Текст книги "Архив Шерлока Холмса. Сыскная полиция (сборник)"

– И вы сохранили это в тайне!

– А что мне оставалось делать? Мне угрожал полный крах. Если бы мне удалось продержаться три недели, все было бы хорошо. Муж ее горничной, вот этот джентльмен, актер. Нам пришло в голову… Мне пришло в голову, что на это короткое время он мог бы стать моей сестрой. Всего и делов-то было, показаться раз в день в карете. Все равно в комнату сестры никто не заходил, кроме горничной. Устроить все это было совсем не сложно. Сестра умерла от водянки, которой страдала долгое время.

– Это определит коронер.

– Ее врач подтвердит, что последние несколько месяцев ее симптомы указывали на такой конец.

– Хорошо, продолжайте.

– Тело нельзя было оставлять здесь. В первую ночь мы с Норлеттом отнесли его в старый сарай с колодцем, которым уже давно никто не пользуется. За нами, правда, увязался ее любимый спаниель. Он всю ночь тявкал под дверью сарая, поэтому я решил, что нужно подыскать какое-то более безопасное место. От спаниеля я избавился, и мы перенесли тело в церковный склеп. Я не думаю, что это является осквернением останков или неуважением к усопшей, мистер Холмс.

– Ваше поведение я считаю безнравственным, сэр Роберт.

Баронет нетерпеливо тряхнул головой.

– Вам легко читать морали, – сказал он. – Вы на моем месте, может быть, и повели бы себя по-другому, но я не хочу мириться с тем, что в последнюю секунду все мои планы и надежды идут прахом, и не попытаться как-то спасти их. Мне показалось, что не будет ничего предосудительного, если мы на какое-то время положим ее в гроб кого-то из предков ее мужа. Как-никак, это ведь все еще церковный склеп. Мы вскрыли гроб, и вместо костей, которые были внутри, положили туда ее. Старые останки мы не могли оставить просто так на полу, мы их вынули, и ночью Норлетт спустился в подвал и сжег их в печи. Вот и вся история, мистер Холмс. Хотя, как вы так все провернули, что мне пришлось признаться, я, честно говоря, не понимаю.

Холмс какое-то время молча думал.

– В вашем рассказе есть одно слабое место, сэр Роберт, – наконец произнес он. – Ваши ставки на скачках, а следовательно, и надежды на будущее не были бы затронуты, даже если бы имущество ваше перешло в руки кредиторов.

– Лошадь считается частью имущества. Какое им дело до моих ставок? Я уверен, что они бы даже не отправили Принца на скачки. Главный мой кредитор, к сожалению, – мой злейший враг. Это мерзавец Сэм Брюэр, которого я как-то отходил хлыстом на Ньюмарет-хит. Вы что, думаете, он пожалел бы меня?

– Что ж, сэр Роберт, – сказал Холмс, вставая, – делом этим, несомненно, должна заниматься полиция. Я свой долг выполнил – выяснил факты, и на этом мои обязанности заканчиваются. Что касается моральной и нравственной стороны вашего поведения, не мне вас судить. Ватсон, уже почти полночь, я думаю, нам пора возвращаться в нашу скромную обитель.

Сейчас уже известно, что эти необычные события закончились на более мажорной ноте, чем того заслуживали действия сэра Роберта. Принц Шоскома победил на дерби, чем принес своему азартному владельцу восемьдесят тысяч фунтов. Кредиторы не стали торопить события, дождались скачек и полностью вернули свои деньги. Расплатившись с ними, баронет смог снова занять прочное положение в жизни. И полиция, и коронер снисходительно отнеслись к этой истории, и счастливый обладатель лошади-чемпиона отделался лишь порицанием за несвоевременную регистрацию смерти сестры, никак не повлиявшим на его будущую карьеру. Сейчас тени прошлого забыты, и сэра Роберта, вероятно, ожидает почтенная и обеспеченная старость.

