Текст книги "Лилит. Злое сердце куклы"

– И не подумаю, – ответила девочка. – Мне нравится завтракать здесь.

– Ты слышала отца, – ледяным тоном произнесла Зоя. – Отправляйся в свою комнату.

– Может, вы меня в тюрьму посадите? – с вызовом спросила девочка.

– Может быть, – кивнула Зоя.

– Или сразу расстреляете? – уточнила Женечка. – Посмотри на них, Лилит, хороши, правда? – обратилась она к лучшей подруге. – Папочка – подкаблучник: все, что ему скажет эта змея, он тут же выполняет. А мачеха… Тебе не кажется, Лилит, что наша так называемая «мама Зоя» слишком много пьет? Я не про апельсиновый сок, конечно. Вино, пивко, вискарик? Что она просто алкоголичка? Не пора ли ей лечиться в клинике? Ты тоже так думаешь? Ха! Здорово, что мы думаем одинаково.

– Ну, хватит! – взорвалась хозяйка. – Ты меня уже достала со своей куклой!

На крики в столовую поспешно вошла Илона. Аннушка тотчас выбежала вон.

– А еще что ты о ней думаешь, Лилит?

– Прекрати этот спектакль, Женя, – резко сказал отец.

Но куда там!

– Например, что она вышла за моего отца из-за денег? – продолжала Женечка. – Конечно, это так. Что на самом деле она – похотливая, жадная сука? Ой, прости, Зоя, но это слова Лилит. – Женечка подняла бровки: – Она попала в самую точку, верно?

Зоя не выдержала и вскочила со стула. Она уже дотянулась до куклы.

– Не смей касаться ее! – завопила Женечка.

– Сейчас!

– Не смей!

– Оболью бензином и сожгу! Сейчас же, во дворе!

Но со своего места подскочила и Женечка. В ее руке сверкнул широкий столовый нож. Он был нацелен на шею мачехи, но та, выпустив куклу, вовремя закрылась рукой. Со всей силой нож ударил по тонкой кисти Зои. Вены взбухли, из глубокого разреза через всю тыльную сторону ладони густо брызнула кровь. Зоя зажала рану здоровой рукой, страшно побледнела и отступила.

– Сучка! – захлебнувшись болью, только и выдохнула она. – Тварь…

– Сама такая!

– Нож! – завопил Оскомин дочери. – Отдай нож! Сейчас же!

Но Женечка отскочила в сторону, приняла воинственную стойку и стала автоматически тыкать ножом и в отца, и в подступающую к ней с другой стороны Илону. Отца и домработницу эти движения мигом остановили. Левой рукой она изо всех сил прижимала к себе Лилит, обороняя ее.

Бледная как полотно, Зоя опустилась на стул.

– В колонию у меня поедешь, для несовершеннолетних, вместе со своей куклой, – сказала она, ее качнуло, и, теряя сознание, Зоя повалилась на пол.

Только тут до Женечки дошло, что она совершила немыслимое, противозаконное, непростительное. Сжимая столовый нож, она прошла в трех шагах от Илоны, отшатнувшейся от нее, у дверей отбросила оружие и вышла из столовой.

Схватив полотенце, Илона метнулась к истекающей кровью Зое. Павел Дмитриевич, несколько секунд находившийся в ступоре, очнулся и бросился к жене.

– Илона, аптечку! И звони в «Скорую», быстро!

4

Все изменилось в доме Оскоминых. Женечку записали в опасные психопатки и положили в дорогую частную лечебницу. Только на такой вариант Зоя и согласилась. Когда врачи решили забрать у юной пациентки Лилит, она закатила такую истерику, что куклу девочке оставили. С ней она немедленно затихала и словно уходила в себя. Но тем, кто знал подоплеку конфликта, было ясно: девочка с куклой просто затаилась и ждет своего часа. Аннушка уволилась на следующий день после кровавого конфликта. Попросту сбежала без оглядки. Илону едва уговорили остаться, увеличив зарплату вдвое. Павел Константинович не хотел новых людей в доме. Зоя перенесла две сложных операции на руке, впереди была третья – пластическая. Но шрам, как ей сказали, все равно останется.

Когда Зоя вернулась из клиники, она сказала мужу:

– Тебе придется выбирать, дорогой: либо я, либо она. Тебя я ни в чем не виню, ты и сам стал жертвой этого кошмара, но под одной крышей с твоей дочерью мне не жить.

