Текст книги "Приключение «Трех Мансард»"

Артур Конан Дойл
Приключение «Трех Мансард»

Не думаю, что какое-либо другое из моих приключений с мистером Шерлоком Холмсом начиналось бы столь внезапно или столь драматично, как то, которое я связываю с «Тремя Мансардами». Я не виделся с Холмсом несколько дней и понятия не имел, в какое новое русло была направлена его энергия. В то утро, однако, он был в разговорчивом настроении и только что усадил меня в потертое низкое кресло сбоку от камина, а сам с трубкой во рту опустился в кресло напротив, как появился наш посетитель. Напиши я, что появился разъяренный бык, это выразило бы произошедшее поточнее.

Дверь распахнулась, и в комнату влетел дюжий негр. Не будь он ужасающ, то выглядел бы комично, так как одет был в очень броский серый клетчатый костюм с длинным пышным оранжево-розовым галстуком. Широкое лицо с приплюснутым носом было выставлено вперед, а угрюмые темные глаза злобно блестели, когда он переводил взгляд с одного из нас на другого.

– Кто из вас, джентльмены, масса Холмс?

Холмс поднял свою трубку с ленивой улыбкой.

– А, значится, вы, – сказал наш посетитель, огибая угол стола неприятными крадущимися шагами. – Вот что, масса Холмс, держите-ка руки подальше от чужих дел. Не мешайте людям управляться со своими делами. Поняли, масса Холмс?

– Продолжайте говорить, – сказал Холмс. – Это так мило.

– Мило, значит, а? – пробурчал дикарь. – Вам, черт дери, так мило не покажется, если я тебя чуток подправлю. Я таких, как ты, и прежде вразумлял, и они не выглядели так уж мило, когда я с ними кончал. Ну-ка поглядите вот на это, масса Холмс, – он поднес корявый кулачище под нос моего друга. Холмс разглядел кулак с видом величайшего интереса.

– Вы с этим и родились? – осведомился он. – Или выросло постепенно?

Сыграло ли роль ледяное хладнокровие моего друга или кочерга слишком громко лязгнула, когда я ее схватил, но в любом случае манера держаться нашего посетителя поутратила напористость.

– Ну, я вас предупредил по-честному, – сказал он. – У меня есть друг, и Харроу очень даже его интересует, вы знаете, об чем я, и ему не по вкусу, что вы вмешиваетесь. Вы не легавый, и я не легавый, и коли полезете, я тоже буду под рукой. Вот и усеките.

– Я уже некоторое время хотел познакомиться с вами, – сказал Холмс. – Я не приглашаю вас сесть, так как мне не нравится ваш запах, но вы ведь Стив Дикси, боксер?

– Я самый, масса Холмс, и вы свое получите, коли станете меня обзывать. Я вам не губошлеп какой-нибудь.

– Ну, об этом можно поспорить, – сказал Холмс, глядя на безобразный рот нашего посетителя. – Но вот убийство молодого Перкинса у въезда в Холборн… Как! Неужели вы уже уходите?

Негр отпрыгнул назад, и лицо у него посерело.

– Не стану я такое слушать, – сказал он. – Я-то тут при чем, с Перкинсом этим, масса Холмс? Я в Бирмингеме тренировался, когда с этим парнем неладное вышло.

– Да-да! Скажешь это судье, Стив, – сказал Холмс. – Я следил за тобой и Барни Стокдейлом…

– Богом клянусь, масса Холмс…

– Довольно! Убирайся! Когда ты мне понадобишься, я тебя найду.

– Господи помилуй, масса Холмс, вы ведь не взъедитесь на меня, что я зашел?

– Если ты скажешь мне, кто тебя прислал.

– Так это ж не секрет, масса Холмс. Тот самый джентльмен, которого вы сейчас упомянули.

– А его кто натравил?

– Провалиться мне, не знаю, масса Холмс. Он просто говорит: «Стив, пойди повидай мистера Холмса и скажи, что ему может не поздоровиться, коли он станет в Харроу наведываться». Вот и вся чистая правда.

Не дожидаясь новых вопросов, наш посетитель выскочил из комнаты, почти так же стремительно, как влетел в нее. Холмс с тихим смешком выбил пепел из трубки.

