Текст книги "Лучшие классические детективы в одном томе (сборник)"

Шедшие впереди принесли в дом печальное известие раньше нас. Мы нашли всех слуг пораженными паническим страхом. Когда мы проходили мимо комнаты миледи, дверь распахнулась изнутри. Моя госпожа вышла к нам (за нею шел мистер Фрэнклин, напрасно стараясь успокоить ее) совершенно вне себя от ужасного происшествия.

– Это вы виноваты в этом! – вскричала она, грозя сыщику рукой. – Габриэль, заплатите этому негодяю, и чтобы я не видела его больше!

Только один сыщик из всех нас был способен сладить с нею, ибо только он один владел собою.

– Я так же мало виноват в этом горестном событии, миледи, как и вы, – сказал он. – Если через полчаса вы все еще будете настаивать на том, чтобы я оставил ваш дом, я приму отказ, но не ваши деньги.

Это было сказано очень почтительно, но в то же время и очень твердо и подействовало на мою госпожу так же, как и на меня. Она позволила мистеру Фрэнклину увести себя в комнату. Когда дверь затворилась за ними, сыщик взглянул на служанок и со своей обычной наблюдательностью заметил, что, в то время как другие были просто испуганы, Пенелопа была в слезах.

– Когда ваш отец переоденется, – сказал он, – придите поговорить с нами в его комнату.

Не прошло и получаса, в которые я успел сменить свое мокрое платье на сухое и дал переодеться сыщику, как Пенелопа пришла к нам узнать, что именно он хочет услышать от нее. В эту минуту я, право, особенно остро почувствовал, какая у меня добрая и послушная дочь. Я посадил ее к себе на колени и молил бога благословить ее. Она спрятала голову на моей груди и охватила руками мою шею, и некоторое время мы сидели в молчании. Должно быть, оба мы думали о бедной умершей девушке. Сыщик подошел к окну и тоже молча стал смотреть в него. Я решил, что мне следует поблагодарить его за деликатность к нам обоим, и поблагодарил.

Пенелопа и я были готовы отвечать ему, как только сыщик, в свою очередь, был готов спрашивать. Когда он спросил ее, не знает ли она, что именно заставило Розанну покончить с собой, моя дочь ответила (как вы предвидите), что она это сделала из-за любви к мистеру Фрэнклину Блэку. Когда сыщик спросил ее, говорила ли она об этом кому-нибудь другому, Пенелопа ответила:

– Я никому не говорила об этом, жалея Розанну.

Я счел нужным прибавить к этому несколько слов. Я сказал:

– Щадя также мистера Фрэнклина, моя милая. Если Розанна умерла из-за любви к нему, то случилось это без его ведома и не по его вине. Пусть он себе спокойно уедет отсюда сегодня; к чему напрасно огорчать его, сообщая ему истину?

Сыщик Кафф заметил: «Совершенно справедливо», – и опять замолчал, сравнивая мнение Пенелопы (как мне показалось) со своим собственным мнением, которое он оставил при себе.

Через полчаса раздался звонок моей госпожи. Идя на зов, я встретил мистера Фрэнклина, выходившего из кабинета тетки. Он мне передал, что леди Вериндер готова принять мистера Каффа – в моем присутствии, как и прежде, – и что лично он хочет до этого сказать сыщику два слова. Возвращаясь со мной в мою комнату, он остановился и посмотрел на таблицу расписания поездов, висевшую в передней.

– Неужели вы точно оставите нас, сэр? – спросил я. – Мисс Рэчел, наверное, одумается, если вы дадите ей время.

– Она одумается, – ответил мистер Фрэнклин, – когда услышит, что я уехал и что она не увидит меня.

