смотри с улыбкой, утаив обиду.
Не выделяйся! Таков закон сей жизни современной.
 
 
Проткни до слепоты глаза и наложи повязку.
Куда идти, тебе расскажут, не боись…
Не смея подвергать других своей огласке,
От жизни самовольной скорее откажись.
 
 
Оставь лишь уши внемлить голосам…
Они поведают о жизни все, что стоит знать.
Тебя родили, и ты не выбрал это сам,
А вот родившие всю жизнь будут этим потакать…
 
 
А сердце – это просто орган человека…
Души, как сущности, увы, не существует.
Но я без чувств – безжизненный калека,
Что средь толпы зевак немыми ритмами танцует…
 

«Когда я в сомненья кану…»

 
Когда я в сомненья кану,
То стою меж двух огней —
Их не гасят даже океаны;
Нету жара в мире горячей!
Тот огонь, что бело-синим
Греет душу ласковым теплом,
Давно погряз во мне, где сердцевина,
Став мне от бурь и гроз невидимым щитом.
А тот, что алый-алый, – ярок!
Вот-вот прожжет меня насквозь.
Мне нестерпимо сильным жаром
Пронзает, чтобы сердце вновь зажглось.
 
 
Когда я радостью объятый
Иль сломлен горечью судьбы,
Мне быть всегда дано богатым,
Покуда тех огней окрас не позабыт.
И, бороздя просторы мира
До смертных лет земной личины,
Под звуки треска, но не лиры
Я встречу миг своей кончины.
И я вовек с надеждой буду зреть,
Как вне меня очаг горит;
Меж двух огней я буду тлеть,
Как павший вниз метеорит.
 

«Не могу? Не смею? Не скажу ни слова больше?..»

 
Не могу? Не смею? Не скажу ни слова больше?
Как мог любить я тишину, безмолвия простор?
Мне же не стерпеть смотреть на тебя дольше,
Зная, что не могу начать с тобою разговор.
 
 
В чем я найду себе прощенье быть таким,
Что не пристанет в виде утешенья слабости во мне?..
Каким же стать? Собою был всегда гоним!
Теперь же изгнан отовсюду – с собой наедине.
 
 
Лишь гордость грела мою душу до тех пор,
Пока я был средь кутерьмы других, как все иные.
Став тем, кто есть, как настоящий ктитор,
Внял ценности деленья жизни с остальными…
 

«Послушай… Этот стук – обязательство…»

 
Послушай… Этот стук – обязательство.
В каждой секунде, громогласно…
Это – бесспорный вызов обстоятельствам,
С которыми ты ни за что не согласен.
 
 
Послушай, прислушайся, верь…
Уверенность нынче дорого сто́ит.
Но чтобы смочь избежать «неизбежных» потерь,
Знай, что этих стуков ты точно достоин.
 
 
Прерывистый, ровный – по-разному вечен
Твой жизненный ритм; твои устои:
Не будь жесток, не будь беспечен,
Ты здесь единственный непобедимый воин!
 
 
Приложи… прикоснись, не дыша,
Ощути все подкорки сердечных глубин.
Твой каждый осознанный шаг не спеша
Выводит тебя из оседлых пучин.
 
 
Послушай… Не спеши, но последуй;
Не глаза в нас взглянуть так способны
Настолько, дабы увидеть источник победы —
На это способно одно только сердце.
 

«И снова взгляд немой, усталый…»

 
И снова взгляд немой, усталый;
И снова темень пред глазами.
Его фантазия обыденно стихала,
И он уже с надегой наслаждался снами.
 
 
Увидеть дан ему завет рушимый,
В запретном мраке разрешая,
Поля и реки, гор вершины;
Всю красоту земного края!
 
 
И эти сны, как сладкий плод,
Ему вкушать дозволил бог.
И сей призыв – мечты полет —
Застиг того слепца врасплох.
 
 
Он был рожден во мраке ночи,
И мрак тот был повсюду…
Причуд судьбы своих жесточе
Не ведал он, надеясь лишь на чудо.
 

«Не тот огромен мир, который я встречаю…»

 
Не тот огромен мир, который я встречаю,
Открыв глаза впервые за день,
А тот, который предстает, когда глаза смыкаю, —
И будто я от собственных фантазий только тень…
 
 
И в этом мире свет совсем иной мерцает,
Ведь вместо солнца здесь – луна.
И взгляд мой этот свет не ослепляет:
Луна изъянов солнца лишена.
 
