Текст книги "Приход ночи"

Глава седьмая

Головная боль жуткая. Неужели я не приняла таблетку? Куда я дела этот проклятый анальгин, который мне так хорошо помогал?

Во рту стоит кислый привкус выпитого вина и коньяка. Я выпивала с Лешей. Верное воспоминание: мы встречались.

Я задумалась, пробуя вспомнить нечто большее, чем просто факт нашей встречи. Там, где должны были находиться яркие сочные воспоминания, лежали какие-то дряблые невзрачные кусочки впечатлений и событий. Все у меня внутри похолодело. Прямо так – типично книжный штамп. Оказывается, у меня есть тело, которому опять плохо оттого, что я напилась. И из-за этого ничего не помню. Надо прекращать все эти веселые вечера с выпивкой, иначе в скором будущем не избежать последствий. Не собираюсь превращаться в пьяницу! Да – и хорошо бы ограничить себя в курении. Прямо не продохнуть, легкие забиты воняющей табаком ватой.

Я не могла вспомнить, как ложилась спать, как проделывала привычные манипуляции с чисткой зубов и тщательным умыванием. Я собиралась принять лекарство и завалиться в кровать, чтобы завтра придти на работу в более-менее приличном состоянии. Неужели это мне не удалось? Что же тогда происходит?

Я попробовала открыть глаза – и не сумела. Вернее, открыть-то открыла, но ничего не увидела перед собой. На лице что-то было, и оно мне мешало видеть. Я встретила темноту, уперлась в нее взглядом, ничего не понимая и хлопая ресницами. Привычного узнавания своей комнаты, своей кровати, запаха своего дома не появилось. Пахло по-другому. Чужим местом. Опасным, враждебным местом. Вонь похожа на запекшуюся кровь.

Что у меня на лице? Я задрожала и попробовала пошевелить бровями, но и на них налепили нечто непонятное.

Дернувшись, я сообразила, что не могу двигаться.

Я не лежу, не могу ничего увидеть, слышу незнакомые запахи и… обездвижена.

Я не в своей кровати. Я не лежу, а сижу.

Челюсти примотаны одна к другой, по-видимому, лентой скотча – их не разомкнуть. Следующее открытие заставило меня издать сдавленный вопль, он вырвался без предупреждения, инстинктивно, ударился о зубы и остался во рту.

Я сидела совершенно голая. Сквозняк трогал мои лодыжки и бедра.

Глава восьмая

1

Боль заняла и глазные орбиты. При каждом движении глазами что-то будто давило на них. Так случается с крепкого перепоя или во время гриппа, когда инфекция добирается до каждого уголка тела и повсюду заявляет о себе. Отметив этот факт, я отбросила его как пока несущественный. Я вспоминала, сопоставляла воспоминания, находясь в шоковом состоянии и пока не осознавая всего кошмара моего положения…

Но черный ужас накатывал. Он походил на огромный шар, тяжелый, холодный. Он приближался ко мне из темноты, что простиралась за гранью здравого смысла и нормальной житейской логики.

…Я была с Лешей, мы сидели в кафе, затем поехали к нему на квартиру, потому что я заранее намеревалась дать согласие, если он предложит с ним переспать. Весь тот день был для меня тяжелым. Я хотела разрядки, и получила ее. Мы занимались сексом долго и с наслаждением, вспоминания все наши дни. По дороге я еще размышляла, не попробовать ли нам вновь сблизиться и жить вместе.

Все это как будто не вызывает вопросов, картины в моем мозгу были достаточно живыми. Страх помог реанимировать эти воспоминания.

Что было потом?.. Я вновь разревелась под той повязкой, которую налепили мне на глаза. Слезы выливались через какие-то крошечные отверстия в складках между скотчем и кожей. Нос заполнили сопли. Я заставила себя прекратить рев, чтобы иметь возможность нормально дышать. Минуту или две я ни о чем старалась не думать и приводила в порядок дыхание. Соплей было не так много, постепенно они ушли.

Вновь я сделала неосознанное движение правой рукой, но она не двинулась. Ее примотали к подлокотнику стула, на котором я сидела. То же самое было с ногами – их прикрепили к ножками, наверное, километрами липкой ленты. Я могла шевелить только пальцами. Голову, в свою очередь, зафиксировали так, чтобы я смотрела исключительно вперед, не имея возможности повернуть ее право или влево. Череп удерживали, помимо скотча, какие-то металлические штуки. Возможно, это струбцина.