Чарлз Диккенс

Сыскная полиция

Мы ни в коем случае не считаем себя почитателями старой полиции с Боу-стрит. Если честно, нам кажется, что об этих достойных господах и так болтали слишком много всякой ерунды. Помимо того что многие из них были людьми равнодушными и безразличными, к тому же водили уж слишком тесную дружбу с ворами и прочими жуликами, они не пропускали случая подработать на стороне, а то и приторговывали чужими тайнами, да и вообще не брезговали ничем, что сулило барыши. Благодаря тому елею, который постоянно лили на них некомпетентные городские власти, и короткому знакомству со многими газетными писаками того времени эта служба превратилась в своего рода идола. Но несмотря на совершеннейшую неспособность тогдашней полиции предотвращать преступления и ее откровенно слабую и неуверенную работу по их раскрытию, этот идол и по сей день имеет своих поклонников.

С другой стороны, в сыскных силах, сформированных после учреждения нынешней полиции, трудятся такие прекрасные, опытные специалисты, и работают они так слаженно и целеустремленно, занимаются своим делом настолько спокойно и без лишней шумихи, что публика почти ничего не знает о них, представляя себе лишь десятую долю той пользы, которую им приносит деятельность этого ведомства. Придя к такому убеждению и желая поближе познакомиться с этими людьми, мы направили руководству Скотленд-Ярда просьбу разрешить нам поговорить с сыщиками. Любезное разрешение было вскоре получено, и с одним инспектором мы выбрали определенный вечер, когда к нам в редакцию «Домашнего чтения» на Веллингтон-стрит рядом с лондонским Стрэндом для беседы будут направлены несколько сыщиков. Об этом скромном «приеме» и пойдет наш рассказ.

И мы хотим повторить, что за исключением тех тем, которые по очевидным причинам вредны для общества или затрагивают честь и достоинство отдельных лиц и потому не могут быть вынесены на страницы общественного издания, наш рассказ по возможности будет полным и исчерпывающим.

Читателю предстоит самому представить себе Sanctum Sanctorum[11]11
  Святая святых (лат.).


[Закрыть] «Домашнего чтения». Пусть его воображение подскажет ему, как выглядит эта прекрасная комната. Пусть только там будет круглый стол посередине с несколькими стаканами и сигарами и редакционный диван, элегантно втиснутый между этим величественным предметом мебели и стеной.

Стоит поздний душный вечер. Пыльные булыжники мостовой на Веллингтон-стрит раскалены, лица торговцев водой и извозчиков у театра напротив красные и недовольные. Беспрестанно подъезжают все новые и новые экипажи, из которых выходят люди, приехавшие в волшебное царство, сквозь открытое окно нас то и дело оглушают крики и рев.

Как только солнце село, нам объявляют, что прибыли инспекторы Уилд и Стокер (впрочем, мы не можем ручаться за правильность написания всех упомянутых здесь фамилий). Инспектор Уилд представляет инспектора Стокера. Сам инспектор Уилд – это дородный средних лет господин с большими влажными проницательными глазами, хриплым голосом и привычкой придавать значимость своим словам, выставляя перед собой толстый указательный палец, который он постоянно держит где-то около глаз или носа. Инспектор Стокер – смекалистый, практичный шотландец, с виду настоящий строгий и въедливый учитель какой-нибудь гимназии в Глазго. Если инспектора Уилда можно принять за того, кто он есть на самом деле, то инспектора Стокера – никогда.

После того как церемония знакомства завершена, инспекторы Уилд и Стокер говорят, что привели с собой нескольких сержантов (общим числом пять человек), затем нам представляют сер жанта Дорнтона, сержанта Уитчема, сержанта Мита, сержанта Фендолла и сержанта Строу. Итак, за одним исключением, в редакции собрался целый сыскной отряд Скотленд-Ярда. Они рассаживаются у стола полукругом (инспекторы по краям) лицом к редакционному дивану. Каждый из них окидывает наметанным глазом обстановку редакторской и самого редактора, которого охватывает чувство, что любой господин из этой компании, при необходимости, узнает его и через двадцать лет.