Павел Константинович перечить не стал – он прекрасно осознавал правоту жены. Оскомин пытался дозвониться до Беспалова, но тот не брал трубку. Вместе с Зоей они решили навестить кукольника – «отца» Лилит. За рулем был дюжий водитель и телохранитель Оскомина – Федор. Но Саввы Андроновича Беспалова, кукольного гения и мага, они не застали. С ними говорил его ученик Гришаня, – так он представился сам, худощавый, жилистый, некрасивый молодой человек с хищным, как у птицы, лицом. Беспалов, якобы, уехал к родне в другой город, когда вернется – неизвестно. Мастер никого не посвящает в свои планы.

– Посмотри на эту резьбу, – кивнул Павел Константинович на фасад дома, укрытый густым деревянным орнаментом, древними знаками и символами, – тут просто память веков сосредоточена. Каждая загогулина – своего рода иероглиф с тайным смыслом.

– Запечатлеем, – сказала Зоя, вытащила телефон и наделала снимков. – С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Но когда Оскомины садились в машину, Зоя увидела, как дрогнула занавеска в одной из комнат, а именно в мастерской. Гришаня стоял на крыльце и провожал их взглядом, терпеливо ожидая, когда незваные гости уберутся восвояси.

– Старый черт, как пить дать, спрятался дома, – уже на заднем сиденье сказала Зоя. – Просто не захотел говорить с нами.

– Все равно бы он ничего не сказал, – погруженный в невеселые размышления, откликнулся ее муж.

Приближался день выписки Женечки. Не зная, как себя вести, Павел Константинович мучился и страдал, ведь вся их семейная жизнь пошла наперекосяк; нервничала Зоя, выстукивая ноготками резвые воинственные марши.

– Я уеду на пару недель в город, – сказала она. – А ты пока разберись, как быть с дочерью.

– Примирение никак невозможно? – жалобно поинтересовался Оскомин.

Было ясно – он хватался за соломинку. Вновь дал слабину и пытался исправить ситуацию.

– Ты спятил, Паша? – с насмешкой спросила она и подняла забинтованную кисть. – Уже забыл, что этой рукой я прикрыла шею? Или ты забыл, что того столового ножа, которым она меня чуть не разделала, на столе не было? Она заранее стащила его из кухни. Твоя Женечка готовила нападение. Скандал и нападение! Вернее, его готовила Лилит!

С искренней мукой на лице он покачал головой:

– Ты серьезно это говоришь? Мы же взрослые люди, Зоенька!

И вновь Зоя показала искалеченную руку:

– Вот мой аргумент, дорогой. Другого не надо. Веришь ты или нет, но с появлением куклы твоя дочь превратилась в монстра. Если это еще твоя дочь, – мрачно усмехнулась она.

За день до возвращения Женечки домработница Илона взяла недельный отпуск за свой счет – она тоже не хотела видеть спятившую девочку и подвергать себя возможной опасности. Водитель Федор практически не вылезал из гаража – и он решил держаться в стороне от буйнопомешанной хозяйской дочери.

В тот вечер Оскомины ужинали в дорогом ресторане. Решили выползти на люди, развлечь себя, но веселья не вышло, ели почти молчком. Затем была обратная дорога в усадьбу. И опять они молчали. Темное стекло отгораживало Оскоминых от водителя.

– Я знаю, твою дочь подменили, – глядя в окно, на светившийся огоньками спящий пригород, вдруг сказала Зоя.

– Кто? – спросил Павел Константинович.

– Дьявол, – ответила его жена.

– Ты ведь шутишь, правда?

Больше она не проронила ни слова. И он тоже. Когда они приехали домой и вышли из машины, то увидели в холле на втором этаже свет – вполсилы горела огромная хрустальная люстра, гордость маленького дворца Оскоминых.

– Забыли выключить, – кивнул Павел Константинович.

– Не помню, было еще светло, когда мы уезжали, – устало пожала плечами Зоя. – Господи, я выжата, как лимон! Как будто меня мучили и пытали. Во сколько ты завтра пошлешь за ней машину?

– В обед.

– Значит, я уеду в город утром.

– Как скажешь, дорогая.

– Надо было остаться уже сегодня.

– И бросить меня одного?

