Текст книги "Пятый промышленный"

Артем Полярин

Пятый промышленный

Рассказ об издержках научно-технического прогресса,

преданности и предательстве.

http://polyarin.ru/creative/pyatyj-promyshlennyj.html

Таунские дневники

Серия рассказов, о происшествиях в городе – Т или, просто, Таунске, которые могли бы произойти в недалеком сером будущем.

Город сей ничем не примечателен, как и множество других средних

городков, рассыпанных на спутниковых снимках Европы. О том, насколько бурная и яркая происходит в нем жизнь, можно узнать, лишь приглядевшись повнимательнее к его жителям, заглянув к

ним души.

Глава 1.

Смена закончилась. Я приоткрыл глаза, пошевелил

пальцами, повернул голову. Просторный зал заливал

мягкий, тускловатый, свет. Никогда не привыкну к этому

контрасту. Даже такой, теряющийся в высоте и темноте

потолок, теперь кажется низким, давящим. Ограничивает

пространство. Взгляд залип на тонкой и гибкой фигурке

Кристины. Пробежался вокруг ее талии. В одних ракурсах

юная девушка, в других – зрелая женщина, резво сновала

между кушетками. Конверторы, отключались с интервалом

в минуту. Она должна была обойти все и проконтролировать

– совершенно бесполезная процедура. Единственной

пользой от нее была иллюзия, что мы все еще живем в мире

живых людей, а не в мире мертвых машин. Иллюзия того,

что человек нужен хотя бы как активный работник, а не

всего лишь как ценный придаток. Очень зыбкая иллюзия.

Еще восемь часов жизни были экспроприированы у

моей и без того бедной личности. Я помню, как смена

начиналась, но не помню ни одного момента из ее течения.

Все миллионы моментов из этих восьми часов

принадлежали не мне а, общемировому благу под названием

«Нейрохаб». Чернота, пустота и небытие – именно так было

до сотворения мира. Именно так будет после его

уничтожения. Именно так бывает, когда твой мозг

включается в огромную вычислительную сеть, а твоя

личность становится частью искусственного интеллекта.

Участвуешь в сотворении и разрушении огромных

виртуальных миров и ничего после этого не помнишь.

Обидно.

Размышления о том, что же я создаю во время трудовой

повинности – всегда мучили меня. Что я делаю восемь

часов? Пишу новый программный код? Создаю сайты,

тексты, графические изображения, анимацию?

Расшифровываю цепочки нуклеотидов в ДНК?

Рассчитываю аэродинамику новых летательных аппаратов?

Взламываю пароли? Что я делаю в течении этих восьми

часов!? Что со мной делают в течении этих чертовых

двадцати восьми тысяч восьмиста секунд? Загадка! Тайна за

семью печатями. Мука, не дающая покоя в оставшиеся мне

шестнадцать часов жизни. Как я докатился до этого?

Почему я должен каждый день приносить свои родные

нейроны на алтарь общемирового блага? Все из-за моей

драгоценной, неповторимой, благоухающей и сияющей,

возлюбленной овсуки Дейзи.

Впущенная в открытое сердце женщина может спасти

мужчину. Теплой и прохладной, нежной и властной

одновременно ручкой она может навести в нем порядок.

Очистить от лишнего хлама и пустых бутылок. Вымыть

загаженные за годы холостяцкой жизни полы, столы, посуду.

Повесить на окна души свежие занавесочки. Принести мир

и благоденствие. Добросовестная хозяйка может вдохновить

на подвиги. Дать новый смысл и цель жизни. Может

вытащить мужчину из хаоса и помочь приподняться на пути

к вершине.

Не спешите впускать женщину в свое сердце. Прежде

чем пригласить ее в дом своей души убедитесь, что она не

бродила по грязным улицам и не принесла на своих толстых

подошвах и высоких каблучках целую коллекцию самого

разнообразного и вонючего дерьма!! Стоп… Не надо

срываться на грубости. Надо сделать глубокий вдох. Я

должен держать себя в руках. У меня не так уж много

личного времени и ресурсов, чтобы тратить эти

драгоценности на бессмысленные ругательства. Обо всем

по порядку. Главное, не спешите. Присмотритесь

повнимательнее. Она может показаться белой и пушистой.