– Рад, что вам не пришлось пробить его курчавую башку, Ватсон. Я заметил, как вы поорудовали кочергой. Но на самом деле он довольно безобидный субъект. Дюжий, мускулистый, глупый бахвалящийся младенец, и, как вы видели, его легко укротить. Один из шайки Джона Спенсера и последнее время участвовал в кое-каких грязных делишках, которыми я могу заняться на досуге. Его непосредственный босс, Барнс, куда более сметлив. Они специализируются на избиениях, запугивании и тому подобном. А узнать я хочу, кто стоит за ними в данном случае.

– Но вас-то почему они решили припугнуть?

– Дело, связанное с Харроу-Уилдом. И вот теперь я решил им заняться, ведь если кто-то побеспокоился принять подобные меры, значит, что-то очень нечисто.

– Но что это за дело?

– Я как раз намеревался рассказать вам перед этой фарсовой интерлюдией. Вот записка миссис Мейберли. Если вы не прочь поехать со мной, мы можем протелеграфировать ей и отправиться туда немедленно.

«ДОРОГОЙ МИСТЕР ХОЛМС!

Со мной в связи с этим домом творятся странные вещи, и я была бы крайне благодарна вам за ваш совет. Завтра вы застанете меня дома в любое время. Дом вблизи станции Уилд. Если не ошибаюсь, мой покойный муж, Мортимер Мейберли, был среди ваших первых клиентов.

Искренне ваша,

МЭРИ МЕЙБЕРЛИ».

И адрес: «Три Мансарды», Хэрроу-Уилд.

– Вот так, – сказал Холмс. – А теперь, если вы располагаете временем, Ватсон, в дорогу.

Короткая поездка на поезде и еще более короткая в экипаже, и мы оказались перед указанным домом, виллой из кирпича и бревен, стоящей посреди собственного акра луговой пустоши. Три небольших козырька над верхними окнами знаменовали хилую попытку оправдать название.

За домом виднелась рощица из печальных молодых сосенок, и создавалось общее впечатление гнетущей убогости. Тем не менее мы увидели, что дом хорошо обставлен, и приняла нас обаятельнейшая пожилая дама, воплощение утонченности и культурности.

– Я прекрасно помню вашего супруга, сударыня, – сказал Холмс, – хотя миновало немало лет с тех пор, как он воспользовался моими услугами в пустячном деле.

– Возможно, вам более знакомо имя моего сына, Дугласа.

Холмс посмотрел на нее с величайшим интересом.

– Бог мой! Вы – матушка Дугласа Мейберли? Я был с ним знаком шапочно, но, конечно, его имя знал весь Лондон! Каким великолепным человеком он был! И где он теперь?

– Он умер, мистер Холмс, умер! Он был атташе в Риме и в прошлый месяц умер там от пневмонии.

– Глубоко сожалею. С подобным человеком смерть как-то не вяжется. Я не знавал никого настолько исполненного жизни. Он жил упоенно, всеми своими фибрами.

– Слишком упоенно, мистер Холмс. Это его и погубило. Вы помните его таким, каким он был, – искрящимся жизнью, сногсшибательным. Вы не видели угрюмое, замкнутое, угнетенное существо, в которое он превратился. Его сердце было разбито. За один-единственный месяц мой рыцарственный мальчик стал мрачным циником.

– Любовный роман? Женщина?

– Или дьяволица. Однако, мистер Холмс, я попросила вас приехать не для того, чтобы говорить о моем несчастном сыне.

– Доктор Ватсон и я к вашим услугам.

– Случилось несколько очень странных происшествий. Я живу в этом доме уже более года, а так как я искала уединения, то почти не видела моих соседей. Три дня назад ко мне пришел мужчина и назвался агентом по недвижимости. Он сказал, что этот дом именно такой, какой требуется одному его клиенту, и что если я решу его продать, тот за деньгами не постоит. Мне это показалось очень странным, так как в окрестностях есть несколько пустующих домов, готовых для продажи, и они ничем не хуже этого. Однако меня, естественно, заинтересовало его предложение, и я назвала цену на пятьсот фунтов большую, чем заплатила за дом сама. Он немедленно согласился, но добавил, что его клиент желает купить и мебель, так не оценю ли я и ее. Многие предметы тут из моего прежнего дома, и, как видите, они в прекрасном состоянии, так что я назвала весьма круглую сумму. На нее он также немедленно согласился. Мне всегда хотелось попутешествовать, и сделка была настолько выгодной, что, право же, казалось, что до конца моих дней я буду сама себе хозяйкой.