Я представила себе, что моя голова находится в зажиме, а тело пришпилено к стулу, и стала выть сквозь зубы. Скотч держал челюсти, удерживал рот, обрезками на щеках и залеплял глазные впадины, захватывая волоски на бровях. Поэтому передо мной была темнота.

Тут я вспомнила слова бомжа о том, что я потеряю глаза, испытаю много боли и буду бояться. Меня всю заколотило. Потекло между ног, зажурчало на полу под стулом. Моча. Горячая. Я ее почувствовала внутренней стороной бедер. Мой ужас, кажется, не знал границ.

Я сделала открытие. Сиденье имело отверстие, поэтому моча сразу полилась на пол.

Кто-то все предусмотрел. Дал мне возможность справлять нужду не отлучаясь.

Я потеряла сознание.

2

Потом я спала, не знаю, как долго. Пробуждение было точно пощечина. Ныла шея, ныли плечи, ягодицы одеревенели. Так хотелось потянуться лежа в собственной постели, глядя на световые пятна на потолке воскресным утром! Быть под теплым одеялом, думать о том, какой впереди хороший день. Лучше всего летний день, пахнущий листвой и прелой землей после небольшого дождя. Ничего этого нет и, возможно, не будет никогда. Меня похитили, поместили в какое-то холодное помещение, раздев догола. Вероятно, изнасиловали перед этим. Я чувствовала, что недавно занималась сексом, но как могла определить, что похититель не воспользовался моим беспомощным бессознательным состоянием? Если речь идет только о Леше, это нормально… и еще это значит, что с вечера понедельника прошло совсем немного времени.

Нет, все не нормально!

Что было после того, как я приехала на его машине к дому? Я напрягала память, так и эдак пробуя докопаться до истины. Я отправилась в сторону подъезда, обходя опасные скользкие участки асфальта. Один такой, замерзшую лужу, я обогнула неподалеку от бетонного крыльца. Помню. Я мысленно видела себя, что иду, расставив руки для равновесия. В одно – сумка, другая пустая. Мне хорошо, потому как я выпившая и довольная тем, что удалила долгий телесный голод. Тогда еще я вообразила себе, как поскальзываюсь на льду и брякаюсь вверх ногами… Дальше этого воспоминания был провал, но у самого края провала я заметила ощущение от прикосновения чьей-то руки к шее, сжатие, вспышку неосознанного страха и попытку закричать. Закричи я, Леша прибежал бы на помощь – он не успел в ту секунду отъехать от дома. Но я не закричала.

Мне ко рту приставили салфетку или платок, или марлю, пропитанную пахучими веществом. Эфир или хлороформ. Он меня и вырубил почти мгновенно, лишив воли и сознания. Быстрый и надежный способ справиться с человеком, с женщиной, – погрузить его в наркоз. Ко рту подскочила тошнота, желудок скукожился и заныл, потрясенный этой очевидной мыслью. Такая же акция была и у организма в целом. Меня усыпили, говорила я себе. Меня усыпили! Мои губы двигались в такт мыслям, и если похититель видел меня в этот миг, то, наверное, считал, что я тронулась. «Меня усыпили, потом отнесли куда-то. Нет, не куда-то, а в багажник машины, и отвезли неизвестно в какое место». Это я произнесла не только про себя, но и двигая, насколько это возможно, ртом. Я нашла, что могу шевелить губами только вверх и вниз. Похититель не заклеил мне рот, не использовал кляп. Так он намекал, что меня никто не услышит, хоть заорись. Кричи, пока не выплюнешь легкие.

Я снова стала реветь, всхлипывая и желая захлебнуться в слезах и соплях. Мне было холодно. Откуда-то сзади тянуло ветром, кожа покрывалась мурашками при каждом новом дуновении. Я дрожала и уже не чувствовала ни пальцев на ногах, ни груди. Пальцы рук двигались свободно, но эта свобода не сулила дивидендов. Я не могла никак повернуть их, чтобы даже просто нащупать край скотча, держащего предплечье на подлокотнике. Липкая лента крепко держала мой живот, обхватывая снаружи боковые стойки стула.

