Текст книги "Жизнь после смерти в изложении Джерома Эллисона"

ИДЕЯ ПРОДОЛЖЕНИЯ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА

Мы, рождённые в атмосфере материалистической культуры Америки XX века, несём на себе гораздо более тяжёлое бремя материалистического мышления, чем мы, быть может, осознаём. Многие из нас могут прожить всю свою жизнь, так ни разу и не усомнившись в этом материализме. Другие же только под давлением реальных событий бывают вынуждены признать, что они действительно вступают во взаимодействие с такими видами энергии, для которых не существует материалистического объяснения. Мои непроизвольные и совершенно неожиданные парапсихологические способности с самого начала поставили меня в эту последнюю категорию. Общепринятый «здравый смысл» моего времени не мог объяснить, что же действительно происходит со мной. Иногда это приводило меня в чрезвычайное замешательство, и в такие минуты мне крайне хотелось найти кого-нибудь, кто мог бы разобраться во всём компетентно и наставить меня.

Когда мне перевалило за двадцать лет, меня уже постоянно приглашали выступать для демонстрации ясновидения перед группами спиритуалистов. Я ещё не научился управлять трансом, но уже знал, что это было некое полугипнотическое бодрствующее состояние, в котором я мог описывать невидимых присутствующих и воспринимать от них кое-что из того, что они хотели передать участникам сеанса. Я понимал, что мне нужна хорошая учёба, но пока вынужден был довольствоваться тем, чему мог сам научиться в практике своих сеансов с участием публики. Национальная Спиритическая ассоциация Америки, посвятившая себя «науке, философии и религии жизни, продолжающейся за порогом смерти, основанным на демонстрируемых фактах связи посредством медиумов с теми, кто живёт в мире духа», обеспечила мне обширную аудиторию. Мне, молодому, полному усердия и упоённому первыми успехами в своём приходе священнику такого христианского вероисповедания, которое может позволить себе смотреть на свою религию открытыми глазами и не отделять её от практической жизни, казалось странным, что люди должны создавать специальную организацию, чтобы откровенно говорить о бессмертии.

Помощь пришла ко мне, когда я больше всего в ней нуждался, с самой неожиданной стороны. В 1920 году в Бостон приехал великий индийский мудрец Парамаханза Иогананда, там он выступил с проповедями перед собранием представителей унитарианской церкви. Я, конечно, и раньше о нём слышал; к счастью, и он тоже слышал обо мне, так что устроить встречу с ним удалось без труда. Я рассказал ему об испытываемых мной трудностях в концентрации, медитации и достижении отрешённости. Он понял всё с полуслова и принял меня как друга и собрата на пути исканий. С тех пор я брал у него консультации, как только выкраивал на это время. Иогананда помог мне направить развитие моих парапсихологических способностей в нужное русло. Он уважал мои способности, но они не производили на него особого впечатления. Не хотел он и того, чтобы развитие этих способностей стало для меня главной целью. Способности медиума развиваются по мере развития души, устремлённой к вселенскому сознанию, говорил он, предупреждая учеников, чтобы они не позволяли себе увлечься и сбиться с намеченного пути. Для Иогананды не существовало вопроса о жизни за смертью, как не сомневался он и в ценности достижений современной науки в пределах, ограниченных ею же самой.

Он в то же время высмеивал учёных, погнавшихся за малой мудростью и потерявших большую. «Наука пребывает в постоянном движении, – говорил он, – это ценно с точки зрения открытия частных законов существования природы в её иллюзорном состоянии, но наука бессильна и в достижении конечного знания, и в постижении начала всех начал». Я принял близко к сердцу напоминание Йогананды, что все духовно развитые люди имеют некоторые способности медиума, но не все медиумы являются духовно развитыми людьми. Он посоветовал мне никогда не жалеть своих усилий в изучении реальной, осязаемой и неосязаемой структуры космоса, невзирая на то, какими будут источники информации – древними или современными.

Мой собственный непосредственный опыт и открытия тех моих современников, кто проводил с особой тщательностью исследования в области человеческого сознания за чертой смерти, возвращают меня к древним авторам с новым чувством уважения к ним. Они были не просто обладающими богатым воображением рассказчиками из давно минувших времён. Лучшие из них были добросовестными и точными репортёрами, сообщавшими об испытанном ими собственном опыте и действительно наблюдавшихся феноменах. Я перечитал всё ранее прочитанное по этой теме и углубился в пределы той древней литературы, с которой мне раньше не довелось познакомиться.

