Текст книги "Иван-город"

– Андрей… Прости… Но не совсем. Будешь ещё чай? Я поставлю?

– А… Нет. А сколько времени?

– Девять.

– Ай яй… Меня мама прибьёт. Мне нужно бежать. Давайте я ещё раз приду и мы договорим? Просто, вы же знаете, как мама меня строго… Ну, заботится строго обо мне.

– Да знаю, знаю… Хорошая мама у тебя. Волнуется и правильно делает. Ты нам нужен живой и здоровый.

Марина уже держала пуховик и шапку в руках, пока Андрей возился с мокрыми шнурками.

– Как-то толком и не поговорили… Я столько Вам ещё хотел рассказать. Просто понимаете, для меня это очень важно… Я думаю, у меня получится. У кого-то же получается. Кто-то же исцеляет больных? Кто-то же помогает инвалидам? Говорят, что есть люди, с которыми Бог лично говорит…

Марина продолжала умиляться таким фразам Андрея, которых она от него никогда не слышала.

– Андрей, дай тебе Бог. Всего самого самого. Чтоб Он всегда тебя хранил… Ты и так особенный. Он и так тебя любит, без всяких там смертей…

– Тётя Марина, ну, мы еще поговорим. Спасибо за чай. Я полетел.

– Ну лети, лети.

Андрей выскочил на лестничную клетку и вызвал лифт. Марина стояла в отрытой двери и ждала вместе с ним. Затем он зашёл в кабину лифта и ещё раз попрощался. Марина когда-то давно ходила в православную церковь, поэтому традиционно перекрестила его правой рукой и тоже помахала. Обоим встреча показалась незавёршённой и нерешённой. Андрей винил себя, что поздно пришёл и долго раскачивался, рассказывая про всякие пустые вещи. Что хотел поговорить так о многом, а не сказал почти ничего. Марина жалела несчастного Андрея, которому обязательно был нужен мир и покой, а не духовные терзания… Но оба успокаивали себя мыслью о том, что при следующей встрече они ещё обязательно друг другу что-то докажут.

В понедельник Андрей встал в шесть утра и начал собираться на работу. В пластиковом контейнере были приготовленные на обед макароны и несколько котлет. Мать вставала вместе с ним, чтобы проследить за тем, правильно ли он оделся, ведь была зима. Затем она просила его быть аккуратней и снова ложилась спать.

Уже седьмой месяц Андрей работал у брата Римаса. Тот был одним из шустрых братьев церкви «Путь Веры». Таких, как Римас, очень часто ставят в пример тем, кто совсем недавно пришёл в церковь и имеет проблемы с алкоголем. Римантас, а именно так к нему обращались подчинённые, когда-то был бандитом. В девяностые натворил грязных дел. С его слов, делал много незаконного и опасного. Имел уважение в городе, отсидел в тюрьме несколько лет за разбой. Затем начал пить и употреблять наркотики. Попав в христианский реабилитационный центр, смог одолеть все свои зависимости и по окончании лечения стал членом церкви пастора Бориса. Спортивное телосложение, наглые повадки, умение добиваться своего – всё это помогло сколотить неплохую бригаду рабочих маляров и штукатурщиков. Так он стал предпринимателем, а именно хозяином небольшой строительной фирмы. В целом, это была бригада из пяти человек, на протяжении нескольких лет выполнявшая ремонты в квартирах горожан за среднюю стоимость. Римас предпочитал, чтобы его бригаду всё-таки называли строительной фирмой. К сожалению, оснований для этого не было, ведь работали они в чёрную, не имея никакой регистрации и не платя никаких налогов.

Набравшись христианского сленга во время лечения, Римас моментально вписался в церковную жизнь и с первого дня использовал любую возможность, чтобы поговорить в микрофон. Он часто свидетельствовал о том, как Бог изменил его жизнь. В подробностях рассказывал о своей грешной жизни до встречи с Богом и о том, как теперь благословенно он живёт. Борис Сергеевич разрешил Римасу встать у руля им же и придуманного служения «Жизнь без наркотиков», которое заключалось в еженедельных встречах бывших наркоманов. Они собирались в помещении церковного кафе и рассказывали там друг другу, как они борются с желаниями и как Бог им помогает. Римас был лидером этого служения и набрал себе бригаду рабочих именно из таких ребят.