Даже не киской – овечкой. Ее мурлыканье или блеяние

может ласкать, охлаждать и увлажнять ваши разгоряченные

пересохшие нервы. Ее запахи могут дурманить, ее горячие

объятия могут уносить на Олимп или в Вальхаллу. Она

может уверять вас, что переживает тоже самое. И это может

быть даже правдой! Она сама может верить в свою

искренность, преданность и любовь. Все равно – будьте

осторожны! Ваше сердце должно быть под защитой разума!

А ваш разум должен быть под защитой воли. Будьте

мужиками, в конце концов!

Как же тяжело рассуждать теперь, когда ничего уже

нельзя изменить. Когда я уже осужден нашим самым

справедливым и честным судом провести в пустоте небытия

восемьсот пятьдесят суток своей жизни. Семь лет по восемь

часов в день. Будь проклят тот моент, когда в нашем городке

открыли филиал Нейрохаба. Дейзи – Дейзи, овсука ты моя

ненаглядная. Ты украла у меня самое ценное, что может

быть у человека. Сначала сердце, потому душу, а потом и

само бытие. Но я все верну!

Глава 2.

Мы познакомились при обстоятельствах странных и

необычных. Уже тогда стоило задуматься. Заметить, что я

сошел с надежного проторенного пути на еле заметную

тропинку, ведущую в неизвестном направлении. Свернул не

подумав о последствиях, не взвесив свои потребности и

силы. Просто так, наобум. Не почувствовал что сила, которая толкает меня туда незнакома и, от того опасна.

Чем может заниматься девушка вечером на берегу реки у

мостика над небольшим водопадом в гордом одиночестве?

Пускать кораблики? Любоваться пейзажами, алеющими в

лучах заходящего солнца? Купаться перед сном? Топить

улики? Что я делал на этом берегу?

Тогда ситуация показалось мне очень трогательной и

романтичной. Привлекательная фигура в ореоле золотых

лучей. Вода тихо плещется под напором ветра,

развевающего ее каштановые кудри, у ее же стройных ног.

Казалось, природа гладит ее и ласкает. Мне вдруг страстно

захотелось присоединиться к этой гармоничной,

завлекающей идиллии.

– Красивый вечер, не правда ли? – произнес я

осторожно, чтобы не показаться нахалом или дураком.

Она нехотя оторвала взгляд от кромки воды у

противоположного берега, неспешно повернула милую

головку в мою сторону, улыбнулась и ничего не ответила.

– Как рыбалка? – попробовал я закинуть удочку во

второй раз.

– Не клюет, – вздохнула она.

– А наживка какая?

У меня обычно получалось веселить женщин со второй

– третьей фразы. Тут я растерялся. Сосредоточенность ее, напряженность и погруженность в размышления

чувствовались на расстоянии. Шутки здесь были не

уместны, максимум на что я мог рассчитывать были меткие

метафоры. Подумав, она ответила:

– Пластиковая.

– Может быть то, что клюет на пластик, здесь не водится.

– Раньше водилось, – пожала плечиками.

Загадки и напрягали и привлекали одновременно. Она

откликнулась и стала играть со мной в игру. Это радовало.

Куда ведет этот разговор было не понятно. Теперь-то я знаю,

что опасно заговаривать с такими вот девушками, созерцающими немигающим взглядом противоположные

берега. Тогда, любопытство взяло верх.

– Что с ним случилось?

– Не знаю. Может быть, улетело в теплые края.

– А Вы?

– А мое время еще не пришло.

Ответив спешно, она посмотрела в мою сторону. Две

слезинки засияли тяжело-алым в лучах диска из червонного

золота. Почувствовав, что надо оставить метафоры, я

спросил прямо:

– У Вас что-то случилось? Проблемы?

Она уходить с выбранной линии не хотела:

– Да. Не клюет.

– Может быть, попробовать утром? На рассвете?

– Я рыбачу с раннего утра.

Я попытался сказать что-то полезное, помогающее:

– Тогда дело бесперспективное. Не стоит затраченных

усилий.

– А что вы знаете о ценах и об усилиях?