Я искал, разумеется, подтверждения собственному опыту и своим наблюдениям во всей истории. Если то, что я наблюдаю и испытываю, нечто новое, недавно возникшее, – это одно дело. Если же подобное случалось или же просто говорилось, что подобное случалось многие столетия назад и больше никогда не повторялось, то это – другое. Однако если «парапсихический» феномен, с которым я с каждым днём знакомлюсь всё больше и больше, существует всё время, со дня самых ранних свидетельств о жизни человека на земле, то я действительно имею дело с чем-то таким, что прямо относится к самой структуре и цели существования Вселенной и может служить ключом к пониманию существа природы и подлинной цели жизни человека. То, что я хотел узнать, было – как и когда у человека зародилась идея о продолжении жизни после смерти.

Я считал, что если свидетельства о жизни за смертью принимать всерьёз, то должны быть непременно удовлетворены четыре основных требования. Первое – исследователь должен наблюдать демонстрацию непрерывности сознания (под сознанием здесь имеется в виду восприятие, память, способности узнать и быть узнанным; рассудок, способность принимать решение и весь тот полный комплекс характерных «обертонов», которые мы обычно соединяем в понятие «личность»). Второе – должно обязательно быть представление о своего рода окружающей среде, грубо сравнимое с земной на телесно-биологическом уровне, то есть естественное и «социальное» окружение, в котором могла бы действовать личность. Третье – должно быть найдено подтверждение тому, что жизнь вне биологической сферы имеет свои ценности, смысл, свои задачи или цель, свою необходимость, выраженные в терминах, понятных нам на нашем уровне существования. Четвёртое – должен быть какой-то ответ о ситуациях общения и этических ситуациях, касающихся конструктивных и деструктивных личностей, проблемы справедливости и несправедливости, умственно развитых и отсталых, порочных и добродетельных, резких и робких – в общем, всего того, с чем мы встречаемся в нашей нынешней жизни и с чем не так-то легко справляемся. Что же было сказано человеком обо всём этом, что было написано им о жизни после жизни?

Неандертальцы и кроманьонцы, жившие соответственно от 75000 до 25000 лет назад, верили, что мёртвые продолжают жить в каком-то таинственном духовном теле. Захоронения у них делались с особой заботой о возможных нуждах умерших в загробной жизни, особенно в пище и орудиях труда. С течением времени вера в «выживание» человека после его смерти становилась сильнее и оно всё больше воспринималось как реальное; подготовка к похоронам и ритуал погребений становились всё сложнее. К 10 000 году до н. э. началось возведение гробниц. Короли, вожди и прочие знатные люди снабжались для «загробной жизни» всевозможными вещами, которые, как полагали, могли им там пригодиться. В некоторых случаях утвердился жестокий обычай принесения в жертву жён и слуг, с тем чтобы знатный человек имел утешение и спутников в загробном мире.

Было признано, что мёртвые иногда не только могут снова возвращаться на землю, но также и то, что они, посещая наш мир, могут проявлять себя во всём диапазоне – от доброго и дружественного до ненависти и разрушения. Чтобы не дать покойникам «бродить» по свету, трупы иногда пригвождали к земле кольями, связывали крепкими верёвками или закладывали тяжёлыми камнями. В то же время мёртвым делали различные приношения, чтобы заверить их в том, что о них помнят, их чтут. Считалось, что люди с плохим и злым характером становятся демонами, а щедрые, добрые и мужественные причислялись к добрым богам. Некоторые примитивные сообщества людей имели вполне определённые представления о том, что случается с душой сразу же после смерти. Например, одно племя считало, что душа ведёт себя так, как описано в романе Джеймса Эйджи «Смерть в семье», изданного в середине XX века: душа некоторое время держится вблизи могилы, блуждает по окрестным местам среди знакомых людей, а затем уходит куда ей положено.

