Текст книги "Тайна Торского моста"

Артур Конан Дойл
Тайна Торского моста

Где-то под сводами банка «Кокс и компания» на Чаринг-Кросс хранится видавшая виды жестяная курьерская коробка. На ее крышке краской выведено мое имя – Джон Г. Уотсон, доктор медицины, бывший военнослужащий индийской армии. Коробка доверху набита бумагами; большей частью это мои записки, рассказывающие о необыкновенных делах, которые в разное время расследовал мой друг мистер Шерлок Холмс. Часть из них, далеко не рядовых, закончилась полной неудачей для Холмса, и потому они едва ли стоят упоминания. Неразгаданная тайна представляет интерес для прилежного студента, но у обычного читателя почти наверняка вызовет раздражение. Среди таких незавершенных дел мне вспоминается дело мистера Джеймса Филимора, который однажды на минуту вернулся в дом, чтобы взять зонтик, да так и пропал – больше его никто никогда не видел. Не менее замечательна история парусной яхты «Алисия»: чудесным весенним утром она вошла в узкую полосу тумана и скрылась навсегда вместе со всем экипажем. Третье дело, достойное упоминания, связано с именем Исидора Персано, хорошо известного журналиста и дуэлянта, – он намертво застыл, уставившись безумным взглядом в спичечный коробок, в котором находился червь, неизвестный науке.[1]1
  © Перевод. Г. Веснина, 2009.


[Закрыть]

Помимо этих необъяснимых событий, Шерлок Холмс разгадал немало семейных тайн весьма высокопоставленных особ, но эти люди содрогнулись бы при одной только мысли, что интимные подробности их личной жизни попадут на страницы газет. Разумеется, Холмс обещал им полную конфиденциальность, и слово его свято: сейчас, когда у него появилось свободное время, он хочет отобрать эти дела и уничтожить.

Однако, несмотря на все вышеперечисленные ограничения, остается множество дел, представляющих больший или меньший интерес, которые я давно уже преобразил бы в рассказы, когда бы не боялся наскучить уважаемой публике и повредить репутации того, перед чьим гением я благоговею. В иных из них я сам принимал участие, а значит, могу поведать о происходившем как очевидец; в других моя роль была более скромной или вовсе сводилась к нулю, и в этих случаях мне придется вести рассказ от третьего лица. Сегодня я взялся за перо, чтобы поведать о событиях, свидетелем которых был сам.

Ненастным октябрьским утром я одевался в своей комнате. За окном одинокий платан ронял последние листья – они кружились и опадали, устилая бронзовым ковром двор нашего дома. Я спустился к завтраку, ожидая найти своего приятеля в не лучшем расположении духа – как большинство великих творческих натур, он всегда чутко реагировал на перемены погоды. Но, к моему удивлению, он уже почти закончил завтрак и находился в отличном, приподнятом настроении, которое всегда имело у него несколько зловещий оттенок – почему-то таким странным образом проявлялась его жизнерадостность.

– У вас новое дело, Холмс? – поинтересовался я.

– Вы увлеклись дедуктивным методом, Уотсон, и он помог вам раскрыть мою тайну. Да, у меня новое дело. После целого месяца прозябания мой мозг наконец получил работу, и колесики моего мыслительного аппарата завертелись с удвоенной силой.

– Могу я принять участие в ваших рассуждениях?

– Пока для них недостаточно информации, но мы обсудим общеизвестные факты после того, как вы съедите два переваренных яйца, которыми нас потчует сегодня новая кухарка. Кстати, тот факт, что нам не удалось получить на завтрак свои законные яйца всмятку, непосредственно связан с последним номером «Фэмили геральд» – я заметил его вчера у нее на столике. Даже такое пустячное дело, как варка яиц всмятку, требует на отдельный отрезок времени полной концентрации и, следовательно, несовместимо с чтением любовных историй в этом замечательном издании.

Четверть часа спустя кухарка убрала со стола остатки завтрака, и мы с Холмсом остались сидеть друг против друга. Он вытащил из кармана письмо.

– Слышали вы о Нейле Гибсоне, «золотом короле»? – спросил он.