Они вошли в свой дворец, – всюду вспыхнул свет, – и потащились вверх по крутой лестнице. Настроения не было ни у Павла Константиновича, ни у его супруги. Хотелось повалиться в кровать, и только. Но чем выше они поднимались, тем тревожнее и чаще стучали сердца обоих супругов.

– Черт! – вырвалось у Зои, когда им оставалось всего несколько ступеней.

На диванчике, у балкона над холлом, сидела в походном джинсовом костюме Женечка. В руках она держала куклу, рядом лежал ее рюкзачок.

– А я вас заждалась, – сообщила девочка таким голоском, словно была самой примерной в мире дочкой. – Уже два яблока сгрызла – так проголодалась. Сижу и жду. А дорогих родителей все нет и нет.

– Что ты здесь делаешь сегодня? – настороженно спросил отец.

– Я решила выписаться раньше, папочка, – как ни в чем не бывало сообщила его дочь. – Было сложно, но я смогла.

Елейный голосок и наглый тон выдавали ее – как ветерок перед надвигающимся штормом.

– Звони в клинику, – распорядилась Зоя. – Не удивлюсь, если она вырезала всю охрану и сбежала.

– Смешно, – весело кивнула Женечка. – Вырезала, но только половину – остальные разбежались.

– Встань и покажи руки, – приказал отец. – Немедленно!

– Хорошо, папочка. – Дочка встала с диванчика, подняла руки, повернулась. – Так сойдет?

– Выверни карманы, – потребовала Зоя.

– А вот ты мне не указ, – совсем другим тоном парировала Женечка. – Сучка!

– Как раз я тебе и указ, сучка, – подхватив ее тон, ответила Зоя. – Твое место в колонии для несовершеннолетних, а не в лечебнице. Тебе и твоей зомбокукле. И если ты не закроешь свой поганый рот и не будешь делать то, что мы тебе говорим с твоим отцом, то именно там и окажешься!

В кармане Павла Константиновича зазвонил телефон. Он поспешно достал трубку, отошел в глубь балкона.

– Алло? Да, это я. Из клиники? Сбежала? Что она натворила? Что?! Господи, Господи…

– Что она натворила? – чувствуя недоброе, спросила Зоя.

Хозяйка сама не заметила, как девочка с куклой оказалась перед ее носом.

– Привет, – с улыбкой прошептала Женечка и подбросила куклу. Зоя непроизвольно вскинула голову – там, под потолком, подобно заправской эквилибристке, Лилит делала свое сальто-мортале. И тотчас растерявшаяся мачеха получила сильный толчок в грудь. Зоя отступила – и получила еще один толчок, куда более сильный. А за ним и третий – роковой. Этот ее шаг пришелся в пустоту – и Зоя, всплеснув руками, полетела с лестницы, упала с тяжелым воплем, а потом покатилась кубарем. Через десять секунд она лежала внизу, на полу холла, изломанная и непохожая на себя.

– Зоя! – подлетев к краю лестницы, что есть силы завопил Оскомин. – Зоя…

– Как старая поломанная кукла, да, Лилит? – вздохнула за его спиной Женечка. Она только что поймала свою куклу и стояла с ней в обнимку. – Бедная, бедная Зоя. – Она помахала ручкой: – Прощай, Зоя!

Поняв, что стоит у края лестницы и сам находится под ударом, Павел Константинович отскочил в сторону.

– Не приближайся ко мне, – процедил он.

– Хорошо, – согласилась его дочь. – Будем общаться на дистанции, папочка. А так жаль, ведь общаться нам осталось совсем недолго. Или обнимешь свою дочурку? – Она протянула к нему руку. – Ну же, папочка? Тогда, может быть, я и прощу тебя? Обнимемся все вместе: ты, я – Лилит. Станем одной семьей? У нас еще есть шанс все исправить, хотя Лилит тебе больше не верит. Но я упрошу ее, правда.

Оскомин сорвался с места и побежал по коридору. В своем кабинете он дрожащими руками с третьей попытки набрал код сейфа, отвел тяжелую дверь и стал хлопать по стальной полке. Кроме пачек денег и двух коробок с драгоценностями он ничего не обнаружил.

– Ты это ищешь, папочка? – спросили у него из-за спины.

Он стремительно обернулся. На пороге его кабинета стояла Женечка. В правой руке она сжимала пистолет. Пауза вышла долгой и мучительной.

– Это что, мой?

