Текст книги "Знаменитый сыщик Калле Блюмквист рискует"

3

Хорошо, что на свете существовали Прерии! Не одно поколение детей играло там с незапамятных времён в индейцев. Сердца суровых отцов семейств смягчались, когда они вспоминали своё детство и игры в Прериях.

Если Калле приходил вечером домой в разодранной рубашке после особенно жаркой баталии, то бакалейщик Блюмквист не слишком журил его, потому что вспоминал рубаху, разодранную весенним вечером в Прериях лет тридцать тому назад. И как бы фру Лисандер ни хотела, чтобы её юная дочь побольше времени проводила в обществе своих сверстниц, вместо того чтобы гонять с мальчишками по Прериям, настаивать на этом не имело смысла, потому что булочник лукаво смотрел на неё и говорил:

– Послушай, Миа дорогая, когда ты была маленькая, кто из здешних девчонок больше всех пропадал в Прериях?

Прериями называли большой, чуть всхолмлённый пустырь на окраине города. Он весь порос короткой травкой, по которой приятно было ходить босиком. Весной травка будто светилась сочным зелёным светом, и Прерии превращались в зелёное море с жёлтыми пятнами одуванчиков. Но тут принималось за работу летнее солнце, и Прерии становились бурыми и сухими.

Калле, Андерс и Ева-Лотта не замедлили откликнуться на вежливое приглашение Сикстена. Щурясь от яркого света, они осматривали поле битвы, пытаясь обнаружить своих врагов. Алых нигде не было видно. Но большие участки Прерий поросли орешником и можжевельником, и там вполне могли залечь рыцари Алой розы.

Белые розы издали свой самый ужасающий воинственный клич и ринулись в заросли. Они обыскали каждый кустик, но, сколько ни рыскали и ни вынюхивали, врагов найти не могли. Вот уже и край Прерий, у самой Усадьбы, а противника нет как нет.

– Что это ещё за дурацкие шутки? – возмутился Андерс. – Их же нигде нет!

И тут тишину Прерий рассёк громкий ехидный смех.

– Постойте… – сказала Ева-Лотта и беспокойно оглянулась. – Да они, кажется, в Усадьбе.

– Ну да, конечно, там! – крикнул Калле восхищённо.

На краю Прерий среди дрожащих осин стоял старинный дом, благородное сооружение XVIII века, знавшее некогда лучшие времена. Это и была Усадьба. А из окна дома, в задней его стене, высунулись три торжествующие рожицы.

– Горе тому, кто приблизится к новому штабу Алой розы! – воскликнул Сикстен.

– Да как же вы… – начал Андерс.

– Ишь чего захотели узнать! Дверь была открыта, вот и всё.

В Усадьбе уже много лет никто не жил, и дом разрушался. Муниципалитет давным-давно решил его отреставрировать и перенести в городской парк, чтобы устроить там краеведческий музей. Но денег на реставрацию не было, пожертвования поступали туго, и дело почти не продвигалось. А здание между тем всё ветшало и ветшало. До последнего времени замки защищали его от поползновения ребят. Но теперь полуистлевшие двери не могли больше охранять дом от захватчиков, и требовалось срочное вмешательство муниципалитета, пока уцелело хоть какое-то подобие краеведческого музея.

Судя по шуму в Усадьбе, Алые без всякого почтения к старине носились среди панелей XVIII века. Старые половицы жалобно стонали от диких, восторженных прыжков, которые совершали счастливые обладатели нового штаба.

– Мы захватим в плен этих подлых псов, запрём их здесь и оставим подыхать с голоду! – восторженно вопил Сикстен.

Намеченные им жертвы, предвкушая битву не на жизнь, а на смерть, бежали навстречу своей судьбе. Алые не делали ничего, чтобы им помешать: Сикстен решил до последней капли крови отстаивать верхний этаж, наиболее удобный для обороны. Туда вела роскошная лестница, на ней и стояли сейчас Алые, воинственными жестами давая понять, что верхом счастья для них будет жаркая схватка с врагом.