– Вы имеете в виду американского сенатора?

– Одно время он был сенатором в каком-то западном штате, однако больше известен как крупнейший в мире золотодобытчик.

– Да, мне знакомо это имя. Раньше он жил в Англии.

– Пять лет назад он купил обширное поместье в Хэмпшире. Вы, может быть, уже слышали о трагической гибели его жены?

– Конечно, я что-то читал… Собственно, из газет я и узнал об этом человеке. Но деталей, разумеется, не запомнил.

Холмс указал рукой на стул, где лежали несколько газет.

– Я не предполагал, что мне придется заняться этим делом, иначе приготовил бы вырезки. По-моему, проблема лишь на первый взгляд кажется экстраординарной. На самом деле решение задачи не представляет особого труда. Обвиняемая производит на всех весьма положительное впечатление, однако это ничуть не противоречит выдвинутому против нее обвинению и показаниям свидетелей. Так постановили коронер и полицейский инспектор. Сейчас дело передано на рассмотрение выездной сессии суда в Винчестере. Боюсь, меня ждет неблагодарная работа. Я могу вскрыть какие-то факты, но не могу изменить их. Уж и не знаю, чем помочь клиенту, – разве что обнаружатся новые неожиданные обстоятельства.

– Вы сказали: клиенту?

– Ах да, я совсем забыл: вы ведь еще не знаете. Боюсь, Уотсон, я усвоил вашу привычку начинать рассказ с конца. Прочтите для начала вот это.

Он передал мне письмо, написанное твердым, решительным почерком.

«Отель Кларидж, 3 октября

Уважаемый мистер Шерлок Холмс!

В отчаянии от мысли, что лучшую женщину, сотворенную когда-либо Богом, ожидает виселица, я решил предпринять все возможное для ее спасения. Я не могу объяснить произошедшего – не могу даже попытаться объяснить это, но абсолютно убежден, что мисс Дунбар невиновна. Вам известны обстоятельства дела – кто их не знает? – о нем судачит вся страна. И ни один человек не подал голос в ее защиту! Дьявольская несправедливость обвинения сводит меня с ума. У этой женщины нежнейшее сердце – она не обидит и мухи. Я буду у Вас завтра в одиннадцать; посмотрим, удастся ли Вам пролить свет на это темное дело. Возможно, я, сам того не подозревая, располагаю важными сведениями. В любом случае все, что я знаю, имею – весь я полностью в Вашем распоряжении, только спасите ее! Вот Вам шанс проявить свои замечательные способности.

Искренне преданный

Дж. Нейл Гибсон».

– Теперь вы знаете все, – сказал Шерлок Холмс, вытряхивая пепел из своей трубки и снова неторопливо набивая ее табаком. – Я ожидаю этого джентльмена. Что же до его дела, то, полагаю, у вас вряд ли найдется время пересмотреть все газеты, поэтому я возьму на себя труд обрисовать его вам в основных чертах, чтобы вы испытали свои интеллектуальные возможности.

Нейл Гибсон – крупнейший финансист в мире, а в жизни, судя по отзывам, человек жестокий и даже страшный. О его жене, жертве трагедии, мне известно только то, что пора ее расцвета уже миновала. Для нее это было тем более досадно, что воспитанием двоих ее детей занималась прехорошенькая гувернантка. Таким образом, мы имеем три персонажа, а место действия – огромный старинный дом, расположенный в центре исторического английского поместья.

Теперь к трагедии. Жену Гибсона нашли в полумиле от дома, с простреленной головой. На ней были вечернее платье и легкая шаль. Оружия рядом с телом не обнаружили – отметьте это, Уотсон! – впрочем, как и других улик. Видимо, преступление свершилось поздним вечером – заметил тело лесник в одиннадцать часов. Потом приехал врач, за ним – полиция. Я не слишком быстро рассказываю? Вы успеваете следить?

– Пока мне все ясно. Но почему в убийстве подозревают гувернантку?

– Против нее есть прямая улика. В ее комнате на дне платяного шкафа был найден револьвер соответствующего калибра с одной использованной пулей. – Взгляд Холмса устремился в одну точку, и он повторил, делая большие паузы между словами: – На… платяного… шкафа… в ее… комнате.

