Текст книги "Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах"

Два вождя

Молотов отхлебнул из бокала, облизнулся, преданно и прочувствованно взглянул на Сталина. Важно продемонстрировать свою заинтересованность в беседе, способность ее поддержать. И как бы невзначай обронил:

– Фашисты нам регулярно гадили. Кто бы мог подумать, что через год-два…

Лицо Сталина приобрело такое выражение, что у второго человека в государстве пропало желание продолжать начатую тему. Презрительная насмешка – вот как можно было охарактеризовать это выражение. Сталина забавляли попытки председателя правительства вести разговор на равных.

– Я бы мог подумать, – сказал он. – К примеру. Ну, гадили, что с того? Мелочи. Гитлеру важно было не оттолкнуть англичан и французов. А те примитивно мыслили. Раз фашисты против СССР, значит им многое позволено. Австрию слопать, Чехословакию сожрать. Только бы демократов в покое оставили.

– Абсолютно! – энергично закивал Молотов. – Конечно, мелочи, а в главном они нам ничего плохого не делали. И мы не делали. Литвинов больше шумел, чем делал.

– Ну, – протянул Сталин, – если бы нас не обманули французы и выполнили условия по договору о взаимопомощи, тогда бы нам пришлось вмешаться, поддержать Прагу. Как по-твоему, Молотковский? – Вождь с любопытством наблюдал за Вячеславом Михайловичем. Ему нравилось смущать и озадачивать своего соратника, который старался угадывать мысли вождя, чтобы не дай бог не разойтись с ним во мнении. Только не всегда удавалось.

Молотов покраснел и заерзал на стуле.

– Да ты не ерзай! – со смешком сказал Сталин. – Не то сиденье продавишь. Своей каменной жопой.

Он употребил не культурный термин «задница», а это не вполне приличное слово. Что, конечно, задело Молотова.

Второй человек в государстве выдавил из себя: «Ну вообще-то…» и запнулся. Тогда вождь махнул рукой, снимая неловкий момент, и начал сам подробно объяснять.

– Что для нас было главным? Коллективная безопасность? Антифашистский фронт? Дружба с Гитлером? Нет. Главным всегда является то, что может и должно служить средством достижения главной цели. А в чем заключалась главная цель? Укрепить позиции социалистического государства, утвердить Советский Союз как великую державу. Чтобы нас не отставляли всякий раз в сторону, когда судьбы мира вершились. Пошли бы нам навстречу господа из Лондона и Парижа, признали бы равными – хорошо. Мы бы тогда совместно прищемили хвост фюреру. Но они не пошли. Дали понять, что мы мелкая сошка, грязь под ногами. Что нас можно водить за нос, не соблюдать заключенные с нами соглашения. Кто такие эти советские? А, да никто. На нас можно не обращать внимания. В Мюнхен не пригласили, за нашей спиной с Берлином и Римом сговорились, без нас Чехословакию поделили. Могли мы им это простить?

– Не могли, – с самым серьезным видом сказал Молотов.

– Конечно не могли. – Сталин рубанул по воздуху рукой. – Такое не прощается.

Никто не хотел воевать

Несмотря на все признаки возросшей враждебности между Германией и СССР, воинственную риторику с обеих сторон, унижения и издевательства над гражданами чужой страны, двусторонние отношения были далеки от разрыва.

Когда Гитлер осуществил аншлюс Австрии 12 марта 1938 года, Париж и Лондон прореагировали довольно слабо – в виде нот, предъявленных посольствами. Особенно формальным был английский демарш. «Из фактов внешнеполитического порядка, ободривших Гитлера, – писал Астахов, – наиболее существенным оказалась позиция Англии. Английский протест, врученный Аусамту одновременно с французским, отличался от последнего тем, что был подписан не послом, а кем-то из второстепенных персонажей. Этим Англия дала понять, что ее протест носит лишь формальный характер и большого значения придавать ему не нужно. Это окончательно развязало руки фюреру…»{114}114
  АВП РФ, ф. 05, оп. 18, п. 142, д. 56, л. 88.