Действительно, что я мог знать? Нагло влез со своими

приставаниями в чужие размышления – в чужой и не

понятный мне мир, в котором за образами метафор могут

скрываться трагедии и страшные тайны. Вот здесь то и

следовало, высказав пожелания о добром и удачном вечере, попрощаться и уйти. Но нет же, сердце уже подплавилось.

Потекло горячим воском на мои ботинки. Удивление,

интерес, жалость, любование, восхищение и что-то там еще

начали руководить моими поступками. Я уже сам клюнул на

этот злосчастный пластик и никак не мог соскочить с

позолоченного алыми лучами крючка. Болтался на нем и

продолжал играть:

– Наверное, немного. В меру своего небольшого опыта.

Может быть, поговорим о цене усилий за чашечкой чая?

Вот! Вот, именно здесь уже была точка невозврата. До

нее уклон был небольшим, а движение медленным. Еще

были силы затормозить, силы выбраться назад. После этого, невидимого глазу пункта, горка стала круче, а скорость

развития событий начала расти экспоненциально. Она

согласилась.

Глава 3.

Кофе остыл. Пока я грезил образами начала, его тепло

исчерпалось, подошло к концу. Так всегда. Время течет

независимо от нас. Чашки остывают, деревья растут, птицы

улетают на юг. Восходят солнце и луна, заходят. Природа не

ждет нас, когда мы отстаем, природу сложно подогнать,

когда мы спешим. Невозможность синхронизироваться с

ней, попасть в ритм и такт может стоить нам очень дорого.

Не успел – твои проблемы. Пей холодный кофе. Жди

следующего лета. Досыпай в автобусе. Жалей о бесцельно

потраченных годах.

Сколько раз за жизнь человек говорит себе это страшное

словосочетание – «не успел»? Кто-то делает это каждый

день. Найдутся и такие, что не вспомнят последний случай.

Наверное, самое жалкое и печальное, самое страшное и

жуткое «не успел» звучит перед смертью. В этом последнем, финальном «не успел» будет вся боль и отчаяние всех

мелких «не успел», что звучали когда либо на протяжении

жизни. Стоп! Опять мысли о финале. Надо гнать их

подальше. До финала еще далеко.

И та жопа, в которой я оказался еще далеко не финал.

Подумаешь, судимость и три года каторги на кушетках

Нейрохаба. Технологи из Мнемонета говорят, что это

безопасно. Ресурс мозга огромен. Используются не более

десяти процентов нейронов. Остальные могут послужить

социальному благу. Ведь большинство из возлежащих на

соседних кушетках Нейрохаба сдают свои нейроны в аренду

не по принуждению, а за деньги. Ведь это так удобно.

Пришел, провалялся треть суток в беспамятстве пока твой

мозг, ворочал многомерными математическими

конструкциями и распознавал изображения. Очнулся, забрал

ежедневный гонорар и пошел развлекаться. Главное, сильно

не напиваться и не употреблять тяжелых наркотиков. Плюс

два хорошо оплачиваемых месячных отпуска. Катайся по

миру в свое удовольствие.

Только, вот, мне все это очень не нравится. Не знаю, чем

я отличаюсь от этих спокойных баранов, с удовольствием

валяющихся на кушетках. Может быть, я не хочу, чтобы

меня стригли. Может быть, я все таки, не баран? Может

быть я волк, хищный и натренированный мозг которого,

оказался очень ценным для Нейрохаба? Тестовая прогонка

показала одни из наилучших результатов. То, что я считал

своей сильной стороной, сослужило со мной злую шутку.

Откупиться не вышло – уж больно ценным оказался мой

ресурс. Проклятие! Ладно, буду потом еще с гордостью

вспоминать, что был причастен к работе искусственного

интеллекта – этого апогея информационной глобализации.

Кофе совсем остыл. Кажется, что он даже холоднее чем

окружающий воздух. Я часто захожу в это кафе после

восьмичасового небытия нейронной повинности.

Восстановить запасы глюкозы и поразмышлять о прошлом.

О будущем я пока не думаю, потому, что у меня его нету.

Вернее, есть, но оно очень предсказуемо и неприглядно.