Ни единой возможности выбраться.

3

Снова сон и снова пробуждение. По моим плечам, шее и груди тек пот. Сквозняк быстро осушал его, и я чувствовала холод. Сглотнула. Во рту сухо. Сердце тяжело бьется.

Боль повсюду.

Мне понадобилось помочиться – и я сделала это, не видя иного выхода. Получилось совсем немного, но мочевой пузырь заныл. Так можно простудиться. Скорее всего, я уже подхватила цистит или что-то в этом роде. Скоро дадут о себе знать почки, затем желудок или еще что-нибудь.

Наверное, мне придется и кишечник опорожнять подобным образом.

Я думала об этом со стыдом, обидой и ненавистью к человеку, который заставляет меня так унижаться.

Может быть, тут и весь смысл: унизить меня – раздев, лишив движения, заставив испражняться, словно я животное.

Что потом? Нет, не нужно думать о «потом».

Я ничего не хотела знать о будущем, кроме единственного: когда же меня убьют, сделают то, ради чего похитили.

Интересный вопрос, надо заметить. Ради чего меня похитили?

4

Самое жуткое – неизвестность, полное отсутствие зацепок, которые могли бы как-то прояснить обстановку.

Итак, Леша отпустил меня, потому что я настаивала. Почему-то мне не хотелось, чтобы он провожал меня до подъезда и тем более до квартиры. Упрямая идиотка! В глубине души я считала, что еще не время для подобных шагов. Я затеяла дурацкую игру, будто мы с ним только-только познакомились и начинаем с чистого листа. Дура! Кто бы на меня ни охотился, он не стал бы ничего предпринимать при Леше. Значит, я сама виновата. Не дай я похитителю такого шанса…

Я открыла глаза и снова уставилась на участок темноты перед собой.

Надо заставлять мысль работать, пока страх окончательно не овладел мной и не превратил в безмозглую живую куклу.

Верно – кто-то обращался со мной, словно я кукла. Интересная, однако, мысль. Меня усадили на стул, зафиксировали, чтобы не упала и меня никто не украл. С недавнего времени я чья-то собственность.

Любопытно, что находится прямо передо мной? Может быть, пластмассовый стол с кукольным сервизом: чашки, блюдца, ложечки, чайник? У меня в детстве был такой, розово-красный, я его очень любила и всячески берегла; редко давала даже близкой подружке-однокласснице трогать эту милую маленькую посуду. Со временем, конечно, предметы терялись, исчезали без следа, как это часто происходит с игрушками, и каждый раз я горько плакала. Каждый раз пропавшая чашечка или ложечка ассоциировались у меня с проходящими годами, с тем, как безвозвратно стареет мама, как ее лицо покрывается морщинками, становится все более уставшим, смирившимся.

Я заплакала снова. На этот раз из-за воспоминаний. Мне было тринадцать лет, когда мама отдала кукольный набор маленькой соседской девочке, вернее, то, что от него осталось: две тарелочки, две чашки и три ложечки. Это подействовало на меня словно самое страшное оскорбление, повергло меня в шок. Было очень больно – в тринадцать лет еще плохо справляешься со своими эмоциями. Я ревела тогда всю ночь, но ничего маме не сказала. Я была уверена, что детство кончилось. И почти не ошиблась.

5

Я не имела понятия, сколько времени и сколько уже сижу на этом стуле в холодном помещении. Никто не пришел. Я ничего не слышала, кроме очень далекого, призрачного звука капающей по соседству воды. Мне приходилось гнать мысли о воде, хотя это была немыслимая мука. Во рту пересохло, я не могла толком сглотнуть горько-кислую слюну. Она склеила мне весь рот. Губы покрылись коркой, облизывать их не имело смысла, да я и не могла: челюсти не давал раздвинуть скотч. И глаза – они тоже слипались от грязи, от слез.

Я стала ненавидеть себя за свою беспомощность и безволие. Видимо, где-то я совершила ошибку и теперь расплачиваюсь.

