Текст книги "Русская готика"

14. Руки в крови

Старостин остановился у подножия холма, и в этот момент молния прорезала небо над особняком. Контур здания высветился четко, тени, опоясывающие его, были четкими, филигранно вырезанными из темноты.

Старостин проверил у себя на поясе моток веревки, тряхнул головой и пошел вперед. Лучшего времени для того, чтобы чем-нибудь поживиться, не было. Пусть Олег охраняет себе дом сколько угодно – ему-то какое дело? Сейчас гроза, хозяин собаку на улицу не выгонит в такую погоду, а наш псих наверняка сидит дома и смотрит телевизор. «Или занимается черте чем – он же сдвинутый на всю голову», – подумал Старостин, ступая по размокшей земле болотными сапогами. Почва хлюпала под подошвой. Потоки воды лились с неба и не иссякали. Ливень шел уже часа три, а напор стихии не ослабевал. Старостин не помнил, чтобы прошлым летом были такие грозы. Погода совсем сошла с ума, подумал он. Еще раз сверкнула молния – и раскат грома заставил его присесть. Дом, ухмыляясь, смотрел на ночного вора.

На секунду Старостину почудилось, что он движется. Ходит… неизвестно куда и зачем… Но это же всего лишь байки. Сегодня Старостин рассказывал этой городской стерве страшные истории только чтобы напугать. Ну да, однажды он заблудился, шатаясь вокруг этого места, ну и что с того? Старостин помнил только, что был здорово пьян. По пьяному делу с ним когда-то случались и не такие дикие истории. Если бы он вспомнил все…

Старостин не верил и половине того, что болтали местные клуши. Им бы только языком почесать. Дом есть дом. Он не живой и не мертвый, потому что просто он вещь. Пусть эти городские делают с ним что хотят. У них денег куры не клюют, так что пара-тройка исчезнувших досок их не разорит. Или баночек с краской. Или несколько отрезков бруса… Завтра, если погода будет такая же подходящая, можно будет подъехать на машине. Ребята поддержат идею. Сегодня уже были разговоры на эту тему.

А пока он разведает обстановку.

У дома стоял экскаватор. Во вспышках молний были видны его мокрые темно-оранжевые борта и изогнутая рука с ковшом, врывшимся в землю. Старостин остановился и подумал, что, пожалуй, можно подтянуть из этой махины солярку. Надо будет спросить у ребят, как сделать лучше. И без следов.

Если делать все с умом, на этих городских пижонах можно наварить порядочный барыш. А если Олег заметит и станет поднимать голос, они с ним договорятся. Кое-что получит он, чтобы все были довольны, поучаствует в доле. В случае если псих упрется, ребята поговорят с ним по-другому. С поломанными ребрами наш сдвинутый не будет особенно смел.

Старости обошел экскаватор и достал фонарик, обернутый полиэтиленовой пленкой. Стройматериалы лежали вдоль фасада, уложенные штабелями и накрытые винилом. Старости минут пять ходил вокруг да около, прикидывая, как бы вытащить доски из-под упаковки и чтобы никто не заметил. Оказалось, это не так-то просто. Ругаясь вполголоса от досады и попадающей за воротник воды, Старостин присел возле штабеля, и отогнул виниловую пленку. Фонарик положил рядом с собой. Пожалуй, вот здесь можно вытянуть две доски. Следующие вытаскивать будет легче.

Чтоб тебя, проворчал Старостин. На случай осложнений он припас фомку. При помощи нее он сейчас поддел край доски и сунул палец в образовавшийся зазор.

Какой-то человек подошел к нему со спины и остановился. Молния бросила его тень на край штабеля. Всего секунда – и Старостин понял, что кто-то стоит позади него.

– А…

Сидя на корточках, он обернулся, но его ноги заплелись. Старостин шлепнулся на правое бедро, упираясь рукой в мокрую землю. Раскрыв рот, он смотрел во тьму, словно ожидал следующей молнии, а про фонарик начисто забыл. Подняв левую руку, Старостин почувствовал, как металлический предмет опустился на нее и сломал. Оглушающий ужас сменился адской болью. Старостин завопил, повалился на спину, сжимая левое предплечье. В его разинутый рот попадала дождевая вода.

