Текст книги "Влиятельный клиент"

ПОКУШЕНИЕ НА ШЕРЛОКА ХОЛМСА

Новость настолько ошеломила меня, что некоторое время я не мог и шевельнуться. Я смутно помню все происшедшее потом: как схватил газету и умчался, не удосужившись даже за нее заплатить, за что вдогонку получил слова крайнего неодобрения; как оказался у входа в какую-то аптеку. И только отыскав в газете нужную статью, я окончательно пришел в себя и начал ее читать:

С величайшим прискорбием сообщаем, что сегодня утром знаменитый частный сыщик Шерлок Холмс стал жертвой злонамеренного покушения, в результате которого его здоровью нанесен значительный ущерб. Насколько известно, это произошло около полудня на Риджент-стрит у входа в ресторан «Кафе Ройял». Покушение было предпринято двумя мужчинами. По мнению врачей, раны в области головы и туловища, нанесенные пострадавшему тростями, очень опасны. Мистеру Холмсу оказана медицинская помощь в больнице «Черингкросс», после чего по его настоятельной просьбе он был доставлен в свою квартиру на Бейкер-стрит. Злоумышленникам, по словам очевидцев, людям весьма респектабельного вида, удалось скрыться. Воспользовавшись черным ходом ресторана «Кафе Ройял», они попали на Глассхаус-стрит, где и теряются их следы. Не вызывает сомнения их принадлежность к уголовному миру, представители которого так часто имеют основания для недовольства относительно успехов потерпевшего в его благородной деятельности.

Едва пробежав глазами статью, я вскочил в первый попавшийся кэб и помчался на Бейкер-стрит. У дома стоял экипаж известного в те времена хирурга сэра Лесли Оукшотта, а в холле я увидел его самого.

– В настоящее время серьезной опасности нет, – коротко заключил он. – Две раны на голове и несколько сильных ушибов. Пришлось наложить швы. Я ввел больному морфий, теперь ему необходим покой, однако непродолжительное свидание, думаю, не повредит.

Я потихоньку вошел в затемненную комнату. Оказалось, пострадавший пребывает в полном сознании, потому что тут же я услышал свое имя, произнесенное хриплым шепотом. Штора была опущена, но слабый свет все же проникал в комнату, освещая забинтованную голову моего друга. Сквозь белую повязку алым пятном проступила кровь. Я присел рядом и склонился к нему.

– Не путайтесь так, Уотсон, – прошептал он совсем тихо. – Все не так уж плохо.

– Слава богу!

– Как вы знаете, у меня есть опыт подобных сражений. Меня не так-то легко застать врасплох. Правда, двоих для меня оказалось слишком много.

– Нужно что-то делать, Холмс! Скажите только, и я из этого негодяя душу вытрясу.

– Дорогой мой Уотсон! Пока мы ничего сделать не можем. От полиции злодеи улизнули, а прямых доказательств у нас нет. Подождите немного, у меня свои планы. Сейчас главное – как можно сильнее преувеличить опасность моих ран. Вас обязательно будут спрашивать о моем здоровье. Не бойтесь хватить через край. «Хорошо, если еще неделю протянет… Сотрясение… Бессознательное состояние…» В общем что-нибудь в этом роде. Чем мрачнее будут вести обо мне, тем лучше.

– А как же сэр Лесли Оукшотт?

– С ним все в порядке. Радужных надежд на мое выздоровление у него не будет. Об этом я позабочусь.

– Вы еще что-то хотите сказать?

– Да. Передайте Джонсону, пусть позаботится о своей приятельнице. Эти подлецы, конечно, займутся ею. Они ведь знают, что она нам помогает.

Это срочно. Зайдите к Джонсону сегодня же.

– Хорошо, я пойду прямо сейчас. Что-нибудь еще?

– Положите на стол мою трубку и табак. Прекрасно. Приходите сюда каждое утро – будем обсуждать наши планы.

Тем же вечером мы договорились с Джонсоном, что он спрячет мисс Уинтер в укромном месте на окраине Лондона, где она будет оставаться до тех пор, пока не минует опасность.