[Закрыть]

Великобритания еще задолго до захвата Гитлером Австрии смирилась с этим как с неизбежностью и считала нормальным пожертвовать независимым европейским государством ради достижения своих стратегических целей. Однажды на одном из официальных приемов в Берлине Невил Гендерсон во всеуслышание «обратился к австрийскому посланнику с недоуменным вопросом, отчего собственно австрийцы не хотят аншлюса»{115}115
  АВП РФ, ф. 06, оп. 1, п. 7, д. 67, л. 13.


[Закрыть].

Советское полпредство вообще не выступило с заявлением, в котором осуждались бы действия гитлеровцев, однако через пять дней Литвинов дал интервью представителям печати. По дипломатическим каналам оно было передано правительствам Великобритании, Франции и Чехословакии. В нем, в частности, говорилось:

Советское правительство… предостерегало, что международная пассивность и безнаказанность агрессии в одном случае фатально повлекут за собой повторение и умножение таких случаев. События международной жизни, к сожалению, подтверждают правильность этих предостережении. Новое подтверждение они получили в совершенном военном вторжении в Австрию и насильственном лишении австрийского народа его политической, экономической и культурной независимости.

Если случаи агрессии раньше имели место на более или менее отдаленных от Европы материках или на окраине Европы, где, наряду с интересами жертвы агрессии, были задеты интересы лишь нескольких ближайших стран, то на этот раз насилие совершено в центре Европы, создав несомненную опасность не только для отныне граничащих с агрессором 11 стран, но и для всех европейских государств, и не только европейских. Создана угроза пока территориальной неприкосновенности и, во всяком случае, политической, экономической и культурной независимости малых народов, неизбежное порабощение которых создаст, однако, предпосылки для нажима и даже для нападения и на крупные государства.

В первую очередь возникает угроза Чехословакии, а затем опасность, в силу заразительности агрессии, грозит разрастись в новые международные конфликты и уже сказывается в создавшемся тревожном положении на польско-литовской границе. Нынешнее международное положение ставит перед всеми миролюбивыми государствами, и в особенности великими державами, вопрос об их ответственности за дальнейшие судьбы народов Европы, и не только Европы. В сознании Советским правительством его доли этой ответственности, в сознании им также обязательств, вытекающих для него из Устава Лиги, из пакта Бриана – Келлога и из договоров о взаимной помощи, заключенных им с Францией и Чехословакией, я могу от его имени заявить, что оно со своей стороны по-прежнему готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранение усилившейся опасности новой мировой бойни. Оно согласно приступить немедленно к обсуждению с другими державами в Лиге Наций или вне ее практических мер, диктуемых обстоятельствами. Завтра может быть уже поздно, но сегодня время для этого еще не прошло, если все государства, в особенности великие державы, займут твердую недвусмысленную позицию в отношении проблемы коллективного спасения мира{116}116
  Документы внешней политики СССР. М.: Политиздат, 1977. Т. XXI. С. 128–129.


[Закрыть].

Несмотря на решительный и серьезный тон, в практическом плане интервью лишь подтверждало приверженность СССР идее коллективной безопасности и не содержало новых и конкретных предложений по борьбе с агрессором, если не считать готовности приступить к их обсуждению «в Лиге Наций или вне ее». О том, что агрессор – Германия, прямо сказано не было.

Понятны мотивы Парижа и Лондона – они не скрывали своего намерения умиротворить германского фюрера. Ну, а советское правительство не хотело окончательно расставлять точки над i, опасаясь, что тем самым сыграет на руку англичанам и французам и подтолкнет западные державы к формированию антисоветской коалиции. Призрак такой коалиции преследовал советских вождей со времен международной интервенции в годы Гражданской войны. Поэтому в Москве предпочитали маневрировать и в оценках происходящего тщательно подбирали слова.

«Пакты, пакты… подписывают, подписывают… А чем рискуют?»

Внизу: «Кто следующий? Кто еще хочет подписать? Кто еще доверяет фюреру?»