Вчера этот человек приехал с готовым соглашением. К счастью, я показала его мистеру Сатро, моему поверенному, он живет в Хэрроу. Он сказал мне: «Весьма странный документ. Вы поняли, что, подписав его, вы по закону не сможете взять с собой что-либо, даже ваши личные вещи?» Когда этот человек вечером снова пришел, я указала ему на это и пояснила, что имела в виду только мебель.

«Нет-нет, абсолютно все», – сказал он.

«Но моя одежда? Мои драгоценности?»

«Ну-ну, некоторые уступки могут быть сделаны касательно ваших личных вещей. Но без проверки ничего из дома вынесено не будет. Мой клиент очень щедрый человек, но у него есть свои причуды и собственная манера вести дела. Для него – все или ничего».

«Значит, ничего», – сказала я. И вопрос был исчерпан, однако все это казалось мне крайне странным, и я подумала…

Тут нас прервали самым неожиданным образом.

Холмс поднял ладонь, призывая к молчанию. Затем он стремительно прошел через комнату, распахнул дверь и втащил внутрь высокую тощую женщину, схватив ее за плечо. Она неуклюже отбивалась, точно огромная раскудахтавшаяся курица, которую сдернули с насеста.

– Не трогайте меня! Чего это вы? – визжала она.

– Сьюзен! Что это значит?

– Так, сударыня, я, значит, шла спросить, будут ли гости кушать с вами, а тут вот этот на меня набросился.

– Я слышал ее последние пять минут, но не хотел перебивать ваш крайне интересный рассказ. Небольшая одышка, э, Сьюзен? Для такой работы дыхание у вас тяжеловато.

Сьюзен повернула угрюмое, но ошеломленное лицо к держащему ее Холмсу.

– Да кто вы такой? Есть у вас право хватать меня?

– Просто я хочу задать вопрос в вашем присутствии. Миссис Мейберли, вы кому-нибудь упоминали, что намерены написать мне и спросить моего совета?

– Нет, мистер Холмс, никому.

– А кто отправил ваше письмо?

– Сьюзен.

– Вот именно. Ну, Сьюзен, кому это вы написали или иначе сообщили, что ваша хозяйка спрашивает совета у меня?

– Враки. Никому я не сообщала.

– Сьюзен, вы знаете, что люди, страдающие одышкой, долго не живут. Лгать грешно. Так кому вы сообщили?

– Сьюзен! – воскликнула ее хозяйка. – Я думаю, вы скверная, коварная женщина. Теперь я вспомнила, что видела, как вы с кем-то разговаривали через изгородь.

– Это мое дело! – злобно огрызнулась служанка.

– Ну, а если я скажу вам, что разговаривали вы с Барни Стокдейлом? – заметил Холмс.

– А если знаете, так чего спрашиваете?

– Я был не совсем уверен, но теперь знаю твердо. Так вот, Сьюзен, вы получите десять фунтов, если скажете мне, кто стоит за Барни.

– Человек, который может выложить по тыще за каждые десять, какие есть у вас за душой.

– Значит, богач? А, вы ухмыльнулись. Так богачка? Ну, мы продвинулись так далеко, что почему бы вам не назвать мне имя и не заработать десятку?

– А пошли вы ко всем чертям!

– Ах, Сьюзен! Что за выражения!

– Я ухожу. Хватит с меня всех вас! За моим сундучком я пришлю завтра. – И она выскочила за дверь.

– До свидания, Сьюзен. Рекомендую камфарную настойку опия… А теперь к делу, – продолжал он, мгновенно меняя шутливость на серьезность, едва дверь захлопнулась за побагровевшей, разъяренной служанкой. – Эта шайка дурака не валяет. Поглядите, как осведомленно они ведут игру. На вашем письме ко мне штамп здешней почты, и тем не менее Сьюзен успевает сообщить о нем Барни. У Барни хватает времени побывать у своего нанимателя и получить инструкции; он или она – ухмылка Сьюзен, когда она позлорадствовала из-за моего промаха, по-моему, указывает на последнее – составляет план. Призывается чернокожий Стив, и на следующее утро в одиннадцать часов я получаю предостережение. Быстрая работа, не так ли?