Живя дома и ходя в Нейрохаб как на работу, я не могу даже

сбежать. Нигде не могу скрыться от всевидящего ока

Мнемонета. Убежищем для меня могут стать лишь

воспоминания о свободном прошлом. А ведь я,

действительно, был свободен до встречи с Дейзи.

Кофе ледяной. Такой же ледяной, как в тот злополучный

вечер. Мы сидели за этим самым столиком. Она вытирала

слезы из расплавленного серебра, текшие по влажным

щекам и алым губам. Рассказывала историю, холодящую

сердце. Даже мое, казалось, закаленное нелегкой жизнью, казалось – каменное, сердце. Она уже тогда была

несвободна. Той страшной и жестокой формой несвободы,

которую называют браком по расчету. Она вышла за его

деньги, он женился на ее красоте. Она считала, что сделала

одолжение, продавая себя человеку несвободному от

собственной страсти к ней. Он считал, что заплатил

огромную цену в виде собственного сердца и имущества.

Сам потеряв свободу, хотел лишить свободы и ее. Она

сопротивлялась. Он ее заставлял и бил. Бывает же!

Взрослые разумные люди делают друг с другом такое.

Тогда она сказала, что сбежала от него. Сказала, что стоя

на берегу, думала, а не нырнуть ли в омут. Не сбежать ли

совсем, навсегда. И от него, и из этого бессмысленного,

жестокого мира, который причиняет боль тем, кого породил.

Сказала, что я подошел вовремя. Еще несколько минут, и

она решилась бы. Сказала, что…

– Извините, пожалуйста. Не помешаю?

Работник пенитенциарной службы? С виду не похожа.

Просто скучающая дама, которой приглянулся молодой и

задумчивый мужчина. Я оглянулся. Несколько свободных

столиков. Что ей от меня надо? Элегантная, красивая

строгой зрелой красотой женщина присела напротив. Нагло

поставила чашку с чаем на мою территорию. Теперь ничего

не поделаешь. Представилась как Елизавета. Отхлебнув

немного, пояснила:

– Мы заочно знакомы. Я видела Вас в отделении

Нейрохаба.

– Вы там работаете или…участвуете!?

– О, нет. Ни то – ни другое. Если честно, я негативно

отношусь к тому, что филиал открыли в нашем городке и к

проекту вообще. Есть в этом какое-то насилие над

человеческой природой. Человек становится ресурсом для

машины. И пусть, эта машина служит людям, но ведь есть

пределы… – попыталась успокоить разгоняющиеся чувства,

выдохнула, добавила: – Мне показалось, что вы похожего

мнения.

Провокация? Проверяют насколько я готов к

радикальным шагам? Доставать паспорт и микросхемы

Мнемонета из организма – действия очень радикальные.

Мало кто готов к этому в нашем тесном, подконтрольном

мире. Странно. Каждый день производится быстрое

тестовое сканирование нервной системы. Любые

напряжения и активные процессы тут же становятся видны.

Или не любые? Может быть, все-таки, окончательно

понятно только из осознанных намерений. Кто же ты такая, Елизавета с обложки журнала о красивой жизни?

– Моим мнением никто не интересовался. Вы первая. По

своей воле я бы и на километр не подошел к этому

цифровому концлагерю.

– Вы отбываете наказание?

Перегнула палку. Какого лешего она полезла в мою

жизнь. Что ей надо? Ха-ха. Она случайно не из секты

свидетелей Сущего. Судя по строгой одежде, весьма похожа.

Подсела спасти пропадающую душу. Сейчас поговорит со

мной. Предложит почитать книжечку о том, что Нейрохаб –

изобретение дьявола. Запишет в своем графике еще один

час проповеди. Порадуется, что выполнила миссию и стала

ближе…не понятно к чему.

– Какова причина такого любопытства к моей скромной

персоне?

Ответила быстро и серьезно:

– Я могу вам помочь.

Я усмехнулся недавним мыслям:

– Наставлениями на путь истинный?

– Нейрокоррекцией.

– Серьезно, – удивился я, – звучит очень серьезно.

Никогда раньше не слышал о таком варианте. В чем суть?

– Все просто. Я немного меняю вашу нейронную сеть.

Записываю несколько гигабайт определенной информации.