На подборке фотографий из французского журнала Vu (1939. Октябрь. № 604): «Г-н Штреземан подписывает пакт Келлога (Париж, 27 августа 1928 г.). Риббентроп, граф Чиано и барон Хотта подписывают «Антикоминтерновский пакт» (Рим, 6 ноября 1937 г.); фон Мольтке (сидит в центре) подписывает с Польшей Декларацию о неприменении силы сроком на 10 лет (Берлин, 26 января 1934 г.); Гитлер подписал в Мюнхене 30 сентября 1938 г. документ, который Чемберлен с гордостью предъявляет соотечественникам; Риббентроп подписывает с г-ном Жоржем Бонне франко-германскую декларацию (Париж, 6 декабря 1938 г.); Риббентроп подписывает договор о ненападении с Эстонией и Латвией (Берлин, 7 июня 1939 г.); самое последнее подписание: товарищи Риббентроп и Сталин (Москва, 23 августа 1939 г.)»

Российский исследователь В. Я. Швейцер отмечает ограниченность заявления Литвинова. Аншлюс трактовался «не как самостоятельное и чрезвычайное событие тогдашней международной жизни, а как иллюстрация отсутствия в Европе системы коллективной безопасности». Агрессор не был назван по имени, равно как не были осуждены «фашизм, идеология и политика агрессивной державы». В советских внешнеполитических документах той поры, подчеркивает ученый, трудно найти подтверждение известному тезису советской историографии о том, что СССР был единственной из великих держав, которая выступила против аншлюса, призывая защитить независимость и суверенитет Австрии{117}117
  См. об этом: Швейцер В. СССР – Австрия. На виражах мировой политики // Современная Европа. 2014. № 2. С. 122.


[Закрыть].

Не менее показательна позиция СССР периода чехословацкого кризиса и Мюнхенского соглашения 1938 года, которые обозначили один из ключевых рубежей на пути Европы и мира к большой войне. Распространено мнение, что Советский Союз готов был встать на защиту Чехословацкой республики, от которой Гитлер хотел отторгнуть Судетскую область. Уберечь Чехословакию от посягательств агрессора не получилось вследствие предательской позиции Франции, которая ориентировалась на Великобританию. Все просто и ясно{118}118
  См., например: Нарочницкая Н. Великие войны ХХ столетия. М.: Вече, 2010; Ее же. Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну. М.: Вече, 2009.


[Закрыть]. С другой стороны, критики внешней политики СССР приписывают Москве коварные замыслы: столкнуть лбами англичан, французов и немцев, раздуть пожар мировой войны и ловить рыбку в мутной воде. «Но не вышло, “Мюнхен” обломал весь хитрый план. В следующем году объектом давления стали сами англо-французы, которых в августе 39-го тов. Сталин “кинул” с легкостью и проворством профессионального шулера»{119}119
  Без купюр. Ответы Марка Солонина на ваши вопросы // Радиостанция «Эхо Москвы». URL: https://echo.msk.ru/programs/bezkupur/2022604–echo/.


[Закрыть].

На самом деле все ведущие европейские державы были не прочь подставить друг другу ножку, преследуя собственные интересы. Национальный эгоизм торжествовал, и если полагать, что Сталин подталкивал к конфликту западные демократии и нацистов, то с таким же успехом можно говорить, что западные демократии мечтали о столкновении двух тоталитарных режимов. У Гитлера был свой подход: одно за другим устранять препятствия на пути германской экспансии, заключая с этой целью временные соглашения то с одним участником сложной международной игры, то с другим.

Сталин ставил перед собой несколько взаимосвязанных задач. Конечно, предотвратить экспансию Германии на восток. Добиться этого можно было совместно с Великобританией и Францией и такими «малыми» странами, как Польша, Чехословакия и Румыния – политическими, договорно-правовыми либо силовыми методами. Тем самым СССР обеспечивалось широкое европейское и мировое признание как великой державы, восстанавливался статус Российской империи, утраченный после 1917 года. Если же англичане и французы станут увиливать от такого конструктивного взаимодействия, то у Сталина оставался запасной вариант – сближение с Германией, с той же целью.

Это явилось одной из причин осторожного и взвешенного подхода Советского Союза в период чехословацкого кризиса лета-осени 1938 года. Москва была готова защищать Прагу, но не любой ценой. Когда выяснилось, что это придется делать в одиночку, советское руководство воздержалось от конфронтации с нацистским рейхом.

