Текст книги "Троеточие"

Стихотворения

*** 

Я знаю листья под снегами,

Как он глаза под линзой вытер

И проходил сквозь белый свитер,

Пропахший летними духами.

И болью сердца, болью ног,

Жующих снежное подошвой,

Тот вечер, на тебя похожий,

Создал незримый ветром бог.

Он тишиною стих кончает,

Всё ищет – зиждется покой

В двух книгах, спрятанных сумой -

И колыбель зимы качает.

*** 

С моим товарищем случается беда

И это знают многие, но всё же

Случается она как по одеже -

Одетая по новому всегда.

Вы знаете, вы знаете, но те же,

Что выдают по первому задатку,

Где молодость и быт по беспорядку

Ютятся среди оргии из женщин.

Ничто не ложно, кроме оправданий,

Что он устал, измучен и убит,

И потому так сладко спит

От неизбежности свиданий.

О неизбежность избежать

Того, кто рад своей находкой,

Поцеловавши рюмку с водкой -

Друзей нарочно обижать.

Не говори, что хочешь жить,

Испив себя сосудом дна.

Ну разве это не беда -

Себя пред совестью смешить?

***

Кого мы носим на руках

И что мы носим в дни недели?

В рабочий ранний понедельник

Бежим с портфелем впопыхах.

А вторник маленьким котом

Вручал тарелочку и нимбы,

Хозяин носится. И гимны

Поёт пред маленьким комком.

Среда проходит без руки

И даже боле – без касаний,

Осевший венчик наказаний

Впивался розою в виски.

Кольцо муки, хлебов, колосий

Дарил уставший человек.

Наверно, это был четверг

И опадающая осень.

Двузначным символом из пятниц

Носил халат и пиджачок,

Но только двое тот значок

Иньянский вынесли на пальцах.

Суббота – мрачная среда:

И мука, серое творенье,

Давало сонное безделье

Носить до первого труда.

Воскресным утром завтра пишет

Свои дома, своих людей,

Кто носит женщин и детей

В своих руках и счастье ищет.

*** 

Как жаль, что снятся сны о ком-то

В коротких фазах, в малых стрелках.

Я выхожу из самолёта,

Круша блестящие тарелки.

Я выхожу такой довольный

И говорю себе: живи!

Живи, как будто добровольно

Ты существуешь по любви

По милой девушке, подаренной

Своей судьбе большого срока,

Из Сочи, с улицы Платановой,

Она в руках Владивостока.

И незнакомство началось

С простого, со знакомства памяти:

Две фотографии… Сбылось -

Вдвоём по городу гуляете.

Но знал ли я, что телефон -

Игрушка беса Техновека -

Заклинит с адресом без слов

В руках простого человека.

И понеслось холодным страхом

От самой кожи до земли,

Что я без адреса той самой

Обдумал слепо все пути.

Из невозможности сказать,

Из нежелания покоя,

Меня, безадресного, мать

Находит и берёт с собою.

Она мне скажет: телефон…

Забудь её, тебе не пара

Какой-то южный моветон

И примесь белого с загаром.

С иллюминатора до земи

Не трудно падать. Воздух мёртв.

Я буду там, как здесь со всеми,

Меня и солнце не побьёт.

Всё тихо, медленно вставая,

Иду к зеркáлу на поклон.

Как хорошо, что ты живая,

И я живой, и телефон.

*** 

Дождик клонит ноябрь под ветер,

Как же было без них хорошо

Погулять и знакомых приметить

В надышавшее носом окно.

И чего же он хочет, бедный,

Затаенный в обители грусти,

Только смотрит в меня надменно

Да кричит: мы не впустим, не впустим!

Горько пахнет от вас, полуночники

С ледяных и обглоданных крыш,

Словно дети, хватаясь за кончики

От сосулек на лезвиях лыж.

Я не буду кататься, не стану

Портить санки своим ходуном,

Мне приятней намного сутану

Прожигать с алкогольным стеклом.

Сколько вас? Может двое? Иль восемь

Красных идолов, жмущих в виски!

Как же страшно бояться осени

И выдавливать смех от тоски.

***

Ты мне любима очень разной,

Простой любима и неясной,

И дорогá мне потому,

Что я – обязанный всему:

За жизнь вокруг, за смесь планет!

Когда есть радость или нет!

Ведь потому мы все живём,

Что в мир с любимыми идём.