Белые розы храбро бросились в атаку. Шум и грохот поднялся такой, что, услышь его члены краеведческого общества, они стали бы рвать на себе волосы. Будущий музей трещал по швам, резные перила парадной лестницы жалобно скрипели. Дикие вопли неслись к лепному потолку, и вождь Белой розы скатился с лестницы с таким грохотом и гвалтом, что призраки прошлого, если они там водились, наверное, побледнели ещё больше и в страхе забились по углам.

Военное счастье изменчиво. Только что Белые розы оттеснили своих противников вверх почти до самого конца лестницы, а вот уже, не выдержав ужасающего натиска Алых, вынуждены беспорядочно отступать на нижний этаж. Добрых полчаса битва продолжалась с переменным успехом. Наконец обеим сторонам наскучило такое однообразие, и Белые розы отступили, чтобы подготовиться к последнему, сокрушающему удару. В тот же миг Сикстен тихо отдал какое-то приказание своим войскам. Внезапно Алые оставили свои позиции на лестнице и молниеносно ретировались на верхний этаж.

Здесь было множество комнат и чуланов. Сикстен и его команда ещё с утра тщательно облазили весь дом. И, когда Андерс, Калле и Ева-Лотта опрометью взлетели по лестнице, Алых словно ветром сдуло. Они успели прошмыгнуть в чулан и теперь сквозь удобную щель в двери наблюдали, как Белые розы под самым их носом спешно держат совет.

– Рассыпьтесь, – говорил вождь Белой розы. – Отыщите врага, в какой бы дыре он ни сидел, дрожа за свою жизнь. Не церемоньтесь с ним, когда найдёте!

Алые розы с восторгом выслушали этот приказ. Но Белые розы ничего не подозревали…

«Рассыпьтесь», – сказал их вождь. Ничего глупее он придумать не мог. Судьба его была предрешена… А пока он не замедлил «рассыпаться» сам, исчезнув за углом.

Как только Андерс скрылся, Калле и Ева-Лотта осторожно направились в противоположную сторону. Путь им преградила дверь. Они открыли её и увидели красивую солнечную комнату. И хотя Белые розы отлично видели, что в ней никого нет, они вошли и позволили себе небольшой перерыв в военных действиях, чтобы выглянуть в окно. Роковая оплошность! Когда Калле и Ева-Лотта вернулись к двери, её как раз запирали снаружи. Пленники услышали безжалостный смех и ужасный, торжествующий крик вождя Алой розы:

– Ага, подлые собаки, вот вам и крышка! Живыми отсюда не выйдете!

А потом звонкий голос Бенки:

– Будете здесь сидеть, пока мохом не обрастёте! А мы как-нибудь забежим вас проведать – в сочельник, например!

И Йонте:

– Да-да, не беспокойтесь, накануне Рождества обязательно зайдём! Что вам принести в подарок?

– Ваши головы на блюде! – крикнула Ева-Лотта.

– С гарниром, какой полагается к поросячьим головам! – добавил Калле.

– Наглость выше крыши, – грустно отметил вождь Алых, обращаясь к своим братьям по оружию. Потом он возвысил голос и крикнул пленникам: – Есть ли у вас какое-нибудь последнее желание, чтобы я мог передать его вашим близким?

– Да! Попроси папу позвонить в исправительный дом и сообщи им, куда за тобой приехать! – сказала Ева-Лотта.

– Прощайте, подлые псы! – ответил Сикстен. – Крикните, когда проголодаетесь, мы вам травы нарвём.

Он повернулся к Бенке и Йонте и, довольно потирая руки, произнёс:

– Итак, мои дорогие соратники, в этом доме укрывается сейчас маленькая жалкая крыса, которая называет себя вождём Белой розы. Он одинок и беззащитен! Ищите его! Ищите!

Алые расшиблись в лепёшку. Они крались на цыпочках вдоль длинных коридоров, тянущихся по всему верхнему этажу. Они осторожно заглядывали в каждую комнату. Они устраивали засады у дверей чуланов. И они знали, что, где бы ни спрятался вождь Белой розы, он должен понимать, какая страшная опасность ему угрожает. Его союзники заперты. Он один против троих. А эти трое горят желанием его изловить. Поймать вождя противника считалось в войне Роз величайшим деянием, вроде как если бы союзники в войну ухитрились выкрасть Гитлера из Берлина.