Когда Римас увидел Андрея, носящего ведра с раствором при строительстве церковного крыльца, то предложил ему пойти чернорабочим в его бригаду. Андрей рассказал об этом маме, но та категорически запретила. Андрей очень хотел работать и зарабатывать свои собственные деньги, однако закон запрещал ему это делать. Он получал от государства пособие по инвалидности и раз в год проходил обследование в Каунасе. Если бы комиссия узнала, что он имеет самостоятельный дополнительный доход, то моментально лишила бы его пособия. Узнав об этом, Римас сам пришёл к Андрею в дом и объяснил родителям, что официально оформлять Андрея он не собирается, и таким образом никто не узнает, что он где-то работает. Вскоре мама дала добро, ведь деньги не бывают лишними. Андрей хотел прикупить себе кое-что из техники, но пока все деньги шли, как говорится, в семью.

Андрей получал втрое меньше остальных в бригаде, так как пришёл туда учеником. Римас не заметил, или не хотел замечать, что уже через пару месяцев Андрей мог самостоятельно шпатлевать стены, клеить обои и красиво красить стены и потолки. Зарплата его от этого не менялась и, конечно же, даже заикаться об этом Андрей и не думал.

Началась очередная рабочая неделя, и на ближайшие пять дней Андрея ждала двухкомнатная квартира на пятом этаже, где нужно было много чего переклеить и перекрасить.

– Салют, Андрей! Сегодня с Семёном на двушку. Там на месте тебе Семён всё покажет, я его в пятницу туда возил, показал фронт работ. Я к вам заскочу к вечеру, если что – звоните, я на телефоне. Если хозяин будет приходить со своим мнением, то направляйте его ко мне. Пусть вам мозг не выносит. Говорите: «Римас – наш начальник, с ним и обсуждай нюансы», – Римас переодевался в рабочее и отправлял Андрея с напарником на другой адрес. Наверное, ему нравилось напоминать своим подчинённым, кто тут главный.

Семён, с которым предстояло работать Андрею, был типичным бывшим наркоманом. На лице остались следы прошлой жизни. И хоть Семён и напевал христианские песенки, Андрей не говорил ему ни слова о вере и Иисусе на протяжении всего рабочего времени. Несмотря на то, что они и ходили в одну церковь, Андрей никогда им не верил: ни Римасу, ни ему подобным. Все верили и радовались, слушая их невероятные и красочные свидетельства, а Андрей почему-то не верил. Семён пытался заводить духовные разговоры в перерывах, но Андрей притворялся, что не очень в этом разбирается и не поддерживал беседы.

Вечером к ним приехал Римас. Прошёлся пальцами по стенам, показал, что переделать. Привез валики и материалы. Затем достал из кармана комбинезона две пачки печенья и пакет с сахаром.

– Ну что, чай есть у вас? Давайте, всё на сегодня. Пусть подсыхает. Тащи с кухни табуретки.

Втроем прошли на кухню и стали там хозяйничать. Отыскали и чай, и кофе, и даже какао. Решили попить кофе. Семён с кем-то переписывался по телефону и резко засобирался уходить:

– Римас, можно я пойду уже. Нужно очень. Там подъехали за мной.

– Кто подъехал? Смотри мне, узнаю, что употребляешь, – с работы вылетишь. Ты помнишь, когда тяжело – молись Христу и проси у него помощи.

– Римас, да ты чего? Просто друг мой с армии. Он в городе на два дня. Он не пьёт и не курит даже.

– Какая армия, что ты мне мелишь. Смотри, утром мне мочу сдавать будешь…

Семён трусливо смеялся, Римас держал марку лидера и авторитета. Андрей пил кофе молча наблюдая за происходящим и не совсем понимал их словесной перепалки. Подняв чашку у лица он смотрел то на одного, то на другого.

– Всё, свободен. С Богом. Чтоб завтра в восемь как штык…

Семён ушёл, на кухне стало тихо.