Я думал, что он говорит так в раздражении на мою барышню. Но это было неверно. Госпожа моя заметила, что с того самого времени, как полиция появилась в нашем доме, одного упоминания имени мистера Фрэнклина было достаточно, чтобы заставить мисс Рэчел вспыхнуть от гнева. Он очень любил свою кузину и не хотел сознаться в этом самому себе; но истина обнаружилась, когда мисс Рэчел уехала к тетке. Он внезапно почувствовал это в тяжелую для себя минуту и тут же принял решение – единственное решение, которое мог принять человек гордый, – уехать из нашего дома.

Он говорил с сыщиком в моем присутствии. Он сказал, что миледи готова признать, что выразилась слишком запальчиво. Он спросил, согласится ли сыщик – при таком с ее стороны признании – принять вознаграждение и оставить дело об алмазе в том положении, в каком оно находится. Сыщик возразил:

– Нет, сэр, вознаграждение дается мне за исполнение моих обязанностей. Я отказываюсь принять его, пока не исполню моих обязанностей.

– Я не понимаю вас, – произнес мистер Фрэнклин.

– Я вам объясню, сэр, – ответил сыщик. – Когда я приехал сюда, то взялся надлежащим образом раскрыть темное дело пропажи алмаза. Сейчас я к этому готов и только жду возможности исполнить мое обещание. Когда я представлю леди Вериндер, в каком положении находится дело, и когда скажу ей прямо, что следует предпринять для отыскания Лунного камня, ответственность будет с меня снята. Пусть миледи сама решит после этого, продолжать дело или нет. В случае положительного ответа я закончу то, за что взялся, и приму вознаграждение.

Этими словами мистер Кафф напомнил нам, что даже полицейский сыщик имеет свое достоинство, которое он не желает утрачивать.

Точка зрения его была настолько справедлива, что возразить было нечего. Когда я встал, чтобы проводить его в комнату миледи, он спросил, желает ли мистер Фрэнклин присутствовать при разговоре. Мистер Фрэнклин ответил:

– Нет, если только леди Вериндер сама этого не пожелает.

Он добавил мне шепотом, когда я шел за сыщиком:

– Я знаю, что этот человек собирается сказать о Рэчел, а я слишком привязан к ней, чтобы слушать это и сдержаться. Лучше мне побыть одному.

Я оставил его в большом огорчении; он облокотился на подоконник, закрыл лицо обеими руками; Пенелопа выглядывала из-за дверей в страстном желании его утешить.

Тем временем сыщик Кафф и я проследовали в комнату миледи.

Первые слова, когда мы заняли свои места, были сказаны моей госпожой:

– Мистер Кафф, может быть, есть извиняющие обстоятельства для тех необдуманных слов, которые я вам сказала полчаса назад. Я, однако, не желаю ссылаться на эти обстоятельства. Я говорю с полной искренностью, что сожалею, если оскорбила вас.

Любезность, с какой она произнесла это извинение, произвела надлежащее действие на сыщика. Он попросил позволения оправдаться в своем образе действий, выставляя это оправдание как знак уважения к моей госпоже. Он сказал, что никак не может быть виной несчастья, так поразившего всех нас, по той уважительной причине, что успех всего следствия зависел от его тактичного поведения с Розанной Спирман, которую ни в коем случае не следовало волновать или пугать. Он обратился ко мне, прося засвидетельствовать справедливость его слов. Я не мог отказать ему в этом. Я думал, что на том дело и остановится.

Сыщик Кафф сделал, однако, шаг далее – очевидно, с намерением начать самое неприятное из всех возможных объяснений между леди Вериндер и им.

– Я слышал, что самоубийство молодой женщины приписывают одной причине, – сказал сыщик. – Может быть, эта причина и существует в действительности, но она не имеет никакого отношения к тому делу, которым я здесь занимаюсь. И я должен прибавить, что усматриваю здесь другую причину. Какое-то необъяснимое беспокойство, вызванное пропажей алмаза, побудило, как я полагаю, эту бедную девушку лишить себя жизни. Я не собираюсь уверять, что знаю, чем было вызвано это странное беспокойство. Но я мог бы, с вашего позволения, миледи, указать на одну особу, которая способна решить, прав я или нет.