Это психованный придурок Олег… Ну да, он собирался украсть пару досок, но зачем же так? Старостин орал. Это же надо – поперся, кретин, на обход в такую погоду… Сдвинутый! Псих! Урод!

Металлический предмет опустился на лицо Старостина. С керамическим хрустом сломались зубы и верхняя челюсть. Новый удар вмял переносицу глубоко в мозг. Лицо Старостина походило на лицо раздавленной куклы. От следующего удара лопнули оба глаза. Тело задергалось в конвульсиях. Человек склонился над ним, не переставая молотить своим орудием. Кровь полилась на влажную землю, разбавляемая дождевой водой.

Человек ни разу не произнес ни слова. Молнии освещали его искаженное лицо, в котором нельзя было узнать знакомых черт. Он бил до тех пор, пока от головы Старости не осталось ничего, кроме месива из костей, плоти, кожи и мозга. Потом остановился и бросил инструмент на землю.

Теперь надо убрать, пронеслось в мыслях. Убрать, чтобы утром никто ничего не увидел. Дождь поможет. Хотя, конечно, не надо было делать это здесь, на открытом месте.

Взяв мертвеца за ноги, он поволок его к главному входу. Через несколько секунд оба исчезли внутри. За Старостиным тянулась блестящая багровая полоса. Прошло минут двадцать или тридцать, и убийца появился вновь. Дождевая вода смыла уже большую часть крови. Осталось убрать кости и мозг. Но эта работа легче легкого. Особенно, если тебя вдохновляют, подсказывают, заботятся о тебе…

Воспользовавшись фонариком Старостина, убийца собрал останки в полиэтиленовый мешок. Проверил, не забыл ли чего-нибудь…

Он всего лишь делает свою работу.

Виктор услышал, как чьи-то сапоги ступают по лужам, образовавшимся на стройплощадке, и выглянул из своего укрытия. Отсюда был виден силуэт человека, одетого в брезентовую куртку с капюшоном. Он стоял напротив дома и светил фонариком. Луч скользил по стройматериалам, уложенным перед фасадом. Человек как будто что-то искал. В его руке Виктор заметил молоток на деревянной ручке.

Это сторож… Олег. Как странно. Неужели он до сих пор прикидывается, что выполняет взятые на себя обязательства? Тут нет логики…

Стоп, а почему Виктор решил, что сторож пришел сюда на обход? Ясно ведь, что цели у него другие. И послан он сюда вовсе не для того, чтобы охранять чужую собственность.

Виктор взял в руку монтировку, которой решил вооружиться на всякий случай, и стал ждать. От этого ненормального в куртке можно ждать чего угодно. Вероятно, Олег ищет его – по заданию Натальи или по собственной инициативе.

Вот так положение… Виктору теперь надо будет не только следить за заговорщиками, но и спасать свою жизнь. Эти люди опасны. Он нутром чуял, что встреча с ними для него может окончиться плохо.

«Убирайся вон, здесь все мое, – подумал Виктор, глядя на Олега. – Убирайся, иначе будет плохо!» Но Олег не уходил. Он постоял минуты две на том же самом месте, потом повернулся и пошел быстрым шагом вдоль дома. Виктор отошел вглубь зарослей на противоположной стороне площадки и забрался обратно в машину. Здесь он будет ждать. Хотя порядком холодно, и наступающее утро приносит еще больше прохлады, Виктор останется тут еще на час-полтора. А потом… Барышев уставился в темноту перед лобовым стеклом джипа, загнанного в кустарник у восточной стороны особняка, и не мог найти ни одной здравой мысли.

Виктор периодически проваливался в неглубокий сон, созерцая мрачные абсурдные видения, и просыпаясь, чувствовал, что его охватывают сильные, обжигающе холодные руки. Несколько раз он выходил и обследовал дом, не обращая внимания на ливень. Кажется, все было нормально. Возвращаясь в джип, Виктор вновь засыпал. Граница между его сознательными мыслями и действиями и короткими снами стерлась настолько, что он стал думать, что Олег ему приснился.

