Текст книги "Земля дождей"

6

Через месяц, в конце октября, произошло радостное событие.

До того долгожданного дня я вёл себя как труженик. Регулярно помогал медсёстрам и даже уборщицам. Кадринов всё это, конечно же, видел. Да и многие из персонала стали сами ходатайствовать за меня.

Наконец произошёл монументальный разлом в коре мозга Кадринова. И он сдался. Написал заключение, в котором сообщалось, что теперь я здоров.

На последнем сеансе психотерапии меня спросили, чем я собираюсь заниматься, когда выйду отсюда. Я ответил, что первым делом найду себе работу. А после Нового года восстановлюсь в колледж.

Терапевт довольно кивал.

Я действительно планировал найти работу. Поскольку, когда разыщу маму, мне необходимо будет содержать себя самому. Чтобы не создавать ей лишних хлопот.

Но вот учёба стала бы меня отвлекать, создавать ненужные сложности. Поэтому на самом деле я решил отложить её до лучших времен. Ведь главное – это найти маму. А всё остальное – потом.

И вот я, несколько растерянный, вышел за пределы больницы и предстал пред ликом позднего октября. Впрочем, день стоял очень даже тёплый и солнечный.

Автобус из больницы в город ехал почему-то медленно. Будто постепенно и неспешно возвращая мне кусочки памяти о другом мире. Мире нормальных, как их называли у нас в больнице. Но как сам я считал – тех ещё безумцев, что жадно цепляются за очередной новый день как за последнюю возможность чувствовать себя частью Глобального Механизма Общества, чувствовать себя значимыми, причастными к чему-то. Безумцев, что рвут асфальт своими ботинками, сокращая расстояние до ненужных вещей. Безумцев, что ежедневно изрыгают из себя агрессию и недовольство друг другом, накапливая их годами под вечно угрюмыми, ненавистническими взглядами.

Но всё же это лучше, чем терпеть Кадринова. Хуже Кадринова могло быть только два Кадринова. Если кто и помог мне справиться с моей безумной мысленной катавасией, вернее, успокоить её, – то точно не он.

С того дня, как я передал Анжеле листочек с номером, прошло уже больше месяца. Я очень надеялся, что за это время ей удалось выполнить мою просьбу. Но первым делом, однако, я отправился не к ней.

Моя подруга-медсестра взяла с меня слово, что сначала я найду себе жильё, а уже потом буду заниматься всем остальным. Она очень настаивала на этом. Даже одолжила мне бессрочно две тысячи рублей.

По поводу обиталища я размышлял долго. Когда меня выпустили в мир нормальных, мне было уже девятнадцать. Это значило, что уже – год, как я могу рассчитывать на государственную поддержку в виде жилья. Но… мне до жути не хотелось ехать в детдом, поднимать там этот вопрос, оформлять бумаги, встречаться со специальными людьми.

Я решил, что во всём справлюсь в одиночку. Снова. И вспомнил парня, с которым учился в одной группе в колледже. Я знал только его фамилию: Исаков. Он так и представился. Этот Исаков был единственным, с кем я хоть о чём-то беседовал в колледже. Именно тогда он и обмолвился, что живёт совершенно один в двухместной комнате в общежитии и что к нему никто не хочет подселяться.

Причину нехотения других я тогда не уточнил. Но теперь надеялся, что если к нему за эти полтора года никто так и не подселился, то за небольшую плату я смог бы занять свободное место. Хотя бы на ближайший месяц. А там уже погляжу, как будут развиваться события.

Его номера телефона у меня не было. Да и свой мобильник я потерял в те дни моего полубредового блуждания по улицам. Поэтому ехал к общежитию колледжа вслепую. Так сказать, на ощупь.

Однако долго искать Исакова не пришлось. Он находился внизу, недалеко от входа. Сложив руки за спиной и выпятив подбородок, он ходил среди отдыхающих в просторном фойе студентов и, кажется, что-то у них спрашивал.

Увидев меня, Исаков безумно обрадовался.

– Какие люди! – воскликнул он, всплеснув руками. – Нет, правда, какие люди! Уж кого-кого, а тебя, самый загадочный человек на свете, я совсем не ожидал встретить в этих скромных местах.