После этой фразы Холмс погрузился в молчание. Я видел, как напряженно работает его мозг, и не осмеливался помешать мыслительному процессу. Неожиданно он снова вернулся к жизни.

– Да, Уотсон, его нашли. Какие еще доказательства? Так рассудили коронер и полицейский инспектор. Кроме того, убитая держала в руках записку, в которой гувернантка назначала ей встречу в том самом месте, где произошло убийство. Как же так? Наконец мы пришли к мотиву. Сенатор Гибсон – привлекательный мужчина. Кто вероятнее всего станет его следующей супругой, как не юная леди, которой он оказывал внимание еще до смерти жены? Любовь, состояние, положение – всем этим благам препятствовала всего лишь одна жизнь, которая уже наполовину использовала отмеренный ей срок. Как же это отвратительно, Уотсон, – просто отвратительно!

– Да уж, действительно, Холмс.

– Гувернантка не смогла представить алиби. Более того, она подтвердила, что была возле Торского моста, на месте, где разыгралась трагедия, приблизительно в час убийства. Она и не смогла бы отрицать этого – ее видел проходивший мимо крестьянин.

– Вина ее кажется доказанной.

– И тем не менее, Уотсон, и тем не менее! Этот широкий каменный мост с перилами пролегает через самое узкое место глубокого водного пространства, поросшего тростником. Его называют Торской топью. Убитая женщина лежала у самого моста. Таковы основные факты… Но вот, если не ошибаюсь, наш клиент, и намного раньше времени.

Билли открыл дверь, но назвал совсем не то имя, которое мы ожидали услышать. Мы оба не знали никакого мистера Марлоу Бейтса. Высокий, худощавый, нервный мужчина с испуганными глазами нерешительно топтался на месте, ломая руки, и, на мой профессиональный взгляд, находился на грани нервного припадка.

– Вы очень взволнованны, мистер Бейтс, – сказал Холмс. – Прошу вас, садитесь. Боюсь, не смогу уделить вам много времени, на одиннадцать у меня назначена встреча.

– Я знаю, – ответил наш посетитель, хватая ртом воздух и бросая отрывистые фразы, как человек, которому тяжело дышать. – К вам придет мистер Гибсон, мой хозяин. Я работаю управляющим в его поместье. Мистер Холмс, он – варвар, настоящий варвар.

– Вы сгущаете краски, мистер Бейтс.

– Мне приходится называть вещи своими именами, потому что время не терпит. Он не должен застать меня здесь. Он вот-вот появится. Но обстоятельства не позволили мне прийти раньше. Его секретарь, мистер Фергюсон, лишь сегодня утром сказал мне, что хозяин собрался к вам на встречу.

– Так вы его управляющий?

– Я предупредил его, что увольняюсь. Через пару недель я стряхну с себя это проклятое рабство. Он очень тяжелый человек, мистер Холмс, и это чувствуют все. Вся его хваленая благотворительность призвана скрыть ужасные беззакония, которые он творит постоянно. Но главной жертвой была его жена. Он был ужасно груб с нею – да, сэр, груб! Уж не знаю, сэр, как она встретила свою смерть, но этот человек обращался с ней так, что жизнь стала для нее сущим наказанием. Она ведь была дитя тропиков, родом из Бразилии – вы, конечно, знаете?

– Нет, этот факт ускользнул от меня.

– Она была тропиканкой по рождению и тропиканкой по натуре. Дитя солнца и страсти. Она любила его так, как умеют любить только южанки, но когда ее внешняя привлекательность померкла – а, по слухам, она была необыкновенно хороша, – он утратил к ней всякий интерес. Мы все любили хозяйку и сочувствовали ей, хотя и не могли ей помочь. Мистер Гибсон изобретателен и хитер. Вот все, что я хотел вам сказать. Пусть вас не обманывает его внешность. Ну, я пойду. Нет, нет, не удерживайте меня. Он вот-вот придет.

Бросив испуганный взгляд на часы, наш странный визитер почти бегом направился к двери и исчез.