Нейрохаб распознает вашу нервную систему как

нестабильную и опасную. Отказывается от ваших услуг.

Все.

– Звучит, действительно, просто. В чем подвох? Сколько

десятков тысяч юаней это стоит? Сколько лет мне накинут

сверху за симуляцию профнепригодности? Это проверка?

Провокация?

Заспешила, запереживала. Чаю глотнула нервно. Голосок

вкрадчивый, внушающий. Прямо как в тот, злополучный

вечер. Кофе еще ледянее. Только вот слез нет на губах и

влечения нет как тогда. Теперь меня не проведешь, не

обманешь…

– Во-первых, все абсолютно законно. Вы вправе делать

нейрокоррекцию с поводом и без повода. Ваша нервная

система принадлежит только Вам. Может быть, вы хотели

избавиться от депрессии или навязчивых переживаний. Это

сравнительно молодой способ решения психологических

проблем. Но уже зарекомендовал себя как проверенное,

надежное и продуктивное средство. Это безопасно…

– Сколько это стоит?

– Хотите, я сделаю это бесплатно?

– Благотворительность? Что-то верится с трудом. Зачем

это вам!?

Помнится, тот первый роковой разговор тоже был о

ценах. О цене свободы. О цене страдания. О цене жизни. О

цене правды. Разговоры о ценах кончаются для меня

плачевно. Нельзя мне говорить о ценах с красивыми

женщинами за чашкой ледяного кофе. Никак нельзя.

Собеседница опять выдохнула, поймала мое внимание

честными зелеными глазами. Вкрадчиво заспешила:

– А нет никакого подвоха. У меня есть оборудование и

нужная энграмма. Сделать коррекцию для меня не составит

большого труда. Необходимо будет около девяти сеансов по

три часа. И все – вы свободный человек. Вас или переведут

в обслуживающий персонал или вообще оставят в покое.

Для здоровья тоже вреда никакого. Вы ничего даже не

заметите.

– То есть, вы утверждаете, что сама возможность сделать

все это вас и побуждает? Если есть оборудование, значит, оно должно работать?

– Ну почему же. Потом, когда все получится, Вы

заплатите мне семь тысяч юаней.

– Ах, вот оно в чем дело. Цена все-таки есть! И немалая.

– В рассрочку! Как сможете. Хоть за тридцать лет.

Согласитесь, это выгоднее чем семь лет таскаться в

Нейрохаб и прожигать там нейроны на решение совершенно

не нужных вам задач. Тысяча юаней за год не такая уж и

большая цена.

– Мне осталось шесть лет. И все же, где гарантии, что я

отдам вам эти деньги? Что будет, если не отдам? Что вы мне

вошьете такое, что заставит меня выполнить обязательства?

– Да ничего! Я вижу, что вы честный человек. Я вам

верю! Когда все получится, и вы почувствуете избавление, просто рады будет отдать мне долг, – отмахнулась

сверкающими золотыми перстнями. – Расплатитесь, когда

сможете. Подумайте недельку. Я с вами свяжусь.

Глянула на позолоченные часики. Спешно хлебнула из

чашки, вскочила и убежала. Да, именно убежала, не

попрощавшись, оборвав свои увещевания, не дождавшись

ответа. Словно у нее утюг не выключен или суп на плите

убегает. Внутри у меня взорвалась вакуумная бомба. Я

вывалился в безвоздушное пространство. Еще секунды

назад я боролся с давлением извне, думал, просчитывал,

всматривался в хитрые глаза. Напрягался. И вдруг бах –

наваждение исчезло. Рой мыслей сменила агрессивно

нахлынувшая пустота. Настолько холодная и пустая, что

мне захотелось заполнить ее сию секунду. Чем бы то ни

было.

Ну, прямо как в тот злополучный вечер. Когда Дейзи

увели двое громил. Еще мгновение назад, мы мило

общались. Слезы на ее щеках высохли еще пару часов

назад. Глаза, очищенные солеными потоками, посветлели.