– Привет, Исаков.

Мы пожали друг другу руки.

– Мне было очень жаль, когда тебя отчислили.

– На то были причины, – сказал я. – Я к тебе. По делу.

Исаков кивнул вахтёрше, что я с ним, и беззаботно зашагал вперёд. Та недовольно воззрилась на него, но ничего не сказала. Даже паспорта моего не потребовала. Видимо, с Исаковым у них особые отношения.

– О чём ты их спрашиваешь? – Идя следом, я глянул на студентов, так же, как и вахтёрша, недовольно и раздражённо посматривающих на Исакова. Правда, теперь – и на меня тоже.

– Провожу эксперимент. Что-то вроде научного исследования. На повестке дня вопрос: способно ли осмысление собственной духовной деградации изменить качество жизни современного студента?

– И что?

– Да-а-а… – Исаков махнул рукой. – Эти невежды даже знать ничего не хотят. Не хотят понять, что способны сделать свою жизнь лучше. Ни о чём по-настоящему серьёзном и важном не задумываются. Не понимают, что именно от их представлений о себе и выстраивается их реальность. Нужно познать самого себя, как говорили древние. А никто этого делать не хочет. Склонность к самоанализу у студентов нашего колледжа, как показывает моё исследование, не наблюдается совершенно. Что уж тут говорить об улучшении качества и собственной, и общемировой жизни! Духовный аспект совсем позабыт нашими студентиками.

– А ты? Ты сам делаешь свою жизнь лучше?

Исаков прекратил размахивать руками, бросив на меня укоряющий взгляд.

– А ты, Роман, как всегда спрашиваешь всё напрямую. Но, знаешь… это мне в тебе и нравится! Делаю ли я свою жизнь лучше? Вот что я тебе скажу: я хотя бы работаю над этим.

И, сделав взгляд более загадочным, добавил:

– Пойдём. Покажу кое-что.

Да. Исаков был из тех чудаков, что твердят о непонятных обывателям вещах. О духовности, высшем измерении и прочих мистических штучках. Высокий, под два метра, он всё время ходил с напряжённым выражением лица, будто что-то потерял. Брови его всегда были задумчиво приспущены. Только вот очки он не носил, чем немного ломал стереотип о внешности умника. Однако он им являлся. И ещё каким. На занятиях по математике и технической механике, помню, он шпарил так, что даже сама преподавательница не всегда за ним поспевала.

Вот и я сейчас с трудом поспевал за ним по лестнице, следуя за его шатающейся телесной конструкцией. Я бегло сообщил, что хотел бы к нему подселиться, но не знаю, получится ли, ведь я – отчислен из колледжа. На что он тут же дал знак рукой, мол, тема снята: можно.

Мы поднялись на третий этаж и дошли по длинному коридору до его комнаты. Самая последняя дверь налево. Рядом с ней – окно на задний двор общежития, где стояли большие помойные контейнеры. Как раз сейчас мусоровоз вычищал одного из них. Поднимая его над собой железными клешнями, он высыпал всё содержимое в свою жужжащую горловину.

Комната Исакова, как ни странно, оказалась вполне приличной. Две кровати, примыкая к стенам, располагались противоположно друг другу. Справа от входной двери дребезжал старый советский холодильник. Слева – грузно сгибалась под кучей немытой посуды раковина. Небольшой обеденный столик, на полу – стопки книг: художественные, эзотерические. На стене над незаправленной кроватью висел странный коричневый бубен. А рядом с этой кроватью стоял ещё один стол: с компьютером. На его экране воспроизводилась заставка – белая бумажная птичка летит по диагонали вверх, исступлённо размахивая крылышками.

– Если голоден, поищи в холодильнике. Там что-то оставалось.

Что ж, хозяин – барин. Сам так сам. Я открыл холодильник, но кроме подгнившего банана ничего там не обнаружил. Поскольку доверия он не внушал, я решил просто присесть на свободную кровать, положив сумку на пол.

Рядом, на одной из стопок, лежала книга Николая Островского «Как закалялась сталь».

– Ты тоже её читал? – спросил я, взяв её в руки.

– Это моя любимая, – мельком взглянув на книгу, ответил Исаков и принялся стучать пальцами по клавиатуре.