– Но чего они хотят?

– Да, вот в чем вопрос. Кто жил в этом доме до вас?

– Морской капитан на покое по фамилии Фергюсон.

– Чем-нибудь примечателен?

– Я ничего подобного не слышала.

– Я прикидывал, не закопал ли он что-нибудь. Правда, когда нынче люди погребают сокровища, они выбирают для этого сберегательную почтовую кассу. Но всегда находятся чудаки. Без них мир был бы скучным. Я было подумал про какую-нибудь драгоценность, где-то спрятанную. Но зачем в таком случае им понадобилась ваша мебель? У вас случайно нет полотна Рафаэля или первого издания Шекспира, о которых вы не знаете?

– Нет, не думаю, что у меня есть что-либо более редкое, чем сервиз Краун Дерби.

– Ну, он вряд ли может объяснить все эти тайны. К тому же почему бы им сразу не объяснить, что им требуется. Если они зарятся на ваш сервиз, они же могли бы предложить за него сказочную сумму, не пытаясь купить все ваше имущество до последней нитки. Нет, на мой взгляд, у вас есть что-то, о чем вы понятия не имеете и с чем ни за что не расстанетесь, если узнаете.

– Вот и я думаю то же.

– Доктор Ватсон, согласен, но это не ставит последнюю точку над «i».

– Но, мистер Холмс, что это может быть?

– Попробуем, не удастся ли нам чисто логическим анализом уточнить положение вещей. Вы прожили в этом доме год…

– Почти два.

– Тем лучше. В течение этого долгого срока никто ничего от вас не хочет. Теперь внезапно на протяжении трех-четырех дней вы подвергаетесь натиску требований. Как вы это толкуете?

– Вывод возможен только один, – сказала она. – Чем бы это ни было, оно оказалось в доме только теперь.

– Еще одна точка над «i». Далее, миссис Майберли, какой-либо предмет был только что доставлен?

– Нет, я в этом году ничего не покупала.

– Вот как! Удивительно. Ну, полагаю, лучше всего нам выждать, пока мы не получим больше фактов. Этот ваш поверенный – человек способный и опытный?

– Мистер Сатро в высшей степени способен и опытен.

– Есть у вас еще прислуга или только что хлопнувшая дверью прекрасная Сьюзен была единственной?

– Да. Молоденькая девушка.

– Попросите Сатро ночь-другую провести у вас. Вам может потребоваться защита.

– От кого?

– Кто знает? Дело, бесспорно, очень темное. Если я не могу определить, что они ищут, мне придется подойти к делу с другого конца и попробовать добраться до заказчика. Этот агент по недвижимости дал вам какой-нибудь адрес?

– Только визитную карточку с указанием его занятия. Хайс Джонсон. Аукционщик и оценщик.

– Не думаю, что мы найдем его в справочниках. Честные агенты по недвижимости не скрывают адреса своих контор. Ну, сообщайте мне обо всех новых событиях. Я берусь за ваше дело, и вы можете быть уверены, что я доведу его до конца.

Когда мы вышли в переднюю, глаза Холмса, которые ничего не упускали, остановились на нескольких кофрах и ящиках, составленных в углу. Они пестрели ярлыками.

– «Милан», «Люцерн». Это багаж из Италии?

– Вещи моего бедного Дугласа.

– Вы их не распаковывали? Давно вы их получили?

– Их доставили на прошлой неделе.

– Но вы сказали… Вот, возможно, недостающее звено! Откуда нам известно, что в них нет ничего ценного?

– Это никак невозможно, мистер Холмс. Средства бедняжки Дугласа исчерпывались его жалованьем и небольшой годовой рентой. Что у него могло быть ценного?

Холмс задумался.

– Больше не мешкайте, миссис Мейберли, – сказал он наконец. – Пусть эти вещи перенесут к вам в спальню. Займитесь ими как можно скорее, поглядите, что в них. Я приеду завтра, и вы мне расскажете.

За «Тремя Мансардами», совершенно очевидно, велось неусыпное наблюдение, так как, обогнув живую изгородь в конце проулка, мы внезапно увидели негра-боксера. Произошло это совершенно неожиданно, и, надо сказать, в этом безлюдном месте выглядел он очень зловеще и угрожающе. Холмс сунул руку в карман.