– Особа эта находится сейчас в доме? – спросила моя госпожа после некоторого молчания.

– Особа эта уехала отсюда, миледи.

Ответ указывал на мисс Рэчел с такой прямотой, с какой только было возможно. Наступило молчание; я думал, что оно не прервется никогда. Боже, как выл ветер, как хлестал дождь в окна! Я сидел и ждал, чтобы кто-нибудь из них заговорил опять.

– Сделайте одолжение, выскажитесь яснее, – произнесла наконец миледи. – Вы имеете в виду мою дочь?

– Я имею в виду мисс Рэчел, – ответил сыщик Кафф столь же прямо.

Когда мы вошли в комнату, на столе у миледи лежала чековая книжка – без сомнения, для того чтобы расплатиться с сыщиком. Теперь она положила ее опять в ящик. Мне больно было видеть, как дрожала ее бедная рука – рука, осыпавшая благодеяниями старого слугу; и я молил бога, чтобы эта рука держала мою руку, когда придет час моей кончины и я покину эту юдоль.

– Я надеялась, – продолжала миледи очень медленно и спокойно, – что вознагражу ваши услуги и расстанусь с вами, не упоминая имени мисс Вериндер так открыто, как оно было упомянуто между нами сейчас. Мой племянник, наверное, сказал вам об этом, прежде чем вы пришли в мою комнату?

– Мистер Блэк исполнил ваше поручение, миледи. А я объяснил мистеру Блэку причину…

– Бесполезно говорить мне об этой причине. После того, что вы сейчас сказали, вы знаете так же хорошо, как и я, что вы зашли слишком далеко, для того чтобы отступать. Я обязана ради себя самой и ради своей дочери настоять, чтобы вы остались здесь и высказались прямо.

Сыщик посмотрел на часы.

– Будь у меня время, миледи, я предпочел бы сделать свое донесение письменно, а не изустно. Но если продолжать это следствие, время слишком важно для того, чтобы терять его на письменные донесения. Я готов тотчас приступить к делу. Мне будет очень тяжело говорить, а вам слушать…

Тут моя госпожа опять остановила его:

– Может статься, будет менее тягостно и для вас, и для моего доброго слуги и друга, – сказала она, – если я подам пример и смело начну говорить с своей стороны. Вы подозреваете, что мисс Вериндер обманывает нас всех, скрывая алмаз для собственной своей цели? Не так ли?

– Именно так, миледи.

– Очень хорошо. Теперь, прежде чем вы начнете, я должна вам сказать, как мать мисс Вериндер, что она совершенно не способна сделать то, в чем вы ее подозреваете. Вы узнали ее только два дня назад. А я знаю ее характер с тех пор, как она родилась. Высказывайте ваши подозрения так резко, как хотите, – вы этим не можете оскорбить меня. Я уверена заранее, что, при всей вашей опытности, в данном случае обстоятельства обманули вас. Помните, я не имею никаких тайных сведений. Дочь моя так же мало откровенна по этому поводу со мною, как и с вами. Причина, заставляющая меня говорить так положительно, одна: я знаю свое дитя.

Она обернулась ко мне и протянула мне руку. Я молча поцеловал ее.

– Вы можете продолжать, – сказала она, взглянув на сыщика опять с прежней твердостью.

Сыщик Кафф поклонился. Слова моей госпожи произвели на него только одно действие: его суровое лицо смягчилось на минуту, словно он сожалел о ней. Что до того, чтобы поколебать его убеждения, было ясно, что она не поколебала их ни на волос. Он плотнее уселся на стуле и повел свою гнусную атаку на репутацию мисс Рэчел в следующих словах.

– Я должен просить вас, миледи, – сказал он, – взглянуть на это дело и с моей точки зрения. Будьте добры представить себе, что вы приехали сюда в моей роли и с моей опытностью, и позвольте напомнить вам вкратце, в чем эта опытность состоит.