– Понятно. А почему к тебе никто до сих пор не подселился?

Исаков задумчиво ухмыльнулся.

– А все боятся. Знают, чем я тут занимаюсь, вот и не подселяются.

– И чем же ты тут занимаешься?

– На самом деле ничем таким уж особенным. В основном шаманские ритуалы. Ну, знаешь, трансовые песнопения и танцы под бубен. Нередко с глубокими дыхательными практиками.

– И… для чего тебе это?

– Исключительно для научно-познавательных целей! – довольно проговорил Исаков. – А именно – для глубинного самоисследования. Такие практики как раз об этом. Чтобы приоткрывать портал в тонкие миры. Вот я и пытаюсь устанавливать с ними контакт. И получать мудрость.

– Мудрость?

– Ага, – кивнул Исаков. – Поэтому многие из моей комнаты и слышат какие-то странные, а порой и страшные голоса. Они вселяются в меня, когда я в трансе. Меня вот как поселили в самый конец коридора, подальше от всех, так я здесь и живу один. Выселить не могут. Отец мой – хороший знакомый директора колледжа. И знаешь, я очень рад, что теперь хоть кто-то составит мне компанию! А то порой даже поговорить не с кем.

М-да. Возможно, я совершил крупнейшую ошибку, придя к Исакову.

– Вот она! – воодушевлённо заявил он. – Та самая вещь, которую я хотел тебе показать. Я работал над ней два года. Это будет прорыв. Кто знает, может, даже Нобелевская премия!

Исаков, стоя у компьютера, раздвинул руки в стороны – будто старался объять необъятное, как он любил делать, когда что-то рассказывал. В его словах всегда сквозило какое-то стремление вырваться за пределы пределов, к новым возвышенным человеческим высотам. Он ещё в колледже твердил мне о какой-то духовной эволюции человечества.

– Если ты такой умный, то почему учишься в заурядном колледже, а не в вузе? – спросил я.

Исаков внезапно изменился в лице, слегка покраснел.

– Ну и какая разница-то?! – недовольно забормотал он. – Какая разница, где учиться? Главное – чтобы в голове было что, понимаешь?

– Э… да… понимаю, – закивал я. И решил больше не встревать лишними вопросами. Стало понятно: больная тема.

– Продолжай, я слушаю.

– Итак, – сказал Исаков, немного прояснившись в лице. – Я создал программу «Нексус 7.4.0». Как раз для того, чтобы устанавливать контакт с тонкими мирами. Или, говоря ещё проще, чтобы вскрывать духовное пространство с целью получения бесценных знаний для всего человечества.

– Звучит неплохо.

Исаков не смог сдержать вышедшую из-под контроля улыбку. Он нажал на какую-то кнопку, и на экране появилось множество символов на чёрном фоне.

– Мы можем подключиться к тонкому миру, – продолжал Исаков, – и посредством виртуального общения черпать из него огромные резервы мудрости. Вся полученная информация будет кодироваться в понятный для нас язык. Для этого нужна лишь специальная программа – моя программа. Виртуальное поле схоже с духовным. Оно невидимо, но пронизывает пространство. В духовном измерении имеются узлы, к которым нужно лишь подобрать шифр, и тогда к ним можно подключатся. И взаимодействовать.

– Получается, что-то навроде радио, которое иногда ловит потусторонние голоса? – уточнил я.

– А ты соображаешь, – кивнул Исаков. – Только здесь – виртуальная среда. Но для того чтобы подключиться к Духовной Сети, необходима непомерная техническая мощность. Которую мой компьютер, конечно же, обеспечить не может. Поэтому в моей программе недавно появилась новая функция. Она позволяет подключиться к тысячам компьютеров, находящимся сейчас в Сети, и одолжить на время их техническую мощность. Класс, правда?!

– А это законно?

На лице Исакова появилась хитрая улыбка.

– Хакером себя не назову, но, помимо того что эзотерик, я ещё и неплохой программист. Поэтому моя программа следов не оставит. Уж я об этом позаботился. Да и к тому же весь этот процесс не продлится и дольше минуты. Никто ничего не заметит. А если и заметит, то подумает, что просто с компом что-то не то. Пока будет разбираться, перезагружать, всё уже и кончится.