6

Я опять кричала, на этот раз громче, отчаянней, я билась на стуле, используя минимальную слабину держащих меня пут, пока не поняла, что сейчас снова потеряю сознание. Мне не хватало безумия. Вспышка истерики была кратковременной, но сильной. Помню, я что-то говорила в пустоту, уверенная, что мой похититель наблюдает за мной откуда-нибудь. Я умоляла отпустить меня, заверяла его в том, что я буду молчать всю-всю жизнь, ведь никакого дела мне нет до его внешности… и так далее, и тому подобное. Я брызгала каплями густой слюны изо рта, который даже не могла как следует открыть, я шевелила пальцами рук и ног. Я выдувала воздух сквозь сомкнутые зубы и от мысли, как нелепо и жутко это выглядит со стороны, распалялась еще больше. Я выла, шипела, дергалась и не могла добиться ничего.

Сознание осталось при мне. Я закрыла глаза, ощущая, как внутри меня тлеют раскаленные угли, прямо на моих внутренностях. Боль от их прикосновений растекалась по всему телу. Это был страх, его материальное воплощение. Его можно было потрогать, если бы не мои привязанные к подлокотникам руки.

Снова пришло это. Сумрак. Состояние между сном, явью, и потерей сознания. Я спасалась в нем, когда больше никуда не могла деться.

7

Был понедельник, девятое ноября, когда меня похитили. Мне удалось это вспомнить, тут воспоминания оказались четкими. День начинался плохо, у меня было жуткое настроение, болела голова. В автобусе по пути на работу меня вывели из себя, и я готова была закатить кому-нибудь дикий скандал. Обошлось. Леша успел до меня дозвониться еще до начала работы, мы назначили встречу. С этим все ясно. Я доработала до конца, и меня не задержали, а когда вышла из здания, увидела Лешу. Как сейчас помню, он стоял и курил, читая объявления на столбе. Я помедлила, поборола искушение убежать, пока он не заметил, однако посчитала, что это глупость. Раз обещала, изволь держать слово. Вечер получился отличным. Я не пожалела. Все шло отлично, пока не случилось это. Наверное, меня схватили по ошибке, намеревались украсть другую женщину. Но попалась я. Не существует причин, по которым меня надо похищать. Я была уверена в своей правоте. За меня не получить выкупа, никто из моих знакомых не попадает в категорию богатеев, никто не раскошелится на десятки тысяч долларов во имя моего освобождения.

Я раздумывала над причинами похищения и прорабатывала различные версии. По крайней мере, так мне было чем занять мозг, помочь ему бороться с отчаянием и ужасом. Что происходит с человеком, когда его похищают с целью выкупа? Преступников, как правило, несколько. Это известно большинству обывателей из криминальных хроник. Одни люди сторожат пленника, другие работают над выкупом, предъявляют родственникам требования, назначают встречу и обговаривают условия передачи денег. Все ясно. О таких вещах говорят сотни, если не тысячи фильмов и телепередач. Похищенный оказывается в каком-нибудь подвале, его приковывают наручниками к батарее, например. Ему завязывают глаза. Ему остается ждать развязки.

Я сравнивала то, чего нахваталась из телевизора, с тем, что произошло со мной. Никакой реальной связи, кроме самого факта похищения. Я одна неизвестно сколько времени – и, возможно, буду сидеть на этом стуле, пока не умру от голода и жажды, предварительно лишившись рассудка. Для чего, спрашивается, понадобилось раздевать меня? Привязывать вот так к стулу с дырой в сиденье? Лишать возможности двигаться и даже смотреть по сторонам? Вопросы требовали ответов, и мозг, еще не потерявший способность логически мыслить, выдвигал одну гипотезу за другой. Впрочем, все они были малоправдоподобные.

Никому не нужен выкуп. Глупости. Чушь. По-моему, слишком сложно для обыкновенных бандитов, решивших подзаработать. Даже для тех криминальных элементов, которые специализируются на взятиях заложников. Подобным образом поступают лишь ненормальные, маньяки, похитители, насильники, извращенцы, которым нужна сама жертва – объект для воплощения собственных фантазий.

Получается, я и есть кукла, которую кто-то купил в магазине собственного больного воображения. Моя догадка недалека от истины. Я стала чьей-то вещью. Пока я нахожусь здесь и размышляю, кто-то готовится поиграть со мной. Что будет, что впереди? Наверняка меня убьют… в конце, после того, как мое тело превратиться в кусок мяса… Изнасилование, увечья, издевательства, пытки. Я думала обо всем этом, ощущая, как внутренности сжимаются от ужаса, а из легких словно кто-то выкачивает воздух. Что мне делать? Что я могу предпринять в таком положении? Похититель предусмотрел все мои вероятные шаги к освобождению. Это место было подготовлено заранее; сюда принесли стул, сделанный, видимо, с определенным расчетом, запасли скотч и те железки, которые фиксировали мою голову.