Она уже улыбалась и даже несколько раз хихикнула. Как же

мне был тогда приятен этот милый, звонкий, щекочущий

слух девичий смех. И вдруг бах! В идиллию врываются два

грузных тела, вежливо предлагают уже моей Дейзи пройти с

ними. Уже моя Дейзи серьезнеет, благодарит меня за

помощь в каком то непонятном мне деле. Преспокойно

уходит с ними. Не оглядываясь. Словно и не было этих

счастливых, полных зарождающейся любви часов.

Тишина гнетет.

Пожирает пустота.

И кофе совсем замерз.

Глава 4.

Размышлять о пятой промышленной необходимо в

контексте всех предыдущих промышленных революций.

Иначе можно упустить важные признаки, свойства,

проявления, следствия. В общем, нюансы. Все

промышленные революции чем-то похожи. Во всех

промышленных революциях есть некое страшное

противоречие, конфликт, диссонанс, напряжение,

несправедливость, амбивалентность, боль. Одновременно

присутствуют надежда и отчаяние, изобилие и дефицит,

любовь и ненависть, торжество и разочарование.

Думая о пятой, я люблю начинать размышления с

первой. Да, той самой, что превратила свободных городских

ремесленников, фрилансеров средневековья, которые не

спеша, в свое удовольствие, пряли, ткали, шили сапоги и

камзолы, ковали подковы и шпаги, в наемных рабочих,

обязанных за меньшую плату вкалывать в мануфактуре по

двенадцать часов в сутки.

Что тут скажешь – закономерный процесс. Специальные,

сложные механизмы позволяют произвести больше

продукции, чем простой, хоть и квалифицированный, ручной труд. Такая продукция будет качественнее и

дешевле, ее будет больше. Если у тебя хватило средств на

создание или приобретение станков, то ты можешь нанять

рабочих и успешно развиваться. Если станки соорудить не

успел, тогда будь добр пойти и наняться к тому, у кого

станки есть. Там тебе доверят некоторые операции в

цепочке операций, ведущих к производству конечного

продукта. Действительно, не грабить же успешных

капиталистов, разоривших тебя, средствами технического

прогресса и разделения труда в процессе честной

конкуренции, на улицах.

Вторая произошла, когда в производстве началось

преобразование энергий. Газовые светильники,

преобразующие химическую энергию в тепловую, а потом и

в электромагнитную, позволили увеличить

продолжительность рабочего дня. Европейские дети,

вкалывавшие в мануфактурах, вряд ли были рады такому

прогрессу.

Жаркие и гремящие паровые машины преобразовывали

химическую энергию сгорающего угля в механическое

движение. Станки, насосы, молоты уже не надо было

приводить в действие силой мышц. Зато надо было таскать

уголь и с черным чумазым лицом закидывать его большой

тяжелой лопатой в топку. Смог накрыл стремительно

разрастающиеся города в которых смертность намного

превысила рождаемость. Действительно, зачем рабочему,

ютящемуся в подвале жена и прожорливые детки, если он и

сам то с трудом выживает?

Со временем, машины преобразующие энергии взяли на

себя труд копателей, шахтеров, грузчиков, тягловых

животных. При этом у человека появилось множество

других обязанностей, связанных с созданием и

обслуживанием машин. Правила опять усложнились.

Вторая промышленная революция – это революция машин

преобразующих энергии. Она открывает индустриальную

эпоху. Открывает ворота в ад огненно-стальной.

Третья промышленная связана с эпохой машин,

преобразующих информацию. Деревянная логарифмическая

линейка, железный арифмометр, счеты с задорными

шайбами сменились пластиковым калькулятором с

приличными кнопками. Какое счастье! Не надо теперь

калякать на бумаге или в уме! Компьютеры, преобразующие

информацию все быстрее и быстрее, взяли на себя труд

бухгалтеров, конструкторов, проектировщиков, инженеров.

Вообще всех, кто работал не руками, а головой. Хочешь

проект огромной многоэтажки со всеми расчетами,

коммуникациями и спецификациями за неделю – получи!

Один инженер, один компьютер, одна программа. В

прежние времена проектные бюро трудились над этим

месяцы и годы. Десятки задротов за десятками кульманов.

Кто-то этому, конечно же был рад. Наверное, было много и

таких, что не раз всплакнули у кульмана с логарифмической

линейкой в руках.