Открыв глаза, Виктор, однако, снова увидел его. В который раз за ночь приходил сторож? Сказать было трудно – Барышев не помнил.

С молотком в руке Олег подошел к парадному входу и посветил фонариком внутрь.

– Убирайся, – прошептал Виктор. – Что тебе надо?! Находиться в доме ты не имеешь права… Он мой.

Олег выключил фонарик и исчез в темноте.

15. Кости

Однажды Олегу приснилось, что отец стоит рядом с его кроватью, и лицо у него почерневшее, словно обугленная картошка из костра. Олег никак не мог избавиться от давящего чувства, что задыхается. Страх рвался наружу. Олег лежал на спине, одеяло сползло на пол, а по шее и груди стекал пот. Отец не уходил.

– Что тебе нужно? – спросил мальчик. Он не мог понять, решил отец напугать его, или это происходит по-настоящему? Но ведь у людей не бывает таких лиц, если они не обгорели, если не… умерли… В свои шесть лет Олег это понимал.

мама, убери его от меня, пожалуйста, убери, я не могу на это смотреть…

Олег произносил это одними губами, без звука. Образ отца с обгорелым почерневшим лицом не желал пропадать. Мальчик вынужден был смотреть на него, понимая, что помощи ждать неоткуда. Мама спит и не слышит, а даже если Олег сумеет закричать, она подумает, что он специально действует ей на нервы.

– Что тебе нужно? – снова спрашивает мальчик, и тогда отец поднимает руки. Он хочет, чтобы сын увидел это. Те самые руки, где под ногтями запеклась кровь убитых животных.

Руки тоже были черными. Кажется, от них еще шел дымок, тонкими извилистыми струйками.

Олег кричал, но этот крик существовал только в его мозгу. Он бился о какую-то невидимую преграду, пока она не начала давать трещины. Олег кричал, пока эта преграда не развалилась на множество осколков. Тогда он впервые увидел их.

Кости лежали огромной грудой, выбеленные временем голые кости, когда-то находившиеся внутри человеческих тел. Олег ощутил, как большие тяжелые тиски сжимают со всех сторон его мозг. Боль пронзила тело от темечка до пяток, мальчик забился в конвульсиях и услышал: кости начинают свой бесконечный неумолкающий разговор, свое движение. Груда шевелилась, кости перекатывались по ее краям, стукались друг об друга, замирали в новом положении. Черепа скалились неполными рядами почерневших зубов. Нижние челюсти бились об верхние, отмеряя какой-то непонятный жуткий ритм.

Олег слышал голоса костей и не мог изгнать их из своей головы. Он не знал, что им нужно, не знал, какое послание содержится в этом танце истлевшей плоти.

Отец все еще стоял возле его кровати.

– Я могу умереть через несколько дней, – сказал страшный свистящий голос. – Ты понимаешь, сын?

– А они? Зачем они мне показываются? – спросил Олег.

– Они предупреждают или говорят тебе, как поступить. Я передаю их тебе, – ответил призрак. – Ты понял?

Да-да. Олег кивал, желая только одного – чтобы ужас наконец исчез. Отец сделал шаг к кровати, и мальчик затрясся. Боль во всем теле была сильной, но шорох костей причинял большие страдания. Олег увидел склонившегося над собой отца. Черная кожа пузырилась, растрескивалась, а под ней проглядывало розовое мясо и желтый жир.

– Ты останешься с матерью, – сказало чудовище. – Ты будешь ее сыном, а не моим, потому что я…

Олег вскрикнул, закусил губу, которая потом болела недели две, и посмотрел на свою комнату. Было темно, и тикали часы. За окном шумел ветер.

Папа, этот большой сильный человек, у которого были могучие крепкие руки, должен умереть… Если он сам так сказал, значит… это правда? Человек, перед которым Олег преклонялся, одновременно тяготея и к матери, должен превратиться в это создание с черным лицом?