В «Одиссее» Гомера я обнаружил первый подробный рассказ о спиритическом сеансе, который соответствует современному опыту парапсихологии и отвечает тем четырём требованиям, о которых я говорил, устанавливая минимум, необходимый для подтверждения того, что личность продолжает жить после физической смерти. Этот рассказ в поэме Гомера особенно ценен тем, что достоверность и точность его описаний действительно существовавших обычаев, ритуалов, поверий, одежды, оружия, зданий, сооружений и в целом образа жизни эпохи общепризнанна. Читая поэму Гомера, убеждаешься в мысли, что поэт посещал многие «парапсихологические» сеансы и его расцвеченный воображением рассказ основывается на действительном опыте.

В «Одиссее» сеанс вызывания души умерших приводится в одиннадцатой книге, озаглавленной «Книга мёртвых». Цирцея – пророчица такого рода, который хорошо известен и сейчас и широко описан в современной литературе, – советует герою, Одиссею, подчинить воле свои таланты медиума и вызвать дух мёртвого фиванского поэта Тиресия, который даёт совет, что делать дальше. Цирцея, будучи сама могущественным медиумом, даёт Одиссею точные указания, как вызвать духов. (Это первый известный мне исторический пример того, как один медиум обучает другого, точно так же и я сам потом обучал многих молодых медиумов XX века. Правда, мы уже не использовали кровь овец!) Тиресий, говорит Цирцея, «знает то, чего и смерть не коснулась», и может быть неоценимым помощником.

Одиссей точно следует её наставлениям. Некоторые из них основаны на примитивных поверьях о том, что души мёртвых каким-то образом могут использовать некоторые ингредиенты пищи, осязаемые или не осязаемые нами; поэтому, вызывая мёртвых из Гадеса (царства мёртвых), Одиссей кропит землю кровью овцы и разбрасывает по ней ячмень и мёд. Ближайшая современная параллель, известная мне, – это мнение некоторых парапсихологов XX века, что эктоплазма и одические силы являются неосязаемыми элементами крови и способны сделать на время возможными появление привидений и другие физические проявления феномена того же порядка. Поскольку мой собственный опыт с парапсихическим феноменом физического порядка ограничен, я не могу добавить к сказанному выше что-либо существенное. Однако парапсихические аспекты «сеанса» Гомера соответствуют современному опыту.

Гадес, в понимании Гомера, не имеет ничего общего со средневековым адом с его бесконечными и страшными муками. Гадес у него – это просто «спиритическая окружающая среда», в которой живут души мёртвых. Он находится за «рекой страха» – поэтический образ Гомера, олицетворяющий страх перед смертью, общий для людей всех эпох.

Духи не медлят и тотчас появляются перед Одиссеем в ответ на его призывы. Интересно отметить, что первым перед Одиссеем появляется один из его же собственных спутников, плывущих с ним на корабле, – Эльпенор – своего рода «двойник» тех персонажей, с которыми часто имеют дело медиумы в современной парапсихологической практике. Он приводит такие же удивительно точные подробности своей случайной смерти, о которых ещё не знают даже ближайшие люди из окружения покойного. Эльпенора Одиссей только что видел живым и невредимым во дворе Цирцеи. Одиссей хочет узнать, что же произошло. «Это всё из-за вина, – объясняет Эльпенор, – хлебнул я его изрядно, прежде чем отправился спать. Когда я проснулся, то совершенно забыл про лестницу, пошёл напрямую – и полетел с крыши вниз головой. Я сломал себе шею, а душа моя перенеслась в Гадес». Совершенно нетрудно отыскать тысячи таких Эльпеноров в отчётах о спиритических сеансах, проводившихся в XX веке.

Одиссей видит множество душ – «цветущих невест, юношей, стариков, проживших долгую и трудную жизнь, нежных юных дев, всё ещё хранящих остроту первого чувства в своих сердцах, многих воинов, погибших в битвах, на теле которых зияют раны, а на доспехах запеклась кровь». Но Одиссей вступает в разговор лишь с немногими – Эльпенором, своей матерью и Тиресием. Тиресий даёт ему просимый совет, и «сеанс» заканчивается.