Моя госпожа наклонила голову в знак согласия. Сыщик продолжал:

– В последние двадцать лет меня часто приглашали для улаживания щекотливых семейных дел. Единственный результат моей практики в таких вопросах, имеющий отношение к настоящему делу, я могу объяснить в двух словах. Согласно полученному мной опыту, молодые девушки, знатные и богатые, часто имеют секретные долги, в которых они не смеют признаться своим ближайшим родственникам и друзьям. В одних случаях причиной этих долгов модистка и ювелир. В других деньги нужны для целей, которых я в настоящем деле не подозреваю и не хочу оскорблять вас упоминанием о них. Держите в мыслях сказанное мною, миледи, а теперь рассмотрим, как происшествия в этом доме вынудили меня вспомнить мой старый опыт, хотелось ли мне этого или нет.

Он собирался несколько мгновений с мыслями, а потом продолжал, со страшной ясностью, принуждавшей нас понять его, с жестокой справедливостью, не щадившей никого:

– Первые сведения о пропаже алмаза я получил от инспектора Сигрэва. Он убедил меня, что совершенно не способен расследовать это дело. Единственное, что показалось мне в его словах достойным внимания, – это упоминание о том, что мисс Вериндер отказалась отвечать на его вопросы и говорила с ним с непонятной грубостью и презрением. Это было странно, но я приписал это какой-нибудь неловкости инспектора, быть может оскорбившей молодую девушку. Удержав это в памяти, я занялся делом один. Исследования мои кончились, как вам известно, открытием пятна на двери; из показаний мистера Фрэнклина Блэка ясно, что это пятно и пропажа алмаза – звенья одной и той же цепи. До сих пор я подозревал, – впрочем, очень неопределенно, – что, может быть, Лунный камень и был украден и что кто-нибудь из слуг окажется вором. Очень хорошо. Что же случилось на данном этапе следствия? Мисс Вериндер вдруг вышла из своей комнаты и заговорила со мной. Я заметил три подозрительных обстоятельства: она все еще невероятно взволнована, хотя после пропажи алмаза прошло более суток; она обращается со мной так же грубо, как и с инспектором Сигрэвом; и она ужасно сердится на мистера Фрэнклина Блэка. Прекрасно. Вот, говорю я себе, молодая девушка, лишившаяся редкой драгоценности; молодая девушка, как говорят мне мои глаза и уши, очень вспыльчивая и несдержанная. При настоящем положении вещей и обладая таким характером, что же она делает? Она выказывает непонятную вражду к мистеру Блэку, к инспектору и ко мне – другими словами, именно к тем трем лицам, которые все, разными способами, стараются помочь ей отыскать ее пропавшую вещь. Доведя мое следствие до этой точки, миледи, я тогда, и только тогда, обратился к своей опытности. Эта опытность объяснила поведение мисс Вериндер, казавшееся иначе совершенно непонятным. Эта опытность заставила меня причислить ее к тем другим молодым девушкам, которых я знал. Эта опытность подсказала мне, что она имеет долги, в которых не смеет признаться и которые во что бы то ни стало должны быть уплачены. И я не могу не спросить себя: не значит ли пропажа алмаза только то, что он пойдет на уплату этих долгов? Вот заключение, которое моя опытность выводит из простых фактов. Что может возразить против этого ваша опытность, миледи?

– Только то, что я вам уже сказала, – ответила моя госпожа. – Обстоятельства обманывают вас.