Олег спустил ноги с кровати и достал из-под нее горшок. В мочевом пузыре гнездилась боль, но мальчик решил ни о чем матери не говорить, перетерпеть это – как приходилось терпеть многое другое (и что еще предстоит). Он вспомнил руки отца, почерневшие, и моча полилась в горшок. Мальчик плакал. Кости стали шуршать чуть сильнее. Поставив ночной горшок на место и накрыв его крышкой, Олег начал бить себя по голове, надеясь, что страшный шорох исчезнет. Он не видел груды костей, но не сомневался, что она где-то рядом… Близко. И по какой-то причине кости решили поиграть с ним в прятки…

Потом Олег несколько раз говорил матери, что слышит их и иногда, кажется, видит, но в ответ получал только презрительно-злобные взгляды, которые сразу отбивали у него охоту общаться. Мать ненавидела своего сына в эти минуты. Возможно, она думала, что Олег такой же сумасшедший, как его отец. Тот тоже временами бормотал о костях… Совсем рехнулся, ублюдок, на своей бойне.

Кости замолчали, но он знал, что ненадолго (теперь они ни за что на свете не замолкнут навсегда). Олег прокрался к двери, открыл ее и выглянул в большую комнату, где спали родители. Ему представился большой страшный волк с зубами величиной с кухонные ножи, который набрасывается на коров и свиней и убивает их. Олег ожидал увидеть именно это чудовище, но тьма ничего не показывала. Через некоторое время мальчик стал различать силуэт кровати и плечо отца, лежащего на боку.

Интересно, смотрит ли он сейчас на него из темноты? Смотрит и улыбается своей шутке…

Пришел посреди ночи и напугал сына, намазал лицо золой и сапожной ваксой, чтобы изобразить мертвеца.

Олег вспомнил щекочущие его отцовы руки. Твердые, но быстрые корневища, которые грозили проткнуть непрочную плоть. Отец правда умрет?

В комнату вошел кот Лобзик. Его шерстяной бок скользнул по голой ноге Олег. Мальчик вздрогнул и закрыл дверь.

Он расскажет отцу и матери о том, что видел.

Отец ушел утром на работу, и Олег не успел с ним поговорить. Он считал, что это очень важное дело. Пусть кто-нибудь из родителей объяснит ему, как быть.

Мать была в плохом настроении. Она готовила, стирала, возилась с животными и шипела сквозь зубы, как змея. Олег беспрекословно выполнял все ее поручения, ожидая удобного момента.

Он ошибся – в тот день не стоило заводить этот разговор. Но Олег так хотел… Шорох костей к трем часам дня извел его вконец. Когда мама решила сделать перекур после обеда и стояла с сигаретой возле сарая, он подошел к ней. Заикаясь при воспоминании о фигуре мертвого отца и его почерневшей (обгоревшей) головы, Олег выложил все, что случилось с ним ночью. Выдал матери все детали, которые помнил, и спросила: может ли папа умереть?.. Реакция последовала незамедлительно. Мать взорвалась. Схватив Олега за плечо, она втолкнула его в сарай. Он упал на одно колено и увидел занесенную над ним руку. Маленькая, но жесткая ладонь съездила его по затылку. Олег заплакал. Мать сказала, что быстро отучит его фантазировать, раз и навсегда, чтобы больше не разевал свой рот… как папаша. Она сняла с гвоздя старый отцовский ремень и стала хлестать Олега по спине и ягодицам. Пряжкой ему попало по рукам, которыми он защищал голову. Мать превратилась в чудовище, оно хуже всех, страшнее всех…

Крики не помогали, мать хлестала его с плеча, а потом неожиданно прекратила. Может, опасалась, что он потеряет сознание. Олег, дрожа, лежал на полу сарая, свернувшись в комок. Мать подняла его на руки и, не говоря ни слова, понесла в дом. Раздела и вымыла так тщательно, словно хотела, чтобы ссадины и синяк и на его спине и плечах прошли через секунду. Олег стоял в тазу, опустив голову, и тоже молчал.

– Ты должен понимать, что я не потерплю все этого. Никаких побасенок, никаких фантазий, – сказала мать, водя губкой по его лопаткам. – Так говорят только ненормальные больные люди. Ты не хочешь быть больным и ненормальным?