Греки доэллинской эпохи считали, что мёртвые продолжают жить в подземном мире, подвластном великой богине – Матери Земли. Существовал у них также и рай на острове, на который души умерших доставлялись на лодке. В эпоху эллинов полагали, что человеческая душа (психея) трансформируется в эйдолон – тончайший нематериальный образ земной личности. Именно его неосязаемость так взволновала Одиссея, когда он увидел свою покойную мать Антиклею. Греческий герой, тщетно пытавшийся удержать её в своих объятиях, восклицает: «Ужель Персефона-царица послала мне только лишь призрак (эйдолон), чтоб плач и стенания мои дольше продлились?». Мать успокаивает его: «Дочь Зевса тебя обмануть не пыталась. Так выглядят смертные все, когда умирают».

В самых ранних примитивных религиях один бог, создатель всего и источник всего живого, хотя признавался и почитался, но всё-таки мало имел отношения к самой жизни людей как в земном, так и в потустороннем мире. Древние люди прежде всего заботились об умиротворении душ усопших и прибегали для защиты от злых к помощи добрых. Всё это стало меняться в Древнем Египте. В понятии древних египтян жизнь, земная и потусторонняя, начинает всё больше восприниматься как общее для всех, царей и простолюдинов, постоянное и неуклонное развитие осознания и понимания, как обычно счастливый процесс переживания опыта. Они интуитивно улавливали поступательное развитие духа, которое в конце концов может привести к установлению непосредственной связи личности с самим Создателем. Во времена строительства пирамид считалось, что статуэтки и миниатюрные изображения живых существ, захороненные вместе с останками умерших в гробницы, будут служить покойному в мире ином – в своём ли «телесном» виде или как повинующиеся ему «души».

Самой старой и полностью развившейся концепцией жизни за смертью следует считать египетскую. «Книга мёртвых» древних египтян содержит весьма полные инструкции того, что следует сделать, чтобы жизнь в потустороннем мире была счастливой. Царство бога Осириса предполагает счастливое и осмысленное посмертное существование. Душа с посохом в руке отправляется в долгое путешествие к полям Осириса, в сторону Млечного Пути – Великого Белого Нила небес. Согласно «Книге мёртвых» не каждый заслуживает немедленного и вечного блаженства; перед концом своего путешествия душа прибывает в Зал Истины, где над ней творит свой суд бог Осирис. Душа в свою защиту может представить список грехов и преступлений, которых она не совершала. Но суд, который вершится здесь, – беспристрастен и справедлив; после приговора душа должна либо направиться в счастливые поля Осириса, либо туда, где ей предстоит испытать воздействие строгих исправительных мер. В некотором отношении древние египтяне близко подошли к возвышенной концепции монотеизма – единого истинного бога, к завершающему единению с которым каждый человек может стремиться, восходя по ступеням духовного развития в жизни после смерти.

Обширная информация о жизни после смерти дошла до нас из «Текстов Пирамид» древних египтян, созданных около 4000 года до н. э. Эти тексты должны были помочь благополучному переходу умерших фараонов в следующий мир, и в них говорится о двух сущностях – Ка и Ба, переживающих физическое тело. Ка имеет свойства некоей разрежённой физической субстанции, в то время как Ба представляет собой чистый дух, или душу. Ба всегда изображалась в искусстве птицей с человеческой головой – она и была как бы самой личностью человека, способной летать свободно и беспрепятственно. В иллюстрациях к «Книге мёртвых», которая датируется примерно 1450 годом до н. э., Ба зачастую показана сидящей над входом в гробницу или слетающей вниз к набальзамированному телу. Взгляд древних египтян на человека как психофизическое существо, на его двойственную природу и назначение поразительно современен. Древние египтяне считали, что человеческое существо всегда есть нечто большее, чем плоть и кровь, для них это был просто факт, не вызывавший сомнений.

В древних царствах Шумере и Аккаде, как и у древних египтян, человек рассматривался тоже как психофизическое существо. В этой месопотамской культуре слово «паписту» (горло) также означало – дыхание, жизнь, душа – иначе говоря, животворящий принцип жизни, или святой дух. Считалось, что личность человека после смерти его тела, известная под именем «этимму», могла возвращаться в мир на горе живущим, если к ней относились с пренебрежением или оскорбляли её. Это верование определяет важность, придававшуюся во всех древних культурах обрядам погребения (вспомним, например, пьесу Софокла «Антигона»). Тогда полагали, что люди, физические тела которых после смерти не получали должного церемониального погребения, обрекались распорядителями потустороннего мира на бесконечные скитания до тех пор, пока над их останками не выполнялись требовавшиеся обряды. Любитель античной классики может вспомнить, как Одиссей и Эней поклялись найти и должным образом похоронить непогребённые тела своих скончавшихся друзей, с которыми они разговаривали во время «спиритических сеансов», запечатлённых в «Одиссее» и «Энеиде». Потусторонний мир в древней Месопотамии был известен под названием «Земля, откуда нет возврата».