Все собравшиеся в штатском. Сержант Дорнтон (ему пятьдесят, у него румяные щеки и высокий загорелый лоб) чем-то напоминает отставного армейского сержанта. Уилки мог бы с него писать солдата для своего «Чтения завещания». Он известен неуклонной последовательностью в делах и тем, что, имея даже самые незначительные улики, идя от частностей к главному, не прекращает работы, пока не выходит на преступника. Сержант Уитчем (он пониже ростом и плотнее, со следами оспы на лице) сидит с видом таким отстраненным и задумчивым, будто проводит в уме какие-то сложные арифметические расчеты. Этот знаменит тем, что знает в лицо чуть ли не каждого щипача в городе. Сержант Мит, мужчина с гладкой кожей, свежим, живым лицом, но каким-то простодушным выражением, – специалист по взломщикам. Сержант Фендолл, светловолосый вежливый господин с учтивыми манерами, прекрасно справляется с частными делами самого деликатного свойства. Строу, маленький жилистый сержант, на вид скромен, даже застенчив, но обладает чрезвычайно острым умом. Он готов постучаться в любую дверь и, состроив простодушную мину, под видом кого угодно, от ученика благотворительной школы и выше, выведать все, что ему нужно. Все как один выглядят прилично, держатся достойно, без намека на вальяжность или скрытность, и явно умны; при разговоре смотрят на собеседника внимательно и не переспрашивают; на их лицах – заметные следы жизни, проходящей в постоянном умственном напряжении. У них у всех добрые глаза, и все они могут выдержать (и выдерживают) любой взгляд, с кем бы ни разговаривали.

Мы закуриваем сигары, наполняем стаканы (к которым они, по правде говоря, почти не прикасаются), и разговор завязывается после того, как редактор как бы случайно делает какое-то дилетантское замечание о щипачах. Инспектор Уилд тут же вынимает изо рта сигарету, машет правой рукой и говорит:

– Если вас интересуют щипачи, сэр, послушайте лучше сержанта Уитчема. Почему, спрашиваете? Что ж, я отвечу. Ни один офицер в Лондоне не знает щипачей лучше, чем сержант Уитчем.

Когда мы видим эту радугу на небе, сердце наше начинает трепетать, мы поворачиваемся к сержанту Уитчему, который, сдержанно и тщательно подбирая слова, начинает говорить, в то время как его собратья-офицеры с интересом слушают его и наблюдают за тем, какое впечатление производит его рассказ на нас. Через какое-то время кто-то вставляет замечание, потом еще один добавляет слово, и постепенно разговор становится общим. Но замечания делаются только для того, чтобы подтвердить слова коллеги, не оспаривают и не противоречат им, и более товарищески настроенное общество трудно представить. От щипачей мы переходим на другие близкие темы: громилы, барыги, орудующие в пабах карманники, одаренные молодые люди, выходящие на «работу» в общество, и прочие «школы». Выслушивая эти откровения, мы замечаем, что инспектор Стокер, шотландец, очень точен в подробностях, и если нужно вспомнить какие-нибудь цифры, все замолкают и смотрят на него.

Обсудив все возможные школы сего «искусства» (во время обсуждения все увлечены разговором, и лишь когда со стороны театра доносится какой-нибудь необычный звук, кто-то может бросить в сторону окна внимательный взгляд из-за спины рядом сидящего товарища), мы просим ответить еще на парочку вопросов. Действительно ли в Лондоне существует уличный грабеж, или подобным ограблениям обычно предшествуют опреде ленные обстоятельства, о которых пострадавшая сторона по тем или иным причинам просто не хочет упоминать, но которые совершенно меняют характер таких преступлений? Да, последнее происходит почти всегда. Действительно ли, когда случаются кражи в домах со слугами, которых всегда подозревают в первую очередь, даже невиновные, если на них падает хоть самая незначительная тень, начинают вести себя так подозрительно, что и опытному следователю нужно быть начеку, чтобы не ошибиться и сделать правильные выводы? Несомненно. Чаще всего так и бывает, и поначалу это может очень сильно сбивать с толку. Правда ли, что в местах общественных увеселений вор всегда распознает сыщика, так же как сыщик всегда распознает вора, даже если они никогда ранее не встречались, потому что всегда, под любым гримом, и первые, и вторые видят, когда человека не интересует представление, и понимают, что он пришел туда не развлекаться? Да. Совершенно верно. Можно ли вообще доверять ворам, которые рассказывают о своей жизни в тюрьмах, исправительных домах или в любом другом месте, или об этом можно даже не думать? Вообще-то, это совершенно неразумно. Для вора обманывать – привычка и профессия, и он скорее солжет, чем скажет правду, даже если это не сулит никакой выгоды и ему не нужно стараться понравиться.