Ты мне любима просто так,

Как спать, дышать и делать шаг

Навстречу к дому и друзьям,

К знакомым, к сёстрам, к матерям!

И потому возлюбим мы

С касаньем ветра и зимы.

Не важно, что за голова,

Грязна иль вымыта она,

Не важен запах: здесь духи,

А там с картошкой пироги.

А если важно, то себя,

Душой не кроя, не тая,

Скорее надо бы спросить:

А что такое полюбить?

***

Ко мне приехало такси

В такую ночь, которой сбыться

Мешает снежная таблица

И номера – сто двадцать три.

Сто двадцать три. Вези скорей

Тот человек, что первым спросит,

Как жизнь весёлая проносит

Меня по улицам в метель.

И отвечаю, что несëтся

Моя душа в разбитый свет,

Не будь разбит и я – поэт -

Предвестник лунного и солнца.

А вы психолог, от глагола

Вам также ясен тот другой,

Как позабытый шаг домой

И как себя любить у Фромма.

А как у Фромма? Только клетка.

Спасибо, друг мой, набери

Когда-нибудь "сто двадцать три"

И жди заказ от человека.

***

Человек бывает разным

И нет единства в нём от всех,

Он гладок, словно лисий мех,

Он агрессивен злом заразным.

Не возгорится ли, не сбудется,

Всё неожиданно случается

С рабочим, нищим и начальницей,

Кто обувался, кто разуется,

Кто веселит и кто тревожит

Своим лицом, улыбкой, взглядом,

Кто электрическим разрядом

Зелёный свет даёт и множит

На светофорные кружки;

Как праздник рвётся к пешеходам

По клеткам лестничным, проходам,

В автомобильные гудки,

Чтоб посмотреть, как поживает

В своих владениях такой -

Обычный с виду, но другой,

Который тоже понимает

И разговоры, и ходьбу

Похожих с виду на таких же,

Он говорит: я вижу, вижу

На каждом разную судьбу.

Он запоет: я знаю, знаю

И подлецов, и несогласных,

И самых страшных, и прекрасных,

Но каждых в этом понимаю -

Быть впереди и за спиною,

Метаться волею и в прыть.

Быть человеком – разным быть

Под очень разною судьбою.

***

Вокруг большие ходят, очень важные

И с зонтиком, с портфелями, с пакетами.

Я маленький, и корабли бумажные

Несу к одной с цветистыми букетами.

Я маленький. И таковым останусь

До самых лун последних похорон.

Я не прощаюсь с вами, не прощаюсь,

И не иду я в должность на поклон.

Иду дорогой в час, от продуктового,

Через бассейн, парки, светофоры,

Где ждёт меня, такого не готового,

Любимая и снежные узоры.

Она откроет двери и воскликнет

О том, как заскучала о цветах,

Она привыкнет – милая – привыкнет

Капель дождать в саратовских садах.

Но не одной привычкой. Делом, делом

Соединяюсь я как гейзер и Рейкьявик.

И маленьким движением. И телом.

Я запускаю с розами кораблик.

***

Она с ума сошла от снега

На вышине пустых небес,

Дитëй укаченного века

На полотне слепых чудес.

Она с ума сошла от вздохов,

Пройденных мягко по стопе,

По жестам солнечного всхода

На жëлто-красном рукаве.

Ни помянуть, ни сердцем вытечь

Украдкой сквозь входную дверь.

Сходящий ум безумьем вычтить,

Как вычитает жертву зверь.

***

На твоих руках растаял снег

И нежней становится на холоде

От того, что дорог человек

При печали, грусти или хохоте.

На твоих руках растаял снег,

Посмотри ещё, моя любимая,

На того, кто душу не изверг,

Хоть она, чертовка, и ранимая.

На твоих руках растаял снег,

Знай и верь, что в жизни без потери

Я не думал, как на этот свет

Открывают счастьем тихо двери.

При луне, под лампою и розой,

Синь качает город на реке,

Где сказал одной рыжеволосой

Про снега, что тают на руке.

***

В минуты скуки и печали

Несётся разум мой – к тебе,

Что было вечным, что в начале

С мерцаньем блекло наравне.

И сердцем здесь, как маяками,

Свещает путь с морской тропы

У гнëзд железных, под снегами

К реке невидимой толпы

Отягощенных, поседевших,

Неимоверных горожан.

Прожектор неба. Стены. Вещи.

Рим новый ярок и желан.