В течение шести дней Холмс старательно играл роль умирающего. Регулярные сводки о его состоянии были одна мрачнее другой, им вторили газеты, пестревшие заметками зловещего содержания. Однако наши ежедневные встречи убеждали меня в обратном. Выносливый организм и твердый характер моего друга творили настоящие чудеса. Холмс выздоравливал быстро, причем настолько, что временами, казалось, чувствовал себя еще лучше, чем выглядел. Склонность к замкнутости этого человека не позволяла ему посвящать в свои планы даже меня, ближайшего из друзей. На личном примере Холмс как нельзя лучше доказал, что самым удачливым заговорщиком был он сам, и именно потому, что строил свои замыслы в одиночку. Я неотступно был рядом и все же постоянно ощущал, что нас разделяет пропасть.

На седьмой день швы сняли, хотя в вечерних газетах появилось сообщение о том, что у пострадавшего началось рожистое воспаление. Там же я почерпнул и еще одну новость, которую не без неприязни сразу передал Холмсу. Среди прочих объявлений уведомлялось, что пароходом «Руритания», который принадлежит компании «Кьюнард» и отплывает в пятницу из Ливерпуля в Соединенные Штаты, отправится барон Адельберт Грюнер. Цель визита – заключение крупной финансовой сделки. По возвращении барона из этой поездки состоится его бракосочетание с мисс Виолеттой де Мервиль, единственной дочерью и т. д. и т. п. По тому, каким сосредоточенным стало бледное лицо Холмса, я понял, что новость серьезно огорчи ла его.

– В пятницу! – воскликнул он. – У нас только три дня. Негодяй почувствовал неладное и пытается спастись бегством. Не выйдет! Ни черта не выйдет! Вот что, Уотсон, у меня к вам будет поручение.

– Слушаю вас, Холмс.

– Ближайшие двадцать четыре часа вы посвятите тщательнейшему изучению гончарного искусства Китая.

Отсутствие объяснений с его стороны я воспринял как должное. Многолетний опыт общения с этим человеком научил меня премудрости беспрекословного повиновения. Оставив Холмса одного, я медленно побрел по Бейкер-стрит, на ходу пытаясь сообразить, как же мне удастся выполнить это необычное задание. Наконец я добрался до Сент-Джеймс-сквер, где находится Лондонская библиотека, и изложил свои затруднения моему приятелю Лоумаксу, служившему там помощником библиотекаря. И вскоре, зажав под мышкой увесистый том, я уже направлялся к себе на квартиру.

Говорят, что адвокат, в понедельник основательно подготовленный к допросу даже самого осведомленного в данной области свидетеля, легко расстается с невольно приобретенными знаниями еще до конца недели. Нет, я, конечно, не стал специалистом по гончарному производству. Но весь тот вечер и всю ночь с небольшим перерывом для сна, а также следующее утро я усердно трудился, как губка впитывая полезную информацию и заучивая на память каждое имя. Я научился различать стиль великих китайских керамистов, постиг тайну циклического календаря, узнал о марках[4]4
  Марки – клейма гончарных мастеров с указанием даты изготовления сосудов по циклическому календарю, которые ставились на внешней стороне днища.


[Закрыть] Хуньу[5]5
  Хуньу и Юнлэ – название годов правления (иногда в литературе – девизы) китайских императоров династии Мин: Чжу Юань-Чжана и Чжу Ди, соответствуют 1368–1398 и 1402–1424 гг. по григорианскому календарю.


[Закрыть] и сочинениях Тан Иня[6]6
  Тан Инь – инспектор казенных мастерских во второй четверти XVIII в., автор трудов по гончарному производству.


[Закрыть], проникся любовью к шедеврам Юнлэ и чудесным примитивам периодов Сун и Юань[7]7
  Примитивы периодов Сун и Юань – автор, очевидно, имеет в виду относительную простоту оформления изделий этого времени (соответственно X–XIII и XIII–XIV вв.) по сравнению с керамикой периода Мин (XIV–XVII вв.).


[Закрыть].

На следующий день я предстал перед Холмсом. В нарушение постельного режима и на удивление всякого, кто следил за сводками о состоянии его здоровья, Холмс удобно расположился в своем любимом кресле, подперев рукой голову, по-прежнему покрытую толстым слоем бинтов.

– Ба, Холмс! – удивился я. – Если верить газетам, вы одной ногой уже в могиле.