Обсудив эти темы, мы начинаем вспоминать самые знаменитые и ужасные из громких преступлений, совершенных за последние пятнадцать-двадцать лет. Здесь собрались люди, непосредственно участвовавшие в раскрытии почти всех их, выслеживавшие или собственноручно арестовывавшие убийц. Один из наших гостей рассказывает, как преследовал и догнал судно, перевозившее эмигрантов, на котором, как предполагалось, скрывалась преступница (та самая, которую недавно повесили в Лондоне за убийство). От него мы узнаем, что пассажирам судна не было объявлено, для чего он поднялся на борт, и они, возможно, до сих пор об этом не догадываются. Была ночь, судно качало, сам он ужасно страдал от морской болезни и все же вместе с капитаном спустился, держа в руке фонарь, к каютам, сумел завязать разговор с миссис Мэннинг (которая действительно отыскалась на борту) о ее багаже, с большим трудом добился того, чтобы она подняла голову и повернулась лицом к свету. Убедившись, что это не та, кого он ищет, без лишнего шума он пересел обратно в полицейский катер и вернулся на берег с добытыми сведениями.

Когда исчерпаны и эти темы (что заняло достаточно долгое время), двое-трое поднимаются, что-то шепчут на ухо сержанту Уитчему и садятся обратно. Сержант Уитчем наклоняется вперед, держа руки на коленях и скромно произносит следующее:

– Коллеги просят меня рассказать, как я брал Ату Томпсона. Самому о себе вообще-то негоже рассказывать, но, раз уж со мной тогда никого не было, а значит, и рассказывать больше некому, если это вам интересно, я расскажу.

Мы заверяем сержанта Уитчема, что будем ему чрезвычайно благодарны, если он поведает нам эту историю, и готовимся слушать с большим интересом и вниманием.