– Ну и ну! – сказал Холмс, помолчав. – Похоже, мистер Гибсон не пользуется расположением своих слуг. Что ж, это предупреждение нам пригодится, а пока дождемся прихода самого героя.

Ровно в назначенный час мы услышали на лестнице тяжелые шаги, и знаменитый миллионер собственной персоной появился в дверях. Едва взглянув на него, я сразу понял, почему его так боится и ненавидит управляющий, и ясно представил, какие проклятия должны сыпаться на его голову со стороны менее успешных конкурентов. Если бы я был скульптором и захотел изобразить человека на вершине власти, с железной волей и кристально ясным умом, я выбрал бы в качестве модели мистера Нейла Гибсона. Его высокая, грубо сколоченная фигура излучала жадность и ненасытность. Вообразите Авраама Линкольна, поставившего во главу угла низменные инстинкты, и вы получите портрет Нейла Гибсона. Лицо его было словно высечено из гранита: грубое, шероховатое, безжалостное, с глубокими продольными морщинами – следами пережитых потрясений. Холодные серые глаза, устремленные на собеседника из-под насупленных бровей, рассмотрели нас обоих по очереди. Он небрежно поклонился, когда Холмс представил меня, затем властным жестом придвинул стул поближе к моему другу и уселся прямо напротив него, почти касаясь его коленями.

– Позвольте мне сразу сказать, мистер Холмс, – начал он, – что деньги в этом деле не имеют для меня никакого значения. Вы можете сжечь их, если это поможет вам выявить правду. Эта женщина невиновна, и ваша задача – добиться ее оправдания. Назовите свою цифру!

– У меня фиксированные расценки, – холодно ответил Холмс. – Я не меняю их, кроме тех моментов, когда пересматриваю полностью.

– Что ж, если доллары вам безразличны, подумайте о своей репутации. Если вы справитесь с этим делом, вам будут аплодировать вся Англия и Америка. О вас станут говорить на двух континентах.

– Благодарю, мистер Гибсон, но аплодисменты меня не интересуют. Возможно, вы удивитесь, услышав, что в большинстве случаев я работаю анонимно и совершенно бесплатно. Прежде всего дело должно заинтересовать меня. Но мы впустую тратим время. Давайте перейдем к фактам.

– Полагаю, вы почерпнете всю информацию в газетных отчетах. Едва ли я могу добавить что-нибудь полезное. Но если вы считаете необходимым спросить меня о чем-то – спрашивайте, я к вашим услугам.

– Пока меня интересует только одно.

– Что же?

– Каковы были ваши истинные отношения с мисс Дунбар?

«Золотой король» в ярости привстал с места, но затем самообладание вернулось к нему, и он снова опустился на стул.

– Полагаю, ваше право и, возможно, даже долг – задавать подобные вопросы.

– Согласен, – сказал Холмс.

– Могу вас уверить, что это были чисто деловые отношения. Мы почти не пересекались, и я видел ее только в обществе детей.

Холмс поднялся:

– Я очень занятой человек, мистер Гибсон, и у меня нет ни времени, ни желания продолжать бесполезную беседу. Желаю вам приятного дня.

Наш посетитель тоже встал, и его массивная фигура нависла над Холмсом. В глазах его появился угрожающий блеск, впалые щеки загорелись румянцем.

– Какого черта вы хотите сказать, мистер Холмс? Вы отказываетесь вести мое дело?

– Я отказываюсь иметь дело с вами, мистер Гибсон. По-моему, я достаточно ясно выразился.

– Достаточно, но что это значит? Вы поднимаете цену, боитесь провала, или что?! Я имею право услышать четкий ответ.

– Возможно, имеете, – ответил Холмс, – и я, пожалуй, дам вам его. Ваше дело и без того непростое, поэтому я не стану начинать расследование с заведомо ложных фактов.

– Вы имеете в виду, что я лгу?

– Я попытался выразить свою мысль более деликатно, но коль уж вы сами произнесли это слово, я не буду вам возражать.