Нет, покачал головой Олег. Он посмотрел на мать сквозь слезы. Та поджала губы.

– Больше чтобы я ничего этого не слышала.

– Да.

– Понял?

– Да.

Он понял и выполнил обещание. Олег и с отцом не говорил на эту тему. Взгляд матери ясно намекали на то, что, осмелься он на такое, репрессии последуют незамедлительно.

Да, сказал Олег, соглашаясь, а кости в это время исполняли свой зловещий танец в его голове.

Отец ничего не узнал. Он пришел вечером в легком подпитии, походил по дому, ругаясь, а потом лег спать. Этой же ночью Олег опять увидел его фигуру, но в этот раз мертвый отец не подходил близко к кровати. Его массивное тело стояло у окна.

– Что мне сделать? – спросил Олег, немея от страха.

– Ничего.

– Тогда зачем ты приходишь?

– Чтобы ты знал.

– Я не хочу, чтобы ты умирал. Я не хочу, чтобы кто-то умирал.

– Может, и не умру. Может быть, останусь в живых, кто знает…

– И что мне делать? – спросил мальчик, съежившись под одеялом.

– Не вмешивайся, – ответил отец. Он повернулся. Олег зажмурился.

Раздались шаги. Сапоги отца давили на крашеные доски пола, и те скрипели мученическими голосами.

Олег боялся даже дышать. Отец шагает.

Сейчас он будет возле кровати!

Приближается!

Приближается!

Кости принялись колотиться друг об друга, точно выражая этим свое одобрение. Олега прошиб ледяной пот.

Отец остановился (где он?). Все, тишина. Олег открыл глаза только после того, как сосчитал на три раза все пальцы на руках и ногах. Отца не было. В тишине тикали часы. Хотя одеяло было мокрым от пота и пододеяльник облепил кожу, мальчик не осмелился раскрыться. Тело ныло от ударов матери, а пот разъедал ссадины, но все равно – убрать одеяло было невозможно.

Ему удалось уснуть, и во сне он пытался предотвратить смерть. Он кричал на нее, размахивал руками, вопил во все горло. Смерть подбиралась к отцу, но Олег ничего не мог сделать, ровным счетом ничего. Он всего лишь маленький мальчик, которому идет седьмой год. Он бессилен перед смертью. И кости. Им вовсе не нравится, что он делает, они ворчат и предупреждают, что своим сопротивлением Олег только ускорит неизбежное. Нет, говорил он во сне, я спасу его… Он спорил со своими призраками, бил себя по голове кулаками, но не мог добраться до них, этих паршивых, вечно шебаршащих тварей. А они твердили ему, чтобы он прекратил. Олег думал, что сможет что-то сделать… Верил в это как может верить только маленький ребенок.

Отец умер. Через пять дней мать сорвалась куда-то посреди дня и ничего Олегу не сказала. Мальчик остался дома в одиночестве. Ему было известно, что произошло несчастье, но кости ничего не говорили ему насчет деталей происшествия. Кости издевались над ним, не переставая твердить, что это он виноват.

Олег виноват в смерти отца!

Он приблизил ее.

Он бросил отца в ее объятия.

Потому что был плохим и сумасшедшим…

Выходит, мама права. Так говорят и делают только ненормальные. Олег – ненормальный, плохой. Он убил отца. Был непослушным.

Потом началась вся эта суматоха с похоронами, которую он плохо помнил. Пока мать занималась всем этим, Олег сидел у соседей дома. За ним присматривала одна женщина, бездетная. Она постоянно совала «бедному мальчику» леденцы на палочке, но Олег не любил их и прятал в мешочек, сам не зная, для чего. Чтобы не обидеть эту женщину, он все-таки принимался сосать полупрозрачную конфету. Было достаточно просто продемонстрировать ей это.