 
И так спокойно мне от этой синевы;
И так легко, что тело ввысь стремится, —
Там нету снега и дождя, и шелеста травы,
Но там построена моя прекрасная столица.
 

«Лежа в кровати в доме творца…»

 
Лежа в кровати в доме творца,
Мне мыслить о сложном совсем не к лицу.
Спокойствия требует сердце юнца,
Как старость спокойно приходит к отцу.
 
 
Как темень и синь за окном через щели
Плавно вливалась густыми слоями.
И ночь угасала, как мы захотели
В ту пору проститься и быть лишь гостями…
 
 
За скорой тревогой от мыслей великих
Умчать мы готовы, едва погостив,
Из дома творца под дурные хозяйские крики.
Ох ты, родич, из объятий своих отпусти.
 
 
Не к лицу обвинять в богохульстве, во лжи.
Наши души успеют со временем сгнить.
Крепкие путы надолго в себе отложи,
Мы без цепей вас способны любить!
 
 
Нам ведомы силы, что питаются вами,
Желая согреть, вы хотите гореть.
Мы же вольны быть просто гостями,
Но с крыльями страха высоко не взлететь.
 

«Томясь в стенах отхожих…»

 
Томясь в стенах отхожих,
Вдали от безмятежной красоты,
Порою мне всего дороже
Познать простецкой доброты.
 
 
Когда ты всей душой проникнув
Улыбкой родичей, друзей,
Готов пронзительно воскликнуть:
«Мне ничего не нужно больше —
Лишь быть среди таких людей!»
 
 
Отринуть все дары прогресса
И пасть в объятия природы —
Закрыться от всего завесой
И зреть блаженно обиходы,
Что веют сладостной свободой…
 

«Изрядно тоскуя под сенью твоим…»

 
Изрядно тоскуя под сенью твоим
По благостной почве в неведомых далях,
Я без толку рдею под гнетом людским,
Не зная причины недолгой печали.
 
 
Мне также неведом рассвет и закат:
Что новым пришло, то старым уходит…
Я смею не знать, кто скуден, а кто богат;
Я прочно привязан к былому исходу…
 
 
Но без толку это! Мне знать ни к чему,
Какому Харону придется отдать
Лживую дань переправы в тюрьму —
Я в благостной почве приму благодать!
 

«Ветер – мой самый желанный и близкий…»

 
Ветер – мой самый желанный и близкий;
Ветер – мой символ свободы вовек!
Об этом писаны мною записки;
Об этом глаголет во мне человек!
 
 
Ветер – искомый и долгожданный;
Приятный и теплый, порывистый, сильный!
Каким бы он ни был – он мною желанный:
Пред ним я готов становиться бессильным.
 
 
Никогда не устану распростерто стоять
Перед каждым мельчайшим порывом.
Я хочу каждый стон на листках записать —
Все искомые мною свободы призывы.
 
 
И когда-то смогу то увидеть глазами,
Что я чувствую в миг, когда прядь шелохнется…
Я последую вдаль за своими ветрами,
И с надеждой во мне человек улыбнется.
 

«Воскресным утром, так нежданно…»

 
Воскресным утром, так нежданно,
Во власти сна лежавши мерно,
Вскочил, в надеге свежестью желанной
Решивши утолить тревогу непомерно.
 
 
Хоть мне уснуть далось глубокой ночью,
Взглянув в оконце, щурясь и дыша,
Я ощутил, как рвутся в клочья
И сон, и мгла, собою разум мой страша.
 
 
Столь малым сроком наслаждаясь,
Мой дух, истерзанный в ночи,
Отныне свеж, но я, как прежде, восхищаюсь,
Как в силах он весь день меня влачить?
 
 
Творца потуги ведомы лишь тьме,
И свет, что льется сверху на страницы,
Ему так часто кажется в уме
Таким же чистым, будто свет божницы.
 
 
Но то, что озаряет дух поэта,
Сокрыто глубоко – в сердцах людей,
И чем для глаз темнее силуэты,
Тем для души они светлей.
 