– Получается… тысячи компьютеров по всему миру на минуту выйдут из строя, потому как вся их мощность будет направлена на решение задачи твоей программы по… вскрытию духовного пространства?

– Именно! – Зрачки Исакова расширились. – Всё именно так.

– И всё же… Зачем пытаться проникнуть в духовную сферу?

Исаков, повернувшись к монитору, замолчал. Свернув окошко программы, он принялся глядеть на бумажную бедняжку с крылышками, самозабвенно стремящуюся куда-то вверх.

– Понимаешь, Роман, – произнёс он, – может, то, что я сейчас скажу, прозвучит избито, но всё это – наша действительность. Мы живём в эпоху безверья и отсутствия общего для всех ориентира. В эпоху информационных войн и постоянных потасовок из-за ресурсов. В эпоху всё той же алкоголизации населения. В эпоху одиночества и эгоизма. В эпоху пустых и ненужных развлечений. Народ деградирует. А потому… нам всем необходимо остановиться. Необходимо расширить свои границы сознания, понимаешь? Мы законсервировались в своей цивилизации и на самом деле уже давным-давно никуда не движемся. Не прогрессируем. Раньше в нашей стране хотя бы верили в счастливое будущее. Мы первые отправили человека в космос! Какие были великие амбиции! А сейчас мы кто? Сейчас мы где?! Деньги, разврат, выживание – нами правят низменные инстинкты. Наши души сейчас без начинки. Без содержания. Да-а-а… Такую страну похерили!

Исаков слегка побагровел и оживился под напором собственной речи.

– Но это – с одной стороны, – продолжал он. – С другой – наша страна сегодня, как ни крути, живёт в эпоху свободы. Свободы от жёстких оков идеологии. Любая идеология – пусть даже самая гуманная и авторитетная – в любом случае есть ограниченность. Идейная привязь, похожая на собачью цепь. Да, когда у новых, молодых поколений отсутствует идеология, им легче всего потеряться во тьме пороков и безнравственности. НО!..

Но в то же самое время им даётся больше всего шансов услышать истинный зов. Зов, не загаженный политикой, религией и так далее. Истина всегда где-то в стороне от всех идей. Она свободна от всего. И потому она – Истина. И нам нужна эта Истина. Нам нужна помощь. Мудрость. Духовная мудрость, расширяющая наше сознание и способности. Именно это нам сейчас необходимо больше всего. Именно этого, как пел Цой, сегодня требуют наши сердца. Наши молодые сердца, Роман. Твоё. Моё. И даже этих, которые внизу меня слушать не хотят, которые бездумно просиживают свои жизни… Но я хочу дать эту мудрость. Всем. В больших объёмах. А иначе зачем я пришёл в этот мир, а? Чтобы гнить вот в этой вонючей общаге и получать среднее специальное? Не-е-ет, уж точно не за этим!

Исаков отчуждённо смотрел куда-то перед собой, уперевшись кулаками в стол.

– И знаешь, что? – сказал он. – А я ведь ещё ни разу не запускал «Нексус 7.4.0». Ждал особого случая. И вот появился ты… Думаю, это и есть знак. Кажется, день «Икс» настал.

– Ты уверен? – Я недоверчиво взглянул на Исакова.

– Ты появился не просто так. Ты – знамение. Да-а… Этот день войдёт в историю.

Я слегка заволновался. Лишь бы всё прошло удачно. Мне ещё жить с этим человеком. Не хотелось бы, чтобы он потом меня в чём-то винил.

Исаков щёлкнул мышью и снова раскрыл окошко своей программы – строки белых символов на чёрном фоне. Затем ввёл в нижнее поле какие-то данные на английском языке. Началась загрузка.

– Идёт подключение к другим компам, – тихо пояснил он, не отрываясь от монитора.

Прошло секунд тридцать, и прямоугольник загрузки исчез. Исаков облегчённо вздохнул. Затем снова ввёл какие-то данные и, задержав палец над клавишей «Enter», произнёс:

– За будущее, которое наступит прямо сейчас…

Тыщь!