Мать радовалась гибели отца, Олег это чувствовал. В нем просыпалась жгучая ненависть к ней, которую он с трудом контролировал. Олег боялся этой женщины, которая временами казалась ему чужой, и не мог простить ей веселого тона, с каким она напевала, развешивая белье во дворе. На кладбище мать вела себя как положено, но дома менялась, словно сбрасывала с себя маску, предназначенную для чужих людей. Олег наблюдал за матерью из окна. На ее ногах были стоптанные тапочки. Платье она надевала теперь все в дырах. Под ним часто не было нижнего белья. Светлые волосы торчали из-под неизменной розовой косынки. Олег подмечал эти детали и пытался расшифровать их. Кости ничем не могли ему здесь помочь. Конечно, по-другому и быть не может: кому охота общаться с тем, кого называют ненормальным…

Олег вспоминал гроб, в котором хоронили отца. Большой гром, широкий, обитый красным крепом.

Закрытый гроб.

Его опускали в могли шесть мужчин, бывших коллег отца по работе в забойном цехе. Олег хотел спросить у матери, почему так рано заколотили крышку, но побоялся. Ему помнился ремень, которым она охаживала его плечи. Никто ничего ему не объяснил, но через два года Олег все-таки узнал, что произошло с отцом; мама посчитала, что теперь ему можно рассказать.

Однажды во время работы в забойном цехе начались перебои с электропитанием. Вызвали электрика, но тот где-то задерживался. Конвейер нельзя было останавливать надолго. Животные, ожидающие очереди на смерть, кричали и выли на все голоса. Так Олегу объяснила мама. Животные кричали и выли. Ужас донимал их, запах крови сводил с ума, но они не могли понять, почему очередь застопорилась. Тогда отец и вызвался посмотреть, что случилось с током. Начальник цеха не успел его остановить. Отец забрался в щитовую, сказав, что кое-что в этом понимает. Понимал он что-либо или нет, неизвестно, но от прикосновения к какой-то штуке, в его тело влетело несколько тысяч вольт. Ток проходил через него до тех пор, пока отец не задымился и не почернел. Он стал похож на головешку из костра. (Олег вспомнил дымок, поднимающийся от его пальцев.) Хоронить в открытом гробу его было уже нельзя.

Олег был виновен в смерти отца – это он себе твердо уяснил. Беда бы не произошла, смирись он с голосом костей…

Олег не мог простить себя. Обида на мать, которая слишком откровенно сбросила с себя «оковы» и радовалась этому несчастью, тоже никуда не делась. Когда она умерла, Олег почувствовал облегчение – ни на что больше он не был способен. Поплакав, он, казалось, освободился от части груза, что лежал на его сознании.

Кот Лобзик погиб вскоре после смерти главы семейства. Обычно он не выходил со двора, боясь собак и еще больше гуляющих вдоль кромки леса коз, но однажды выбежал под колеса проходящего мимо грузовика с бревнами. Машины по этой дороге проходили не больше одной-двух в течение месяца, но Лобзик умудрился попасть под колесо одной из них. Животное расплющило, все его внутренности вылезли наружу, крови было столько, словно разбили трехлитровую бутыль. Череп превратился в месиво. Мать увела сына, чтобы он не видел этого зрелища, но нескольких секунд ему хватило, чтобы не спать ближайшие три недели. Его сны были затоплены ужасом. В них Олег видел мертвого отца с почерневшим лицом, на руках у которого лежал раздавленный в лепешку кот. Кишки Лобзика свешивались до самого пола. Иной раз отец подходил к его кровати и предлагал Олегу подержать животное. «Возьми его, возьми», – говорил мертвец шепотом.

Олег остановился напротив парадного входа и посветил перед собой фонариком. Тьма откликнулась фрагментами особняка, выступающими из пустоты. Стены старого мертвого дома вибрировали, двигались, Олегу слышался треск перекрытий и звук трущихся друг об друга кирпичей.

Дождь почти кончился, но ветер дул с прежней силой. Олег вспомнил о краске и растворителе. Если он использует их, будет ли нужный эффект? Дом промок во время грозы. Здесь повсюду вода. Олег шагнул вперед и остановился на пороге, вонзив луч света в темный холл. Ему показалось, что на самом деле это не парадная бывшей графской резиденции, а огромная зловонная пасть. Олег сжал молоток, но дальше идти не решился. Пока он по-прежнему сторож, он должен делать свою работу. Кости противились другим его желаниям. Например, тому, что требовало от Олега немедленного бегства.