Начнем с того, что в случае чехословацко-германского военного конфликта сухопутные силы Красной армии могли прийти на помощь Праге только через территорию Польши или Румынии. Общей границы у двух стран не было, но ни Варшава, ни Бухарест не собирались открывать коридор для советских воинских частей. Там прекрасно сознавали, что последствия такого шага могли стать непредсказуемыми. Нетрудно было предположить, что присутствие РККА на польской или румынской земле воспламенит трудящиеся массы и выльется в социально-политические волнения, в свержение «власти буржуазии и помещиков». Советский Союз длительное время действовал по принципу «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем», у него имелся богатый опыт подрывной деятельности за рубежом.

Предоставление коридоров для Красной армии могло произойти лишь под давлением Англии и Франции, являвшихся гарантами безопасности Польши. Если бы на это согласилась Варшава, то согласился бы и Бухарест, с учетом существовавшего с 1921 года польско-румынского союза. Но 11 августа Варшава поставила Берлин в известность, что ничего подобного делать не собирается, принимая во внимание, во-первых, традиционно враждебные отношения с СССР, а во-вторых, ее собственное желание поучаствовать в разделе Чехословакии. Ни Лондон, ни Париж не хотели оказывать давление на поляков, у них были другие планы.

Заметим, что даже если бы румыны и поляки, скажем, в силу какого-либо временного умопомрачения согласились пропустить «красных», то не факт, что в Москве воспользовались бы такой возможностью. Для этого требовалась общая договоренность, скрепленная англичанами и французами. Опция почти невероятная, это в Кремле прекрасно понимали. А в реальности пришлось бы бросать перчатку Германии без серьезной международной поддержки и в итоге противостоять объединенному западному фронту.

Реализация еще более фантастического сценария – с боем прорываться через польскую или румынскую границу – окончательно похоронила бы планы Сталина на признание великодержавного статуса СССР и его лично как одного из самых влиятельных государственных деятелей в мире. Перспектива в компании с маленькой Чехословакией противоборствовать крупнейшим европейским державам не прельщала. С большой долей вероятности это означало бы большую войну, в которой «один в поле не воин».

Того же опасались чехословаки, надеявшиеся на советскую поддержку, но не рисковавшие заявить о своем желании вслух, чтобы окончательно не рассориться с Парижем и Лондоном. Поэтому просьбы руководства республики передавались на рабочем уровне, через советского полпреда в Праге Сергея Александровского и чехословацкого посла в Москве Зденека Фирлингера. Они не облекались в официальную форму, столь важную для дипломатии и межгосударственных отношений. 23 сентября 1938 года, выступая на заседании Лиги Наций, Литвинов признал, что «чехословацкое правительство не ставило вопроса о нашей помощи независимо от французской, и не только по формальным, но и по практическим соображениям»{120}120
  Новые документы из истории Мюнхена. М.: Политиздат, 1958. С. 135.


[Закрыть].

За полгода до этого, 16 марта, в интервью американским журналистам Литвинов сказал, что Советский Союз в случае нападения на Чехословакию выполнит свои союзнические обязательства перед этим государством. Когда американцы, хорошо зная об отсутствии между двумя странами общей границы, спросили, как СССР может оказать помощь, Литвинов ответил, что «уж какой-нибудь коридор найдется»{121}121
  Документы по истории Мюнхенского сговора. 1937–1939. М., 1979. С. 57.


[Закрыть]. Каким образом, не уточнялось – ни до, ни после Мюнхена.

Эта цитата часто приводится в подтверждение решимости советского правительства биться за чехословаков при любых обстоятельствах, что на самом деле не соответствовало реальности. Не будем забывать, что Литвинов говорил в марте, когда надежды на то, что удастся уломать французов, поляков или румын еще окончательно не угасли. А спустя пять-шесть месяцев уже не подлежало сомнению, что на Францию рассчитывать не приходится и «проложить коридоры» не удастся. Единственный вариант военной поддержки Чехословакии против гитлеровской агрессии, при условии, конечно, соответствующей просьбы Праги, заключался в помощи с воздуха, то есть посредством военной авиации.