Зато прибавилось работы у тех, кто преобразователи

информации создавал, обслуживал, находил новые

направления их использования. Электронщики и

программисты. Их отцы строили механизмы из стали,

говорили с ними на языке покорителей материи – они

создают механизмы из полупроводников, операторов и

функций, говорят с машинами на языке формальной логики.

Где-то здесь начинается эпоха постиндустриальная. Где-то

здесь приоткрылись врата в цифровой ад.

Четвертая промышленная революция произошла, когда

машины преобразующие информацию стали управлять

машинами преобразующими материю и энергию. Когда

человек в этой самодостаточном считающем и кующем

механизме стал необходим лишь на верхних уровнях его

иерархии. Ученый, технолог, программист. Все остальные в

крупном производстве стали не нужны. Наконец-то человек

вернулся к состоянию, чем-то похожему на то, что было до

первой промышленной революции. Не зря существовали в

прядильно-ткацких адах наши далекие предки, не зря

подбрасывали уголек в топки, крутили краны, жали на

рычаги, паяли схемы, строчили код. Казалось бы, вот оно!

Свершилось!

Пятая промышленная революция удивила в очередной

раз. Оказалось, что люди уже не могут делать новые

научные открытия и писать новый, более совершенный код.

Оказалось, что существует работа настолько сложная, что

даже огромные, хорошо организованные и технологически

оснащенные коллективы с ней не справляются.

Затянувшийся кризис научно-технического прогресса был

преодолен гениально простой сменой ролей. Переворотом

привычного порядка вещей с ног на голову. На то она и

революция.

Если люди, оснащенные умными машинами, не могут

двигаться в авангарде, то это должны делать машины

умеющие использовать ресурс человека. Машины умеющие

включить человека в глобальные процессы как

незаменимую, бесконечно-сложную деталь. Это новый

уровень организации коллектива в сложную

социотехническую систему. Высший уровень глобализации.

Так родился искусственный интеллект, которому

оказалось под силу решить самые сложные задачи, что

только могли возникнуть перед человечеством. Этот

гениальный монстр, собранный из миллионов людей и

компьютеров, смог поставить перед собой такие проблемы,

которые самым дальнозорким умам даже и не снились.

Новые совершенные операционные системы за

несколько дней. Новая программа за несколько минут –

достаточно правильно составить тех задание.

Проектирование любого устройства за часы. Самые

совершенные архитектуры процессоров. Удивительные

открытия и прорывы во всех областях знания.

Ученые, программисты, писатели, дизайнеры, которые

раньше трудились как ремесленники и цеховики перед

первой промышленной революцией, мануфактуры, которые

существовали длительное время, не выдержали

конкуренции. Нейрохаб делал все в сотни раз быстрее,

качественнее и дешевле. Для этого Нейрохабу нужны были

мозги. Как и на заре научно-технического прогресса, те, кто

остался за бортом, должны были идти и становиться за

станок принадлежавший капиталисту. Отделения Нейрохаба

наполнились светлыми головами. Открылись врата в пятый

круг ада.

Глава 5.

Я согласился. Если раньше предрешенность и

неизбежность как-то сдерживали меня, то теперь, само

упоминание о возможности вырвать свой уставший мозг из

цепких объятий нейроинтерфейсов манило меня к заветной

свободе. Как же мне хотелось верить этой загадочной

женщине увешанной пресловутым и старомодным золотом.

Может быть, еще больше чем той, милой моему сердцу, что

загнала меня в Нейрохаб.

Я согласился. Достаточно было крупиц надежды на то,

что ближайшие шесть лет я проведу не на опротивевшей

кушетке, а, хотя бы, на своем стареньком жестком

диванчике. Как и тогда, в той страшной истории, взвесив все

за и против, я решил рискнуть. Она обрадовалась. Еще раз

объяснила, что это совершенно безопасно и законно.

Рассказала о деталях нашей работы. Обнадежила, что

Нейрохаб сам распознает мою профнепригодность и

исключит меня из своей книги смерти навсегда.

Я должен был ходить к ней три раза в неделю. Садиться

в ее глубокое, всепоглощающее кресло. Слушать

инструкции направленные на успокоение и релаксацию.