– Ага.

Мысли Павла Оскомина путались. Внизу под лестницей лежала его изломанная и, скорее всего, мертвая жена, при падении сломавшая шею. А спятившая дочь целилась в него из пистолета.

– Будь с ним осторожна, прошу тебя, – предостерег он.

– Буду, папочка.

Ему нужны были ответы.

– Как ты узнала код сейфа?

– Лилит подсказала – она такая умница. Ну ты и сам знаешь.

– Теперь точно знаю.

– Хорошо… Нет, – подумав, она отрицательно покачала головой, – мы не прощаем тебя. Даже я. Увы.

– За что… не прощаете?

– Ты предал нас.

– Кого – нас?

– Ты предал память о нашей маме. Это во-первых.

– Я не предавал ее – она умерла. Ты же знаешь: я любил твою мать.

Но Женечка его не слышала – не хотела слышать.

– Ты выбрал свою подлую и жадную сучку, а не родных дочек. Это во-вторых.

– У меня только одна дочь – это ты. Лилит мне не дочь.

– Если она моя любимая сестренка, то и твоя дочь тоже.

Павлу Константиновичу было страшно стоять под прицелом пистолета в руках неуравновешенного ребенка, но злость и негодование уже закипали в нем.

– Хватит! Женя, перестань говорить про сестренок!

– И ты не захотел обняться с нами – это три. А ведь это был твой последний шанс.

Но он тоже больше не хотел слышать ее:

– Нет никаких сестренок и не было! Ты все выдумала! И твоя мама умерла, и часть меня умерла вместе с ней, но жизнь продолжалась. А сейчас я приказываю тебе положить оружие на стол и отойти от него на два шага. Я твой отец, и ты должна слушать меня!

– На два шага? А почему не на три?

– Можешь отойти на три.

– А на четыре можно?

Дочь издевалась над ним. Ее жестокая язвительная улыбка только подтверждала его догадки. Как и все последние дни, она была ведомой. Ею руководили, завладев полностью, управляли ее мыслями, речью и поступками. Говорить с ней сейчас было так же бессмысленно, как со стенкой.

– Прошу тебя, отдай пистолет, – он шагнул вперед.

– Стой, – сказала она.

Но он сделал еще шаг к дочери.

– Стой где стоишь! – Ее лицо мучительно исказилось. – Я не хочу этого делать, папа!

– Так не делай!

Но он не послушал ее, потому что до конца не верил в самое плохое. Тотчас грянул выстрел – и обжигающий металл опалил живот Павла Константиновича Оскомина. Закричав, он схватился за рану, покачнулся и бухнулся на колени, а затем повалился на бок. Кровь сочилась через пальцы, расползалась темной лужей по паркету. Силы быстро покидали его.

– Женечка… – прошептал он.

Дочь стояла над ним и безразлично смотрела сверху вниз.

– Милая…

– Я больше не Женечка, – ответила как ни в чем не бывало рыжая девочка в джинсовом костюме. – Женечки больше нет. С этого самого момента.

В глазах Оскомина все плыло. Он задыхался от боли, теряя способность дышать, и подступающего отчаяния.

– Нет?

– Нет. Я очень надеюсь на это.

– Моей дочери больше нет? А ты?..

– Вы знаете, как меня зовут, уважаемый Павел Константинович.

– Знаю…

– Так назовите мое имя.

Он упрямо молчал.

– Ну же?

– Лилит, – хрипло выговорил Оскомин.

– Именно – Лилит.

В глазах его стремительно темнело, но он успел задать последние три вопроса:

– Кто ты?.. Откуда?.. Что тебе надо?

Ответ девочки лишь краем черного крыла коснулся его слуха: «Я получила то, что хотела: я вернулась домой…» Были и другие слова, но они вместе с душой Павла Константиновича Оскомина навсегда ушли в небытие.

Девочка выгребла содержимое сейфа, упаковала в ранец и забросила его за спину, а потом аккуратно закрыла дверцу. Дойдя до дверей, оглянулась на мертвое тело, перешагнула порог и закрыла за собой дверь кабинета. Она прошла коридорами и вновь оказалась на широком балконе, что нависал над гигантским холлом. И уже там посмотрелась в зеркало, что было вмонтировано в стену напротив диванчика.