– За револьвером полезли, масса Холмс?

– Нет, за нюхательными солями, Стив.

– Шутник вы, масса Холмс, а?

– Тебе будет не до шуток, Стив, если я возьмусь за тебя. Утром я тебя честно предупредил.

– Ну, масса Холмс, я пораздумал насчет того, что вы сказали, и разговоры про дело массы Перкинса мне не нужны. Коли я могу вам поспособствовать, масса Холмс, так давайте.

– Ну, так скажи, кто стоит за тобой в этом деле?

– Ей-богу, масса Холмс, я вам чистую правду сказал! Не знаю я! Мой босс Барни приказывает мне, и все тут.

– Ну, так просто помни, Стив, что хозяйка этого дома и все там находятся под моей защитой. Не забудь!

– Ладно, масса Холмс. Запомню.

– Я так напугал его, Ватсон, что он теперь за свою шкуру трясется, – заметил Холмс, когда мы пошли дальше. – Думаю, он выдал бы нанимателя, если бы знал, кто это. Очень удачно, что я располагаю сведениями о шайке Джона Спенсера и знаю, что Стив ее член. Ну-с, Ватсон, тут требуется Лангдейл Пайк, и я намерен повидать его незамедлительно. Когда вернусь, возможно, ситуация станет мне яснее.

Больше в этот день я Холмса не видел, но мог без труда угадать, как он его провел, поскольку Лангдейл Пайк был справочником в человеческом облике по любым светским и иным скандалам. Этот оригинальный томный субъект все часы бдения проводил в оконной нише одного из клубов на Сент-Джеймс-стрит и служил приемником, а также передатчиком всех сплетен столицы. По слухам, он имел доход в четыре цифры с заметок, которые каждую неделю поставлял мусорным газетенкам, потакающим вкусам жадной до сплетен публики. Если в мутных глубинах лондонской жизни возникали неожиданные водовороты или завихрения течений, их с математической точностью фиксировала шкала этого двуногого прибора на поверхности. Холмс втайне помогал Лангдейлу пополнять его сведения и иногда, в свою очередь, получал помощь от него.

Когда рано на следующее утро я вошел в комнату моего друга, то мог заключить по его виду, что все обстоит прекрасно. Тем не менее нас ожидал крайне неприятный сюрприз. Преподнесен он был следующей телеграммой:

«Пожалуйста, приезжайте немедленно. Дом клиентки был ночью ограблен. Полиция извещена.

Сатро».

Холмс присвистнул.

– Кульминация драмы наступила быстрее, чем я ожидал. Позади всего, Ватсон, действует огромная движущая сила, что меня не удивляет после того, что я услышал. Сатро, разумеется, ее поверенный. Боюсь, я допустил большую ошибку, не попросив вас остаться там на страже всю ночь. Этот субъект, бесспорно, оказался тростью надломленной. Ну, нам остается только снова поехать в Харроу-Уилд.

«Три Мансарды» разительно отличались от содержащегося в полном порядке дома, который мы покинули накануне. У калитки толпились зеваки, а двое констеблей обследовали окна и клумбы герани. Внутри нас встретили седовласый джентльмен, представившийся поверенным хозяйки, а также энергичный инспектор, который поздоровался с Холмсом, точно старый друг.

– Ну, мистер Холмс, боюсь, вам показать себя в этом деле не придется. Простое обычное ограбление и вполне по силам бедной старой полиции. Экспертам нет нужды предлагать свои услуги.

– Не сомневаюсь, что дело в самых надежных руках, – ответил Холмс. – Всего лишь обычное ограбление, вы сказали?

– Вот именно. Мы практически знаем, кто они и где их искать. Шайка Барни Стокдейла с дюжим черномазым в ней – их тут видели поблизости.

– Превосходно! Что они забрали?

– Ну, как будто не так уж много. Миссис Мейберли одурманили хлороформом, и дом был… А! Вот и она сама.

Наша вчерашняя добрая знакомая вошла в комнату, опираясь на плечо молоденькой служанки. Выглядела она очень бледной и больной.

– Вы дали мне хороший совет, мистер Холмс, – сказала она с грустной улыбкой. – Увы, я ему не последовала. Не хотела беспокоить мистера Сатро, вот и осталась без всякой защиты.

– Я услышал про это только сегодня утром, – объяснил юрист.