Я вскочил, поскольку выражение лица миллионера не предвещало ничего хорошего, и он даже успел занести над Холмсом огромный кулак. Холмс, беспечно улыбнувшись, потянулся за трубкой.

– Не нужно шуметь, мистер Гибсон. Я нахожу, что после завтрака даже небольшой спор может выбить из колеи. Подите прогуляйтесь, подышите утренним воздухом, спокойные размышления пойдут вам на пользу.

«Золотому королю» стоило немалых усилий усмирить свою ярость. Я не мог не восхититься его самообладанием – подчинившись мысленному приказу, его неистовый пылающий гнев всего за одну минуту сменился холодным презрительным безразличием.

– Что ж, это ваш выбор. Полагаю, у вас свое представление о ведении бизнеса. Я не могу заставить вас работать против вашей воли. Вы сами испортили себе утро, мистер Холмс, ибо я ломал людей и покрепче вашего. Никто еще не вставал на моем пути, не поплатившись за это.

– Сколько раз я уже слышал подобные угрозы, а все еще как-то живу, – улыбнулся Холмс. – Приятного вам дня, мистер Гибсон. Вам еще многому предстоит научиться.

Наш посетитель с шумом захлопнул дверь, а Холмс продолжал спокойно покуривать свою трубку, глядя задумчивым взглядом в потолок.

– Какие соображения, Уотсон? – спросил он наконец.

– Признаюсь вам, Холмс: когда я думаю, что этот человек из разряда тех, кто сметает любое препятствие на своем пути, и вспоминаю, что одним из таких препятствий, по словам мистера Бейтса, была для него жена, мне начинает казаться…

– Вот именно. Мне тоже.

– Но каковы его взаимоотношения с гувернанткой и как вам стало известно о них?

– Блеф, Уотсон, чистый блеф! Приняв во внимание страстный, искренний, совершенно неделовой тон его письма, столь противоречащий его сдержанным манерам и солидной наружности, я сделал очевидный вывод, что Нейл Гибсон питает к обвиняемой гораздо более нежные чувства, чем к жертве. Если мы хотим узнать правду, нам прежде всего необходимо понять, какие чувства связывали этих троих людей в действительности. Вы видели, с какой невозмутимостью он ответил на мой прямо поставленный вопрос. И я решил сблефовать, создав впечатление абсолютной уверенности в своей правоте, тогда как на самом деле имел лишь подозрения.

– А что, если он вернется?

– Он обязательно вернется. Он должен вернуться. Он не может оставить все как есть. Ха! Кажется, звонят? Да, это его шаги… Ну, мистер Гибсон, я как раз говорил доктору Уотсону, что вы с минуты на минуту вернетесь.

«Золотой король» вошел в комнату уже не столь уверенным шагом, как в первый раз. В его обиженном взгляде все еще сквозило задетое самолюбие, но здравый смысл подсказал ему спрятать обиду поглубже.

– Я все обдумал, мистер Холмс, и чувствую теперь, что поторопился, обвинив вас в бестактности. Вас оправдывает необходимость знать все факты, какими бы они ни были. Тем не менее хочу еще раз заверить вас, что отношения между мной и мисс Дунбар никак не связаны с этим делом.

– Об этом позвольте судить мне.

– Хорошо, наверное, вы правы. Вы так же, как врач, должны знать все симптомы, прежде чем поставить окончательный диагноз.

– Очень точное сравнение. И если пациент попытается обмануть врача, то сам же и пострадает.

– Может, оно и так, но признайте, мистер Холмс, что любой мужчина смутился бы, спроси его так прямо об отношениях с женщиной, к которой он действительно испытывает серьезное чувство. Полагаю, почти у всех нас есть потайные уголки в сердце, куда мы не хотели бы впускать посторонних. А вы грубо ворвались в столь интимную область. Но вас извиняет благая цель спасти невинную женщину от виселицы. Ладно, ставки сделаны, и я готов ответить на любой ваш вопрос. Что вы хотите знать?

– Правду.

«Золотой король» умолк на мгновение, приводя в порядок мысли. Его угрюмое, изборожденное морщинами лицо стало еще печальнее и мрачнее.