– Этот Томпсон по кличке Ату, – говорит сержант Уитчем, чуть смочив губы разбавленным бренди, – был знаменитым конокрадом, вором и мошенником. Томпсон и еще один парень, с которым они иногда вместе работали, обчистил на кругленькую сумму одного фермера, пообещав устроить его на хорошую должность – старый трюк, а потом еще попал в полицейскую газету «В погоню!» из-за лошади, которую украл в Хартфордшире. Мне поручили заняться этим Томпсоном, и в первую очередь я, разумеется, должен был установить, где он находится. Так вот, жена Томпсона с маленькой дочкой жила в Челси. Я знал, что Томпсон находился где-то неподалеку, поэтому стал наблюдать за их домом (особенно внимательно по утрам, когда разносят почту), потому что решил, что Томпсон наверняка захочет им написать. И точно, одним прекрасным утром приходит почтальон с письмом для миссис Томпсон. Дверь открыла и забрала письмо девочка. На почтовых отделениях нам всегда охотно по могают, но от самих почтальонов никогда не знаешь, чего ожидать. Он может либо согласиться помочь, либо отказаться, это уж как повезет. В общем, перехожу я через дорогу и говорю: «Доброе утро. Здравствуйте». – «И вам того же!» – отвечает почтальон. «Вы только что доставили письмо для миссис Томпсон». – «Ну, доставил». – «Вы случайно не обратили внимания, какой на нем был штемпель?» – «Нет, – говорит. – Не обратил». – «Послушайте, – говорю я, – скажу вам откровенно. Я – простой торговец, и дело у меня небольшое. Этому Томпсону я занял денег, немного, но я не могу себе позволить их потерять. Я знаю, что деньги у него есть, и знаю, что он крутится где-то здесь неподалеку, и, если бы вы сказали мне, какой штемпель на этом письме, я был бы вам очень признателен. Вы бы очень помогли скромному торговцу, у которого каждый пенни на счету». – «Но я в самом деле не обратил внимания, – ответил он, – какой там штемпель. Все, что я знаю, это то, что в конверте были деньги… Думаю, соверен». Мне этого хватило, потому что, конечно же, я знал, раз Томпсон послал ей деньги, она должна была как-то сообщить ему, что получила их, и, скорее всего, пошлет ответ на его адрес. Я поблагодарил почтальона и продолжал ждать. Днем из дома вышла девочка. Разумеется, я направился за ней. Она зашла в магазин канцтоваров, и, думаю, вам не нужно говорить, как через витрину я наблюдал, что она там делает. Она купила писчей бумаги, несколько конвертов и перо. Я подумал про себя: «Пока все сходится!», проследил за ней до дома и стал ждать, понимая, что миссис Томпсон пишет Ату ответ, который, вероятнее всего, скоро отнесут на почту. Где-то через час снова выходит девочка, в руке – конверт. Я подошел к ней и что-то спросил – уж не помню что, – но адреса на конверте мне видно не было, потому что она держала его запечатанной стороной вверх. Но мне опять повезло, я заметил на конверте то, что мы называем «поцелуем», – капельку воска рядом с печатью, и мне этого, как вы понимаете, было достаточно. Я проследил за ней до почты, дождался, пока она сдаст письмо и пойдет домой, потом зашел внутрь и вызвал управляющего. Когда он явился, я сказал ему: «Я из сыскной полиции. Вам только что сдали письмо с “поцелуем”, адресованное человеку, которого я ищу. Не позволите ли взглянуть на письмо, я хочу узнать его адрес». Он был очень любезен, высыпал из почтового ящика на стойку целый ворох конвертов, среди них и то самое, с «поцелуем». Адрес гласил: «Мистеру Томасу Пиджену. Почтовое отделение, Б., до востребования». Тем же вечером я отправился в Б. (это миль сто двадцать пути или около того) и на следующий день, с самого утра, зашел на почту, нашел начальника отделения, представился и сообщил, что мне нужно проследить за тем, кто придет за письмом на имя мистера Томаса Пиджена. Начальник со мной был очень вежлив, он сказал: «Мы будем рады помочь вам. Можете оставаться в отделении, и как только кто-нибудь обратится за этим письмом, мы тут же дадим вам знать». Я прождал три дня. Я уже начал думать, что за ним вообще никто не придет, но тут, слышу, клерк шепчет мне: «Эй! Господин сыщик! За письмом пришли». – «Задержите его на минуту», – шепчу я ему в ответ, а сам тем временем выхожу через черный ход на улицу и бегу к входу. Там – молодой парень, по виду конюх, держит за поводья лошадь. Пока он ждал у окошка письмо, поводья растянулись через всю мостовую. Я подхожу к лошади, поглаживаю ее по шее и говорю пареньку: «А ведь это кобыла мистера Джоунса!» – «Нет, не его». – «Нет? – я делаю вид, что удивляюсь. – А очень похожа на его кобылу». – «Никакая это не кобыла мистера Джоунса, – говорит он. – Это кобыла мистера такого-то из “Герба Уорвика”». Тут ему принесли письмо, он – в седло и ускакал. Я взял кеб, сел на козлы, рванул следом и добрался до «Герба Уорвика» так быстро, что во двор трактира мы с ним въехали одновременно, только я в одни ворота, а он в другие. Я зашел в буфет, там молодая женщина обслуживала, и заказал стакан разбавленного бренди. Парнишка явился сразу за мной и передал ей письмо. Она без особого интереса взяла письмо и, не сказав ни слова, сунула его за зеркало над каминной полкой. Что делать?