Желан страстями, люб жеманством,

Он выбирает жизнь под роком.

О ненавистное мне царство

Вручай мне счастье в рыжий локон

И руки… Пальцами в колечко

С зелёным камнем обещай,

И обещай мне быстротечно

Уйти с Востока в ровный край.

Вы, земли моря, явно знали

О том, что делает прибой:

В минуты скуки и печали

Душа печалится тобой.

***

Как хочется весны в полях и в голове,

Укутанного облаком тумана,

Босых следов на скошенной траве

И оттепель сухого океана.

Так хочется смотреть, как чудодейство

Играет в волосах дитяти солнц

Своим лучом, и бесконечность детства

Глаза щекочет, гладя сотню кос.

Кипит восход, всё смутною красою

Приподнимает взор как великан,

Что спит спокойно с девочкой весною

И пробужденья жаждет, и туман.

***

По белой скатерти плывёт цветочный рой,

Что тело с думами во сне небес смягчает

И сказку добрую, как мать, он начинает -

Яснее ясного мне виден облик твой.

Нет, не героем гул тирана ввергнут

Под башней с королевским тайником,

Он побеждён тобой, тобой же и отвергнут

Красой и голосом – звенящим родником.

Откуда же судьба берёт и дарит

Таких как ты, которым в темноте

Лучи волос дорогу освещают

И к вечному приносят на себе.

Яснее ясного я чувствую, что нежность

Исходит с предстоящих лунных встреч,

Приятная фортуна – неизбежность,

Несносная, немыслимая речь.

Так шутками, веселием от скуки,

К нам тянутся то чудо, то печаль.

Яснее ясного я вижу твои руки,

Что дёргают оранжевую шаль.

В них скрытое, погасшее снаружи,

Уютно в сердце крохотном лежит.

Мой милый друг, ты очень мил и нужен,

Яснее ясного ты нужен мне живым.

***

Не хочется, сегодня мне не хочется

Уснуть за книгой умиротворенным,

А хочется позлиться, поворочиться

И думать всё, как быть несотворенным

В кругах друзей, где встречи нет,

В союзе денег, где растраты

Всего лишь временем богаты

И чеком ужина в обед.

Не хочется, совсем-совсем не хочется

Идти навстречу к дому своему,

Где старая, но добрая разносчица

Даёт удачу всем и никому,

Где гул ветров так свеж и хрупок

Своим талантом души тешить,

Обратно листья к соснам вешать,

Тем самым делая поступок

Хорошим людям, и плохим,

Приморцам, волжцам или сочинцам.

Хороший ветер, может с ним

Мне очень многого не хочется.

И не капризом, и не сонным

Мной движет вредность дум,

Бываю зол я и угрюм,

Когда хочу быть добрым.

***

Забудет вечер прошлый день

На всякий случай и нечаянно

Конверты с письмами прощальными

Бросает в топку, ручки звень.

И что поделать, если ясно

Гуляют люди и ругаются,

Они под руганью… влюбляются…

Себя влюбляя громогласно.

Себя, и больше никого,

Тем поцелуем первым мечется

Зелёный взгляд и имя то,

Что под обидами калечится,

Но поднимает облик свой,

И в кулаке сжимая вредность,

Пройдёт по буквам зло и бедность,

Мой негеройственный герой.

Он подвиг жизнью совершает,

Существованием в тот век,

Когда такой же человек

Так негеройственно встречает

И говорит: не будь я самым,

А был бы флюгером на крыше,

Тебя выдумывал таким же,

Какой ты нынче – нежным, главным,

Возможно, крохотным, упрямым,

Но настоящим, не таким,

Чтоб было не назло другим -

Доброжелательным, забавным.

Нормально, если счастье с горем

Идут за ручки, по ухабам,

И в этом главная награда -

Быть негеройственным героем.

***

У каждого дома, у каждой стены

Есть ключ от прошедшего голоса -

Рука небольшая, большие следы

И клëна кудрявые волосы.

Хотелось бы вырвать и память, и вздох

В те майские дни безрассудные:

Как девочка рыжая снимет чулок

И платье, и ночь беспробудную,

А дальше… Случается свет из окна -

Из бантика светится молния;

Вот лампа стоит, догорает дотла,

Во тьме добавляя гармонии.

Без созвездий, свечей созерцают они -

Люди новой электрофикации,

Будто фикцией или акацией

Через ток заряжаются сны.