Запечатлённые в «Ведах» верования древней Индии (4000–5000 лет назад) не содержат концепций кармы и перевоплощения душ в иные живые существа, которым позднее суждено было здесь так распространиться. Человек, считалось тогда, жил «здесь» и «сейчас», то есть в земном мире и в отведённое ему время, ему следовало использовать эту возможность в полную меру своих способностей – наслаждаться жизнью как физически, так и эмоционально. Человек продолжал своё существование, и после смерти его жизнь в этой фазе определялась тем, насколько моральным было его поведение на земле.

Помимо великих развитых религий древности по всему известному истории миру существовали бесчисленные культы различных таинств, начиная от тёмных лесов Германии, солнечных полуостровов Средиземноморья и равнин Малой Азии, кончая пределами Индии. Друиды на Британских островах; культ Вотана на территории нынешней Германии; Элевсинские и Дионисийские мистерии в Древней Греции… Жестокие культы человеческих жертвоприношений в Малой Азии, которые вызывали такое отвращение у последователей возвышенного культа Яхве среди евреев Среднего Востока. В Греции эти культы назывались мистериями (таинствами), поскольку их обряды были секретными, известными лишь посвящённым. Будущие участники этих обрядов проходили долгую подготовку, их обстоятельно учили, только затем наступала для них торжественная церемония посвящения. «Пифагорейский союз», внесший выдающийся вклад в медицину, музыку, астрономию, математику, философию, родился из Элевсинских мистерий. Изыскания пифагорейцев стремились к такому развитию божественной мысли в земном теле, чтобы человек в своей жизни после смерти мог пребывать в этом высоком состоянии духовной чистоты и способности постигать всё. Эти идеи оказывали непреходящее влияние на развитие религиозной мысли на протяжении всей эры христианства и вплоть до наших дней.

Конечно, не все эти культовые религии были настолько возвышенны. Средний эллин того времени понимал загробную жизнь как весьма чётко организованную: после суда душа проходила через коридор преисподней Эребус, откуда она, если признавалась недостойной, отправлялась в Тартар, а если того заслуживала – в Елисейские поля радости и блаженства.

Некоторые из этих культов несли в себе такой мощный заряд уверенности в продолжении жизни после смерти, что Плутарх, полвека спустя после наступления христианской эры, мог, получив известие о кончине одной из дочерей, написать жене эти слова утешения:

«Я знаю, родная моя, что ты не веришь, будто душа после смерти исчезает и ничего более не чувствует, – в этом мы дали священную клятву на таинствах нашего религиозного братства. Мы признаём за непреложную истину, что наша душа нетленна и бессмертна. Нам следует думать, что мёртвые перешли в лучший мир и живут счастливее нашего. Давай же будем вести себя соответственно этому, будем упорядочивать нашу внешнюю жизнь, а внутренне становиться всё более чистыми, мудрыми и честными».

Примерно до V века до н. э. идеи о загробной жизни возникали и получали широкое распространение у разных племён и народов и с течением времени облекались в устойчивые формы. Позднее эти откровения собирались, как в фокусе, в учениях великих духовных вождей, которые придавали новое живое значение старым наставлениям и зажигали в сердцах людей негасимый огонь духовного энтузиазма. Среди них были Заратустра (VI век до н. э.), Будда и Конфуций (оба жили в V веке до н. э.), древнееврейские пророки (с V по I век до н. э.), Иисус из Назарета (I век н. э.) и Магомет (VII век н. э.). Истоки различных возвышенных религиозных течений Индии теряются в тумане предыстории. Историческая память начала запечатлевать их в форме величественных религиозных стихов, собранных с VIII по VI век до н. э. в «Ведах» и «Упанишадах». Эти размышления о происхождении всего сущего от единого бога и сведение цели, предназначения и «конца всех вещей» вновь в одном едином боге остаются среди самых возвышенных и проникновенных религиозных писаний. Именно здесь впервые высказывается мысль о том, что истинное «я» каждого человека и великое «я» Вселенной оказываются одним и тем же, сливаясь всякий раз, когда это единство становится возможным осознать полностью.