Стал я думать, как быть. Сижу, поглядываю на торчащий уголок письма, да только в голову так ничего и не пришло. Тогда я попробовал снять там комнату, но в городе проходила лошадиная ярмарка или что-то в этом роде, поэтому все оказалось занято. Пришлось мне подыскать жилье в другом месте. Прожил я там пару дней и не раз еще заглядывал в тот буфет, но письмо все время оставалось за зеркалом. Наконец я подумал: «А что если мне самому написать этому мистеру Томасу Пиджену?» Может, из этого что-то выйдет? Так я и сделал. Отправил ему письмо, только на конверте специально написал не «мистеру Томасу Пиджену», а «мистеру Джону Пиджену», поглядим, думаю, что это даст. Утром (помню, моросило тогда) я дождался, когда на улице покажется почтальон, зашел в «Герб Уорвика» и снова стал ждать. Наконец заходит он с моим письмом и говорит девушке за стойкой: «Мистер Джон Пиджен у вас остановился?» – «Нет. Хотя, подождите… – отвечает девушка и достает первое письмо из-за зеркала. – Нет, у нас был Томас Пиджен, ваш Пиджен у нас не останавливался. А не могли бы вы оказать мне любезность и отправить это письмо, а то на улице дождь». Почтальон согласился, она положила письмо в другой конверт, подписала и отдала ему. Тот сунул его в шляпу и ушел.

Узнать новый адрес было нетрудно. Письмо было направлено «мистеру Томасу Пиджену. Почтовое отделение, Р., Нортгемптоншир. До востребования». Я сразу же выехал в Р., на почте все объяснил в тех же словах, что и в Б., и снова мне пришлось ждать три дня, пока за ним не явился парень, и опять на лошади. – «Есть письма мистеру Томасу Пиджену?» – «А вы откуда?» – «Из “Новой таверны”, рядом с Р.». Забрал он письмо и ускакал легким галопом.

Я навел справки насчет «Новой таверны» рядом с Р. и, узнав, что трактир этот стоит на отшибе, в паре миль от почты, у лошадиного тракта, решил сходить посмотреть, что там и как. Нашел я его, где мне и сказали, ну и заглянул осмотреться. Хозяйка оказалась в буфете. Я – прямиком к ней и начинаю как-то разговор завязывать. Спросил у нее, как идут дела в таком уединенном месте, поговорил про дождливую погоду и так далее. Рядом с буфетом там отдельная комната была, то ли гостиная, то ли кухня, так вот, через приоткрытую дверь я заметил, что в ней у камина сидят трое мужчин. И один из них точно совпадал с описанием Ату Томпсона, которое у меня имелось.

Я подсел к ним. Попытался приятную беседу завести, но они явно не были настроены со мной разговаривать… Посмотрели на меня подозрительно, потом переглянулись. Ну, я тем временем тоже окинул их взглядом. Все трое были крупнее меня, рожи страшные, вот я и подумал, что место тут глухое, до ближайшей железнодорожной станции две мили, не меньше, да и ночь надвигается, так что глоток бренди мне не повредит. Заказал я бренди. Сижу себе спокойно у камина, потягиваю, значит, бренди, через какое-то время Томпсон встает и направляется к двери.

Самое интересное то, что я не был полностью уверен, Томпсон ли это, раньше-то никогда его не видел. Мне нужно было убедиться, не ошибаюсь ли я. Но тогда мне ничего не оставалось, кроме как пойти за ним и действовать по обстоятельствам. Оказалось, что он разговаривает с хозяйкой во дворе. Потом выяснилось, что местный нортгемптонский офицер тоже искал его по какой-то другой причине, а поскольку у офицера этого лицо в оспинах, как и у меня, и Томпсон это знал, он решил, что я – это тот офицер и есть. Как я уже сказал, он разговаривал с хозяйкой во дворе. Я подошел к нему сзади, положил руку на плечо – вот так – и говорю: «Бесполезно, Ату Томпсон. Я – офицер из Лондона, и мне известно, кто вы. Вы арестованы за уголовное преступление!» – «Дьявол!» – только и сказал Ату.