– Мистер Холмс посоветовал мне, чтобы я пригласила переночевать у меня кого-нибудь из друзей, а я пренебрегла его рекомендацией и поплатилась за это.

– У вас совершенно больной вид, – сказал Холмс. – Может быть, вам не по силам рассказать мне, что произошло.

– Все это тут, – вмешался инспектор, поглаживая пухлую записную книжку.

– Тем не менее, если миссис Мейберли не слишком…

– Рассказывать почти нечего. Без сомнения, мерзкая Сьюзен подготовила им доступ в дом. Видимо, он был им известен до последнего дюйма. Я лишь на мгновение осознала, что мне ко рту прижали пропитанную хлороформом тряпку, и понятия не имею, сколько времени пролежала в забытьи. Когда я очнулась, один мужчина стоял возле кровати, а другой, со свертком в руке, поднимался с пола среди вещей моего сына, частично распакованных и разбросанных вокруг. Прежде чем он успел сделать шаг, я вскочила и бросилась на него.

– Вы крайне рисковали, – сказал инспектор.

– Я повисла на нем, но он стряхнул меня, а второй, вероятно, оглушил меня, потому что я больше ничего не помню. Мэри, служанка, услышала шум и начала звать на помощь из окна. Появились полицейские, но негодяи уже скрылись.

– Что они взяли?

– Ну, не думаю, что пропало что-либо ценное. И уверена, что в багаже моего сына ничего сколько-нибудь дорогостоящего не было.

– И они не оставили никаких следов?

– Только лист бумаги, который я, возможно, вырвала у того, с которым схватилась. Он лежал смятый на полу, исписанный почерком моего сына.

– Из чего следует, что помощи от него никакой, – сказал инспектор. – Вот если бы его исписал грабитель…

– Бесспорно, – сказал Холмс. – Какой образчик несгибаемого здравого смысла! Любопытно поглядеть на этот листок.

Инспектор вынул из записной книжки сложенный вчетверо лист.

– Я ничего не пропускаю, даже самого пустячного, – объявил он самодовольно. – И вам рекомендую то же, мистер Холмс. Я извлек урок из своего двадцатипятилетнего опыта. Всегда есть шанс наткнуться на отпечаток пальца или еще на что-нибудь.

Холмс изучил листок.

– Какой вывод вы сделали, инспектор?

– Насколько могу судить, завершение какого-то необычного романа.

– Да, безусловно, это может оказаться концом крайне необычной истории, – сказал Холмс. – Вы заметили номер вверху страницы? Двести сорок пятая. Где остальные двести сорок четыре страницы?

– Ну, полагаю, у грабителей. Желаю им извлечь из них побольше пользы.

– Довольно странно вломиться в дом ради такой добычи. Это вам ничего не подсказывает, инспектор?

– Да, сэр, подсказывает, что в спешке канальи просто хватали, что под руку попадало. Желаю им всего наилучшего с такой редкостью.

– Почему они копались в вещах моего сына? – спросила миссис Мейберли.

– Ну, не найдя ничего ценного внизу, они попытали удачу наверху. Вот как я это толкую. А ваше мнение, мистер Холмс?

– Мне надо это обдумать, инспектор. Отойдемте-ка к окну, Ватсон. – Когда мы встали там рядом, он прочел вслух написанное на листке. Начинался отрывок с середины фразы и содержал следующее:

«…обливалось кровью из порезов и ссадин от ударов, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как обливалось кровью его сердце, когда он смотрел на ее прелестное лицо – лицо, ради которого готов был пожертвовать жизнью. Она глядела на его агонию, на его унижение и улыбалась. Да, Бог свидетель, она улыбалась, как бессердечная дьяволица, пока он смотрел на нее, распростертый на земле. Это был миг, когда любовь умирает и рождается ненависть. Человек должен жить ради чего-то. Если не ради ваших объятий, сударыня, то ради полного вашего разоблачения и осуществления сполна моей мести».

– Странная грамматика, – сказал Холмс с улыбкой, возвращая листок инспектору. – Вы заметили, как «он» внезапно сочетается с «моей»? Писавший был так поглощен своей собственной историей, что в момент кульминации вообразил себя героем происходящего.

– Да, довольно жалкая писанина, – отозвался инспектор, вкладывая листок в записную книжку. – Как, вы уже уходите, мистер Холмс?