Другая мысль просто чуть не заставила мое сердце разорваться: я не первая. Какие-то женщины были у этого чокнутого до меня, поэтому процедура захвата и определения в камеру смерти отработана до мелочей. Разве нет? Похититель действовал быстро, дерзко, но ни на секунду не теряя хладнокровия. Ничего общего с психопатом, который орет с пеной у рта и бросает с ножом на всех подряд.

Я попала к расчетливому убийце, который точно знает, что ему нужно. Такой вывод я сделала после многочисленных попыток докопаться до истины, но не приблизившись к ней ни на йоту. Я по-прежнему ничего не знала, ни до чего не могла дотянуться, исключая вещи и факты, лежащие на расстоянии вытянутой руки.

Сколько женщин уже сидели на этом стуле? Желудок мой сжался, но рвоты, конечно, не было. Спазм прокатился по пищеводу до горла. Во рту только стало чуть больше слюны, которую я проглотила.

На моем месте наверняка сидела мертвая женщина, чьих останков никогда уже не найдут.

Опять легкое скольжение во мрак беспамятства.

Я хочу домой. Я хочу, чтобы все это кончилось. Пусть он меня отпустит.

8

Видение было реальным, вещественным, сочным. Я иду по улице, а рядом шагает Леша. Мы о чем-то болтаем и едим мороженое на палочке. Мне точно известно, что мы уже начали новую жизнь, оба мы вышли на старую орбиту, намереваясь совершить еще одно путешествие. К чему оно нас приведет?

Леша рассказывал анекдоты, старющие, несмешные, однако я не обращала на это внимания. Мне было комфортно и безопасно. Впрочем, недолго.

В следующий миг, повернувшись, я увидела, что у Леши нет лица. На его месте зиял черный провал, из которого раздавался гулкий смех. Я закричала. Провал расширялся, поглощая тело Леши, оставляя на месте сожранной плоти только тьму. Леша исчез, а тьма начала пожирать весь мир вокруг меня. Я пробовала бежать, но не могла.

9

Перебирая без конца в уме события того понедельника, я почувствовала, как мое сознание покрывается трещинами. Надо это прекратить, иначе я сойду с ума. Толку от моих умствований нет ни малейшего. Если ничего не делать, можно свихнуться, но если заниматься чем-то однообразным без надежды на что-то другое, безумие придется еще быстрее.

Что делать? Миллион раз я уже повторила этот вопрос.

Я снова думала о времени. Понедельник, девятое ноября. Я спала много раз, придавленная стрессом, страхом, чувством безнадежности. Пробовала таким образом спастись внутри себя, найти надежное укрытие, чтобы отрешиться от происходящего. Несколько раз теряла сознание, видимо, на долгий срок. Я не могу сказать, прошли сутки или нет. А может, пролетели уже не одни? Несколько дней? Чувство голода успело слегка притупиться, как бывает при значительном воздержании, но жажда была чудовищной. Пожалуй она являлась сейчас самым главным моим мучителем. Я мечтала о воде, я согласилась бы на грязную, тухлую, воняющую, только бы пить. Телу нужна влага. У меня болело все тело, каждая мышца, каждая кость. Если бы не путы, я бы давно упала на пол и умерла, счастливая от того, что сидеть больше не нужно. Я не буду сидеть больше никогда, ни при каких обстоятельствах… если только вернусь на свободу! Я утомлена, но еще не измождена, в организме сохранились запасы энергии. Помимо жажды был голод – серьезная угроза. Я уже чувствовала, как скотч, схватывающий мой живот, немного ослаб. Из-за того, что живот втянулся. Хорошо это или плохо? Ну что мне толку от такого послабления? Вот если бы руки или ноги удалось сдвинуть с места!..

Много времени. Очень много времени. Оно продолжает течь, идти, бежать, мчаться. Я начала бормотать что-то, неразборчиво, и не понимала, что эти звуки издаю я.