Теоретически такое было возможно. Если советские летчики сражались в небе Китая и Испании, то тем более могли это сделать в Чехословакии, географически менее удаленной от СССР. Правда, имелся в нюанс: авиационные поставки в Испанию и Китай не приходилось осуществлять через территорию или воздушное пространство третьей страны, а в случае с Чехословакией их было необходимо согласовывать с Румынией (о враждебно настроенной Польше речь не могла идти по определению). Впрочем, прецедент имелся. Весной и летом 1938 года через румынское воздушное пространство перегонялись скоростные бомбардировщики СБ-2, которые закупала Прага (было закуплено 60 машин), рассчитывавшая наладить их лицензионное производство на заводах «Шкода».

Идея воздушной помощи со стороны СССР была в Чехословакии весьма популярна. Люди верили в мощь советских ВВС. В кинотеатрах при полных залах шел фильм «Родина зовет»{122}122
  Кинокартина студии «Мосфильм», 1936 г.


[Закрыть], в котором отпор агрессору давали «сталинские соколы». Возникало ощущение, что стоит лишь разместить на чехословацких аэродромах советские бомбардировщики и истребители, как Германия откажется от своих агрессивных планов. Александровский докладывал в центр об огромных надеждах в обществе на то, что СССР будет защищать Чехословакию и «при малейшей попытке напасть на Чехословакию Германия будет уничтожена Красной армией и ее авиацией»{123}123
  АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 281, д. 1953, л. 51.


[Закрыть].

Дело было за малым: оборудовать аэродромы, обеспечить их прикрытие средствами ПВО, наладить работу инженерно-технических служб. Чехословаки готовы были спешно заняться этим, а вот Москва… формально соглашалась, а на практике тормозила процесс.

В конце августа в советской столице находился командующий чехословацкими военно-воздушными силами генерал Ярослав Файфр. В советском академическом издании «История Второй мировой войны» утверждалось, что совместно с советским военным руководством Файфр разработал стратегический план, предполагавший направление в Чехословакию 700 истребителей{124}124
  История Второй мировой войны. 1939–1945. М.: Воениздат, 1973–1982.


[Закрыть]. И далее: «Свое обязательство Советское правительство готово было реализовать независимо от позиции Франции, но чехословацкие власти под влиянием своих западных союзников помощь СССР не приняли»{125}125
  Там же.


[Закрыть].

Другая картина вырисовывается из шифрпереписки Александровского, который подробно беседовал с Файфром после его возвращения в Прагу. Чех был озадачен и расстроен тем приемом, который ему оказали в Москве. Процитируем телеграмму полпредства, пришедшую в Москву 13 сентября:

Приходил начальник военной авиации генерал Файфр. Рассказывая о своем пребывании в Москве, он очень осторожно, но достаточно определенно выражал неудовлетворенность результатом, поскольку имел возможность говорить о своих планах, но не получил никакого ответа с советской стороны. Он выражал непонимание того, почему нельзя делать практических шагов для подготовки сотрудничества авиаций, если даже политически этот вопрос не решен. В его представлении в худшем случае работы, которые проводились бы для этой цели, остались бы в пользу каждой авиации, если уж практически не будет достигнуто соглашение. Он отказывался понимать, почему такая «чехословацкая практика» должна зависеть от предварительных общих заявлений Франции. Францию нужно заставить сесть с нами за стол и говорить, но тем временем можно подготовлять аэродромы и другие практические вещи. Еще большее неудовольствие существует у начальника артиллерии генерала Нетика. Тот прямо жалуется, что его держали на даче, поили водкой, но ничего не показывали и ничего не сказали. Аналогичные жалобы вслед за Нетиком высказывал торгпреду Гендину директор шкодовских заводов Громадко[16]16
  Вилем Громадко – генеральный директор заводов «Шкода» в 1937–1942 гг.