Он не должен уходить со своего поста – на это намекали кости.

А с какой стати он обязан их слушать? Разве Олег сам себе не хозяин? И вообще – когда-нибудь он бросал костям настоящий вызов?

Хорошо, пусть этого вызова и не было, но не в этом суть. Когда-то надо решаться и делать то, что не согласуется с волей призраков. Дом представляет опасность для всех, кто находится рядом… Дому нужна кровь… Олег обернулся, думая, что рядом кто-то есть. Нет, он не будет входить. Он подождет. В таких вопросах спешка только вредит. Утром, первым делом, надо будет переговорить с Натальей о том, что он задумал. Будем надеяться, что она не станет возражать. Пожар в доме можно обставить как будто был несчастный случай. Удар молнии, например… Но как? Надо подумать…

Это как раз было самым сложным. В голове у Олега бродили одни только тени. Усталость и истощение сделали его неспособным ясно мыслить. На все окружающее он теперь смотрел как сквозь очки, покрытые толстым слоем пыли. Они коверкали факты и искажали представление о причинах и следствиях. Олег чувствовал, что его внутренний стержень вот-вот переломится, хрупкая плотина, отделяющая его от реки безумия прорвется. А там… Только изоляция, лечение, скорее всего, безрезультатное…

Может, он и сойдет с ума (точнее, поставит в своем противостоянии с ужасом последнюю точку), то, по крайней мере, успеет кое-что сделать.

Надо лишь выбрать подходящий момент.

Олег прошел вдоль фасада и спустился по мокрому склону пологого холма. Дождь капель, лежавших на листве, обрушился на его голову; вода побежала по капюшону. Олег не воспринимал, не думал, куда именно идет и зачем. Внезапно им овладело одно-единственное желание: лечь и уснуть. Может быть, он так и поступит. Можно найти какое-нибудь укромное место и устроиться там. До утра все равно ему делать нечего, а дома… дома может быть опасно. Наталья, тетя Ирина… Они начнут расспрашивать, что с ним случилось, совать свой нос куда не нужно. Тете Ирине вовсе не обязательно знать, что происходит. Ее осуждающий, просящий, немного заносчивый взгляд Олега дико раздражал в последние дни. Словно она знает нечто, что ему недоступно, и думает, будто он маленький ребенок и ничего не соображает. Если бы ей было что сказать по существу, то она бы это сделала еще, предположим, вчера. Но нет. Шведова просто сидит у себя дома и ждет, когда все закончится само собой. Она просила Олега прекратиться строительство. Он, конечно, не против – и сделал бы это в тот же день, если бы был хозяином. Но ей не понять, как все вдруг осложнилось… Проникнув в самое сердце особняка (нет, на самом деле, это не сердце, а его ненасытная утроба), Олег сорвал последние печати, которое наложило на особняк время. Теперь дом ведет себя по-другому. Его сила возрастает.

Она сотрет в порошок каждого, кто приблизится к дому с враждебными намерениями, ведь так, подумал Олег, шагая через заросли в темноте. Его фонарик был выключен. Смогу ли я в одиночку уничтожить его. Уничтожить.

Сердце Олега тяжело забилось. Внезапно он понял, что кто-то идет за ним, неотступно уже несколько минут, хотя и держится на приличном расстоянии.

Олег сжал молоток и поднял его к груди. Сзади кто-то есть. В лесу, ночью. В той части леса, где обычно никого и не бывает… Олег не знал, стоит ли ему поворачиваться или нет. Каждый волос на его теле торчал дыбом.

Повернись – и узнаешь.

Нет, я боюсь.

Если что – у тебя есть молоток. Не будь слюнтяем, ты взрослый человек.

Это здесь не причем, подумал Олег. Мысль вспыхнула в мозгу, словно метеор, и погасла, уступив место оцепенению, схожему с кататонической боязнью действий. Решить, что делать, было трудно. Когда Олег остановился, его преследователь сделал то же самое. Он затаился где-то сзади и чего-то ждет. Что этот человек предпримет, сообразив, что его раскрыли?