Но вождь Белой розы спрятался хорошо. Сколько Алые ни шныряли вокруг, всё тщетно.

Вдруг Сикстен услышал слабый скрип над головой.

– Он на чердаке, – прошептал вождь Алых.

– Разве здесь есть чердак? – удивлённо спросил Йонте.

Алые розы утром так тщательно обследовали весь дом, а чердака не обнаружили. Впрочем, ничего удивительного: кто не знал о существовании чердачной лестницы, вполне мог не заметить маленькую дверцу в стене, оклеенную теми же обоями, что и всё помещение.

Зато, когда Алые наконец обнаружили ход, всё остальное свершилось быстро. Андерс, разумеется, стоял на чердаке в полной боевой готовности и громогласно советовал написать завещание всем и каждому, кто отважится приблизиться к нему. Увы, это ему не помогло.

Сикстен, необычайно рослый и сильный для своего возраста, шёл во главе, Бенка и Йонте ему помогали, когда требовалось, и в итоге отчаянно брыкающегося Андерса потащили вниз по лестнице навстречу неизвестной судьбе.

Калле и Ева-Лотта утешали его из-за запертой двери.

– Мом-ы сос-кок-о-рор-о поп-рор-и-дод-ё-мом и о-сос-вов-о-боб-о-дод-и-мом тот-е-боб-я! – кричали они, что означало на тайном языке Белой розы: «Мы скоро придём и освободим тебя!»

Лучшего способа раздразнить Алых не было. Они уже давно и безуспешно пытались научиться понимать это странное наречие, которым их враги владели в совершенстве. Белые розы трещали на своём тайном языке с такой невероятной скоростью, что для непосвящённого их разговор звучал совершенной тарабарщиной.

Ни Сикстен, ни Бенка, ни Йонте никогда не видели, как пишут на этом языке, иначе бы они без труда разгадали тайну: слова были самые обыкновенные, только каждая согласная удваивалась, а в середину вставлялась буква «о». Например, «Калле» писалось так: «Кок-а-лол-лол-е», а «Андерс» – «А-нон-дод-е-рор-сос».

Ева-Лотта узнала этот разбойничий язык от своего отца. Как-то вечером булочник случайно рассказал дочери, как он объяснялся в детстве со своими друзьями, когда не хотел, чтобы другие их поняли. Бурный энтузиазм Евы-Лотты по поводу «разбойничьего» языка несколько удивил её отца. Он ни разу не замечал в ней такого восторга, когда речь шла о неправильных немецких глаголах… Но булочник послушно просидел целый вечер, обучая её, а на следующий день Ева-Лотта передала свои знания Андерсу и Калле.

Одной из главных целей Алых в войне Роз было выпытать у противника ключ к тайному языку. Но ещё важнее было вернуть себе Великого Мумрика.

Внушительное имя «Великий Мумрик» носил совсем незначительный предмет – небольшой камешек странной формы, который где-то нашёл Бенка. Ничего не стоило вообразить себе, что камешек напоминает маленького задумчивого старичка, сидящего, словно будда, и созерцающего свой пуп.

Алые немедленно объявили камень священным талисманом и приписывали ему множество необычайно ценных свойств. Этого было, разумеется, достаточно, чтобы Белые розы сочли своим святым долгом попытаться им завладеть. Сколько жарких схваток происходило из-за Великого Мумрика! Может показаться странным, что маленькому камешку придавалось такое большое значение. Но почему бы Алым розам не почитать своего Мумрика так же глубоко, как, например, шотландцы почитали свой коронационный камень? Почему бы Алым не волноваться так же сильно, когда Белые розы коварно захватили драгоценный талисман, как волновались шотландцы, когда англичане поместили их коронационный камень в Вестминстерское аббатство?

И Алые страшно переживали потерю Мумрика. А Белые тщательно прятали свой трофей. Вообще говоря, спрятать Мумрика в каком-нибудь таком месте, где обнаружить его было бы практически невозможно, не составляло большого труда. Но война Роз велась по своим, особым правилам. Тот, у кого в данный момент находился Мумрик, обязан был так или иначе намекнуть врагу, где его искать. Тёмной ночью в почтовый ящик противника подбрасывали, скажем, хитроумный ребус или загадочную карту, составленную так, чтобы подольше поводить неприятеля за нос. Призвав на помощь всю свою смекалку, из чертежей можно было уяснить, что Мумрик спрятан в пустом вороньем гнезде на вязе, который растёт в северном углу кладбища, или под одной из черепиц на крыше сарая сапожника Бенгтсона.