– Вот так Андрей. С ними только так. Меня также пасли в центре. Я два раза чуть не соскочил. Там, конечно, парни толковые. Надо было там оставаться работать, мне предлагали… Я отказался. Домой хотел. Теперь вот с вами тут вожусь.

Андрей молча ел печенье, запивал кофе, и лишь жестами головы реагировал на сказанное Римасом.

– Короче, заказ намечается хороший. Потом, возможно в марте, ещё один. Нужно тебе штукатурку осваивать. Людей реально не хватает… станешь чисто мастером, а чернорабочего я найду.

Андрей решил не дожидаться развития разговора и поведать начальнику о своих планах:

– Римас, я в марте ещё поработаю… и в апреле, наверное, тоже, но в мае я уеду. Поэтому сильно на меня не рассчитывай. Я пока не знаю точно, когда и куда, но, думаю, в июне меня тут уже не будет.

– Опа! Что-то новенькое. А куда едешь? С родителями?

– Говорю же, не знаю… Куда Бог покажет.

– Стоп. Стоять! Ты случайно не про… Слушай, я вот и хотел спросить тебя про вчерашнее. Я ничего не понял, так как выходил из зала, но что-то ты вчера такое классное говорил. Про смерть и жизнь. Нам в центре тоже часто говорили про рождение свыше. Хорошо помню, как Господь мне дал родиться заново. У меня зависимость пропала четвёртого июля. Я помню тот день отлично. А вчера ребята сказали, что Андрюха в осадке полном. Тебе нужно евангелизировать людей. Может, ты евангелист?

– В осадке? Что это? Нет, я не в осадке. Я просто Бога хочу увидеть. Хочу умереть духовно, чтобы воскреснуть. Думаю, тут у меня это не получится. Думаю, я куда-то уеду. Наверное, в деревню. Мне даже сон приснился, что я в траве высокой лежу. Я точно знаю, что умру в траве. Наверное, духовно, но буду лежать в траве. Я молюсь каждое утро и вечер. Надеюсь, скоро Иисус мне покажет дорогу…

Римас цокнул и начал рвать зубами вторую запакованную пачку крекеров. Он всегда считал Андрея отсталым человеком и даже однажды на одном из объектов при всех назвал его полоумным, когда тот пытался зашпаклевать стены штукатуркой.

– Я всякое слышал и видел… В центре у нас чудак был. Говорил, что ему суд приснился. Как закончил лечиться, так пошёл и сдался ментам… ээээ… полицейским. Рассказал, как и где кого вставил. Короче, чистосердечка. Два года дали. А я вот думаю – зря. Он, конечно, духовный был. На три месяца раньше меня попал в центр и, когда я пришёл, он уже покаянный был. Молился четко, прям нас всех за душу брало. Стаж у него тоже был серьёзный, два года на героине. Короче, не мне его судить, думаю, Христос его наградит в раю за такой поступок… Но я потом думал: а в чём смысл? Два года тянуть… Смысл? Ты раскаялся – и Бог тебя простил. Иисус кровью заплатил за тебя. Всё! Кому толк от этой тюрьмы? Вот я, например. У меня бизнес, я служение создал, и через нас уже троих с нашего города в центр отправили. А, предположим, я бы сидел сейчас… Есть ведь за что… И что? Не знаю. Я считаю, у бездельников может и есть время на всю эту глубокодуховность, но современный христианин должен действовать. Ну, с тобой мне всё ясно… Извини конечно, я по-христиански, без подкола. Ты там болеешь, толком ничего не видел… Скучно, наверное. Да и то… Зачем тебе это? Тем более ехать ещё куда-то. Я не буду тебе ничего советовать и учить, так как ты в Боге дольше меня ходишь… Да и ситуация мне твоя не совсем понятна. Говорю же, больше половины пропустил, выходил из зала. А знаешь что? Иди вон к пастору Борису на приём. Ну, понимаешь о чём я? К нему все ходят за советом: когда у кого-то сложная ситуация в жизни, или когда ломает кого… Или, как у тебя, духовные непонятки там… Он помолится за тебя, может что посоветует. Он священник, Богом нам поставлен. Мне помогало всегда. Он помазанник. Через него Дух Святой говорит часто.