– Пусть верят, кому надо, – ответил Холмс. – Итак, Уотсон, урок выучили?

– Во всяком случае, я учил.

– Хорошо. А поддержать разговор на эту тему сможете?

– Думаю, да.

– Дайте-ка мне с камина вон ту коробочку.

Холмс достал из коробочки какой-то небольшой предмет, аккуратно обернутый в тонкий восточный шелк. Под шелком оказалось маленькое изящное блюдце изумительного темно-синего цвета.

– Будьте осторожны, Уотсон, это подлинник. Настоящая «яичная скорлупа». Изготовлено во времена династии Мин. Такое и на аукционе Кристи не всегда встретишь. А весь сервиз стоил бы баснословную сумму, впрочем, сомневаюсь, есть ли он вообще где-нибудь, кроме императорского дворца в Пекине. Увидав такую вещицу, истинный знаток навсегда потеряет покой.

– И что же мне с ней делать?

Холмс вручил мне карточку, на которой было напечатано: «Д-р Хилл Бартон, Хаф-Мун-стрит, 369».

– Это ваше имя на сегодняшний вечер, Уотсон. Вам предстоит нанести визит барону Грюнеру. Я знаю его привычки. В половине девятого он, вероятнее всего, будет свободен. О своем визите заранее известите его запиской, в которой, между прочим, сообщите, что хотите показать ему уникальный экземпляр из фарфорового сервиза периода Мин. Назовитесь врачом, по этой части трудностей у вас не будет. Итак, вы – коллекционер, сервиз попал к вам в руки, и, зная об увлечении барона вещами подобного рода, вы не прочь уступить ему сервиз по сходной цене.

– Как высока она может быть?

– Резонный вопрос, Уотсон. Незнание стоимости собственного товара подрывает репутацию продавца. Блюдце я получил от сэра Джеймса, но в действительности оно принадлежит, насколько я понимаю, все тому же «доверителю». Без преувеличения можно сказать, что равного ему нет в мире.

– А если предложить, чтобы его оценили специалисты?

– Превосходно! Вы сегодня в ударе, Уотсон. Предложите какой-нибудь аукцион, Кристи или Сотби. Положим, сами назвать цену вы не решаетесь из деликатности.

– Что, если он меня не примет?

– Примет, в этом можете не сомневаться. Он совершенно помешан на коллекционировании, тем более что речь идет о той области, в которой он признан крупным специалистом. Присядьте, Уотсон, я вам сейчас все продиктую. Так, ответа требовать не станем. Напишем просто, что вы собираетесь прийти и с какой целью.

Послание получилось замечательное – краткое, учтивое и возбуждающее любопытство коллекционера. Депешу отправили барону с курьером. В тот же вечер с драгоценным блюдцем в руках и визитной карточкой на имя доктора Хилла Бартона в кармане я вышел из квартиры Холмса. Так началось это рискованное предприятие.

Роскошный дом с прекрасным парком вокруг свидетельствовал о немалом состоянии барона. Длинная извилистая аллея, по краям обсаженная редким кустарником, вывела меня на огромную гравийную площадь с античными статуями. Поместье строилось в лучшие времена по заказу какого-то южноафриканского «золотого короля», так что здание, вытянутое и приземистое, с башенками по углам, вид имело очень внушительный, хотя, конечно, в архитектурном отношении трудно представить что-нибудь более ужасное. В дом меня впустил дворецкий, благообразной внешности которого позавидовал бы иной епископ. Затем я был передан в распоряжение ливрейного лакея, и уж только тот отвел меня к барону.

Грюнер стоял у раскрытого шкафа между окон, того самого, в котором хранилась часть его коллекции. Когда я вошел, он обернулся. В руках у него была небольшая коричневая чаша.

– Садитесь, пожалуйста, доктор, – сказал он мне. – Вот, знаете, осматриваю свои сокровища и размышляю над вашим предложением. Кстати, полюбопытствуйте, изготовлено во времена династии Тан – седьмой век. Уверен, более тонкой работы вы не встречали. Какое богатство цвета! А блюдце, о котором шла речь, у вас с собой?

Бережно развернув редкостный экземпляр минского фарфора, я вручил его барону. Грюнер сел за стол, придвинул лампу – уже начинало смеркаться, – и принялся за изучение блюдца. Мне тем временем представилась возможность рассмотреть поближе его самого.