Но сейчас Великого Мумрика не было ни в одном из указанных тайников. Он находился совсем в другом месте. И одной из основных причин, почему в этот жаркий июльский день вновь вспыхнула война Роз, было как раз то, что Алым не терпелось точно узнать, где находится тайник. А имея заложником вождя Белых роз, выведать это, пожалуй, не так уж трудно.

«Мы скоро придём и освободим тебя!» – обещали Ева-Лотта и Калле. Что ж, их вождь действительно нуждался в ободряющем слове, потому что сильные руки волокли его на мучительный допрос – о Великом Мумрике и тайном языке.

– Я нон-и-чоч-е-гог-о нон-е сос-кок-а-жож-у! – геройски крикнул он, проходя мимо двери, за которой томились его товарищи.

– Ну погоди, не долго тебе ещё гогокать! – пригрозил Сикстен и ещё крепче ухватил его за руку. – Мы из тебя выжмем, что всё это значит, будь спокоен!

– Крепись, не падай духом! – воскликнул Калле.

– Держись! Держись! Мы скоро придём! – кричала Ева-Лотта.

И сквозь запертую дверь услышали они гордые слова своего вождя:

– Да здравствует Белая роза!

И потом:

– Отпусти руку! Я сам пойду. К вашим услугам, господа!

Больше они ничего не слышали. Великая тишина воцарилась в их тюрьме. Враг покинул дом и увёл с собой их вождя.

4

Хотя Алые пригрозили, что Калле и Еве-Лотте предстоит томиться в заточении, пока они не порастут мохом, это, конечно, не следовало понимать буквально. Даже в войне Роз приходилось считаться с обременительным и хлопотным элементом, именуемым «родители». Разумеется, благородные рыцари искренне досадовали на то, что в самый разгар сражения приходится всё бросать и идти домой есть котлеты и компот. Но что поделаешь, если родители вбили себе в голову, что дети должны, как бы там ни было, кушать вовремя!

В войне Роз так и подразумевалось, что этим нелепым родительским требованиям надо уступать, а то ещё сорвутся все военные действия. Родители ведь ужасно плохо разбираются в таких вещах и способны не пустить вас из дому как раз в тот вечер, когда намечена решающая битва за Великого Мумрика. Да и вообще родители прискорбно мало понимают в Мумриках, даже если порой воспоминания об их собственных играх в Прериях, словно беглый луч света, озаряют их затуманенную память.

Когда Алые увели Андерса, оставив Калле и Еву-Лотту чахнуть от голода в пустой комнате необитаемого дома, это означало, что узникам придётся «умирать» в заточении часа два, то есть до семи вечера. В семь часов у бакалейщика, так же как у булочника и в других домах в городе, накрывали на стол. Ещё задолго до этого злополучного часа Сикстен должен был послать Бенку или Йонте отпереть незаметно дверь темницы. Поэтому Калле и Ева-Лотта с невозмутимым спокойствием смотрели в глаза голодной смерти.

Но какой позор – так глупо попасться! К тому же это давало Алым огромный, поистине катастрофический перевес, тем более теперь, когда они захватили в плен предводителя Белых роз. Даже то, что Великий Мумрик оставался в руках Белых, не могло уравновесить такое поражение.

Ева-Лотта с отчаянием смотрела в окно вслед уходящим… Вон идёт предводитель Белых роз, со всех сторон окружённый врагами… Победители военным шагом пересекают Прерии, направляясь к городу. Скоро они исчезнут.

– Интересно, куда они его повели? – спросила Ева-Лотта.

– Конечно, к Сикстену в гараж, – сказал Калле и добавил озабоченно: – Хорошо бы сейчас газету или что-нибудь такое…

– Газету! – воскликнула Ева-Лотта возмущённо. – Какая тут газета – надо думать, как отсюда выбраться!

– Вот именно! Мы должны отсюда выбраться. Поэтому-то мне и нужна газета.