Андрей вдруг поставил чашку. Стал сдирать с пальцев присохший грунт… Опустил глаза в пол как-то виновато.

– Да. Точно. Надо было мне вчера с ним поговорить. Меня сёстры немного задержали. Наверное, если бы он мне попался на глаза, я бы к нему подошёл поговорить. А может, он и сам бы захотел поговорить со мной. Послушай, Римас, а как к Борису Сергеевичу записаться? Я просто не знаю. Я с ним вообще редко общался. Там день какой-то есть? Там надо прийти как-то заранее или что?

– Ну, я по телефону звонил, да и всё. Говорил, что хочу встретится. Договариваешься на день и время… Так, как он раньше по четвергам принимал, такого уже нет. Просто звонишь, и всё.

– А ты можешь сейчас позвонить?

– Сейчас? Ну да. А зачем?

– Ну, записать меня. Ну, в смысле, я бы очень хотел встретиться. Мне нужно.

– Так вот возьми мою трубу, звони, говори…

– А, ну да. Набери Бориса Сергеевича, пожалуйста, а то я не знаю, как в твоём телефоне набирать.

Римас быстро отыскал в записной книжке нужный номер и передал Андрею телефон с раздавшимися в трубке долгими гудками:

– Держи… Разговаривай.

Андрей вежливо поздоровался и объяснил пастору, что это говорит он, а не Римас. Затем они долго не могли выбрать время для встречи, но всё-таки к чему-то пришли. Римас в это время тщательно мыл чашки, чтобы хозяева не заметили, что кто-то из них пил. Стоя спиной, слушал, как запинается и заикается Андрей, прощаясь с пастором по телефону. Затем Андрей засобирался домой, поблагодарив Римаса за печенье и работу, которую он ему дал. Андрей оделся и быстро вышел, спеша на маршрутку. Римас подошел к оконному проему проверить, чем весь день занимался Семён. В окно он увидел Андрея, выбегающего из подъезда и одевающего на ходу шапку. Побарабанив пальцами по подоконнику, сказал в полголоса: «Набрал дураков… Прости, Господь…»

На следующий день Андрей работал быстро, так как торопился пораньше домой. Объяснил Римасу, что сегодня пойдёт к пастору на приём в офис, что нужно ещё будет дома переодеться и не опоздать. Римас отшутился, что завтра Андрею придется остаться работать до ночи, но всё же отпустил…

– Иди, переодевайся. Скажи пастору, что я тебя отпустил ради такого случая пораньше…

– Спасибо. Я полетел.

Придя домой пораньше, Андрей сообщил маме, что сегодня идёт к Борису Сергеевичу на приём, и по такому случаю ему нужна чистая рубашка и брюки. Мама была наслышана о пасторе Борисе, да и вообще заочно знала всех членов церкви. Как-то раз, после долгих уговоров Андрея она даже пришла на Рождественское служение, где Андрей играл эпизодическую роль в молодёжной постановке… Однако, больше она порога церкви не переступала. Сперва по надуманным причинам, а затем и вовсе дала Андрею понять, что это его личное увлечение и пусть скажет спасибо, что его туда вообще пускают. Андрей тогда испугался и больше маму не агитировал. Хотел было познакомить её с Мариной, но и эта попытка не увенчалась успехом. Мама чётко дала понять, что никого в гости не приглашает и сама ни к кому не пойдёт… Так или иначе, при всем при этом у неё хватало мудрости и терпения не мешать Андрею в его церковной жизни. Иногда даже она сама спрашивала о его успехах, друзьях и новостях. Именно поэтому, когда Андрей рассказал про вечернюю встречу с пастором, она была немного удивлена.

– С Борисом Сергеевичем? Это он тебя пригласил, или ты сам напросился?…

– Мама, я сам записался. Просто у меня есть вопросы духовного характера, и мне нужно с ним посоветоваться. Ты не поймёшь.

– Исповедоваться пойдёшь? Уж тебе за что там исповедоваться? Это они вон пусть к тебе ходят за советами. Ты сколько там пропадал на этих стройках бесконечных. И всё за спасибо. Ни копейки ведь не дали… Деловые, советы у них ходишь просить…

– Мама, я не работал, а служил. Это разные вещи. Вот у Римаса я работаю, а там я всё для Бога делал. Меня там, кстати, кормили. Помнишь, я и домой американский майонез приносил?