[Закрыть], настроение которого также значительно понизилось. Файфр выдвигает предложение, чтобы в Прагу приехало то лицо, которое в Москве намечается командующим советскими силами в Чехословакии и изучило вопросы на месте. Если правительства «не дождутся единогласия и тройного сотрудничества», то такое лицо может вернуться и никакого обязательства для СССР не проистечет. Думаю, что это последняя личная инициатива Файфра, который несколько нервничает{126}126
  АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 281, д. 1953, л. 257–258.


[Закрыть].

Александровский писал четко и прямо, хотя, возможно, другой полпред на его месте поостерегся бы сообщать центру то, что там однозначно придется не по вкусу. Но полпред душой болел за советско-чехословацкое сотрудничество и переживал при мысли о том, что в Москве настроены не столь решительно. Последняя фраза, внешне спокойная и взвешенная (о том, что Файфр «несколько нервничает» и это его «последняя инициатива»), должна была донести до советских руководителей эмоциональное напряжение, которое испытывали чехословаки. Конечно, они побаивались идти наперекор Лондону и Парижу. Чтобы пойти на такой риск, требовались твердые гарантии со стороны Москвы, которых та никак не давала.

В начале сентября Файфр и другие представители чехословацкого военного командования не раз передавали через Александровского просьбу о направлении в Прагу «командующего советскими силами в Чехословакии с его штабом» или «советскую военную миссию во главе с генералом»{127}127
  Там же, л. 6.


[Закрыть]. Другими словами, речь шла о прибытии высокопоставленного офицера, который взялся бы за проведение оборонных мероприятий. Москва не решилась на подобный шаг.

Сюжет с миссией Файфра и других чехословацких военных, побывавших в Москве, затрагивал Фирлингер в беседах с первым заместителем наркома иностранных дел Потемкиным 9 и 19 сентября. Посол не скрывал, что у гостей из Праги остался крайне неприятный осадок от визита, причем не только из-за отсутствия конкретных результатов.

Из отчета Потемкина о беседе 9 сентября 1938 года:

…Фирлингер явился ко мне сегодня, чтобы в порядке неофициальном пожаловаться на прием, оказанный у нас военным специалистам, прибывшим в последнее время в СССР из Чехословакии с особыми поручениями.

Фирлингер ссылался на следующие факты:

1. Генералы Шара и Нетик, якобы, были весьма сухо приняты т. Шапошниковым[17]17
  Борис Михайлович Шапошников – начальник Генштаба РККА.


[Закрыть]. При отъезде их из Москвы вместе с представителем «Шкоды» Громадко их личные вещи подверглись на московском аэродроме самому тщательному досмотру. Обыскивались карманы запасного обмундирования, находившегося в их чемоданах. Прочитывалась их семейная переписка. Отправление самолета было задержано почти на полчаса, вследствие того что у Громадко оказалось 2000 долларов, необходимых ему для оплаты специального самолета, ожидавшего его в Амстердаме. Фирлингер утверждает, что по прибытию в Москву Громадко намеревался было заявить на таможне о наличии у него этих денег, однако, встречавшие его товарищи из НКО[18]18
  Народного комиссариата обороны.


[Закрыть] посоветовали ему не задерживаться из-за этой формальности.

2. Чехословацкие офицеры-артиллеристы, прибывшие в СССР через Румынию с орудиями и снарядами, упакованными с особыми предосторожностями и находившимися под пломбами, по приезде в Ленинград были поселены в условиях строгой изоляции, под наблюдением многочисленной охраны. Груз, который они сопровождали, был взят от них и отправлен куда-то отдельно. Когда затем они прибыли на полигон, ими было установлено, что с орудий и снарядов сняты пломбы и что секретнейшие детали были уже сфотографированы.

3. Начальник ВВС Чехословакии Файфр, прибывший в СССР в экстренном порядке для обсуждения некоторых практических вопросов, уехал обратно, якобы, разочарованным. По заявлению Фирлингера разговор Файфра с т. Шапошниковым носил формальный характер и не дал ничего конкретного.

Фирлингер утверждает, что приведенные им факты истолкованы в Праге как доказательство нашего нежелания оказать Чехословакии какую бы то ни было практическую поддержку в переживаемый ею критический момент.