Почему он не приходит? Пусть уже начнет свою игру, начнет и закончит. Я быстрее умру от неизвестности и одиночества. Наверное, он этого и хочет. Привязанности. Чтобы я всякий раз при его визите умоляла его остаться. Он психопат. Ублюдок. Тип с наследственными нарушениями психики. Вероятно, я детстве он хотел быть девочкой и играл в куклы втайне от матери, а сейчас воплощает свои стремления и грезы вот таким способом. Отрывает куклам головы, руки и ноги.

Он не дождется, что я буду умолять его о чем-то! Я сказала это себе и испугалась. Почему я так уверена? Я не имею понятия, что он задумал сделать со мной. Кем я буду после всего? Чем я буду после всего?

Невыносимо было об этом думать, но я заставляла себя, считая, что так я морально подготовлюсь к будущему. Глупый расчет.

Думать, безусловно, необходимо. Мозг – единственное, что мой похититель не смог поработить. Я мыслю, значит существую. На латыни «Cogito ergo sum» – я помню из университетского курса. Для меня это была в те минуты абсолютная истина.

10

Холод. Иногда он был еще более жесток, чем голод или жажда. Я погружалась в дрему и просыпалась, по ощущениям, через десять-пятнадцать минут потому, что сквозняк вытягивает из тела жалкие крохи тепла. Кажется, у меня уже не было ни бедер, ни ягодиц. Промежность болела, болевые импульсы поднимались вверх, к мочевому пузырю, а там боль превращалась в невидимую крысу, которая прогрызает себе путь через мои внутренности. Холод. Пальцы на ногах, несмотря на то, что я постоянно двигала ими, онемели, так же, как лодыжки. Из-за стягивающего икры скотча кровь не могла в полном объеме доносить кислород до клеток. Вполне возможно, скоро начнется отмирание тканей. Я лишусь ног. Гангрена поползет вверх, от пальцев к коленям и бедренным костям. Никто ко мне не придет. Через несколько лет, в лучшем случае, некие люди наткнутся на женский скелет, сидящий на стуле. Тогда мне уже будет все равно, меня не будет доставать сквозняк, голод, боль, онемение. Как хорошо!

Пальцы рук имели большую подвижность, и я пыталась хоть как-то разогнать кровь ими, но понимала, что это не поможет. Я вошла в знакомую сумеречную зону. Я слышала исходящую от меня вонь. Однажды я почувствовала необходимость опорожнить кишечник, и теперь не помню, когда это случилось. В помещении, где я находилась, жутко воняло. Воняла я, воняло моим потом, мочой, страхом, воняло дерьмом. К этому я почти привыкла. Сидя в сумраке ты не очень-то обращаешь внимания на такие мелочи. Ерунда, честное слово. Вонь – ерунда.

Внезапно я задрожала. Во мне не осталось тепла. Никакого, ни на грош. Меня трясло. Я бы стучала зубами на все помещение, если бы скотч. Я чувствовала даже, как трясется моя грудь.

Истеричный приступ смеха. Я хохотала, корчась в агонии, хотя не могла ни на сантиметр изменить положение тела. Я выдувала сквозь сомкнутые зубы воздух, а рот переполняла горечь. Из голодающего тела выходил ацетон, печень выбрасывала в желудок желчь, которая поднималась по пищеводу и попадала на язык. Сердце, не получающее подпитки в виде калия, билось неровно и даже будто бы останавливалось на миг, стоило мне поднапрячься. Да, время шло, а я таяла словно свечка.

Я смеялась, хотя со стороны это, наверное, выглядело жутко. Казалось, в комнате душили человека, который пытался глотнуть воздуха, в то время, как его горло сжимали все сильней. Я бы не хотела умереть от удушения. Дайте мне порцию яда, только мгновенного. Не хочу больше мучаться.

Я смеялась. Мои губы между двух вертикальных полос скотча вывернулись наружу и, вероятно, походили на два куска залежалого мяса. Я уже не чувствовала и их. На губах лежал слой грязи и засохшей слюны. Отсмеявшись, я принялась орать. Я собрала всю силу, оставшуюся решимость и отчаяние. Крика все равно не получилось. Из моего рта вылетал все тот же кошмарный звук. Когда у меня заболело горло, я опять лишилась сознания. Иначе бы не смогла остановиться.