– Ой… Давай иди лучше мой голову, весь в пыли вон… Брюки я тебе приготовлю.

Мама Андрея недолюбливала церковь. Она знала, как часто его использовали там. Она видела его искреннее желание помогать всем и во всём, и её это раздражало. Когда ему было пятнадцать и шестнадцать лет, дома случались скандалы на эту тему, но теперь, когда он был взрослым и даже работающим человеком, мама могла лишь вставлять комментарии. Андрей их даже и не слышал. Точнее, слышал, но воспринимал, как юмор. Улыбался и отшучивался.

Выйдя из ванны, Андрей увидел на стуле сложенные брюки и рубашку. В этот момент он начал сильно волноваться и думать о том, что же он скажет пастору… Стал мысленно репетировать разговор и представлять, как он будет объяснять Борису Сергеевичу свои мысли и переживания.

В семь вечера Андрей вбежал в здание церкви и устремился на второй этаж по центральной лестнице. Перед входом в зал находилась дверь с табличкой на английском языке «Office». Она появилась недавно, несмотря на то, что офис существовал с первого дня этой церкви. Даже когда здание еще было в ужасном состоянии и первые собрания проходили практически на кирпичах, офис уже был. Ремонт в нём сделали сразу, чтобы пастор мог спокойно трудиться и заботиться о судьбе прихожан в уютной обстановке. Возле двери в корридоре стояло несколько стульев… Уже давно. Видимо, ожидалось, что к пастору будет собираться очередь посетителей, но ее там никогда не было. Андрей сбавил темп и отдышался, прежде чем постучать. Он пришел вовремя, однако на его стук никто не ответил. Тогда Андрей вновь спустился на первый этаж и подошёл к комнате с окошком, где в этот день дежурил брат Марюс.

– Марюс, а пастор уже ушёл? Я ручку дёрнул, а там закрыто. Мы на семь договаривались встретиться, я, вроде, вовремя.

– Его не было ещё. Ты посиди, подожди. Ко мне зайди пока. Сто лет с тобой не разговаривали…

Андрей обошёл комнату и зашёл через дверь, чтобы не разговаривать через окно.

– Может, он забыл? Ну, мы договорились на вторник. Сегодня же вторник?

– Да не переживай. Значит, задерживается. Придёт, раз договаривались. Ты пешком? Как там погода, метёт ещё?

– Да нет уже. Я пешком…

Город, в котором жил Андрей, был небольшой. Круглый, компактный. Таких в Литве много. В советские годы здесь проживало около сорока тысяч, однако теперь оставалось не больше двадцати. Население составляли в основном литовцы, русских людей оставалось всё меньше.

Однако, в церкви было наоборот: литовцев можно было пересчитать по пальцам. Во многом это было связано с тем, что пастор церкви был русским и служения проходили на русском языке. Однажды кто-то предложил хоть иногда петь песни на литовском, но эта идея не прижилась. В целом, Андрея и многих других притягивала русскоязычная атмосфера, которая была большой редкостью в свободной и независимой Литве. Многие прихожане даже и не скрывали, что оказались в церкви во многом по этой причине. Андрей вовсе не знал литовского языка, так как родился в русской семье и всё детство провёл дома с родителями и сестрой. Он посещал русскоязычную школу, программа которой включала в себя обязательное изучение государственного языка, однако по этому предмету у Андрея были лишь плохие отметки. С остальными предметами тоже были большие проблемы, потому родители приняли решение не переводить сына в девятый класс. А Марюс был из тех, кому не представляло никакого эмоционального труда разговаривать по-русски.