Символы исчезли, оставив после себя чёрный экран. Настала тишина. Программа будто зависла в раздумьях. Зависло и лицо Исакова – озадаченный ступор. Он напряжённо вглядывался в экран и не дышал.

Я подошёл ближе и тоже не дышал. Как будто любой шорох может испортить момент.

Прошло несколько мгновений. Мне казалось, что Вселенная сейчас сожмётся до размера атома – и наступит Конец Всего.

Вдруг из системного блока, что стоял на полу, донёсся неприятный высокий системный звук. Затем экран монитора покрылся синим цветом, и раздался оглушительный хлопок! Из системного блока повалил дым.

– Чё-ё-ё-ё-ёрррртт! – взревел Исаков.

Запах горелого заставил меня поморщиться, сделать обрывистый вдох и, наконец, снова начать дышать.

Я вовремя отскочил в сторону, иначе бы Исаков смёл меня, когда ринулся к системному блоку.

– Комп не выдержал! – кричал он из-за стола, выдёргивая вилку из розетки. – Не выдержал мощности! Подсоединение к другим компьютерам прошло успешно. Их мощность была изъята. Но как только началось подключение к узлу Духовности, всё зависло и полетело! Почему же не выдержал комп?!

– Выходит, – тихо произнёс я, – другие компьютеры, которые участвовали в этом… тоже… взорвались?

Красное взволнованное лицо Исакова показалось из-за стола.

– Вероятнее всего, – проговорил он испуганно. – Это похоже на ответный выброс энергии. Мы направили огромную мощность, а она словно оттолкнулась обратно. Будто отдача пистолета. Как же я это не предусмотрел?.. Я два года писал эту программу. Этого не должно было произойти…

– Надеюсь, это не из-за меня. Ты так долго к этому шёл, – выговорил я, но тут же понял, что несу крайнюю чушь.

Исаков, закусив указательный палец и свесив взгляд к полу, принялся судорожно носиться из одной стороны комнаты в другую.

– Я где-то недосмотрел… Я что-то проглядел… – бормотал он себе под нос, словно меня здесь и не было. – Вот так всегда!.. Так всегда, блин!.. Когда кажется, что уже подкрался к Истине совсем близко, она вдруг берёт и ускользает в самый последний момент! Именно тогда, когда ты уже почти касаешься её своими пальцами и вот-вот возьмёшь её… Будто так заложено самой природой! Плакала моя Нобелевская премия!

Прокричав последние слова – от чего у меня даже заложило уши, – Исаков, точно поверженный воин, рухнул на кровать: лицом в подушку.

Кажется, он плакал.

Наверное, сейчас, подумал я, лучше оставить его одного. И прийти потом.

Решив не брать сумку, я встал и ещё раз посмотрел на лежавшего Исакова. Постояв так несколько секунд, я постарался собраться с мыслями. Затем тихо вышел из комнаты.

Теперь – к Анжеле.

7

За моей спиной носились люди. Туда-сюда, туда-сюда. Всюду звучали голоса, окрики, вспышки смеха, монотонный говор. Всё это сливалось в одну какофонию учебного заведения. Жуткое, надо сказать, место.

Я стоял у стенда, переминаясь с ноги на ногу, и пытался разобраться в расписании занятий. Оно висело, приклеенное скотчем, и выдавало очень много информации. Так… нужен четвёртый курс. Вроде бы нашёл. Но в какой группе учится Анжела? Их тут несколько. Наверное, подумал я, сначала нужно наведаться к той, у которой пара в данный момент проходила на первом этаже. Начать с близкого.

Вскоре я приоткрыл дверь нужной аудитории и просунул туда голову. Но никого из тех людей, что приезжали месяц назад в больницу, не увидел. Потом поднялся на второй этаж. Нашёл другую аудиторию и только приоткрыл дверь, как тут же заметил знакомые женские лица.

Вот и она – Анжела. Сидит за первой партой, погружённая в свой конспект.

– Вы что-то хотели, молодой человек? – заметил меня преподаватель.

Все тут же устремили на меня взгляды. Анжела – тоже.

Я приоткрыл дверь шире.

– Добрый день. Я хотел бы поговорить с Поляковой Анжелой, если вы не против. Можно её на минутку?