И без принципа, и без ярости

К восходящим шагам весны

Люди смотрят сквозь память яркости

В лампы будущих судеб страны,

В лампы долгие, в лампы длинные

И в короткие, и в безобидные,

Как их дети в две хрупких ноги

Делают первые в жизни шаги

Да с увлечением ищут себя,

Совсем не похожих на копий "меня",

О хлебе размыслив насущном,

С кумиром за руку ведущим,

Они раскопают следы на стене

И кудри кленовые в летнем дворе,

Что сердцем каким-то услышаны,

Которое просит: повыше бы!

Но есть среди ламп небольшой уголок,

В котором нет места открытиям -

Девчонка снимает свой белый чулок…

***

Как женщины счастливыми бывают

В своих дарах, что жизнью им обещаны,

Об этом никогда никто не знает

И даже те, кто стал счастливой женщиной.

А кто подумал – делал долгий вздох,

Стихами и поэмами разгадывал,

Как каждый лирик в суете эпох

Желание на женщину загадывал,

Не покоряя звезды, не взбираясь

На страшные вершины старых скал,

Ведь женщина счастливой оказалась

Пониже гор, где виден весь Непал,

Поменьше звёзд, которые сияют

Не для кого-то, чтобы их дарить,

А для себя горят и зажигают

Прозрачных огоньков большую нить.

И главное – скромнее, чем вискоза

Со всей земли в богатом ателье.

Ей хочется не платьев и не прозы,

А взгляды восхищенья на себе

От одного, ей выбранного встречного

У ресторана или у бассейна,

С которым будет женщина засеяна

Словами и поступком бесконечного.

Она счастливой ходит, когда нежная

И нежность эту ищет не спеша

В мужчине, у которого душа

Неровно дышит к ней, как вьюга снежная.

Всё забывается и прорези от трещин

В разбитом сердце склеивает свет,

Но никогда не спрашивайте женщин

В чем счастье есть и в чём несчастья нет.

Поэмы

Апельсины в тайге

Истории не пишутся, не помнятся,

Не исстераются под чëрным сапогом,

О них не плачут и по ним не молятся

Ни русским, ни английском языком.

Одно известно, пламенной легендой

Они восходят солнцем и луной

И манят нас правдивостью и верой

Шагать за ними твердою ходьбой.

Но есть и те, которые расскажут

Нам слезы жизни, помнящие сказ

Без замков в поднебесье и без стражи,

Но о душе, как зеркале без глаз.

Не зла она, как не была и гнусной,

Так мало знала, чувства окрыля,

И от того ей было очень грустно,

Когда вторгалась радостью заря.

Вот мальчик, очень маленький и хрупкий,

Ему от силы около семи,

По льду идёт в отцовском полушубке -

Изношенном, потертом и в пыли.

Он очень важный, будто бы играл

В охотника, отважного и быстрого,

Которому не страшен ни оскал,

Ни волка рык, ни взгляд его убийственный.

Хорош мальчонка, только не играет.

Его серьëзность обьяснялась тем,

Что он спешит к больной и слабой маме

Уже два дня по снежной темноте.

Где побывал, какие видел виды -

Никто не знает, ясно лишь одно,

Он санки вёз, а в санках – апельсины,

Завëрнутые в серое сукно.

Откуда же в глуши такое чудо? -

Вы спросите, наверно, у него,

А он ответит: маме… маме худо,

Но это ведь не страшно. Ничего…

Мы все болеем. Мы ведь не железны.

Я тоже, помню, как-то захворал,

А мамочка моя сидела в кресле

И капала сиропы, чтобы спал

Я крепким сном на маленькой подушке,

Чтоб счастлив был и прибегал домой,

Где ждёт она и говорит на ушко:

Люблю тебя, сынок любимый мой.

Теперь и я – единственный мужчина

В своей семье – лечить её бегу.

Она так любит запах апельсинов…

Я знаю, знаю. Я ей помогу!

И дальше ускоряется. Конечно,

Нельзя не ускоряться в те часы,

Которые возглавила надежда,

Тягая тяжеленные бразды.

День клонится к началу, берега

Заледенелой пленкою сверкают.

Рука замёрзла… Мальчика рука…

И мёрзнут апельсины. Угасают…

И что-то ёкнуло. Мальчишка, так серьёзно,

Сказал себе: Я должен добежать!

А руки что? А руки не замёрзнут

И апельсины смогут устоять.