Я выразил удивление по поводу того, что Фирлингер с таким опозданием сообщает нам вышеприведенные факты. Я добавил, что ответ, данный нами на официальный запрос французского правительства о возможностях помощи Чехословакии со стороны СССР, совершенно достаточен для того, чтобы рассеять клевету относительно позиции СССР в чехословацком вопросе…{128}128
  АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д. 1, л. 62–63.


[Закрыть]

Из отчета о беседе 19 сентября:

…Фирлингер просил у меня позволения поставить мне не политический, а, как он выразился, «технический вопрос». Генерал Файфр, имевший в Москве беседу с т. т. Шапошниковым и Локтионовым[19]19
  Александр Дмитриевич Локтионов – командующий ВВС РККА.


[Закрыть], просит посла осведомиться – предприняты ли какие-нибудь практические меры для обеспечения эвентуального перелета советских воздушных сил между известным пунктом в СССР и таким же пунктом в Чехословакии?

Я ответил Фирлингеру, что лишен возможности ответить на его вопрос. Содержание разговоров генерала Файфра с представителями нашего Генштаба мне неизвестно…{129}129
  Там же, л. 67.


[Закрыть]

По всей видимости, в Москве с самого начала не горели желанием принимать Файфра и отругали полпреда за то, что он санкционировал приезд чехословацкого генерала, не дождавшись окончательной отмашки из центра. «Вы, не дожидаясь нашего ответа, сообщили, что Файфр уже выехал на Варшаву-Ригу», – отчитывал Молотов Александровского и добавлял: «Считаем нужным указать, что мы по-прежнему стоим на позиции необходимости участия в переговорах и представителя Франции»{130}130
  Там же, л. 48.


[Закрыть]. Итак, снова все упиралось в готовность Франции оказать помощь. Точнее, в неготовность.

Александровский, вызывая раздражение начальства (ему еще припомнят это чрезмерное рвение), практически ежедневно сообщал о настроениях чехословаков, которые надеялись на советскую помощь как на единственное спасение, но уже начинали догадываться: СССР не пойдет на конфликт с ведущими западными державами ради независимости маленькой республики. Из телеграммы 15 сентября: «В широких массах чехословацкого народа существует непоколебимое убеждение в том, что СССР не оставит народных масс на произвол озверевшего гитлеровского фашизма и окажет помощь при всех условиях и независимо от формальных возможностей и препятствий. Разочарование в этом направлении имело бы катастрофические последствия не только в смысле боеспособности масс, но и в смысле отношения рабочего класса и всех трудящихся к СССР»{131}131
  Там же, л. 281.


[Закрыть].

В этих строках сквозили явное сожаление в связи с позицией центра и вместе с тем надежда на ее изменение.

Полпред определенно позволял себе, пусть завуалированно, осуждать политическую тактику Москвы. Дальше – больше. 20 сентября он снова предупреждал начальство о последствиях такой тактики. «Широкие массы трудящихся непоколебимо верят в помощь СССР тоже при всех условиях. Заминка с нашей стороны может вызвать глубокое разочарование в низах и будет нашим поражением и победой фашизма раньше, чем произойдет прямое столкновение с ним. Срочите[20]20
  Образчик тогдашнего советского дипломатического арго, то есть отвечайте в срочном порядке.


[Закрыть] ответ»{132}132
  Там же, л. 23.


[Закрыть].

Эта шифровка ушла в четыре часа пять минут утра, а в девять сорок того же дня последовало продолжение. «Острым вопросом является поведение СССР, почему необходимо внести ясность в основной вопрос о нашей линии поведения в случае нападения Гитлера и отказа Франции под давлением Англии оказывать помощь Чехословакии. С нетерпением ожидаю указаний»{133}133
  Там же, л. 27.


[Закрыть].

Президент, чехословацкое правительство и военное командование с нетерпением ожидали конкретной информации из Москвы. От этого зависело, как Праге реагировать на нажим немцев, на сторону которых встали англичане и французы. В последнюю декаду сентября Бенеш и министр иностранных дел Камиль Крофта регулярно спрашивали полпреда: есть ли ответ из Москвы? Время шло, Москва тянула, ответ запаздывал, и Александровский на свой страх и риск напоминал центру, что текущая ситуация не терпит промедления, подчеркивал: «Я ожидаю ответа каждый час»{134}134
  Там же, л. 30.