Нужно отдать должное его необычайной красоте: в этом отношении репутация барона была вполне заслуженной. Он отнюдь не отличался богатырским телосложением, но вместе с тем фигура его была изящной и спортивной. На лице, по-восточному смуглом, – большие и темные глаза. Их томный взгляд не мог не вызвать у женщины откровенное восхищение. Черные как смоль волосы великолепно сочетались с небольшими ухоженными усиками. Черты его лица были, в общем, правильными и даже приятными. Исключение составляли только прямые тонкие губы. Пожалуй, нельзя по-другому представить себе губы убийцы – жестокие, безжалостные, плотно сжатые, наводящие ужас, словно безобразная рана на лице. Грюнер не случайно носил усы – с их помощью он пытался скрыть этот сигнал роковой опасности, которым природа предупреждала его жертвы. Голос его располагал к беседе, а манеры были безупречны. По виду я не дал бы ему больше тридцати, хотя, как выяснилось впоследствии, барону было сорок два года.

– Превосходный, поистине превосходный экземпляр! – сказал он наконец. – И вы утверждаете, у вас есть все шесть? Весьма странно, что я ничего не слышал об этом великолепном сервизе. Насколько мне известно, в Англии существует только один ему подобный, однако едва ли он появится на рынке. Не сочтите за нескромность, доктор Хилл Бартон, откуда он у вас? – Разве это имеет значение? – я очень старался, чтобы мой ответ прозвучал беззаботно. – Вы же сами видите, что это не подделка. А цену, я думаю, нам помогут определить специалисты.

– М-да, странно, – в его глазах сверкнул огонь недоверия. – Простите, но когда имеешь дело с такими ценностями, вполне естественно, хотелось бы знать все до конца. В том, что это подлинник, я абсолютно уверен. Но если потом окажется – я ко всему должен быть готов, – что вы не вправе были продавать этот сервиз?

– На этот счет у меня есть гарантии.

– Интересно знать, чего они стоят, эти ваши гарантии?

– Это вы можете узнать в моем банке.

– Конечно-конечно. И все же ваше предложение кажется мне не совсем обычным.

– Ваше право отказаться, – безразлично заметил я. – Вы первый, к кому я обратился, поскольку слышал о вас как о знатоке. Однако, думаю, у меня не будет трудностей с продажей сервиза.

– Откуда вам известно, что я знаток?

– Если не ошибаюсь, у вас есть даже труд о фарфоре.

– Вы его читали?

– Нет.

– Ах вот как! Чем дольше мы с вами беседуем, тем больше я вас понимаю. Вы знаток и коллекционер, в чьих руках такая редкость, даже не удосужились заглянуть в ту единственную книгу, которая, несомненно, раскрыла бы вам истинное значение и ценность этой вещи. Как вы это объясните?

– Я очень занят, ведь у меня обширная практика.

– Это не может служить оправданием. Если человек по-настоящему чем-то увлечен, он находит на это время, невзирая на всю свою занятость.

Ведь в записке вы называете себя знатоком искусства.

– И это действительно так.

– Тогда позвольте задать вам несколько вопросов, я хочу убедиться в правдивости ваших слов. Должен признаться вам, доктор – если, конечно, вы на самом деле врач, – что обстоятельства, при которых нам пришлось встретиться, кажутся мне все более подозрительными. Итак, что вы знаете об императоре Сёму, и как его имя связано с сокровищницей Сесоин храма Тодайдзи, который находится поблизости от города Нара? Боже мой, неужели это для вас трудный вопрос? А не расскажете ли вы мне что-нибудь о династии Северная Вэй и развитии гончарного производства в этот период? В порыве негодования я вскочил со стула.

– Ваши вопросы, сэр, в высшей степени оскорбительны! – воскликнул я. – Вместо благодарности за оказанную услугу вы экзаменуете меня как мальчишку! Не спорю, мои знания в данной области, возможно, не так глубоки, как ваши, но это не дает вам права разговаривать со мной в подобном тоне!

Барон не отрываясь смотрел на меня. Взгляд его более не был томным.

Он стал безжалостным, а улыбка сменилась хищным оскалом.