– Кто я?.. Откуда?.. Что мне надо? – спросила она у своего отражения. И тотчас разочарованно вздохнула: – Ну почему я такая маленькая? Пигалица? Двенадцатилетняя сопля? Почему этот старый дурак не отправил меня к знаменитой оперной диве, которая разбивает сердца тысячам поклонников? Вот где бы я разгулялась! – Она вертелась перед зеркалом и совсем по-девчачьи строила рожи: морщила нос, щурила глаза, выкатывала губы в трубочку. – А так? Как мне жить дальше в мире взрослых? Вот же старый козел. Одно хорошо – симпатичная. Повзрослею – разберусь.

Внизу, под левой лестницей, лежала изломанная мертвая женщина. А в общем интерьер выглядел вполне обычным – роскошным и умиротворенным, готовым встретить еще одну загородную летнюю ночь, полную свежести, мерцающего света звезд, шепота листьев и треска цикад. Все было бы именно так, если бы не новые обстоятельства.

Левой рукой рыжеволосая девочка взяла очень похожую на нее куклу, в правой она по-прежнему держала пистолет. Девочка посмотрела в зеленые глаза лучшей подруги и заговорщицки улыбнулась:

– А теперь, милая, нам нужно будет раздобыть канистру бензина. А еще лучше две. Ну разумеется, идем в гараж. – Она взглянула на пистолет и печально вздохнула: – Бедный, бедный дядя Федор!

Часть вторая
Улыбка Афродиты

Глава первая
Роза в целлофане

1

Яркий солнечный луч располосовал рабочий стол старшего следователя убойного отдела капитана Андрея Крымова. Зажег исписанные листы, стеклянный пенал для ручек. Детектив Крымов, отъехав на кресле от стола, развернул газету «Будни» и прочитал: «Пожар в усадьбе предпринимателя Павла Оскомина в Серебряных Ключах. Обнаружено три обгоревших трупа. Ведется следствие».

Через стол, усевшись в кресло у стены, курила его коллега «большая Галя», как ее прозвали в управлении, или Галина Пантелеевна Добролюбова, майор полиции из того же убойного.

– Я так хотела взять это дело себе, да ты, паразит, перебил, – сказала она.

– У тебя воровство в особо крупных размерах на складе нефтепродуктов, – заметил Крымов. – Впереди разборки с мафией, погони, засады и перестрелки.

– Не накаркай.

– А что? Романтика, Гала. А у меня мыльная опера с кровавым финалом и пепелищем. Сгоревшая усадьба за городом, убитые богачи, пропавший ребенок. Одним словом, чистая Бразилия: богатые тоже плачут.

– В подробности посвятишь? Есть что-то новое?

– Что-то есть. Павел Константинович Оскомин, сорока четырех лет, предприниматель, строитель, архитектор, глава компании «Дом под солнцем», был застрелен из пистолета в своем кабинете. В живот, одной пулей. Его жена, Зоя Владимировна Оскомина, двадцати восьми лет, бывшая модель, упала с парадной лестницы в своем дворце – умерла от перелома позвоночника шейного отдела. И вообще – вся переломалась бедняжка. Их водитель и телохранитель Федор Игнатьевич Кременчугов, сорока двух лет, умер от выстрела в сердце в гараже. Из того же пистолета, что и Оскомин. Пистолет был зажат в правой руке покойного Кременчугова.

– Все ясно, – усмехнулась «большая Галя», добивая удушливую сигарету до самого фильтра. – Старая, как мир, история. У мужа и жены проблемы в браке. Они ссорятся. А тут – водитель нарисовался. Бугай, самец. – Она потушила окурок в горшке с уродливым желтым кактусом, где тушил окурки и сам Крымов, и подняла палец: – Телохранитель. Ключевое слово какое?

– Хранитель?

– Тело!

– А-а.

– Вот так, капитан. У водителя и модели завязывается роман. Модельные дамочки, типа королевки, которым все приедается, за которыми все носятся, иногда очень падки на крутых мужиков из народа. На таких, знаешь…

– Самцов?

– Ну да.

– Это ты из своей практики знаешь, моделью работала?

– Убью!

– А, из фильмов и сериалов?

– Убью, говорю. Элементарная женская психология.

– Понял. Буду знать.

Она закурила новую сигарету.

– Ты хочешь окончательно отравить меня? – поинтересовался он.