– Не думаю, что я смогу сделать что-то еще, раз дело в таких умелых руках. Кстати, миссис Мейберли, вы, кажется, говорили о своем желании попутешествовать?

– Это всегда было моей мечтой, мистер Холмс.

– Но куда вам хотелось бы поехать? В Каир? На Мадейру? На Ривьеру?

– Ах, будь у меня деньги, я отправилась бы в кругосветное путешествие.

– Да-да. В кругосветное. Ну, всего хорошего. Вечером я, возможно, пришлю вам весточку.

Когда мы проходили мимо окна, я увидел в отражении, как инспектор улыбнулся и покачал головой. «Эти умники всегда чуть помешаны», – прочел я в улыбке инспектора.

– А теперь, Ватсон, последний этап нашего маленького путешествия, – сказал Холмс, когда мы вновь окунулись в рев Центрального Лондона. – Думаю, следует покончить с этим делом немедленно, и лучше, если вы будете со мной – всегда безопаснее запастись свидетелем, беседуя с такой дамой, как Изадора Клейн.

Мы взяли кеб и быстро ехали в сторону Гросвенор-Сквер. Холмс было погрузился в размышления, но внезапно очнулся.

– Полагаю, Ватсон, вы уже все ясно видите?

– Нет, не могу это утверждать. Я понял только, что мы едем к даме, стоящей за всеми этими неурядицами.

– Совершенно верно! Но имя Изадоры Клейн ничего вам не говорит? Она, разумеется, знаменитая красавица. Еще не было женщины, равной ей. Чистокровная испанка с подлинной кровью воинственных конквистадоров в жилах, и ее предки из поколения в поколение управляли Пернамбуко. Она вышла замуж за Клейна, дряхлого немецкого сахарного короля, и незамедлительно оказалась богатейшей, а не только прелестнейшей вдовой на земле. Затем последовала интерлюдия приключений, когда она ублажала собственные вкусы. Она сменила несколько любовников, и Дуглас Мейберли, столь яркая фигура в Лондоне, был одним из них. Для него, по всем отзывам, это стало не просто любовным приключением. Он был не светским мотыльком, но сильным гордым человеком, который отдавал все и ждал всего. А она была belle dame sans merci[1]1
  Прекрасная дама, не знающая милосердия (фр.).


[Закрыть].

Она удовлетворяет свой каприз, и конец, а если второй участник не смиряется с ее словом, она знает, как его убедить.

– Так это была его собственная история?

– Вы складываете кусочки мозаики воедино. Говорят, она выходит за молодого герцога Ломондского, который ей почти в сыновья годится. Мамаша его светлости может смириться с разницей в возрасте, но громкий скандал она бы не потерпела, а потому настоятельно требовалось… А! Приехали.

Это был один из великолепнейших угловых домов Вест-Энда. Смахивающий на автомат лакей взял наши визитные карточки и вернулся сообщить, что леди нет дома.

– Ну, так мы подождем, пока она в нем не окажется, – весело сказал Холмс.

Автомат сломался.

– Нет дома – значит, что ее нет дома для ВАС, – объявил лакей.

– Отлично, – сказал Холмс. – Значит, нам не придется ждать. Будьте любезны передать эту записку вашей госпоже.

Он нацарапал три-четыре слова на листке, вырванном из записной книжки, сложил листок и отдал лакею.

– Холмс, что вы там начеркали? – спросил я.

– Просто написал: «Значит, предпочтете полицию?» Думаю, это откроет нам вход.

И открыло – причем с поразительной быстротой. Минуту спустя мы были уже в гостиной – огромной и поразительной, будто перенесенной сюда из «Тысячи и одной ночи», погруженной в полусумрак, кое-где рассеиваемый розовой электрической лампочкой. Хозяйка этого дома, почувствовал я, достигла той жизненной поры, когда даже самая гордая красавица находит пригашенное освещение более приятным. Когда мы вошли, она встала с кушетки: высокая, царственная, с безупречной фигурой, чарующим маскоподобным лицом и великолепными испанскими глазами, мечущими убийственные молнии в нас обоих.

– Что означает это вторжение и эта оскорбительная записка? – спросила она, подняв руку с листком.