– Да перестаньте вы нести чепуху! Я ведь знаю, что вы – шпион, подосланный Холмсом. Вам не удастся меня провести. Ваш приятель, насколько мне известно, уже при смерти. Сам не может, так своих подручных решил использовать для слежки за мной. И вы посмели явиться сюда без моего согласия! Смотрите только, чтобы обратная дорога не показалась вам слишком трудной.

Он вскочил из-за стола. Я отступил назад и приготовился к защите, так как видел, что барон вне себя от ярости. Должно быть, он заподозрил неладное с самого начала, а учиненный допрос лишь подтвердил его опасения. Но разве мог я надеяться, что мне удастся ввести его в заблуждение! Барон судорожно рылся в ящике стола. Неожиданно его слуха коснулся какой-то звук из смежной комнаты.

– А-а! – закричал он и опрометью бросился к двери, которая находилась за его спиной.

В два прыжка я тоже оказался рядом. Сейчас мне сложно восстановить картину, представившуюся моему взору. Окно, выходящее в сад, было распахнуто настежь. Подле него, словно кошмарный призрак, стоял Шерлок Холмс – голова в кровавых бинтах, лицо перекошенное и бледное. Но уже в следующее мгновение я услышал треск кустов лавра – это мой друг выпрыгнул в окно. С гневным криком хозяин ринулся за ним.

И вдруг! Все произошло всего-навсего в какую-то долю секунды, но я увидел совершенно отчетливо. В гуще листвы мелькнула женская рука. Тут же раздался жуткий вопль барона – этого крика мне не забыть до конца жизни. Он отпрянул от окна, закрыл лицо руками, волчком завертелся по комнате, потом упал на пол и, корчась, стал кататься по ковру. Его крики разносились по всему дому.

– Воды! Ради всего святого, воды! – взмолился он.

Я схватил со столика графин и поспешил ему на помощь. В эту минуту в комнату вбежали дворецкий и несколько лакеев. Одному из них стало дурно, когда я нагнулся к пострадавшему и повернул к свету его изуродованное лицо. Оно было сплошь залито серной кислотой, которая безжалостно разъедала кожу, капала с ушей и подбородка. Один глаз стал совсем белым и неподвижным, другой – покраснел и воспалился. Лицо, которым еще несколько минут назад я любовался, теперь превратилось в бесформенную массу, словно по готовой картине художник провел грязной мокрой губкой.

Не вдаваясь в подробности, я объяснил слугам, как вышло, что барона облили кислотой. Кто-то сразу полез в окно, другие отправились на поиски в парк, однако было уже совсем темно, к тому же начался дождь. Сквозь стоны барон, ставший жертвой мести, всячески поносил свою обидчицу.

– Это же была она, эта ведьма Китти Уинтер! – восклицал он. – Ах чертовка! Она за это поплатится! Жестоко поплатится! О боже, какая невыносимая боль!

Я смочил его лицо маслом, приложил к ранам вату, ввел морфий. Он был настолько потрясен, что абсолютно забыл о своем недоверии ко мне и льнул к моим рукам, словно я мог заставить прозреть его остекленелые глаза. Возможно, я даже пустил бы слезу из сострадания к нему, не помни я всей низости и подлости этого человека. Мне было отвратительно прикосновение его горячих ладоней, поэтому я почувствовал огромное облегчение, когда наконец прибыли его лечащий врач, а за ним и специалист-дерматолог. Потом явился полицейский инспектор, и ему-то мне пришлось показать свою настоящую визитную карточку. Было бы бесполезно и даже глупо пытаться скрыть свое имя, поскольку в Скотланд-Ярде меня знали ничуть не хуже самого Холмса. На этом я покинул сей овеянный печалью и страхом дом и через час был уже на Бейкер-стрит.

Холмс, очень бледный и осунувшийся, расположился в своем любимом кресле. Его привычного хладнокровия оказалось недостаточно, чтобы спокойно отнестись к последним событиям, кроме того, давали себя знать его раны. С ужасом слушал он мой рассказ о превращениях барона.

– Вот оно, возмездие за грех, Уотсон! – сказал он. – Рано или поздно, оно неминуемо наступает. И видит бог, грех был тяжкий, – добавил он, поднимая со стола коричневую книгу. – Вот то, о чем говорила мисс Уинтер. Если эта книжица не поможет расстроить свадьбу, тогда надеяться больше не на что. Но она нам поможет. Ни одна уважающая себя женщина такого не стерпит.