Человек, которого звали Будда – «Просветлённый», – носил имя Сиддхартха в добавление к родовому имени Гаутама и родился в Северной Индии около 560 года до н. э. Он получил прекрасное религиозное образование и воспитание, какое давалось здесь сыновьям в столь знатных и богатых семьях в то время. Став взрослым, он женился, стал отцом ребёнка, но затем вдруг, не находя ответов на волновавшие его глубинные вопросы бытия и собственной жизни, бросил всё и без гроша, в одиночестве отправился скитаться в поисках смысла человеческой жизни. Когда он стал признанным религиозным мудрецом, его учения опрокинули мёртвый режим бездуховности и упадка, поддерживавшийся бюрократией от религии, вновь утвердили откровения древней живой религии и дали новое вдохновение религиозной жизни Востока.

Будда хотел найти возможность прервать бесконечную цепь мучительных смертей и новых рождений – колесо кармы, – бесконечный переход из одного воплощения в другое. Он абсолютно не сомневался в продолжении жизни за чертой смерти. Но какой смысл, спрашивал он себя, в простом повторении одного и того же? Наконец он нашёл свой ответ – вселенская любовь. Только она могла прервать вращение колеса кармы и привести человека к единению с божественным и вечным. Многое в его учении предвосхищало Нагорную проповедь Христа пять столетий спустя: «Если кто станет проклинать тебя, сдержи обиду твою и твёрдо держись слов сих. Да не смутится ум мой, и злое слово не сорвётся с уст моих, я пребуду добр и дружествен, с помыслами любви и без злобы затаённой».

Служители буддизма полагали, что они ясно видят все горизонты жизни за смертью. Считалось, что буддийский святой, идя путём восьмикратной добродетели, сможет одолеть «три опьянения» – невежество, чувственность и «жажду» (влечение, стремление), которые ведут лишь к повторению жизни, к новому рождению и перевоплощению. Преодолевший их человек, предполагалось, обладал даром проникновения, высшей мудростью и духовной энергией, он находился по ту сторону любопытства в отношении жизни за смертью. Однако это положение «учителя» оставляло столько вопросов без ответа, что буддизм в конце концов раскололся на несколько сект, следовавших каждая своей доктрине. Буддизм быстро распространился из Индии в Тибет, а затем и в Китай, где уже утвердилось учение Конфуция.

Не многим, считалось, удаётся достичь того состояния совершенства, которое требуется от буддийского святого. Однако, по учению Будды, любой человек, без сомнения, «переживает» свою смерть. Будде принадлежит неповторимое образное описание связи между физическим телом и потусторонним миром: «Это как оттиск железной печати на мягком воске. Самой печати уже нет, но изображение её остаётся».

В Китае с самых давних времён считали, что Вселенная питается энергией двух противоположных, но друг друга дополняющих сил – мужской активной излучающей «янь» и восприимчивой, плодородной таинственной женской «инь». Использовать эти силы и взаимодействовать с ними позволяет познание дао; дао, или «естественный, правильный путь», – средство поддержания всеобщей гармонии, включая и внутреннюю жизнь человека. В культуре Китая глубоко укоренилось почитание предков и связанная с ним детальная концепция загробной жизни. Главным делом человека на земле считалось достижение через дао гармонии между людьми и духами. В древнем Китае читались специальные молитвы по умершим и делались жертвоприношения, чтобы не вызвать недовольства покойных и мщения с их стороны. Конечно, духи не ели пищи, но считалось, что они вдыхают её запах и тем поддерживают своё существование. По окончании погребальной церемонии пищу съедали жрецы. В богатых и могущественных семьях совершались сложные и изощрённые, а иногда и жестокие погребальные службы. Зачастую, когда умирал знатный господин, в жертву приносились от 100 до 300 человек, которые должны были находиться у него в услужении на том свете.