Олег ждал. Внутри его происходило движение; казалось, в животе кто-то медленно вращает ручку скрипучей шарманки.

Возможно, что на самом деле его преследует никакой не человек, а один из тех, кого Олег называл богами и духами этой земли. «Невидимые» и «неслышимые». Они ведут себя непредсказуемо, у них своя логика и мотивы, не говоря уже о непостижимом для человека течении мыслей. Олег сталкивался с этими существами несколько раз, но мог ощущать только их присутствие. Он их никогда не видел. Это чувство на грани, доступное лишь интуиции, сгусток сумрака посреди летнего солнечного дня… примятая трава и шорох загрубевшей сосновой коры. Но ни разу ни одно из этих существ не преследовало его. Олег знал, куда ему не следует ходить и в какое время, и старался не нарушать приходящих из ниоткуда предупреждений.

Неужели сейчас он нарушил какую-то запретную зону? Этого не может быть. Он бы почувствовал, что вторгается в чужие владения.

Олег стал поворачиваться, не делая резких движений. Возможно, ему удастся разглядеть, кто там. Или что там…

Ведь по-настоящему там никого…

Олег сжимал молоток. Если за ним шел человек, то вид оружия, вероятно, его остановит. Если случайно за ним увязалось животное (медведь), то отбиться Олег сумеет. Или же выиграть время, чтобы убежать.

Олег повернулся лицом в том направлении, откуда пришел, поднял фонарик и, помедлив секунду, включил свет. Луч устремился вперед. Олег увидел листву, блестящую от дождевой влаги. Стволы сосен, потемневшие у основания. Вода капала сверху, шлепая по кустам

В следующее мгновенье спину Олега точно окатили кипятком. Он увидел, точнее, даже просто угадал, человеческую фигуру, шагнувшую в сторону.

В голове у Олега что-то прозвенело, и он почувствовал холод. Температура воздуха опустилась как минимум на десяток градусов. Мокрые руки стали коченеть. Изо рта пошел пар. Такой резкий переход от чувства, что его обожгли, до погружения в ком ледяного воздуха, едва не заставил Олега сорваться с места и кинуться бежать. Он действительно хотел этого, но был не в состоянии двинуться. Приказ – оставайся там, где стоишь! Чей-то голос кричал в уши, хотя голоса Олег не слышал.

Луч фонарика, дрожа, двинулся в том направлении, куда шагнул человек. Олег помнил, что видел за мгновенье до этого. Что-то розовое. То ли тряпку, то ли часть одежды. Ничего больше Олег не разглядел.

Только это розовое пятно, исчезнувшее за деревьями.

Но если это человек, то куда он девался? Если бы побежал, то было бы слышно, как трещат кусты, через которые продирается чье-то тело. Хруст, шелест листвы. Олег прислушивался, морщась от боли в горле, где толклось обезумевшее сердце. Его глаза полезли из орбит. С ног до головы его окутывал холодный воздух.

Призраки. Тени убитых и замученных в доме людей.

– Кто здесь? – спросил Олег шепотом.

Он готов был драться, хотел, чтобы его преследователь оказался человеком, обычным двуногим существом из плоти и крови. Смертным. Но уверенности не было. Откуда же иначе такой холод? Почему стынут пальцы и спину сковывает лед? Олег повернулся вправо, не выпуская из рук фонарик и молоток. Он чувствовал, что его преследователь перемещается где-то рядом, обходит его стороной, присматривается.

– Может, выйдете? Поговорим… – Олег не услышал этих слов. Лишь осознал, что произнес их. – Кто там? – выкрикнул он, набрав побольше воздуха.

Никто не вышел, никто не поднял руки в знак примирения, никто не посмеялся и не извинился за свою дурацкую шуточку. Но Олег почувствовал, что совсем рядом с ним что-то есть. Боковым зрением он уловил движение и не посмел повернуться в ту сторону. Он видел, как чья-то нога (это женщина) ступает по мокрой траве, видел поношенную тапочку, покрытую влагой. Белая стройная нога, открытая почти по колено. Луч фонаря скользнул в ту сторону, но женщина точно спряталась за его спиной. Олег никак не мог уловить всю ее фигуру.