Мы вернулись в дом, но там нас встретили двое его дружков. Видели бы вы, что тут с ними сделалось! Поверьте, мне совсем не понравилось, как они на меня смотрели. «Эй, а ну отпустите его! Что вы с ним собираетесь делать?» – «Я скажу вам, что собираюсь с ним делать. Можете не сомневаться, сегодня же я отвезу его в Лондон. Только не думайте, что я тут один, и вам удастся помешать мне. Занимайтесь своими делами и не суйте нос, куда не надо. Ваши лица мне хорошо знакомы, так что мой вам совет: делайте то, что говорю, целее будете». На самом деле, я их тогда впервые в жизни увидел, но наглость моя, похоже, сработала, они поутихли и держались в стороне, пока Томпсон собирался. Но тут я подумал, что уходить мы будем вечером, когда уже стемнеет, и наверняка они пойдут следом и попытаются както своего дружка спасти. Поэтому я пошел к хозяйке. «Сколько у вас работает мужчин, миссис?» – спрашиваю. «Ни одного», – отвечает она и вздыхает. «Но у вас ведь есть конюх?» – «Да, конюх есть». – «Позовите». Через какое-то время он явился. Растрепанный, нечесаный молодой человек. «Послушайте меня внимательно, молодой человек, – говорю я. – Я – офицер полиции из Лондона. Фамилия этого человека – Томпсон. Он арестован за уголовное преступление. Я собираюсь отвести его на железнодорожную станцию и именем королевы прошу вас оказать мне помощь. Но хочу вас предупредить, мой друг, если откажетесь, у вас будут такие неприятности, что вам и не снились!» Вы бы видели, как у него глаза на лоб полезли. «Ну все, Томпсон, пошли», – и достаю наручники. Но тут Томпсон раскричался: «Нет! Не надо! Я и так с вами тихо пойду, но этих штук носить не желаю!» – «Слушайте, Ату Томпсон, – сказал я, – если вы обещаете себя хорошо вести, я тоже буду с вами по-хорошему. Дайте слово, что не будете глупить, и я не стану надевать на вас наручники». – «Обещаю, – говорит Томпсон. – Только напоследок хочу стакан бренди выпить». – «Ну и я еще от одного не откажусь», – говорю. «И нам еще два бренди, миссис, – просят его дружки. – Эй, господин ищейка, и человека своего угостите». Я согласился, так что мы все посидели еще немного, а потом я и конюх благополучно довели Ату Томпсона до станции, и уже вечером я привез его в Лондон. Его потом оправдали из-за каких-то неточностей в уликах, так что, я думаю, он до сих пор вспоминает меня и, должно быть, считает самым добрым сыщиком во всей Англии.

История эта заканчивается под всеобщие аплодисменты. Инспектор Уилд, покурив немного в задумчивости, устремляет взгляд на хозяина и говорит следующее:

– А у меня занятный случай был с Файки, которого осудили за подделку облигаций Юго-Западной железнодорожной компании… На днях это было… Что? Хотите услышать? С удовольствием расскажу.

До меня дошли сведения, что Файки с братом открыли свое дело, вон там, – и инспектор делает неопределенный жест, который может означать любое место на суррейской стороне Темзы. – Они скупали подержанные экипажи. Так вот, как я ни старался добраться до него, чего только не пробовал – все впустую. Наконец, я под вымышленным именем написал ему письмо, что, мол, хочу продать ему лошадь и легкий экипаж, заеду завтра, чтобы он мог их осмотреть и назначить цену. Много я не возьму, написал я, сговоримся по обычной цене. Потом мы со Строу съездили к одному моему приятелю, который занимается прокатом лошадей и экипажей, и взяли у него на день хорошую коляску. Не коляска, а загляденье. Настоящий шикарный выезд! Ну, захватив по дороге другого моего знакомого (не из полиции), направились мы к Файки. Там оставили моего товарища в коляске рядом с пабом, чтобы он за лошадью присмотрел, значит, а сами пошли в мастерскую, которая была чуть дальше по улице. Заходим, видим – там несколько молодцов работают, и все здоровые, как на подбор. Гляжу я на них и думаю: нам с ними никак не совладать, слишком уж их много. Нужно как-то нашего голубка выманивать на улицу. Ну, я и спрашиваю: «Мистер Файки на месте?» – «Нету его». – «А скоро должен быть?» – «Вряд ли». – «Понятно. А брата его случайно здесь нет?» – «Я его брат и есть». – «Очень хорошо, понимаете, какая штука выходит. Я вчера послал ему письмо, что хочу продать коляску. Специально ради этого приехал, а его, оказывается, нет на месте». – «Нету его, что я могу поделать? Но вас ведь не затруднит в другой раз заехать, не так ли?» – «Вообще-то затруднит. Мне нужно продать товар, и я не собираюсь растягивать это дело. Может быть, найдете все-таки своего брата?» Сначала он сказал, что нет, не найдет, потом, что вряд ли, а потом: «Пойду попробую». Поднялся он наверх, там что-то вроде второго этажа было, и через минуту спускается мой красавчик, без сюртука в рубашке одной.