 
Среди дорог проторенных и старых
Горят скитальцы внешне, тлея в глубине,
В руках держа источники пожара
И не пытаясь сердце сохранить в огне.
 

«Изнурен тот чудак своей ношей…»

 
Изнурен тот чудак своей ношей,
Что так жалостно тащит с собой.
И могло оказаться все проще,
Но чудак не желает жизни другой.
 
 
Самовольная слабость скопилась
Иль скулит его сердце о ком?
Тенью искомое им же влачилось,
Следуя прямо в родительский дом.
 
 
Возникшее множество сорванных пут
Спрос возымели по воле его:
Взгляды чужие непременно солгут,
Но чудак не поймет ничего…
 
 
Намеренно жертвуя частью свободы,
Дарует кому-то бездумный приют:
Проходят минуты, часы или годы,
Но всегда его сердце – опустевший сосуд.
 
 
Свобода и время – достойная плата?
Что нужно другим, чтобы радостно жить?
Быть может, достатка и злата,
Но чудак предпочтет просто кого-то любить.
 

«Без имени и в помыслах ложных…»

 
Без имени и в помыслах ложных
Безвольно и властно скрываясь,
Принял один лишь обет непреложный —
«Больше не смею покинуть кровавые ножны».
Я принял свободу в цепях, улыбаясь,
Мечты озаряя багряным рассветом…
 
 
Имя, оставив гордыню неведомо где-то,
Забылось, истерлось и утратило силу.
Без имени пусто, прохладно и ново
Шагать по забытым другими могилам —
Искать средь иных родную личину,
Надеясь на то, что останется слово…
 

«Я буду ждать в терпении – смиренно…»

 
Я буду ждать в терпении – смиренно,
Когда твой лик предстанет предо мною…
Я буду ждать с душою – вдохновенно;
Я для тебя свой сердца сад открою!
 
 
Я буду ждать минувшей встречи,
Когда во сне явилась ты…
Я буду ждать мой взор дурманящие речи;
Я для тебя от сердца проложу мосты!
 
 
Я буду ждать! Ты помни только это:
Ты мне беспамятно нужна…
Ты силой мысли одинокого поэта
В ночном бреду порождена!
 

«Скрывать ли мне взгляд…»

 
Скрывать ли мне взгляд,
Что наполнен тоской непомерной?
Среди тех, что бездумно, но рядом сидят,
Скрывать ли, являя закрытость чрезмерно?
 
 
Тоска эта слишком сложна,
И прекрасная героиня в этом спектакле
Лишь в уме моем воплощена,
По ком любви порывы вновь иссякли…
 
 
Мне грустно это принимать,
Покуда склонен жить в бреду фантазий.
И я подвел расстроенную мать,
Играя сам себя, став тем, кто несуразен.
 
 
Но я тем страстно увлечен,
Что вновь и вновь встречаю лик,
Хоть и в бреду, что мною ложно оживлен;
И этот лик влюбить в себя способен вмиг.
 
 
Каков же мой секрет мечтаний,
Что я намерен скрыть во взгляде?
Я помню лишь изгибы очертаний
И танец дивы в шелковом наряде.
 
 
И сердце греет грех людской,
Во мне не сгинет эта сила:
Одарив безмерною тоской,
Меня навеки ты в себя влюбила.
 

«В одночасье, озаряемый потоком мыслей…»

 
В одночасье, озаряемый потоком мыслей,
Восседая в темноте глубокой ночи
На краю дивана, затянувшись дымом смысла,
Выдыхаю на бумагу эти строчки:
 
 
Так дурманят буквы разум сонный.
Так желанно мне вдыхать их сладостный букет,
И слова твердят: «На то и склонный,
Что иначе быть не может, он – поэт.»
 
 
Взгляд украшен красками в полоску.
Мир встречаем оными в цветах,
Лист бумаги после третьей носки,
Заполнен тем, что есть в моих глазах.
 
 
Увидеть то, что скрыто за умами,
Предстать пред мыслями на босу ногу,
Все то, что видел, – выразить словами
И ждать рассвет, уняв в груди тревогу.
 
 
Спокойно, робко, едва заметно прикасаясь,
Скользя так кончиками пальцев,
Я в одночасье где-то появляюсь
Одним из спутников для жизненных скитальцев.