– М-м… – задумчиво произнёс мужчина, посмотрев на свои наручные часы. – А вы не могли бы чуть-чуть подождать? Мы уже почти закончили.

Я охотно кивнул и закрыл дверь. Выдохнул. Затем подошёл к окну в коридоре и принялся ждать.

Через минут семь раздался оглушительный звонок. Дверь аудитории распахнулась. Выходящие студенты с нескрываемым любопытством глазели в мою сторону. Было видно, помнили они меня отлично. И, наверняка, перешёптывались сейчас именно обо мне. И, конечно же, об Анжеле.

Анжела вышла последней. На ней сегодня было бежевое платье. Очень красивое. Впрочем, как и она сама.

Держа в руках сумочку и пальто, Анжела подошла ко мне. И обняла.

Я этого совсем не ожидал. И выбил её сумочку из рук, пытаясь обнять в ответ. Вышло крайне неуклюже.

– Прости… – произнесла она.

– Нет-нет… Это ты прости… Я…

Я поднял сумку и передал ей.

– Ну, что, пойдём? – произнесла она.

– Куда?..

– Ко мне. Ты ведь только-только из больницы? Наверное, и не кушал даже?

– Ну, да… почти сразу из больницы… Но то, что не кушал – это правда. Но тебе не обязательно мне…

– Пойдём! – Анжела взяла и несильно потянула меня за локоть.

Мы вышли из института. Улица была пропитана послеобеденным солнцем, удивительно светло и тепло, несмотря на периодические порывы ветра.

– Ты… смогла узнать, чья это машина?

Губы Анжелы медленно приобрели очертания улыбки.

– Тебе повезло, – сказала она. – Ты передал бумажку нужному человеку. Моя мама работает как раз там, где могла узнать имя и номер телефона автовладельца.

Я остановился, пристально глядя на Анжелу.

– Да-да! – улыбнулась она шире, и лёгкий румянец заиграл на её щеках. – Дома я передам тебе листок с информацией.

– Анжела, я даже не знаю, как отблагодарить тебя… У меня с собой нет ничего ценного.

– Единственное, чем ты можешь отблагодарить – это найти свою маму. Я бы этого очень хотела. Поэтому и решила тебе помочь. Из собственных интересов, понимаешь?

Я глубоко вздохнул. И даже слегка улыбнулся. Не думал, что всё выйдет так просто. Оказывается, бывает и так?..

Анжела жила недалеко от института. Хорошо бы купить какой-нибудь гостинец, подумал я. Но денег было не так уж много, чтобы ими разбрасываться. Две тысячи, которые уже мало-помалу тратились на проезд. И всё же, несмотря на то, что Анжела всячески противилась, я купил медовый торт. В итоге: минус триста рублей.

Вскоре мы зашли в обычный подъезд обычной кирпичной пятиэтажки, поднялись на второй этаж. Анжела всунула ключ в замок, но открывать его не спешила.

– Если что – ты мой парень, – взглянув мне в глаза, прошептала она. – Учишься со мной в одном институте.

– А для чего это? – удивился я.

Анжела вздохнула.

– Родители сегодня дома. А они… до сих пор не могут забыть моего бывшего. Всё мечтают и теребят меня, чтобы я вернулась к нему. Но я к этому лицемеру больше ни ногой. Поэтому и хочу, чтобы они раз и навсегда поняли, что я иду дальше. И уже в отношениях с другим человеком. Ты, надеюсь, не против? Как услуга за услугу, м?

– Конечно-конечно, – проговорил я.

Должен же я был хоть как-то отблагодарить Анжелу за её доброту. Однако внутри себя уже распознавал очертания тревоги, что всё это – явно не самая лучшая идея.

Только мы вошли в прихожую, как перед нами возникли её родители. Среднестатистические: таких показывают в рекламе стирального порошка. Папа – в майке и видавшем виды трико; мама – в халате и с бигудями на голове. Озадаченные, они уставились на меня.

– Мам-пап, знакомьтесь, это – Рома.

Секунда. Вторая. Третья. Пятая. Тишина повисла весомая.

– Здравствуй… Рома, – несколько опешив, всё же поздоровался мужчина, на что я ответил тем же.