Такого рода вещи здравомыслящий Конфуций находил возмутительными. Его учение можно суммировать так: «Живи хорошей жизнью в этом мире, а мир потусторонний сам о тебе позаботится». Конфуций считал, что человек, пребывающий в гармонии с великими созидательными принципами Вселенной, всегда будет чувствовать себя как дома на всех сферах бытия – и в этом мире, и в мире ином. Однажды в минуту опасности он сказал так: «Небеса произвели ту силу, которая заложена во мне. Так чего же я должен бояться?» Хотя Конфуций никогда не говорил подробно о природе жизни после смерти, он полностью принимал традиционную китайскую практику духовной связи с предками.

Для нашего времени, пожалуй, наиболее интересным произведением буддизма является тибетская «Книга мёртвых». Со дня первой публикации в английском переводе в 1927 году под редакцией У. Е. Эванса-Венца, с обстоятельными предисловиями, написанными К. Г. Юнгом и другими авторитетными учёными, эта замечательная книга выдержала несколько изданий, а сейчас широко распространяется в дешёвом издании. Её читают и обсуждают те из современных молодых американцев, кто интересуется техникой медитации для познавания реальности.

Тибетская «Книга мёртвых» – это наставление, в котором рассказывается, как умирает человек. Она использовалась в Тибете как своего рода требник, её читали вслух, когда кто-нибудь умирал. В отличие от египетской «Книги мёртвых», которую клали в гробницу как путеводитель для души в её странствии по загробному миру, тибетская книга предназначалась не только для умирающих и мёртвых, но и для живых. Вот несколько цитат из вступления к ней, которые подчёркивают её центральную тему – достижение должного отношения к смерти является одной из главных целей жизни: «Ты должен понять, что научиться умирать – это самая полезная из всех наук, превосходящая все прочие. Научись умирать – и ты научишься жить… Познавать жизнь, которая внутри человека, несравнимо важнее, чем исследовать космос. Если ты доберёшься до Луны – что это добавит? Только знание о вещах преходящих. Но высшая цель человека – превзойти преходящее. И поскольку все люди должны покинуть оболочку плоти и пройти через смерть, то крайне необходимо знать им, как правильно встретить смерть, когда она придёт. (…) Не растрачивать себя по мелочам в бесполезных деяниях, помнить о высшей возможности, данной человеку с рождения, чтобы не уйти из этой жизни с пустыми руками, нищими духовно… Это относится к искусству выхода из физического тела и переноса сознания с земной плоскости в плоскость посмертного бытия. (…) Ограниченной только земным медицинской науке нечего сказать в напутствие умирающему, чтобы подготовить его к переходу в посмертное состояние, она чаще усугубляет, нежели облегчает, безосновательные страхи и крайнее нежелание умирать среди своих пациентов, прикованных к смертному одру, которым зачастую прописывает притупляющие ум таблетки и инъекции. (…) Переход из человеческой плоскости сознания через процесс, называемый смертью, может и должен быть торжественным и радостным».

Поскольку буддийский подход к смерти основан на твёрдой вере в повторяющееся физическое перевоплощение, то при первом знакомстве с ним у человека западного мира может сложиться странное впечатление. Однако, если мы сознательно подавим это ощущение и будем брать из мудрости буддистов только то, что не связано со строгой интерпретацией понятия перевоплощения, мы найдём многое, что может быть творчески принято и в нашем образе мышления. Позже на страницах этой книги мы будем обсуждать возможность того, что перевоплощение – это лишь одно из нескольких возможных решений главной проблемы жизни после смерти. А пока просто предоставим тибетскому буддисту высказаться по-своему.

«Мне могут возразить, – пишет лама Анагарика Говинда в одной из вступительных глав, – что не имеет права говорить о смерти тот, кто не умирал. И поскольку никто не возвращался из-за черты смерти, как же мы можем узнать, что за ней происходит?» Лама отвечает, что все мы возвращались из мёртвых, поскольку каждый из нас испытывал много смертей и перевоплощений. Тот факт, что лишь немногие избранные могут помнить свои предыдущие воплощения, не может свидетельствовать о том, что их не было. Почти никто не помнит, как он рождался в последний раз, но ведь в том, что каждый из нас родился, никаких сомнений ни у кого нет!