– Я расскажу вам все буквально в нескольких словах, мистер Холмс. Есть вещи, о которых трудно и больно говорить, поэтому я не стану вдаваться в подробности глубже, чем это необходимо. Я встретил свою жену, когда искал золото в Бразилии. Мария Пинто была дочерью члена правительства в Манаусе. Я был тогда молодым пылким юношей, но даже сейчас, хладнокровно оглядываясь назад, в прошлое, понимаю, что она обладала редкостной красотой. Мария была глубокой, богатой натурой, страстной, цельной, неуравновешенной – словом, настоящей южанкой, абсолютно не похожей на всех знакомых мне американских женщин. Буду краток: я полюбил ее, и мы поженились. Когда пора романтических чувств миновала – а она продлилась немало лет, – я осознал, что у нас нет ничего, совершенно ничего общего. Моя любовь угасла. Если бы то же самое произошло и с Марией, все было бы гораздо проще. Но вы знаете, какими бывают женщины! Что бы я ни делал, ничто не могло отвратить ее от меня. Я был с ней резок, временами даже груб, как скажут вам некоторые, но считал, что, если мне удастся убить ее любовь или обратить в ненависть, нам обоим станет легче. Но в наших английских рощах она обожала меня так же, как двадцать лет назад на берегах Амазонки. Что бы я ни делал, Мария была предана мне безраздельно.

Потом появилась мисс Грейс Дунбар. Она откликнулась на объявление и стала гувернанткой наших детей. Возможно, вы видели ее портрет в газетах. Все соглашаются, что она тоже очень красивая женщина. Я не стану изображать из себя еще большего моралиста, чем мои соседи, и признаюсь вам, что невозможно жить под одной крышей с такой женщиной, видеть ее каждый день и не проникнуться к ней жаркой страстью. Вы осуждаете меня, мистер Холмс?

– Я не осуждаю ваших чувств. Но я осудил бы вас, если бы вы открыли ей свою страсть, сознавая, что молодая леди в некотором роде находится под вашей опекой.

– Ну, может, и так, – согласился миллионер, но на миг в его глазах мелькнула прежняя злость. – Не стану прикидываться лучше, чем я есть на самом деле. За всю свою жизнь я ни в чем не знал отказа, но никогда не хотел ничего сильнее, чем владеть душой и телом этой женщины. Я так и сказал ей.

– О, в самом деле? Вы сделали это?

Холмс иногда напускал на себя ледяную холодность.

– Я сказал, что если бы мог, то непременно женился бы на ней, но это не в моей власти. Я сказал, что деньги не имеют для меня никакого значения и я могу сделать ее жизнь счастливой и комфортабельной.

– Это было щедрое предложение, – с усмешкой заметил Холмс.

– Послушайте, мистер Холмс. Я пришел к вам за консультацией по конкретному делу, а не по вопросам морали. Я не просил вас критиковать мои действия.

– Я согласился выслушать вас только ради этой юной леди, – сухо ответил Холмс. – И уж не знаю, что хуже: то, в чем обвиняют ее, или то, что вы, по вашему собственному признанию, собирались погубить беззащитную девушку, находившуюся под вашим попечительством. Кое-кому из вас, богачей, следует знать, что не все люди согласятся потворствовать вашим беззакониям, какие бы деньги вы им ни предлагали.

Как ни странно, «золотой король» принял упрек, покорно склонив голову.

– Теперь я и сам так думаю. Слава Богу, что мне не удалось осуществить свои планы. Она отказалась меня слушать и хотела немедленно покинуть мой дом.

– Почему же она не сделала этого?

– От мисс Дунбар зависят ее родные; лишившись заработка, она оставила бы их без средств к существованию. Поэтому, когда я поклялся – и выполнил свое обещание, – что никогда больше не стану досаждать ей своим вниманием, она согласилась остаться. Кроме того, была еще и другая причина, по которой она осталась. Мисс Дунбар знала, что пользуется огромным влиянием на меня, как ни один другой человек в мире. Она хотела направить мою энергию на благие цели.

– Каким образом?