– Разумеется, капитан. Муж узнаёт про их связь, у супругов бешеный скандал, он сталкивает жену с лестницы. Водитель в состоянии аффекта убивает мужа, а потом стреляется сам.

– А пожар?

– Ну, перед тем как застрелиться, шофер поджигает дом.

– Тоже в состоянии аффекта?

– Нет, на этот раз осмысленно.

– А пропавшая дочка Оскомина? Падчерица модели? Она куда делась?

– Могла стать свидетельницей преступления и сбежать из дома. Если жива – найдется.

– У меня сегодня две встречи – с Илоной Матвеевной Чаевой, домработницей Оскоминых, в эти дни она брала отгулы…

– Тоже виновна, раз брала.

– … и Анной Сергеевной Полетаевой, горничной, что уволилась незадолго до трагедии.

– Сколько им лет?

– Чаевой – сорок, Полетаевой – двадцать пять.

– Полетаева симпатичная?

– Если судить по фото – очень даже. С фигуркой.

– Она была любовницей хозяина – этого Оскомина. Зоя Оскомина точно знала про них.

– Старая, как мир, история? Хозяин и служанка?

– А почему, думаешь, она уволилась? Из такого-то дома?

– Скоро узнаю.

– Модель и уволила ее. Возможно, эта Зоя схлестнулась с шофером именно потому, что узнала о романе мужа с горничной. А может, и наоборот. Короче, кто-то из них кому-то решил отомстить, точно говорю! Мир в сто раз проще, чем ты думаешь, Крымов, – сквозь дым пренебрежительно сморщилась опытная оперативница.

– А если я тебе скажу, что дочь предпринимателя Павла Оскомина, Евгения, двенадцати лет, сбежала в день смерти родителей из психушки?

– Это которая пропала?

– Да, якобы стала свидетельницей преступления. Она долбанула нянечку по голове уткой, связала, уложила на свою кровать и укрыла простыней. А сама вылила бычью дозу снотворного охраннику в чай, украла ключи и сбежала со своей куклой, с которой не расставалась ни на минуту.

– Круто.

– А знаешь, за что Женю Оскомину положили в эту клинику?

– Ну, порадуй.

– За то, что она во время завтрака располосовала ножом руку мачехи, которая опять же хотела отобрать у нее куклу. Как тебе такой поворот?

– Очень круто.

– Круче не придумаешь – для двенадцати лет!

Майорша вздохнула:

– На куклу бы на эту посмотреть – дорогая, видимо. Вишь, как девчурка-то осерчала из-за нее. Чуть полбольницы не перебила.

– В клинике она называла ее «моя сестренка».

– Трогательно.

В кабинет постучали.

– Войдите! – громко сказал Крымов.

Дверь открылась.

– Здравствуйте, – кивнула им миловидная дама лет сорока в синем сарафане в белый горошек. Она была заметно бледна, губы подрагивали, глаза заплаканные, но она нашла в себе силы приветливо улыбнуться: – Илона Марковна Чаева. Я час назад узнала о трагедии, два пузырька корвалола выпила, и все равно нехорошо.

«Большая Галя» встала.

– Ладно, Крымов, жду второй серии.

– Заметано, товарищ майор, – улыбнулся он. – А вы садитесь, Илона Марковна, будьте так любезны.

– Спасибо, – ответила та.

На пороге Добролюбова с окурком в зубах обернулась и подмигнула:

– А кактус ты поливай, Андрей Петрович, страдальца еще можно спасти.

– С раком-то легких?

Майорша густо хмыкнула и закрыла за собой дверь. Капитан сел к столу, вооружился листом бумаги и ручкой.

Посетительница наконец помахала перед собой рукой:

– Фу! Это что же за сигареты курит ваша коллега?

– Называются: «умрите – не жалко». Ну что же, расскажите о своих работодателях, Илона Марковна, об их дочке и падчерице в одном лице – Жене Оскоминой, которая сейчас в бегах.

– В бегах? – удивилась та.

– Именно так. Да, и о кукле этой самой Женечки.

– Вы и о кукле уже знаете?

– Ну, мы же сыскари, обо всем должны знать. А сейчас послушаем, что вы знаете.

Илона рассказала, что работает у Оскоминых уже семь лет, с их женитьбы и постройки роскошного загородного особняка, который многие называли «Павловским дворцом». В сущности, этот особняк Павел Константинович и возвел для своей красавицы жены Зои, бывшей модели. Сам спроектировал и построил.