Женщина же застыла с приоткрытым ртом, осматривая меня с головы до ног. Потёртая одежда особенно привлекла её ползающий, точно хищная змея, взгляд.

– Это Рома, – повторила Анжела. – Мы встречаемся.

– А я уж подумала, ты с Андреем пришла, – не без досады наконец произнесла женщина. – И давно?

– Какая разница, мам? – Анжела сняла пальто и повесила его на вешалку. Затем потянулась за моей ветровкой. Но раздеваться я не спешил.

– А Андрея ты уже забыла?

– Мам! Сколько раз я тебя просила: не вспоминай больше о нём! Я иду дальше. И сколько он вам ни звонит и ни извиняется, обещая золотые горы, – это ваше дело. Общайтесь и любите его сами. Без меня.

– А этого ты когда успела полюбить? – Женщина с нескрываемым презрением указала на меня. – Когда ты успела с ним сойтись в такой короткий срок?

И тут я зачем-то не сдержался.

– Простите, но… – заговорил я с непринуждённой улыбкой. – Почему совершеннолетней девушке нужно кого-то в чём-то убеждать? Объяснять разрыв прошлых отношений… Появление новых… Это ведь её сугубо личное дело, разве нет? Личное дело, на которое она имеет полное право. Дела сердечные не подлежат широкой огласке. Вы же, наверное, не станете этого отрицать?

Мама Анжелы приоткрыла было рот шире, но так и не нашла, что сказать. Посылать меня сразу, видно, было бы слишком просто для такого нахального выпада с моей стороны. А для иного действия нужно время для обдумывания. Собственно, вот и оно – наступившее молчание. А раз пространство никем не занято…

– И почему бытует мнение, что при знакомстве с родителями девушки молодой человек должен непременно им понравиться? – Я сделал вид, что взволнован и озадачен данной проблемой. – Это, знаете ли, можно сравнить с просмотром фильма. Если первые минуты какого-нибудь фильма вам не понравились, это совсем не значит, что он весь плохой. Или наоборот: бывает, начало превосходное, питающее восторг, но вот всё остальное оказывается полным провалом. Поэтому первое знакомство с кем-либо или чем-либо зачастую не есть показатель его истинного качества.

– Но можно же просто взять и выключить тот фильм, который с первых минут неинтересный. – Словно не желая обидеть сказанным, отец Анжелы приподнял брови и отвёл взгляд в сторону, но ухмылку скрыть ему не удалось. – И, не тратя время, найти другой. Который будет лучше наверняка. От начала и до конца. Их же много, этих фильмов разных.

Попался.

– Ваш ответ, – сказал я, – и особенно выражение вашего лица говорят о том, что вы слегка смущены. И это нормально. Поэтому и захотели сделать что-то, сострить в данной ситуации, заполнить странную пустоту. Говоря проще, разрядить обстановку.

– Да я что хочу, то и говорю, – ухмыльнулся мужчина по-хозяйски.

– Не совсем, – ответил я, глядя на него.

Снова тишина. Посылать меня сейчас им было уже поздно, неестественно. Партия началась.

– Ты о чём вообще? – Отец Анжелы внимательно посмотрел на меня.

– Как бы вам правильно это сказать. Фильм-то, может, и можно выключить и найти другой. Но уж точно не вам это делать. Не вы его выбрали для просмотра.

– Какой строптивый фильм нам сегодня попался! – усмехнувшись, воскликнул мужчина, бросив взгляд на жену.

– Да, возможно, моё появление в вашем доме – не самое прекрасное событие за весь ваш день, знаю! – Я с улыбкой выставил перед собой руки, будто сдаюсь. – Но ни я, ни Анжела не обязаны никому ничего объяснять относительно собственной личной жизни. К тому же чрезмерный напор человека на чьи-то отношения играет только против него самого же.

– Это ещё что значит? – спросил отец Анжелы, скрестив руки на груди.

– Ну… – Я задумчиво почесал голову. – Я сейчас не скажу ничего гениального, но когда человек активно лезет в чужую взрослую личную жизнь, это означает, что у него у самого в сфере собственных отношений… существует… ну… некий дисбаланс. Ну… или их вовсе нет. Отношений этих. Тотальная неудовлетворённость.