– Ей было кое-что известно о моих делах. Масштабы моей предпринимательской деятельности трудно вообразить обыкновенному человеку. Я могу создать и разрушить, но чаще разрушаю. И не только человеческие судьбы. Это могут быть целые сообщества людей, города и даже нации. Бизнес – жестокая игра, слабые из нее выбывают. Я любил играть в эту игру и никогда не жаловался и не обращал внимания на чужие жалобы. Но мисс Дунбар смотрела на все иначе. Наверное, она была права. Богатство одного человека, говорила она, не может быть построено за счет десяти тысяч обездоленных людей. Так она это видела; мисс Дунбар считала, что деньги не главное в жизни. Заметив, что я прислушиваюсь к ее мнению, она поверила, что сможет повлиять на меня. А потом случилась эта трагедия.

– Вы можете пролить какой-то свет на произошедшее?

«Золотой король» с минуту помолчал, потом спрятал лицо в ладонях и глубоко задумался.

– Все факты говорят против нее, этого я не отрицаю. У женщин свои понятия о жизни, и мужчинам зачастую трудно понять их поступки. Сначала ошарашенный случившимся, я даже готов был поверить, что кто-то вынудил мисс Дунбар совершить поступок, столь противоречащий ее натуре. Мне в голову приходит только одно объяснение, и я изложу его вам, мистер Холмс, а вы уж решайте, стоит ли принимать его в расчет.

Моя жена, вне всякого сомнения, была отчаянно ревнива. Жажда власти над душой человека бывает не менее сильной, чем стремление к физическому обладанию, и хотя у моей жены не было оснований подозревать меня в последнем – я полагаю, она это сознавала, – Мария вместе с тем понимала, что эта английская девушка оказывает сильное влияние на мои мысли и образ действий. Сама она никогда не имела на меня такого влияния. То, что девушка пыталась склонить меня к добру, не имело для Марии никакого значения. Она ослепла от ненависти, ее горячая амазонская кровь кипела, требуя мщения. Я допускаю мысль, что Мария сама пыталась убить мисс Дунбар – или, скажем, угрожала ей пистолетом, требуя покинуть наш дом. Возможно, между ними завязалась борьба, и пистолет выстрелил, убив женщину, которая держала его в руках.

– Эта мысль уже приходила мне в голову, – заметил Холмс. – Пока это единственное объяснение, исключающее предумышленное убийство.

– Но мисс Дунбар категорически отрицает эту версию.

– Ну, это еще ничего не значит. В принципе можно понять, что молодая женщина, оказавшись в такой ужасной ситуации, поспешила домой, неосознанно держа в руке револьвер. Она даже могла бросить его в шкаф, почти не понимая, что делает, и потом, когда револьвер нашли, отрицать, что имеет к нему отношение, поскольку рассказать всей правды не могла. Что опровергает теперь эту версию?

– Сама мисс Дунбар. Если бы вы видели ее, вы поняли бы меня.

– Что ж, возможно. – Холмс посмотрел на часы. – Думаю, сегодня мы успеем получить разрешение на свидание и приехать в Винчестер вечерним поездом. После того как я повидаюсь с юной леди, мне будет легче разобраться в этом деле, хотя не обещаю, что мои выводы вам понравятся.

С получением разрешения вышла задержка, поэтому в Винчестер мы в тот день не попали, а отправились в Тор – хэмпширское поместье мистера Нейла Гибсона. Он с нами не поехал, но направил нас к сержанту Ковентри из местной полиции, занимавшемуся расследованием гибели его жены.

Лицо высокого худого сержанта было мертвенно-бледным. Он разговаривал странно – так, словно ему было известно больше, чем собеседнику, но он не осмеливался об этом сказать. Иногда сержант резко понижал голос, переходя на шепот, будто собирался сообщить нечто жизненно важное, но произносил то, что знали все. Не считая этих маленьких странностей, он оказался неплохим, честным парнем и сразу признал, что не особенно продвинулся в своем расследовании и будет рад любой помощи.

– Уж лучше вы, чем Скотленд-Ярд, мистер Холмс, – сказал он. – Если они влезут в дело, так потом в случае успеха загребут себе все лавры, а если не справятся, обвинят во всем меня. Но вы, как я слышал, играете по-честному.