– Они жили дружно – Павел и Зоя Оскомины? – спросил Крымов так, словно хотел получить ключик от потайной двери. – Я о ссорах, недопонимании, – он поднял брови, – возможных изменах?

– Нет, что вы! – почти возмутилась Илона. – Прекрасная семья. Он – удачливый предприниматель, очень состоятельный человек, она – красивая и умная женщина, с характером, кстати, но во всем ему помощница.

– Прямо вот так?

– Да. И так бывает.

– А что стало с первой женой Оскомина? – записывая, поинтересовался Крымов.

– Она умерла от рака. – Илона непроизвольно взглянула на желтый захиревший кактус – предмет грубых насмешек сыскарей. – Это была для их семьи черная полоса. Женечка переживала страшно, все время плакала, на нее смотреть было жалко. Мы уже за ее душевное здоровье беспокоиться начали. Павел Константинович тоже переживал и места себе не находил, но до тех пор, пока в его жизни не появилась Зоя Владимировна Ланская. Кажется, дочь так и не простила ему любви к мачехе. Но судьбе этих мытарств для их семьи показалось мало. Еще спустя два года они попали в автомобильную аварию. Покалечились все, но больше других – Женечка. Она потеряла возможность ходить.

– Даже так? – удивился Крымов. – А в больнице, когда она разбиралась с медсестрами и охраной, действовала, как опытный спецназовец.

– Слушайте дальше, Андрей Петрович. Полтора месяца назад у Женечки был день рождения. Отец каждый год готовил ей что-то необыкновенное. В этот раз он решил подарить ей куклу, но не простую, а сделанную настоящим мастером – из нашего театра кукол «Лукоморье».

– Знаю про такой.

– Есть там один уникум – его куклы по всему свету разбежались. Кукольник работал месяц – и в день рождения Павел Константинович привез подарок домой. Я присутствовала при этом, и Аннушка тоже. Мы видели, как он открывал коробку, а Женечка ждала, когда получит обещанное ей чудо.

– А это было чудо?

– О да, именно оно!

– Но по каким признакам?

Илона задумалась.

– Это было практически живое существо.

– Как так?

– Произведение искусства. Мне тогда показалось, что кукла дышит и видит. Но было условие: Женечка должна сама дать ей имя. Она выбрала очень странное: Лилит.

– Лиля, в смысле?

– Нет, именно Лилит – это древнее восточное имя. Но перед тем, как назвать его, Женечка долго смотрела в глаза кукле и, как мне показалось…

– Да?

– Слушала голос – ее голос.

– Куклы?.. Вы это серьезно?

– Более чем. Но это я понимаю только теперь, став свидетельницей всего, что произошло за последние полтора месяца в доме Оскоминых.

– Вы меня заинтриговали, Илона Марковна. Так что произошло за эти полтора месяца? Я весь внимание.

Домоправительница рассказала о том, как на глазах стал меняться характер девочки, не расстававшейся со своей Лилит, о ее противостоянии с мачехой, о диалогах с куклой за столом, о чудесном исцелении Женечки, об угрозах Зои уничтожить куклу, наконец, о спланированном покушении на мачеху.

– История невеселая, – заметил Крымов.

– Настолько невеселая, что Аннушка, наша горничная, уволилась сразу, как только Женечку увезли в психушку.

– Я очень хорошо ее понимаю, вашу Аннушку. Она скоро будет здесь, кстати. Тоже как свидетель.

– Были еще пара моментов, – Илона опустила глаза, – я, конечно, расскажу, но вы примете меня за сумасшедшую…

– Не приму: честное слово.

– Только Аннушка сможет это подтвердить, ведь Павла Константиновича и Зои Владимировны уже нет в живых, а они тоже были свидетелями.

– Прошу вас.

Илона рассказала о незнакомом женском голосе, что доносился из комнаты Женечки и подговаривал девочку поджечь дом; как они толпой нагрянули туда, да еще с оружием, но никакой женщины в ее комнате не оказалось.

– Кто же говорил тем незнакомым женским голосом?

– Думайте сами.

Детектив хотел было спросить у женщины: «Издеваетесь?» – но промолчал.

– А какое было оружие? – вместо этого поинтересовался Крымов.

– Пистолет Павла Константиновича, он его хранил в сейфе.