[Закрыть]. В девять пятьдесят вечера 20 сентября в НКИД пришла его очередная депеша: «Необходим немедленный ответ на вопросы Бенеша. Поползли слухи, пускаемые аграрной партией, что СССР решил уклониться от ответа, ссылаясь на дальность расстояния, сложность вопроса и краткость срока»{135}135
  Там же.


[Закрыть].

Когда ответ поступил, он вызвал в Праге разочарование. Москва обещала «немедленную и реальную помощь Чехословакии, если Франция остается ей верной и тоже окажет помощь»{136}136
  Ворачек Э. Чехословакия и сентябрьский кризис 1938 г. М.: Вече, 2019.


[Закрыть]. В Праге давно уже поняли, что Франция предала Чехословакию. Следовательно, и советская помощь становилась фикцией.

Нельзя забывать, что чехословаки сами были непоследовательны, колебались и надеялись, что вся ответственность за решение о совместном отпоре врагу будет возложена на Советский Союз. Что ж, можно сказать, это была удобная позиция. Но нельзя было слишком многого ожидать от небольшой европейской республики, равнять ее с великой державой, какой стремился выглядеть СССР. Перейди Москва Рубикон, Прага бы тоже вступила в бой с фашизмом.

21 и 22 сентября Александровский докладывал в Москву о настроениях в правительственных кругах Чехословакии. Ссылаясь на высказывания министра социального обеспечения Яромира Нечаса, полпред пришел к выводу: «Ответ СССР был сообщен правительству Бенешем в той форме, что СССР готов помогать вместе с Францией безоговорочно, а в случае отпадения помощи Франции делает оговорку в том смысле, что требуется предварительное решение Совета Лиги Наций с определением агрессора. Не знаю, Бенеш или Нечас делают из этого вывод, что СССР уклоняется. В газетах “Вечер” и “Венков” уже появились заметки, говорящие о том, что СССР предал Чехословакию. Резко протестовал против попыток свалить ответственность за капитуляцию. Не считаете ли правильным осведомить мировое общественное мнение о действительном положении вещей? Друзья в этом очень нуждаются»{137}137
  АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д. 1, л. 34.


[Закрыть].

Далее Александровский уточнял: «Из заявлений министра Нечаса, генерала Гусарека, редактора Рипки, Лаурина[21]21
  Генерал Карел Гусарек – заместитель начальника Генерального штаба армии Чехословакии, Хуберт Рипка – главный редактор газеты «Народные новости», один из лидеров Национальной социалистической партии, Арне Лаурин – главный редактор газеты «Прагер прессе».


[Закрыть] и целого ряда других устанавливаю, что совету министров наш ответ на вопросы Бенешем был доложен в том смысле, что СССР окажет помощь только совместно с Францией. В случае же отказа Франции помогать, СССР будет исполнять обязанности члена Лиги Наций, что практически обозначает отказ от помощи»{138}138
  Там же, л. 36.


[Закрыть].

По словам полпреда, именно «то обстоятельство, что возникает серьезное сомнение в помощи СССР, выходит в форме паники по всей Праге». Александровский докладывал эмоционально, чувствовалось, насколько сильно он переживал создавшуюся ситуацию. «Люди доходят до истерики и с плачем и проклятиями за измену, не исключая политиков, считающихся серьезными фигурами. Ко мне явилась спонтанно созданная делегация социал-демократических рабочих коммунальных предприятий с требованием объяснений, потому что их руководство утверждает, что СССР уклоняется от помощи без Франции и так предает Чехословакию. Речь Литвинова в Женеве, как им стало известно по иностранной корреспонденции, снова подтверждает, что для СССР вопрос помощи стоял только в плоскости совместной с Францией помощи. Настроение в широких кругах общественности требует прямого ответа на вопрос, поможет ли СССР без Франции, и этого не находят в речи Литвинова. Мне прямо говорят, что в этом якобы причина дальнейшей уступчивости правительства»{139}139
  Там же, л. 37.


[Закрыть].