Сыщик Кафф продолжал:

– Справедливо было мое заключение или нет, миледи, я должен был прежде всего проверить его. Я предложил вам, миледи, осмотреть всю одежду в доме. Это было единственным способом найти там платье, которое, по всей вероятности, оставило пятно на двери, и это было единственным способом проверить мое заключение. Что же из этого вышло? Вы, миледи, согласились на это. Мистер Блэк согласился, мистер Эблуайт согласился. Только одна мисс Вериндер остановила следствие, отказавшись наотрез. Этот результат доказал мне, что мои подозрения справедливы. Если вы и мистер Беттередж все-таки не хотите согласиться со мной, вы должны быть слепы к тому, что произошло перед вами сегодня. В вашем присутствии я громко сказал молодой девушке, что ее отъезд – при настоящем положении дела – может помешать мне отыскать ее алмаз. Вы видели сами, как она приказала кучеру ехать, несмотря на мое заявление. Вы сами видели, что в благодарность за то, что мистер Блэк сделал более всех других, для того чтобы помочь мне разрешить загадку, она публично оскорбила мистера Блэка на лестнице дома своей матери. Что это значит? Если мисс Вериндер не причастна к пропаже алмаза, то что это значит?

Он взглянул на меня. Было ужасно слушать, как он, одно за другим, нанизывает доказательства против мисс Рэчел, и сознавать, что тебе, при всем страстном желании защитить ее, нечего ему возразить. Я, благодарение богу, стою выше доводов рассудка. Это помогло мне твердо удержаться на точке зрения миледи. Это помогло мне спокойно выдержать взгляд мистера Каффа. Воспользуйтесь, читатель, умоляю вас, моим примером! Это спасет вас от многих неприятностей. Воспитывайте в себе превосходство над доводами рассудка – и вы увидите, как непоколебимы вы будете перед усилиями других людей лишить вас спокойствия духа ради вашего собственного добра!

Видя, что и я, и моя госпожа молчим, сыщик Кафф продолжал (боже, как бесило меня, что он совсем не смутился нашим молчанием):

– Таковы выводы, миледи, обвиняющие одну мисс Вериндер. Обратимся теперь к доказательствам, говорящим против мисс Вериндер и покойной Розанны Спирман вместе. Вернемся на минуту, с вашего позволения, к отказу вашей дочери осмотреть ее гардероб. После этого отказа я уже пришел к своему заключению, но мне нужно было решить для себя два вопроса. Во-первых, как мне в дальнейшем продолжать следствие? Во-вторых, имеет ли мисс Вериндер сообщницу между служанками? Старательно обдумав это, я решился вести следствие – весьма неправильным образом, с официальной точки зрения. Почему? Потому что имел дело с семейным скандалом, который не должен был выйти за пределы семьи. Чем меньше шуму, чем меньше помощи от посторонних, тем лучше. Обычный способ задерживать людей по подозрению, допрашивать их на суде и тому подобное здесь совершенно не годился, если сама ваша дочь, миледи, – как я это полагаю, – была в центре всего дела. При таких условиях я чувствовал, что лицо, подобное мистеру Беттереджу, с его характером и положением в доме, знающее слуг и дорожащее честью семьи, подходит для роли помощника более всех остальных, кто был под рукой. Я взял бы в помощники мистера Блэка, но тут помешало одно обстоятельство. Мистер Блэк с самого начала подметил, куда клонится мое следствие, и, при его преданности мисс Вериндер, взаимное понимание между ним и мною стало невозможно. Я беспокою вас, миледи, всеми этими подробностями для того, чтобы показать, что я не вынес эту тайну за пределы семейного круга. Я – единственный посторонний человек, знающий эту тайну; а моя карьера следователя зависит от того, насколько я умею молчать.

Тут я почувствовал, что моя карьера зависит от того, что я не промолчу. Быть выставленным перед моей госпожой, в мои старые годы, чем-то вроде домашнего сыщика – это было не под силу моей совести.

– Прошу позволения доложить вам, миледи, – сказал я, – что я никогда сознательно не помогал этому гнусному следствию никаким способом с начала его и до конца и прошу мистера Каффа опровергнуть мои слова, если он посмеет!

Дав, таким образом, волю своим чувствам, я испытал большое облегчение. Миледи оказала мне честь, дружески потрепав меня по плечу. Со справедливым негодованием взглянул я на сыщика, желая узнать, что думает он о подобном свидетельстве. Он бросил на меня кроткий взгляд и, казалось, почувствовал ко мне еще большее расположение, чем прежде.