Но знал ли он, что синими руками

Несëт в санях оранжевый клубок,

А кто-то там – вверху за облаками

Смотрел на них и думал: мой сынок…

Мальчишка вырос, стал красив и важен,

Достойный человек и семьянин,

Построил дом, и сад построил даже.

То ль Мурманск был, то ль остров Сахалин,

Не важно где, он счастлив был и весел

Хотя и вспоминает иногда

Те апельсины, санки, мрачность песен,

Что пели затаёжные ветра

И дом свой помнит, маленькую раму

С портретом неизвестного отца,

Как плакал он, как выносили маму

От бедного, скрипучего крыльца.

Никто не знает, как его укрыла

От холода та шуба в решето,

Наверное, согрели апельсины,

Завёрнутые в серое сукно.

Уфимский домик

                                           1.

Несëтся по стране, как оголтелая,

Весна черëмух, пьяная гормонь,

Течёт река, водой и имем Белая,

Твердит стена и Салаватский конь

Копытом камня, шпорами звеня,

Что очень хорошо и сладко в той дали́,

Там ёлками зелёная земля

Мне показала град, где соловьи

Поют на проводах троллейбусных путей

И вырастает сад, в лесу как будто бы,

Всё от столицы дальше и нежней -

От смотровой площадки до Якутова.

                                        2

Но знайте же, что где-то там,

Пока буравит синь.

Я подрываюсь к небесам

С Саратовских осин.

И вы не думайте, я тот,

Кого не знаю сам.

Хочу построить милый дом

Поближе к тем лесам.

Хочу избавиться от мук,

Что нечем дорожить.

И запах знать медовых рук,

С которым буду жить.

Дано немного ли, но сам,

Состругивая дуб,

Я благодарен небесам,

Что им пока не люб.

Я благодарен той траве -

Башкирскою и тельною, -

Что сам ношуся по стране

Весною оголтелую.

Быть рано, может, я усну,

Себя и всех помилуя,

Провозгласив свою весну

И ей скажу: любимая…

Мы так не виделись давно,

Как я скучал и ждал,

Для дома выстругав бревно,

Браслет свой целовал

С тем самым знаком волжских мест,

Поэм залы́ читальные.

Лицо я помню, тайный жест,

Глаза твои печальные,

Что ты устала в треть годов,

Готовясь простоять

У хирургических столов,

Наверное, лет пять.

И знал б ты, как мы хотим,

С моим безумным счастьем,

Воссоединить твои пути

С поэтом без причастья,

С поэтом взорванных церквей

И перекрытых храмов,

Который мог бы без детей

Прожить в кругу из хамов.

Но разве этот, милый друг,

Я строю дом для них,

Кого мы в зеркале на луг

Скрываем от чужих.

Но разве это ли не рай -

Почуять течь смолы,

Такой чужой родимый край

Башкирской тишины.

Не бойся, это ли не дуб,

Его кора надёжная,

И дом готов, и вид от губ

На красоту таёжную.

Здесь очень рано ходит снег,

Ложится так на холмик…

Он будет третий человек,

Что к нам придёт на дворик.

Он будет бережным, родным,

Хотя бы он не мнётся,

Когда волосиком седым

Ломает птичьи гнезда.

Его не так уж и легко

Позвать гонять чаи,

Он сам, как в чае, молоко,

Хоть пальцами бери.

Поэт тот знает, что оно -

То дерево, – взрастет,

Он смотрит в каждое окно,

Где хвоя расцветёт

И щеки рыженькой весны

Щекочет до макушки,

Всё говорит, что это ты

Посеяла веснушки

На огородах и в садах,

И в парке у Якутова,

Когда усыпана в цветах

И в блеске перламутровом.

А посмотрите вы теперь,

Свидетели постройки,

Как подбегает милый зверь

К звенящей белой ёлке.

Ребёнок, выросшей в степи,

То с вольною повадкой

Заходит в снежные огни

Буланая лошадка.

В таком хорошем скакуне

И бег даётся ввысь.

Ну разве можно ли в Москве

Увидеть эту жизнь?

И небо здесь да и туман,

Совсем другие звезды,

Как будто здесь, в Башкортостан,

Сошёл весь чистый воздух.

Здесь и любовь другой цветёт -

Представить зарево под утро

И что-то белое плывёт…

Так хорошо и так… уютно…

Всё поле, вышедшее с тропок

Лесных орехов и грибов,

Несёт по небу белый хлопок

На рыжий локон двух голов.