– Андрей, присаживайся. Я минут через десять позвоню Борису, если он не придёт. Не переживай. Ты мне вот что скажи: что это было в воскресенье? Я от тебя такого не ожидал. Ты такие вещи говорил серьёзные… Я вообще не помню, чтобы кто-то так со сцены в микрофон говорил. Вижу, что ты духовно вырос… Такая сила была, такой прорыв… Просто не все, наверное, поняли, о чём ты говорил, но я понял сразу. Ты говорил про жизнь, брат, а об этом так мало говорят. В основном, все говорят про привычные рамки, – а ты про жизнь. И хорошо, что Сергея вспомнил. Тот ведь живёт теперь классно, не то что мы тут: от зарплаты до зарплаты. Молодец, брат. Так держать. Надо воодушевлять всех. Ты к пастору по этому вопросу? Он сам тебя вызвал?

– Да, по этому… Ну, я сам позвонил. Вчера прям на работе. Римас дал свой телефон, и я поговорил. На семь договаривались… Уже пятнадцать восьмого.

– Просто мы с женой вечером тебя вспоминали… Мы ведь тоже сейчас много об этом дома разговариваем. Всё одно к одному, понимаешь? Мы хотим кредит в банке брать, у Асты бизнес идея хорошая. Молимся каждый вечер, и знаешь, что? Мы тоже услышали слово от Бога. Господь нам сказал, чтоб мы не боялись и что Своих детей Он обязательно благословит. Что мы живём Его благодатью… Живёёём, понимаешь? Что мы были мёртвыми, но теперь ожили и живём Его милостью. Ты ведь тоже про это говорил? Про то, что все мы были мертвы и живём теперь для Господа… Да, брат?

Андрей совсем не понимал, чего от него хотят, и просто по своей вежливой привычке улыбался и кивал головой. Он не понимал, о чем говорит Марюс и даже прослушал часть его речи. Андрей смотрел на часы и боялся, что пастор уже не придёт. Затем задумался о чём-то своём, и в этот момент Марюс толкнул его в плечо. Андрей встал и пошёл навстречу Борису Сергеевичу, который сильно топал на входе, стряхивая снег со своей обуви. При этом пастор ещё говорил с кем-то по телефону и, махнув Андрею, а затем Марюсу рукой, пошёл вверх по лестнице. Андрей тихонько шёл следом, глядя на спину самому главному человеку в церкви.

Пастор Борис, как его называли в разговорах, умел держать себя. Никогда и никто не позволял себе панибратства с ним. Ему было всего сорок, когда он стал пастором небольшой общины, но даже тогда, со слов очевидцев, он умел держать всех на расстоянии вытянутой руки. Его уважали и побаивались. Никто и никогда не задавал ему прямых или неудобных вопросов. Никто и никогда не мог назваться его близким другом. Сегодня, когда ему было за пятьдесят, он чувствовал себя ещё крепче.

За годы небольшая община превратилась в церковь из двухсот постоянных членов. Подаренное самоуправлением недостроенное здание, усилиями всё тех же прихожан, превратилось в красивый дом молитвы. Появилось множество служителей и служений: воскресная школа, служение для женщин, библиотека, киоск, кафе, служение для бывших наркоманов и очень важное молодёжное служение. Появились музыканты, дежурные, уборщики, фотографы и даже свой церковный повар. У пастора был помощник и правая рука – дьякон. Все они служили верой и правдой, и каждый делал всё возможное для того, чтобы его дело процветало и было одобрено пастором.

При этом все трудились совершенно бесплатно, чего нельзя было сказать о Борисе Сергеевиче. Судя по состоянию его дел, жил он хорошо. Имел двух сыновей, хорошую квартиру и вместительный автомобиль, который почему-то называли церковным. Раз в год он с женой и детьми ездил отдыхать в разные места, любил всякие новинки техники, которые часто менял. Пастор получал зарплату с пожертвований прихожан, которые собирались каждое воскресенье. Коробка с отверстием передавалась из рук в руки и ходила по рядам. В конце коробку брал в руки дьякон и относил в пасторский офис. Сколько было собрано денег и какова зарплата пастора знали только пастор и дьякон. Церковь знала только об огромных счетах за электричество, которые нужно было оплачивать без задержек. Удивительным был тот факт, что никто и никогда не спрашивал пастора Бориса о его зарплате. Даже между собой люди никогда не затрагивали это вопрос, считая это неприличным, наверное, даже грехом.