– Уж не думаешь ли ты вычитать, как лазить по стене?

Ева-Лотта высунулась в окно посмотреть, далеко ли до земли.

– Если мы прыгнем, мы, конечно, разобьёмся, – продолжала она. – Но что поделаешь?

Калле радостно свистнул:

– Обои! Я и не подумал про них, а они сгодятся!

Он решительно оторвал клок отклеившихся обоев. Ева-Лотта удивлённо смотрела на него.

– В восемнадцатом веке это, наверное, были очень красивые обои, – заметил Калле.

Он присел на корточки и сунул обрывок обоев под дверь.

– Азбука сыскного дела, – сказал он и вынул из кармана перочинный ножик.

Открыв маленькое лезвие, Калле осторожно поковырял им в замочной скважине. За дверью что-то звякнуло: это упал ключ.

Калле втянул обратно кусок обоев. И точно – на нём лежал ключ. Он упал, куда следовало.

– Я же сказал – азбука сыскного дела, – повторил знаменитый сыщик Блюмквист, давая понять Еве-Лотте, что ему, как сыщику, повседневно приходится открывать двери тем или иным хитроумным способом.

– Ну, Калле, какой ты молодец! – восхищённо воскликнула Ева-Лотта.

Калле отпер дверь. Они были свободны.

– Постой! Не можем же мы уйти, не извинившись перед Алыми, – спохватился Калле.

Выудив из своего битком набитого кармана огрызок карандаша, он протянул его Еве-Лотте. И она написала на обратной стороне обоев:

Обормоты из Алой розы!

Ваш опыт по разведению мха позорно провалился. Ровно пять минут и тридцать секунд мы ждали, когда мох прорастёт, но теперь уходим. Жалкие сопляки, вы разве не знали, что Белые розы могут проходить сквозь стены?

Они плотно затворили окно и заложили крючки. Потом заперли дверь снаружи, а ключ оставили торчать в замке. На ручку двери повесили прощальное письмо.

– Вот поломают голову! Окно заперто изнутри, а дверь – снаружи, пусть-ка догадаются, как мы удрали! – Ева-Лотта чуть не замурлыкала от удовольствия.

– Очко в пользу Белой розы, – сказал Калле.

В гараже Андерса не оказалось. Калле и Ева-Лотта осторожно отправились туда на разведку, чтобы выяснить, как организовать операцию по освобождению. Но в гараже было всё так же тихо и пусто.

Мама Сикстена вешала бельё в саду.

– Вы не знаете, где Сикстен? – спросила Ева-Лотта.

– Нет, но он недавно был здесь, – ответила жена почтмейстера. – С Бенгтом, Андерсом и Йонте.

Видно, Алые повели своего пленника в более надёжное место. Но куда?

За ответом далеко идти не пришлось.

Из травы торчал финский нож. Калле и Ева-Лотта сразу узнали его – это был нож Андерса. А на клочке бумаги на острие ножа они прочли одно-единственное слово: «Йонте».

Предводитель Белой розы сумел улучить момент и оставить это лаконичное сообщение своим товарищам.

Калле глубокомысленно наморщил лоб.

– Йонте… – произнёс он. – Это может означать только одно: Андерс сидит в плену у Йонте, у него в доме.

– Да уж ясно, что не у Бенки, коли написано «Йонте», – сказала Ева-Лотта.

Калле промолчал.

Та часть города, где жил Йонте, называлась Плутовская горка. Нельзя сказать, чтобы в маленьких домишках Плутовской горки обитала городская знать. Но Йонте вовсе и не стремился принадлежать к сливкам общества. Его вполне устраивал ветхий домик его отца: одна комната и кухня, да ещё маленькая каморка на чердаке. Правда, наверху можно было жить только летом, зимой становилось слишком холодно. Но сейчас, в июле, на чердаке царила жара, как в камере для пыток, что и делало его самым подходящим местом для допросов.

Йонте был безраздельным хозяином на чердаке. Здесь он спал на раскладушке, здесь стояла его самодельная полка, сколоченная из ящиков из-под сахара, – на ней Йонте хранил приключенческие книжки, коллекцию марок и другие сокровища. Ни один король не радовался так своему дворцу, как Йонте своей маленькой каморке, где в застывшем горячем воздухе жужжали под потолком мухи.