Миледи предложила ему продолжать его объяснение.

– Я понимаю, – сказала она, – что вы добросовестно употребили все свои старания на пользу того, что считаете моими интересами. Я готова выслушать, что вы скажете далее.

– То, что я скажу далее, – ответил мистер Кафф, – относится к Розанне Спирман. Я узнал молодую женщину, как вы, миледи, может быть, помните, когда она принесла сюда бельевую книгу. До того времени я сомневался, поверила ли мисс Вериндер кому-нибудь свою тайну. Когда я увидел Розанну, я изменил свое мнение. Я стал подозревать, что она причастна к пропаже алмаза. Бедная девушка умерла ужасной смертью, и я не желаю, чтобы вы, миледи, сейчас, когда ее нет на свете, могли подумать, что я был несправедлив и жесток к ней. Если бы это был обыкновенный случай воровства, я стал бы подозревать Розанну не более всей остальной прислуги в доме. Опыт говорит нам, что женщины, бывшие в исправительном доме, когда поступают в услужение и когда с ними обращаются ласково и справедливо, по большей части проявляют искреннее раскаяние и оказываются достойными милостей, которыми их осыпают. Но это не был обыкновенный случай воровства. Это был, по моему мнению, хитро задуманный план с участием самой владелицы алмаза. Имея это в виду, я, весьма естественно, прежде всего вспомнил о Розанне и подумал следующее: удовольствуется мисс Вериндер, – прошу извинения, миледи, – нашим предположением, что Лунный камень просто пропал, или она пойдет еще далее и постарается убедить других в том, что Лунный камень украден? В последнем случае Розанна Спирман – с ее прошлым воровки – была у нее под рукой, как лицо, наиболее способное навести вас, миледи, и меня на ложный след. Возможно ли было, спрашивал я себя, изложить дело против мисс Рэчел и Розанны с более отвратительной точки зрения? Оказывается, было возможно, как вы сейчас увидите! Я имел другую причину подозревать покойницу, – продолжал сыщик, – причину, казавшуюся мне еще убедительнее. Кто мог лучше всех помочь мисс Вериндер тайно получить деньги за алмаз? Розанна Спирман. Ни одна молодая девушка, в положении мисс Вериндер, не смогла бы сама вести такое рискованное дело. Она должна иметь помощницу, а кто более годился для этого, спрашиваю я опять, как не Розанна Спирман? Покойная служанка ваша, миледи, отлично знала свое ремесло, когда была воровкой. Я знаю наверное, что она имела сношения с одним из тех немногих лондонских ростовщиков, которые согласятся дать большие деньги за такую известную драгоценность, как Лунный камень, не задавая неловких вопросов и не настаивая на неловких условиях. Держите все это в уме, миледи; а теперь позвольте мне объяснить, как мои подозрения подтвердились поступками Розанны и какие ясные заключения можно из них вывести…

Вслед за этим он перебрал все поступки Розанны. Вы уже знакомы с этими поступками, так же как и я, и вы поймете, как эти неопровержимые доводы набросили тень на память бедной умершей девушки, доказывая ее причастность к исчезновению алмаза. Даже моя госпожа была испугана его словами. Она ничего не ответила ему, когда он кончил.

Сыщику, кажется, было все равно, отвечают ему или нет. Он продолжал – черт его побери! – с прежней твердостью.

– Изложив все это дело так, как я его понимаю, – сказал он, – мне остается только добавить, миледи, как я намерен действовать дальше. Я вижу два способа довести следствие до успешного завершения. Один из них я считаю наиболее надежным. Другой допускаю только как смелый опыт, и ничего более. Вы, миледи, это решите сами. Выберем ли мы надежный способ?

Моя госпожа сделала ему знак поступить, как он хочет, и выбрать самому.