– Ты что всем этим хочешь сказать, я не пойму?! – заметно начал выходить из себя ещё недавно непринуждённо усмехавшийся мужчина.

– Всего лишь то, что дальше есть четыре пути развития нашей беседы. Но если хотите, можем завершить всё прямо сейчас.

– Что ещё за четыре варианта?

– Ну… обычные.

– Ты о чём вообще?

– Если хотите знать, говорите.

– Что говорить? – Мужчина недоумённо глядел на меня.

– Что хотите.

– И у тебя в этом случае готов ответ?

– Да. Правда, система уже удвоилась. Теперь восемь вариантов. Говорите дальше, если хотите.

– Да не буду я ничего говорить! – отрезал мужчина, быстро качая головой.

– Вы выбрали один из самых часто встречаемых вариантов. Он наглядно демонстрирует, что вы опасаетесь скользких ситуаций. Бережётесь за свою, если можно так выразиться, репутацию. За свой уже установленный образ в глазах других людей. За свою устоявшуюся и привычную модель поведения. Следовательно, вы что-то подсознательно утаиваете. Не договариваете. Оттого и чрезмерно «статичны». Боитесь встретиться с чем-то внутри себя и снаружи тоже. Возможно, у вас от семьи имеются очень даже серьёзные секреты.

Женщина перевела взгляд на мужа. Тот, в свою очередь, грозно вперился в меня – подготавливал следующий шаг. В трусах, трико и с таким выражением лица он выглядел крайне убого. Но знать он об этом, конечно, не знал.

– Что ты щас сказал? – просипел он, нахмурившись.

Я молчал.

– Ну?! И сколько у тебя теперь вариантов того, что я скажу, а?!

Шах…

– Один. И вы его уже сказали. Люди вызывающе говорят: «Ну, а сколько теперь у тебя вариантов?» или что-то подобное, когда не знают, как обороняться. Этим самым переходят в атаку. Ведь лучшая защита – это нападение, верно? Хоть и бессознательное.

– Анжела! Кого ты, чёрт подери, привела к нам в дом?! – воскликнул мужчина. – Что за сумасшедший бред он несёт? Я уже не знаю, как с ним разговаривать!

И мат.

Спасительный перевод внимания зрителей с себя на другого участника беседы. Жалкая эвакуация. Что ж, пускай живёт…

– Лучше скажи им правду. Зачем лгать, Анжела? – Я тоже внимательно поглядел на неё.

Анжела, точно обступленная врагами жертва, грустно выдохнула.

– Он недавно вышел из больницы…

– Из какой ещё больницы? – спросила её мать.

– Психиатрической… У него навязчивые мысли. Роман всегда прогнозирует варианты ответов других людей. Просчитывает всё наперёд, обдумывает, анализирует. Я считаю, так он использует свою психическую энергию, чтобы не сойти с ума. Направляет её в полезное русло.

– И это ты называешь полезным руслом?! – изумился её отец.

– Зато он очень искренний и очень скромный человек! И наверняка не хочет переспать со мной на первом же свидании! – вдруг выкрикнула Анжела, чему я, сказать по правде, немало удивился.

– Если болен психически, то, конечно, не захочет, – проговорила её мать. – У него, видимо, другие, необычные интересы.

– А может, наоборот? Может, это вы с вашим Андреем ненормальные?! – с жаром заговорила Анжела, по очереди указывая пальцем на родителей. – Роман – самый нормальный из всех, кого я встречала за свою жизнь. Вы бы только послушали, как он искренне говорит! Посмотрели бы, насколько он воспитан, сдержан.

В комнате снова разразилось гнетущее молчание. Женщина всё ещё колюще посматривала на мужа. Потом перевела взгляд на дочь.

– Ну раз так… Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Проходите, раз пришли.

Вот так знакомство, не правда ли?

– Спасибо, но проходить я не буду, – сказал я и передал женщине торт. – И я не парень вашей дочери. Я так, зашёл и ушёл. Меня вы больше не увидите. Простите за причинённые неудобства. Анжела, дай мне, пожалуйста, листочек, и я пойду.

Анжела тяжело выдохнула. Её плечи печально приспустились, точно отпущенная с крыши высотки красивая ткань, безвозвратно полетевшая вниз.