Пастор открыл дверь офиса, гремя увесистой связкой ключей. При этом он продолжал разговаривать по телефону, обсуждая с кем-то вопрос о предстоящей конференции. Борис Сергеевич сел на своё кресло прямо в верхней одежде и жестом дал понять Андрею, чтобы тот посидел тихо и подождал.

Андрей и раньше бывал в этом помещении по разным причинам, но сейчас он мог спокойно осмотреться. Он стал разглядывать фотографию семьи Бориса Сергеевича, которая была распечатана в большом формате и висела в рамке на стене. В офисе стояла хорошая мебель, на книжных полках теснилось множество христианских книг, некоторые из которых были на английском языке. На столе лежало несколько документов, пишущие принадлежности и новый ноутбук, который был подарен священнослужителю две недели назад на день рождения.

– Здравствуй, дорогой. Прости, что пришлось ждать. Ты давно пришёл?

Борис Сергеевич встал, чтобы снять пальто и повесить на вешалку. Телефон он положил перед собой на столе, не исключая возможности, что тот снова зазвонит.

– Здравствуйте, Борис Сергеевич. Нет, я в семь пришёл. С Марюсом немного поговорили… Совсем чуть-чуть успели…

– Ну, хорошо… Как здоровье, родной, как родители?

В целом, первые минут десять они говорили на отвлечённые темы, словно не было никакой назначенной встречи, и будто они просто встретились где-то на улице. Пастор Борис умел быть вежливым, и никто не мог упрекнуть его в отсутствии доброжелательности. Так или иначе, несколько раз он поглядывал на экран телефона, и разговор нужно было начинать…

– Андрей, если можешь, расскажи вкратце… После тебя еще одна сестра должна прийти, а в девять мне нужно быть в другом месте.

– Ну, я даже и не знаю, с чего и начать. Ну, Вы меня знаете, я в этой церкви уже давно. Очень рад, что есть такая церковь в нашем городе, и что здесь много людей обрели свою семью. Мне всё нравится, стараюсь быть чистым перед Богом и перед людьми. Просто в последнее время мне захотелось чего-то другого. Сам не могу понять, чего именно. Мне кажется, что я ещё не воскрес для жизни. Что мне нужно ещё умереть духовно и обрести вечную жизнь, о которой говорил Иисус Христос. Просто мне не с кем поговорить на эту тему… Ну, я ходил к Марине. Ну, к сестре Марине… Мы с ней общаемся иногда. Ей рассказывал про свои переживания, а Римас, у которого я работаю, посоветовал мне прийти к Вам. Вот я пришёл, но даже и не знаю, что говорить и как всё объяснить…

Борис сложил руки перед собой на столе, скрестив пальцы. Смотрел не то на стол, не то на телефон и вдумчиво слушал. Выслушав немного прикусив в губу сделал очень понимающее лицо.

– Если честно… Кстати, я буду говорить с тобой честно… Ты согласен? Мне не совсем было понятным твоё выступление в воскресенье утром. Я понимаю, что ты что-то переживаешь сейчас в своей жизни, и мы к этому ещё вернёмся… Однако, сразу хочу обсудить с тобой некий порядок вещей.

Андрей выпрямился на стуле, отодвинувшись от спинки. Немножко растерялся и заволновался. Голос пастора изменился, и Андрей понял, что сейчас его будут ругать за что-то.

– Так вот… Помнишь, мы собирались с молодыми братьями недавно? Там мы обсуждали вопрос о проповедях, которые вы будете готовить. Скажу честно, не все были за то, чтобы я давал тебе такую возможность, но я разрешил тебе… Так? Так! Ты, наверное, помнишь, что мы говорили о системе Джона Нельсона и его кратком курсе «Молодой проповедник». Я просил всех прочитать его брошюру, но Бог с ней… Если ты не читал, то я понимаю… Просто мы ведь посвятили около часа разбору этой системы. Я ведь тогда жирно подчеркнул мысль о том, что кафедра вам даётся на десять-пятнадцать минут именно для того, чтобы вы учились правильно проповедовать. Вспомни, я ведь говорил, что на молодёжных служениях вы можете о чем-то рассуждать, что-то вслух анализировать, свидетельствовать. Бога ради, никто и никогда не был против этих вещей… Наоборот, я только «за». Но когда речь идет о воскресном служении, где собирается вся церковь и мы сильно ограниченны во времени, то нужно проповедовать по Писанию… Вспомни, что нужно иметь от двух до пяти мест из Библии, над которыми церковь могла бы поразмышлять…

– Да, да, я помню… У меня было четыре закладки…

Андрей стал перебивать мудрого и опытного наставника, но Борис Сергеевич не думал прерываться.