– Благодарю вас, – ответил сыщик. – Мы начнем с достоверного, поскольку ваше сиятельство предоставляете выбор мне. Останется ли мисс Вериндер во Фризинголле или вернется сюда, я намерен в том и в другом случае бдительно наблюдать за всеми ее поступками – за людьми, с которыми она видится, за прогулками верхом или пешком, которые она будет совершать, за письмами, которые она будет получать или писать.

– Далее что? – спросила моя госпожа.

– Далее, – ответил сыщик, – я попрошу вас, миледи, взять в дом на место Розанны Спирман служанкой женщину, привыкшую к тайным следствиям в этом роде, за скромность которой могу поручиться.

– Далее что? – повторила моя госпожа.

– Далее, – продолжал сыщик, – я намерен поручить одному из моих товарищей в Лондоне завязать сношения с тем ростовщиком, который, как я упоминал, был прежде знаком с Розанной Спирман и имя которого и адрес – вы, миледи, можете на меня положиться – были сообщены Розанной мисс Вериндер. Я не отрицаю, что меры, предлагаемые мною, будут стоить денег и потребуют много времени. Но результат их несомненен. Мы очертим кольцо вокруг Лунного камня и будем суживать это кольцо все более и более, до тех пор, пока не найдем Лунный камень в руках мисс Вериндер, если только она вздумает оставить его при себе. Если же долги ее не терпят отлагательства и она решится продать его, у нас будет человек, который захватит Лунный камень тотчас по прибытии его в Лондон.

Слышать подобные предположения в связи с родной ее дочерью было для моей госпожи настолько невыносимо, что она впервые заговорила гневно:

– Считайте, что ваше предложение отвергнуто совершенно, и объясните другой ваш способ довести следствие до конца!

– Другой мой способ, – продолжал сыщик так же непринужденно, как раньше, – состоит в том, чтобы произвести смелый опыт. Мне кажется, я составил себе довольно правильное понятие о характере мисс Вериндер. Она вполне способна – по моему мнению – на смелый обман. Но она слишком горячего и вспыльчивого нрава и не привыкла обманывать, поэтому не умеет лицемерно вести себя и сдерживаться, когда есть поводы к раздражению. Ее чувства все это время неоднократно выходили из-под ее контроля, в то время как ее интересы требовали скрывать их. На эту-то особенность ее характера я и предлагаю воздействовать. Я хочу неожиданно нанести ей сильное потрясение при обстоятельствах, которые живо заденут ее. Проще говоря, я хочу сообщить внезапно мисс Вериндер о смерти Розанны, в надежде, что лучшие ее чувства заставят ее откровенно во всем сознаться. Принимает ли миледи этот способ?

Госпожа моя удивила меня выше всякой меры. Она тотчас ответила:

– Да, принимаю.

– Кабриолет подан, – сказал сыщик. – Позвольте вам пожелать, миледи, доброго утра.

Миледи подняла руку и остановила его в дверях.

– Лучшие чувства моей дочери будут испытаны, как вы предлагаете, – проговорила она, – но я, как мать, требую права произвести это испытание лично. Оставайтесь здесь, а во Фризинголл поеду я сама.

Раз в жизни знаменитый Кафф онемел от изумления, как самый обыкновенный человек.

Моя госпожа позвонила в колокольчик и приказала подать ей непромокаемый плащ. Дождь все еще лил, а карета, как вам известно, отвезла мисс Рэчел во Фризинголл. Я старался уговорить свою госпожу не подвергать себя суровости погоды. Совершенно бесполезно! Я просил позволения ехать с нею и держать над нею зонтик. Она не захотела и слышать об этом. Кабриолет подъехал с грумом.

– Вы можете быть совершенно уверены в том, – сказала она сыщику Каффу в передней, – что я проделаю этот опыт с мисс Вериндер так же смело, как вы могли бы сделать его сами. И я сообщу вам результат или устно, или письменно, прежде чем последний поезд отправится сегодня в Лондон.

С этими словами она села в кабриолет и, взяв вожжи, поехала во Фризинголл.