– Вряд ли мне нужно объяснять, сударыня. Я слишком высокого мнения о вашем уме, чтобы тратить время на это, хотя, признаюсь, последнее время ум этот понаделал ошибок.

– Как так, сэр?

– Предположив, что ваши головорезы способны угрозами заставить меня бросить расследование. Ведь само собой разумеется, что человек может избрать мою профессию, только если его влекут опасности. Так значит, это вы вынудили меня заняться делом Дугласа Мейберли.

– Не понимаю, о чем вы говорите. Какое я могу иметь отношение к наемным головорезам?

Холмс устало отвернулся.

– Да, я переоценил ваш ум. Что же, прощайте.

– Остановитесь! Куда вы?

– В Скотленд-Ярд.

Мы еще не дошли до двери, как она догнала нас и схватила его за локоть. В одно мгновение из стали она преобразилась в бархат.

– Прошу вас, джентльмены, сядьте. Обсудим это дело. Я чувствую, что могу быть откровенной с вами, мистер Холмс. У вас натура джентльмена. Женская интуиция быстро ее ощущает. Я буду говорить с вами, как с другом.

– Не могу обещать, что отвечу вам тем же, сударыня. Я не официальный представитель закона, однако служу правосудию настолько, насколько это в моих слабых силах. Я готов вас выслушать, а затем скажу вам, как поступлю.

– Несомненно, с моей стороны было глупо угрожать такому отважному человеку, как вы.

– По-настоящему глупо, сударыня, отдать себя во власть шайки негодяев, которые способны не только шантажировать вас, но и убить.

– Нет-нет, я не так простодушна. Раз я обещала быть откровенной, то могу указать, что, кроме Барни Стокдейла и Сьюзен, его жены, никто в шайке понятия не имеет, кто их нанял. А что до них, то это не в первый… – Она улыбнулась и кивнула с обворожительно-кокетливой доверчивостью.

– Понимаю. Вы уже проверили их лояльность раньше.

– Они надежные гончие, которые не лают.

– Такие гончие имеют обыкновение кусать кормящую их руку. Их арестуют за грабеж. Полиция уже их разыскивает.

– Они получат то, что получат. За это им и платят. Я упомянута не буду.

– Если только я вас не упомяну.

– Нет-нет, вы этого не сделаете. Вы ведь джентльмен, а это тайна женщины.

– Во-первых, вы должны вернуть рукопись.

Она рассмеялась и подошла к камину. Там лежал спекшийся ком, и она разбила его кочергой.

– Вернуть вам его? – спросила она. В ней было столько обаятельного лукавства, когда она встала перед нами с вызывающей улыбкой, что я почувствовал: из всех преступников, с какими сталкивался Холмс, сладить с ней ему будет крайне трудно. Однако он был недоступен сантиментам.

– Это решает вашу судьбу, – сказал он холодно. – Вы очень быстры в своих действиях, сударыня, но на этот раз слишком поторопились.

– Как вы суровы! – воскликнула она. – Можно мне рассказать вам всю историю?

– Полагаю, я сам могу рассказать ее вам.

– Но вы должны взглянуть на все моими глазами, мистер Холмс. Вы должны понять все с точки зрения женщины, которая видит, что лишается цели всей своей жизни в самый миг ее осуществления. Можно ли винить такую женщину за то, что она защищалась?

– Первый грех был ваш.

– Да-да! Я не спорю. Он был таким милым мальчиком – Дуглас, но волей судеб ему не было места в моих планах. Он настаивал на браке, мистер Холмс! Брак с даже не дворянином без гроша за душой! Ни на что другое он не соглашался. Затем он стал навязчивым. Поскольку я уступила ему, он вообразил, что я всегда должна уступать – и только ему. Это было нестерпимо! И, наконец, я была вынуждена заставить его понять.

– Наняв хулиганов, избить его под вашим окном.

– Да, вы как будто действительно знаете все. Ну, это правда, Барни со своими ребятами прогнали его, хотя, признаюсь, несколько при этом увлеклись. Но что он сделал тогда? Могла ли я вообразить, что джентльмен способен на подобный поступок? Он написал книгу, в которой подробно изложил свою историю. Я, разумеется, была волчицей, а он – ягненком. Там было все! Конечно, под вымышленными именами, но кто в Лондоне не узнал бы, о ком и о чем идет речь? Что вы скажете на это, мистер Холмс?