Не вечен сад, не всё сбывается,

Однако строятся дома,

Как жизни строят. Как красавица

Меня построила одна.

                                         3

Затихает Уфа. То ли год, то ли чаще

Пропадает один лучик с белой воды -

Яркий месяц Луны восседает на башне,

Замирая холодным в глазах халифы.

Ах какое же ты, несусветное время надежд,

По вагонам бежишь, проверяя свои билеты,

Только знай, что из ярких своих одежд,

Отдаю пиджаки на нагое, но первое лето.

Спи спокойно, башкирский ты мой народ,

Я не буду мешать, лишь дождуся утра -

Переплыть реку Белую, вплавь или брод,

Чтобы снова искать для мечтаний дрова.

4

Тихо в поле играют звезды,

Догоревшая карта обратно летит,

Ах оставьте, оставьте хотя бы слезы,

Пепел жжется в глаза и горит…

Странный запах, как будто бы дерево

Загорелось и духом выходит в дым.

Красным заревом вымелось белое,

Рыжеватым венком загарны́м.

Я прощался с тобой и с хорошими

Человеками с разных концов,

Что гостили во мне в непогожую

Холодрыгу с дрожащих зубов.

Я не стану опорой, но памятью

Буду в небе летать пыльцой.

По рукам деревянным ударите,

Вам пора расходиться домой…

Ничего, здесь бывает, как всякий

Всколыхнется суровой грозой

Тучевой и ужасно двоякий

Моросящий дождец над листвой.

Он ударил так больно, что щепки

Разлетелись в слепительный блеск

От грозы – заводной табакерки -

Рассыпался огнём… И гротеск!

                                        5

Дышит, дышит белая роза

На моём отражённом окне,

А за ним неприличными позами

Искривлялся Саратов во сне.

Пот холодный… Я снова вижу…

Яркий сон, превращённый в кошмар,

Как сходил на башкирскую крышу

Повстанический мёртвый пожар.

Что ты, что ты, родная. Лепест

Полетел на мое колено,

А в носу забивается вереск

И горящее с домом полено.

Царица горы 

По большим, песчаным тропам

Бегал странник молодой,

Он последнюю стрелой

Выбил сердце антилопы.

Из его тяжёлой фляги

Пуля выбила поток,

Голубой речной исток

Выливался в нить рубахи.

Мойся, белая пустыня,

Слишком долго ты суха

И горою из песка

Ты себе была рабыня.

Клонит в ночь холодный воздух,

Больно бьётся под глазами

От того, что ноги встали

И идут, стучась о посох.

Тишина, незримый путник

Смотрит в движимый шатёр,

Злостно дует на костёр

Тёмный воздухом преступник.

И пока, гореть не смея

От ножа горлиной жажды,

Странник думал, что однажды

Он помрёт судьбой плебея.

Если б только не оно,

Что сверкало на холме,

На потушенном костре,

Машет белое крыло.

Что за диво – думал спящий -

Где стрела моя и лук?

Антилопа… Сытый друг!

В этот миг тебя манящий.

Догадался он: пора

Вспоминать, как жизнь кратка,

Но внезапно, из песка,

Вышла яркая гора.

Вся рубином, изумрудом

Затмевает звёздный купол,

А на пике сад из кукол,

Что зовется мёртвым людом.

Испугался страшной болью

Пустофляжный человек,

Позабыв про боль у век,

И держал рубашку с кровью.

Чертовщина! Тёмный шут!

Там вода текла на нитках,

А теперь ползёт кровинка

В сапоги и рваный жгут.

И конец уже в Эдеме,

Но внезапно, хохоча,

Подошла к нему с плеча

Дева с красной диадемой.

Ох венец, венец, венец,

Обжигался смертный палец

На младых руках красавиц

И титановых колец.

Ох уста, уста, уста

Выплавляющие меди,

Войско, шедшее к победе,

Погибало в тех местах.

Смотрит путник, то ли страстно,

То ли мёртвой пустотой -

Фляга, полная водой,

Только волос седовласый

Достаёт до белых плеч,

А царица на горе

При наряде, при дворе

Выдаёт седому меч.

Коли хочешь ты свободу

На своей пустой земле,

Подойди скорей ко мне

И сруби мою корону. -

Говорит ему она,

Корча хмурую гримасу.

В изумрудах и алмаз

Своим ликом пленена.