Сюда-то и привели Андерса Алые розы. Так удачно сложилось, что папа и мама Йонте как раз сегодня отправились за город, где у них был маленький участок земли. Они взяли с собой еду и собирались пробыть там довольно долго. Йонте остался за хозяина и должен был поджарить себе колбасу с картошкой, если проголодается.

А так как мама Сикстена развешивала бельё прямо перед штабом Алых в гараже, то Сикстен решил, что каморка Йонте на Плутовской горке была просто находкой для учинения допроса с пыткой.

Калле и Ева-Лотта держали совет. Конечно, можно отправиться в спасательную экспедицию немедленно, но, хорошенько поразмыслив, они решили, что разумнее будет немного подождать. Показываться на глаза Алым сейчас просто глупо. Ведь скоро ужин, а значит, Сикстен пошлёт Бенку или Йонте в Усадьбу. Скоро Бенка или Йонте будут стоять там, разинув рты, поражённые бегством Калле и Евы-Лотты. Эта мысль доставляла им несказанное наслаждение. Жаль испортить такое дело!

Калле и Ева-Лотта решили отложить спасательную экспедицию на после ужина. Кроме того, они отлично знали, что Андерс получит краткосрочный отпуск под честное слово, чтобы пойти домой поесть. А что может быть унизительнее для спасательной экспедиции, чем прибыть к месту назначения как раз в тот момент, когда тот, кого ты должен спасти, беспрепятственно отправился ужинать!

– И вот ещё что, – заметил Калле. – Если собираешься выследить кого-нибудь, кто находится в доме, то лучше всего это делать, когда стемнеет и в комнатах зажгут свет, а шторы ещё не опустят. Это знает любой, кто хоть капельку разбирается в криминалистике.

– У Йонте нет штор, – возразила Ева-Лотта.

– Тем лучше, – сказал Калле.

– А как же мы заглянем в чердачное окно? – спросила Ева-Лотта. – Ноги у меня, конечно, длинные, но…

– Сразу видно, что по криминалистике ты ничего не читала, – наставительно произнёс Калле. – Что, например, делают сыщики в Стокгольме? Если им нужно наблюдать за квартирой на третьем этаже, где находятся преступники, они обеспечивают себе доступ в квартиру на противоположной стороне улицы, лучше всего на четвёртом этаже, чтобы быть чуть выше, чем преступники. А потом стоят с биноклями и наблюдают за ними, пока те не опустят шторы.

– Будь я жуликом, я бы сначала опустила шторы, а потом зажигала свет, – быстро смекнула Ева-Лотта. – Кстати, в какую, по-твоему, квартиру нам нужно обеспечить себе доступ, чтобы следить за Йонте?

Об этом Калле как-то не подумал. Что и говорить, сыщикам в Стокгольме легче проникать в квартиры: им достаточно показать полицейский жетон. Едва ли это окажется столь же просто для Калле и Евы-Лотты. Да к тому же прямо напротив Йонте нет никакого дома, потому что там протекает речка. Вот рядом с Йонте дом действительно есть – старая двухэтажная развалина чудака Грена. Внизу у него столярная мастерская, а сам он живёт на втором этаже.

«Но как обеспечить себе доступ в квартиру Грена? – подумал Калле. – Войти к нему и вежливо спросить, не разрешит ли он воспользоваться одним из его окон, чтобы немножечко понаблюдать?» Калле и сам понимал, что эта мысль нелепая. Кроме того, было ещё одно обстоятельство: хотя дома Йонте и старика Грена стоят бок о бок друг к другу, но, к сожалению, в верхнем этаже у Грена нет окна, обращённого к дому Йонте.

– Я знаю, – сказала Ева-Лотта. – Мы влезем к старику Грену на крышу – это единственный способ.

Калле посмотрел на неё с восхищением.

– Если учесть, что ты совсем ничего не читала по криминалистике, ты не так уж глупа.

Да, крыша Грена – вот правильное решение! Она как раз чуть выше чердака Йонте, и с неё будет удобно наблюдать. И у Йонте нет штор.

Великолепный наблюдательный пункт!

Калле и Ева-Лотта с лёгким сердцем пошли домой ужинать.