– То, что ты решил говорить о чём-то личном и сокровенном, я одобряю. Это смело, это честно, это по-христиански. Будь благословен, брат. Но на будущее, прошу, если ты хочешь отступить от плана проповеди, то лучше скажи мне об этом до служения. Тогда, поняв суть, я смогу решить, стоит ли об этом говорить перед всеми или нет. Сам понимаешь, наверное… Порядок есть порядок. Не обижайся только. Я знаю, ты ранимый, но хочу, чтобы ты просто уважал правила церкви. Хорошо?

– Хорошо, простите. Я обязательно буду предупреждать о таких вещах. Просто мне показалось, это будет правильней, если я скажу о настоящем.

– Я всё понимаю… Надеюсь, мы договорились. Если с этим все выяснили, то давай уже поведай, что стряслось с тобой… Чего перепугал женщин наших?…

Андрей стал подбирать слова. Затем закрыл глаза. Пастор терпеливо ждал…

– Как я уже и говорил, я чувствую, что скоро умру. Я много слышал об этом… От людей, от Серёжи, в проповедях иногда… Теперь наступил такой момент и в моей жизни. Мне Иисус сон показал. Я лежу в глубокой траве… Она зелёная и колосится надо мной. Глаза мои смотрят вверх, и я вижу небо. Вроде бы ничего особенного. Сон как сон. Но утром я четко понял, что я был мёртвым. Именно таким мертвым, как мне говорили другие люди… Сергей…

– Так… А почему ты… Нет. Не так. А ты уверен, что это духовный сон со смыслом? Что он пророческий? Ведь это очень важно брат, понимаешь? Люди часто видят сны, и поверь, более содержательные, чем твой… Но, увы, эти сновидения очень редко оказывают какой-то духовный эффект на жизнь человека. Об этом пишет известный американский проповедник Билли Джонс в своей книге «Духовный обман». Ты не читал, конечно, но там он описывает истории людей, которые совершали серьёзные поступки, опираясь на некие видения, сны… Его практика показала, что большинство таких случаев оказываются простыми домыслами. Понимаешь, как это важно?

– Да, да, я понимаю. Но тут я уверен. Я ведь не могу это ни с чем спутать. Я просил Бога о том, чтобы Он когда-то взял меня и воскресил. Чтобы я смог Его увидеть и поклониться перед Ним на одно колено. Я знал, что для этого нужно умереть сначала, но я не знал, как. Теперь Всевышний показал мне, что это совсем не страшно. Что будет легко, когда всё закончится. Словно, как в этой самой траве… Вы понимаете?

– Не совсем, если честно… Ты сказал «поклониться на одно колено»… Что это значит, мог бы ты мне пояснить?

– Ну, это как рыцарь склоняет голову перед королём в фильмах… Ну, я так тоже хочу. Иисус ведь король.

– Эх, Андрюша… Всё ясно. Будь добр, просто больше не говори такие вещи со сцены. Смерть, болезни духовные. Ты вот, наверное, не заметил, но в этот раз два новых человека были в зале. Представь, что они подумают… Точно подумают, что секта у нас какая… Ты хочешь, чтобы про нас так думали?

– Нет, Борис Сергеевич… Но пусть они знают, что если они захотят увидеть Бога, им придётся…

– Довольно. Просто я тебя попросил, как пастор, а ты, пожалуйста, прислушайся. Если хочешь проповедовать, делай всё по правилам. Дай Бог тебе милости. А теперь давай помолимся, дорогой.

Андрей склонил голову, и пастор начал молиться… В молитве он вспомнил и про нужды церкви, и про безработных братьев и сестёр, про больных и нуждающихся, про предстоящую конференцию… Затем Борис положил одну руку на голову Андрея…