Она одевала мне на голову серебристую шапочку тонкой

вязки. Подключалась к моему, привыкшему к посторонним

вмешательствам, мозгу и я засыпал. Ровно через три часа я

приходил в себя. Пил с ней сладкий, на удивление, горячий

чай. Мы мило беседовали о развитии современных

технологий. Просто болтали о нелегкой жизни обычного

человека, коротающего век в коморке из полутора комнат на

нищенское пособие эпохи пятой промышленной. Она

оказалась интересным собеседником. Я расслабился и

совсем позабыл, что умная женщина может оказаться и

очень опасной. Я не помнил об этом целых четыре встречи, пока не случилось то страшное и ужасное. То, о чем я

мечтал на протяжении года. Пока я не увидел. Пока я не

умер, лежа на кушетке в отделении Нейрохаба, и на ней же

не воскрес.

Это было неожиданно. Как обычно я, тяжело вздохнув в

очередной раз, прилег, и Кристина накрыла мою голову

полусферой нейроинтерфейса. Как обычно, я закрыл глаза и

приготовился проснуться. Это была ночная смена, поэтому, в момент пробуждения я рассчитывал увидеть солнечный

свет, пробивающийся в узенькие окошки под высоким

потолком. Окошек не было. Вместо ласкового,

успокаивающего света, я чем-то узрел вязкое и,

одновременно, зыбкое марево. Оно лезло мне в легкие,

которых у меня, почему-то, не было, заливало уши и глаза, которые, похоже, тоже отсутствовали. Меня подбросило

вверх, в это красно-черное и закрутило в нем, завертело.

Меня тошнило, но рвать, разумеется, тоже было нечем.

Таким вот оказался пятый круг. В таком вот месте я

проводил третью часть своих каторжанских суток. Это

длилось вечность. Я пробовал отсчитывать секунды,

обороты, изменения марева – а оно действительно

менялось: плыло, текло, дрожало. Эта вечность мучила

меня, выжигала из меня остатки сил. Когда я уже совсем не

рассчитывал на спасение, когда надежда выбраться

окончательно оставила меня, я открыл глаза и увидел

утренний свет, пробивающийся в окошки под потолком. Я

бы вечность мог радоваться ему, но сил не было даже на это.

– Что это за херня!?

Вот вопрос, который кружился в моей голове красным

зыбким маревом с самого моего пробуждения до встречи с

Елизаветой. Он же и прозвучал перед кратким сбивчивым

описанием произошедшего. И после него тоже. Она

нисколько не удивилась. Словно так и надо было. Вот это

уже точно – херня. Мы о бесконечной экскурсии в красно-

черный ад никак не договаривались. Словно терапевт,

прописавший капли от насморка, легко и непринужденно,

заявила:

– Это побочный эффект. Сейчас мы проведем

внеочередной сеанс нейрокоррекции и так больше не будет.

– А как будет!!??

– Я же не знаю! Не надо, пожалуйста, кричать на меня.

Вы же себя сейчас хорошо чувствуете. Ну, приснился Вам

страшный сон. Ну, живы здоровы. В следующий раз будет

легче и понятнее. Потерпите уже!

– Да чтобы Вам такие вечные кошмары снились! Хотел

бы я посмотреть, как Вы потерпите!

– Да, если бы Вы, молодой человек, знали, что мне

снилось, не кричали бы сейчас. Спокойней будьте. Не время

для истерик.

Зачем я согласился!? Непробиваемая. Лучше провести

три года жизни в моментальном черном небытии, чем в

бесконечном пурпурном аду. Что делать!? И ведь ни слова

не сказала о том, что будет. Скрыла реальную цену! Опять

мысли о ценах! Меня снова кидануло в прошлое. В то

прошлое, где Дейзи гладила мою буйную, разгоряченную

голову. В прошлое, где мне пришлось драться с охраной ее

сурового муженька, а потом ходить с поломанной рукой.

Прошлое, где Дейзи уговорила меня сделать это – страшное

и непоправимое. Так же, как Елизавета уговаривает меня

сесть в кресло и надеть шапочку. И тогда и сейчас хотелось

послать все нахер, абстрагироваться от всего и побыть в

одиночестве. И тогда и сейчас не было пути назад. А позади