Что же делать? Выбор есть

Побежать в пустот пустынь

Или вечной будет синь,

Ангел крылья будет плесть.

Только как же он в бега,

Если страх сковал собою,

Хоть и фляжка та с водою,

А хромается нога.

Он идёт к горе священной,

Поднимается и ждёт,

Как царица здесь замрет,

Чтобы выбить плод запретный.

Тихо встала, всё молчит,

Смотрит в звёздный, тёмный купол

И на сад из кожных кукол,

Где у каждой рот зашит.

Тут и странник замахнется,

Только в руки твердь придёт,

А царица та поёт

Так, что смертному поётся:

Ты неси меня, молчанье,

Мимо мякоти полей,

Мимо ярких площадей

С поцелуем на прощанье.

Ты возьми меня, гора,

Своим золотом небесным,

С милым принцем неизвестным,

О печальная пора!

Забери моё проклятье,

Я бы вечно! Вечно пела,

Будь на мне не диадема,

А венок с цветочным платьем.

Мне не спелось на земле,

Мне не снились росы дней,

Среди кукольных людей

Я блуждаю на горе!

Спой со мной, послушай песни,

Ведь немного же хочу

И тебя озолочу,

Что богатством будешь тесен. -

Спела грустная царица.

Голоском своим маня,

Будто кровная родня,

Просит путника проститься.

Грозно смотрит ей в лицо,

Но не рубит, руки дрожью,

С силой той, какой-то божьей,

Меч бросают на песок.

Будто любит он и знает,

Что не сбыться в том саду -

Куклой новою одну

Вешать к старым не желает.

Тут царица подошла, -

Всё моложе, всё с годами -

И белëсыми зубами

Гостю руку пожралá.

Пожирает и гласит:

Ты поверил, что не демон

Был под красной диадемой,

Как и кукольный пиит.

Ходит купол недвижимый

Над безводной желтизной,

Корча рожицы звездой,

Зная, что непобедимый.

Блещут волны, море сине,

Корабли секут песок,

Одинокий островок

Былью мнётся из пустыни.

А на грузном корабле

Через звуки, через буквы

Пляшут кожаные куклы

С их царицей при Луне.

Рождественская поэма

Слышите? Слышите? Буря

С кем-то сурово борется.

Снеги мятежно волнуя,

Скачет хрустальная конница.

Ярким и чем-то тёплым

Коснётся до красной щеки

Мальчишки, что очень весёлым

На санях съезжал с бугорки́.

В широкую нежную пущу

От снега несётся рассвет,

Там ива бедна и запущена,

Где мягким не стелится свет.

И скачут тенистые ветки,

Стуча в небольшое окно

Как руки просящи калеки,

Не евшие хлеба давно.

Пройдёт в то окно сероглазый

Немыслимый ход белых круп

И день – седокудрый и ясный -

Целует подушечку губ.

За что же ты, бледный, целуешь

Те алые точки в стекле?

Звеня бубенцами, колдуешь

На белом хрустальном коне?

Погасшее, хладное святство

Свещает твою колыбель,

Чертёнок из тёмного царства,

Залегший на чью-то постель.

Крадешь с одеяла подушку,

Взбивая гусиный пух,

Зовёшь к себе спящей подружку,

Что выбил священный дух.

А ризница ждёт и скучает,

Когда же их маленький черт

Кресты от икон раскачает

И с венчика рог упадёт.

Бойся, бойся, тебе не запомнится

День заблудшей от радости снеги

И хрустальная белая конница,

Что вчера совершала набеги,

А сейчас ныне рыщет кругом,

Всё хватает нечистую силу.

За твоим развеселым хвостом,

За твоей опустевшей могилой.

Что не скачешь? Всё шум да храп

Веселил тебя злостной издёвкой -

Мазать сажу на рожах баб

Да глумится над их коморкой.

Вот и час твой… Бежал уже снег.

Всё не спится в глазу, сон воротится,

То ли чёртик бежал, то ли мал человек

От копыт затуманенной конницы.

Гонят всадники с чистою вожжею

К тупикам, над беззвездной могилою,

Голова покатилась горошиной

И легла под озябшей ивою.

Слышите? Слышите? Кончено.

Буря скатилась под снег,

Пустошь свежа и размочена,

Словно большой человек.

Под окном выплывает закат,

Милый мальчик ушёл на тот свет,

Сани брошены, только наряд,

В треугольный копытный след…