– Видимо, тот самый, который нашли в руке вашего убитого шофера Федора. Ладно, экспертиза разберется. А какой второй момент?

– Еще чище первого.

– Мне уже ничего не страшно, прошу вас.

Вздохнув, Илона рассказала о том, как Аннушка заметила, что волосы куклы подросли за месяц как минимум на сантиметр.

– И Аннушка это подтвердит?

– Сегодня у нее и узнаете, Андрей Петрович.

– Вы точно не договорились поиздеваться над следствием?

– Точно, – грустно вздохнула свидетельница.

Он попрощался с Илоной Марковной, выкурил три сигареты, многое передумал, «большой Гале» в коридоре управления сказал, что у него не только вторая серия наготове, но и целый детективный сериал. Созвонился с лечебницей, откуда бежала Женечка, и узнал, что нападение на сотрудников больницы и бегство «полоумной хулиганки, место которой в колонии строгого режима», случилось в девять вечера. Это означало, что у дочери Павла Оскомина было время нагрянуть в родной дом и встретить там загулявших родителей.

Вскоре в его кабинет вошла бывшая горничная Оскоминых – Анна Полетаева. Она была напугана и подавлена вестью о трагедии в доме недавних хозяев, тоже с заплаканными глазами.

Ее рассказ о перерождении Женечки с появлением в доме таинственной куклы и войне с мачехой полностью совпадал с рассказом Илоны Марковны, разве что имел немного другой эмоциональный окрас.

– Я не Илона – она, как кремень, а я трусиха, – сжимая в кулачке влажный платок, призналась миловидная молодая женщина. – После того как Женя порезала Зою, я бы порог этого дома ни за какие коврижки не переступила. Да хоть в сто раз зарплату сделайте больше – жизнь дороже, правда, товарищ капитан?

– Несомненно, – поддержал ее Крымов.

Аннушка вытерла платком глаза, а потом нос.

– Мне и так каждую ночь снится, как дверь в спальню открывается, а на пороге наша Женечка стоит. В одной руке у нее эта проклятущая кукла, а в другой тот самый нож, которым я столько раз хлеб резала, а она Зою Владимировну полоснула. А кукла смотрит на меня и говорит: «Она свидетель – убьем ее, ее сердце я съем».

– Жуть, – покачал головой Крымов.

Едва Анна Полетаева ушла, раздался звонок.

– Алло, – взял трубку детектив. – Капитан Крымов слушает.

– Андрей Петрович, это старший лейтенант Яшин. На железнодорожном вокзале только что поймали вашу сбежавшую девчонку.

– Мою сбежавшую девчонку? – встрепенулся капитан.

– Ну да, что в розыск объявлена, из сгоревшего поместья, из психушки сбежавшую. Имени своего не помнит. Царапается, кусается, как дикая кошка. В рюкзаке у нее деньги и драгоценности.

– Родительские?!

– Наверное. Да, и с ней огромная рыжая кукла – за нее девчонка убить готова.

– Еду! – крикнул в трубку Крымов. – Не дай ей сбежать еще раз! И скажи всем: опасна как черт. Стереги! Головой за нее отвечаешь! – Он полез в стол за оружием. – Кукла! Вот сейчас и поглядим на это чудо.

В зале ожидания железнодорожного вокзала было неспокойно. Все десять рядов пустовали. На одном из кресел в самом центре сидела рыжая девочка-подросток в джинсовом костюмчике, вцепившись в большую куклу. Ее окружили по периметру, как опасную террористку, что обвязала себя шашками с динамитом. Все будто гадали: будет взрыв или нет. Только вместо шашек была все та же кукла.

Девочка не двигалась и смотрела в одну точку.

– Тихо сидит, – подходя к коллеге, заметил Андрей Крымов.

– Это только кажется, что тихо. Ее колбасит, товарищ капитан, – сказал Яшин. – Ничего не понимает, реагирует на движение и звуки, как зверек. А реакция у нее, как у змеи, и сила присутствует. Одному охраннику чуть палец не откусила, орал, как резаный.

– Брр, – поежился Крымов. – Прям ужасы рассказываешь.

– Точно говорю! Цапается направо и налево, как спятившая кошка, уже трех человек искусала – их повезли прививку от столбняка делать. Один из них местный врач, кстати. С уговорами к ней полез. Хотел успокоительное вколоть. Я тоже пытался.