«Похоже, – говорит он, – вы и впрямь сильно торопитесь». А я: «Да, в самом деле, я действительно очень тороплюсь, так что, думаю, не пожалеете вы, что со мной связались. Товар вам светит первосортный, и по смешной цене». – «Вообще-то, – продолжает он, – я прямо сейчас не готов покупать. А где коляска-то ваша?» – «Так на улице дожидается, где ж ей еще быть? Давайте пойдем, посмотрим». В общем, подозрений я у него не вызвал, поэтому мы вышли на улицу. И знаете, что тут произошло? Ни за что не догадаетесь. Когда мой друг (который в управлении колясками смыслит не больше дитяти малого) пустил лошадь рысью по улице, чтобы показать ее в ходу, лошадь понесла! Я такой гонки в жизни не видел.

Потом, когда жеребец наконец успокоился и коляска остановилась, мы принялись за осмотр. Файки несколько раз обошел вокруг коляски с видом важным, как судья, ну и я, понятное дело, не отставал. «Ну, так что, сэр? – спрашиваю. – Как видите, товар стоящий!» – «Да, в общем, неплохо смотрится», – отвечает он. «Еще бы! – поддакиваю я. – Да вы на лошадь только взгляните, – это я заметил, что он на нее как раз смотрит. – Ей еще и восьми нет!» – говорю и поглаживаю ей передние ноги с таким видом, будто всю жизнь только то и делаю, что лошадьми занимаюсь, хотя, провалиться мне на этом месте, сэр, если в мире сыщется хоть один человек, который хуже разбирается в лошадях, чем я! «Еще и восьми нет, да?» – переспрашивает он. «Нет и восьми», – повторяю. «Ну что ж, – говорит, – хорошо. Сколько вы просите?» – «Торговаться я не хочу, за все вместе двадцать пять фунтов!» – «Недорого!» – соглашается он, а сам ко мне присматривается. Я ему: «Видите? Я же вам говорил, что не пожалеете. Ну ладно, не будем толочь воду в ступе. Я хочу продать и цену свою назвал. Чтоб вы меньше сомневались, могу половину суммы взять сейчас наличными, а за вторую половину принять чек». – «Да, это не дорого», – повторяет он, а я ему: «Конечно же, не дорого. Да вы садитесь, попробуйте сами, как она в ходу, что б у вас последние сомнения отпали. Давайте, попробуйте!»

Садится он, значит, в коляску, и мы тоже садимся вместе с ним. Едем по той дороге, где в одном пабе у окна сидит железнодорожный клерк, который должен его опознать. Но клерк засомневался и не смог точно сказать, он это или не он… Почему? Потому что Файки наш бакенбарды сбрил. «Неплохая лошадка, – говорит он. – Рысью недурно идет. Да и у коляски ход мягкий». – «Кто бы сомневался! – замечаю. – Ну да ладно, мистер Файки. Не хочу больше отнимать ваше драгоценное время, поэтому скажу начистоту. Я – инспектор Уилд, и я вас арестовываю». – «Что-что?» – даже растерялся он. «Все верно, вы не ослышались», – подтверждаю. «Ах, чтоб тебя разорвало!» – только и смог промямлить он.

Поверите ли, я еще никогда не видел, чтобы человек так удивлялся. «Надеюсь, сюртук хоть разрешите мне надеть?» – спрашивает он. «Конечно», – разрешаю, а он тогда мне: «Так он у меня на работе остался, давайте вернемся». – «Ну уж нет, – возражаю я, – сегодня я уже там был, и нету у меня никакого желания туда возвращаться. Давайте-ка лучше пошлем кого-нибудь за ним». В общем, понял он, что затея эта у него не выгорит, поэтому послал кого-то за своим пальто, когда его принесли, надел, и мы преспокойненько и с удобством доставили его в Лондон.