– Буду рад, если мое имя не появится в прессе, – отозвался Холмс, к явному облегчению меланхоличного сержанта. – Если я разберусь в проблеме, то не попрошу упомянуть мое имя.

– Это характеризует вас с самой лучшей стороны. Ваш друг Уотсон, как я слышал, тоже заслуживает полного доверия. Сейчас, мистер Холмс, я провожу вас на место трагедии, но прежде хотел бы задать вам один вопрос. Кроме вас, я не посмел бы задать его ни одной живой душе. – Он огляделся, собираясь с духом. – А вы не думаете, что обвинение может быть выдвинуто против самого мистера Нейла Гибсона?

– Эта мысль приходила мне в голову.

– Вы еще не видели мисс Дунбар – женщину, прекрасную во всех отношениях. Ради нее он мог убрать жену с дороги. Тем более что эти американцы вообще чуть что – хватаются за пистолеты. Кстати, вы знаете, что это был его пистолет?

– Это точно установлено?

– Да, сэр. Он имел пару таких пистолетов.

– Пару? А где сейчас другой пистолет?

– У этого джентльмена целый арсенал огнестрельного оружия. Мы не искали другой пистолет – просто коробка предназначена для пары пистолетов.

– Если пистолетов была пара, наверное, можно найти и второй.

– Мы собрали их все и сложили в одном месте – так что, если хотите, можете взглянуть.

– Возможно, позднее. А сейчас пойдемте на место трагедии.

Разговор проходил возле скромного коттеджа сержанта Ковентри, служившего одновременно и полицейским участком.

Мы прошли примерно с полмили, миновав пустошь, золотисто-бронзовую от выгоревшего папоротника, и оказались у боковой калитки обширного Торского поместья. Мы двинулись по тропинке через фазаньи угодья и вскоре в просвете между деревьями на холме увидели довольно большой особняк. Часть его была выполнена в тюдоровском стиле, часть – в георгианском. Рядом с нами простиралась водная гладь, поросшая тростником; в центре ее пересекал каменный мост, по которому проходила главная дорога графства. На другой стороне озеро распадалось на несколько мелких прудов. Наш проводник указал на землю.

– Здесь лежало тело миссис Гибсон. Я обозначил контуры камнями.

– Тело не перемещали до вашего появления?

– Нет, он сразу послал за мной.

– Кто послал?

– Сам мистер Гибсон. Когда в поместье подняли тревогу и мистер Гибсон вместе со всеми прибежал сюда из дома, он распорядился ничего не трогать до приезда полиции.

– Разумное поведение. В газетах писали, что выстрел был произведен с близкого расстояния.

– Да, сэр, с очень близкого.

– Пуля прошла рядом с правым виском.

– Сразу за ним, сэр.

– Как лежало тело?

– На спине, сэр. Никаких признаков борьбы. Никаких улик. Никакого оружия. В левой руке она сжимала записку от мисс Дунбар.

– Говорите – сжимала?

– Да, сэр, мы с трудом расцепили ей пальцы.

– А вот это уже важно. Это исключает возможность того, что записку вложили в руку жертве после убийства, желая ввести следствие в заблуждение. Бог ты мой! Записка, насколько я помню, была совсем короткой. «Я буду у Торского моста в девять часов. Г. Дунбар». Так?

– Да, сэр.

– И как она это объясняет?

– Она приберегла свое объяснение до заседания выездной сессии суда. До тех пор мисс Дунбар ничего не скажет.

– Проблема представляется мне очень интересной. Согласитесь, что содержание записки весьма неопределенно.

– Как сказать, сэр, – ответил наш спутник. – Возьму на себя смелость заметить, что лично мне записка кажется единственным ясным моментом в этом деле.

Холмс покачал головой.

– Допустим, что записка подлинная и что ее действительно писала мисс Дунбар. Значит, она была написана как минимум за час-два до преступления. Но тогда почему миссис Гибсон сжимала ее в руке? Зачем она взяла ее с собой? Какой смысл обращаться к записке при встрече? Вы не находите это странным?