– Что это? Любовный дневник барона?

– Я бы сказал, хронология похоти. Впрочем, называйте как угодно. Едва услышав о существовании этого «дневника», я сразу понял, каким могучим орудием в наших руках он может стать. Я не хотел заострять на нем внимание, поскольку опасался, что мисс Уинтер где-нибудь проговорится. Но эта мысль не давала мне покоя. Когда на меня напали бандиты, я решил распустить слух о своей тяжелой болезни, чтобы усыпить бдительность барона. Получилось, что он сам мне помог. Конечно, было бы лучше выждать еще немного, однако меня поторопила новость о его отъезде в Америку. Он наверняка не рискнул бы оставить здесь такую компрометирующую улику. Вот почему я решил действовать. Ночное ограбление не представлялось мне возможным – барон слишком осторожен. А вот проникнуть в его дом вечером, заведомо зная, что внимание Грюнера будет чем-то отвлечено, я мог попробовать. Тут-то мне и понадобились вы вместе с этим синим блюдцем. Я хотел точно знать, где хранится книжка. Времени у меня было бы всего несколько минут, ведь оно ограничивалось вашими познаниями в области китайской керамики. Поэтому в последний момент я и взял девушку с собой. Я даже не подозревал, что за пакет она прячет под плащом. Кто бы мог подумать, что, кроме моего дела, у нее к барону есть еще и свое собственное?

– Кстати, он догадался, что меня послали вы.

– Этого-то я и боялся. И все же вы преуспели в исполнении своей роли, что дало мне возможность завладеть книжкой, хотя уйти незамеченным я так и не смог. А, сэр Джеймс, рад вас видеть!

С величайшим вниманием наш посетитель выслушал отчет Холмса о происшедших событиях.

– Вы совершили настоящее чудо! – воскликнул он, когда повествование было окончено. – Однако, по словам доктора Уотсона, раны настолько ужасны, что мы можем считать нашу цель достигнутой и без этой отвратительной книжки.

Холмс отрицательно покачал головой.

– Вы не представляете, на что способны такие женщины, как Виолетта де Мервиль! Из сострадания она полюбит Грюнера еще сильнее. Нет-нет. Мы должны уничтожить ее морально, а не физически. Книжка должна вернуть ее на грешную землю, ведь записки сделаны бароном собственноручно. Уж этим она не сможет пренебречь.

Сэр Джеймс забрал с собой и книжку, и драгоценное блюдце. Я тоже торопился домой и вышел на улицу вместе с ним. Возле дома стояла карета. Сэр Джеймс вскочил в нее, торопливо отдал распоряжение кучеру в форменном головном уборе, и они тронулись. Как бы невзначай перекинув пальто через дверцу кареты, он прикрыл геральдический герб ее владельца. Тем не менее в ярком свете из окна я успел различить этот герб. От неожиданности я замер, затем повернулся и снова поднялся к Холмсу, чтобы сообщить ему эту великую новость.

– Я знаю, кто был наш клиент, – воскликнул я, врываясь к нему в комнату. – Холмс! Это же…

– Преданный друг и истинный джентльмен, – произнес Холмс, жестом предлагая успокоиться. – Пусть это навсегда останется между нами.

Мне не известно, каким образом изобличили барона при помощи этой книжки. Сделал ли это сам сэр Джеймс, или столь деликатную миссию было решено поручить отцу девушки. Во всяком случае, желаемый результат был достигнут. Спустя три дня в газете «Морнинг Пост» появилось уведомление о расторжении помолвки между бароном Адельбертом Грюнером и мисс Виолеттой де Мервиль. В той же газете сообщалось, что городской суд приступил к слушанию дела мисс Китти Уинтер, обвиняемой в злонамеренном применении серной кислоты. В ходе следствия выяснились смягчающие вину обстоятельства, поэтому вынесенный приговор оказался не слишком строгим. Холмсу пригрозили обвинением в краже со взломом, но, когда цель благородна и к тому же есть влиятельный заступник, гуманным и гибким становится даже суровый британский закон. Моему другу еще не приходилось сидеть на скамье подсудимых.