Текст книги "Куда бежишь?"

Ася Кравченко
Куда бежишь?

Убегающим из дома

Рисунки: Татьяна Петровска

© Ася Кравченко, 2015

© Татьяна Петровска, 2015

© ООО Издательство «Абрикос», 2019

Пролог

Сколько себя помню, была дача.

Лес, поле, ивы, пруд и лопухи.

С утра Симка выкатывала велосипед, и мы катили – летели на пруд. Мимо заросших сиренью дач и соседей, копающихся в огородах. Мимо орущих собак, которые нам завидовали.

По дороге встречали тетю Машу.

– Здравствуйте! – притормаживала Симка.

Пока Симка здоровалась, я наматывал круги, – не хотелось останавливаться.

– Здравствуй, Серафима! Твоя собака? Как зовут? Какой же он Чингисхан? Он – Чижик.

Чижик? Люди, вы что, с ума сошли? Разве это имя для большой рыжей собаки?

– Чижик!?

Не буду откликаться!

– Чижик, Чижик, Чижик!

– Что?!

Имя приклеилось.

Конечно, у нас были обязанности.

Мы ходили на станцию. За мороженым, за хлебом и молоком, за чем-то еще и встречать маму. Мы стояли на платформе, и платформа утробно гудела.

Вечером пили чай на веранде, отмахивались от комаров. Симка брала меня за уши, смотрела в глаза и говорила:

– Собака, собаконька.

Не знаю, что она хотела сказать.

Потом побелели одуванчики. Симка срывала одуванчики и дула мне в нос. Одуванчики совершенно выводили меня из себя.

Потом пошла малина. Вокруг малинника были норки кротов, и я рыл ямы в надежде поймать хотя бы одного. Однажды я принес Симке мышку, Симка визжала. А крот наверняка еще лучше.

Потом были грозы, и мы сидели в доме. Хлопали окна, громыхало, лил дождь и падали яблоки.

Потом…

Зацвели желтые шары, Симка нахмурилась и спросила: «Какое число?»

Все вдруг засуетились, начали перекладывать вещи с места на место.

– Отстань, Чижик!

Как-то с утра приехал папа на машине.

– Эй! Куда мы едем? Мы уезжаем? А я?

– Да успокойся ты!

Папа с мамой стали перетаскивать вещи в багажник. Багажник не закрывался.

– Давай, запрыгивай! – наконец скомандовал папа.

Я запрыгнул.

– Ничего не забыли? – папа пошел проверять дом.

Я пошел за ним.

– Ты можешь сидеть спокойно?

С одной стороны была Симка, с другой – сумка. Нас трясло и подбрасывало. Сумка сползала на меня. Пахло бензином. Тошнило.

– Ему, кажется, плохо.

– Открой окно!

Я захлебнулся ветром и пылью.

Постепенно деревья стали реже, дома – больше.

– Приехали! – наконец сказал папа.

Огромный дом, подъезд, двери, двери. Коридор, комнаты.

Мы здесь когда-то жили. Вот мое место, мячик, ножка стула, я сгрыз ее, и мне попало.

Все было пыльное, чужое.

Снаружи доносились крики, гудки машин и музыка. Звуки заползали в уши. А запахи – в нос. Я слонялся из угла в угол. Пробовал подсунуть мячик. Сначала Симке, потом маме, потом папе.

– Отстань!

Папа непрерывно смотрел новости. Из телевизора к нам заглядывали чужие люди и что-то говорили-говорили-говорили.

Мама стирала. Я сидел и смотрел за стиральной машиной. Машина подрагивала и тряслась. У нее внутри все вертелось с разной скоростью.

– Отойди, Чижик!

Днем Симка уходила, оставляла меня одного.

– Веди себя хорошо!

И я вел себя хорошо.

Я ждал Симку и спал, хотя сил спать и ждать уже не было. Об меня все время спотыкались.

В Москве Симка выводила меня на улицу всего три раза в день.

Дома сгрудились вокруг нашего двора. Бежать было некуда. То и дело разъезжались машины, и мы сторонились, давая им дорогу. Полдвора занимала помойка.

После гулянья Симка загоняла меня в ванную.

Первый раз я пошел. Но сразу понял, что зря.

Симка вылила на меня что-то вонючее.

– Стой, куда? Что морду воротишь? – Симка понюхала. – Нормально пахнет. Орхидеями. Тебе нужно вывести блох!

Орхидеи просто оглушали.

Когда мы вечером вышли на улицу, я первым делом исправил положение с орхидеями. Вытер морду, проехался на пузе, извалялся в листьях. Но Симка, ругаясь, надела ошейник и пристегнула поводок.

Ошейник натирал. Симка говорила, что поводок нужен, когда идешь по делам, чтобы люди вокруг не волновались. Но мы только и делали, что ходили по делам, а люди вокруг только и делали, что волновались.

– Пойдем! – тянул я Симку.

– Да стой ты на месте!

Мы уже шли в сторону дома, как встретили знакомую с нескладной вздорной собачонкой. Девушка и собачонка принялись меня бесцеремонно разглядывать. В городе все подходили слишком близко. Девушка наклонилась ко мне:

– Ушастик!

А собачонка меня сразу невзлюбила. Она стала напрыгивать и тявкать, как ненормальная. Сначала все выглядело как игра. И я ей вежливо сказал: «Отстань!»

– Фу! Чижик, что с тобой? С ума сошел – огрызаться?

Собачонка все тявкала, и прыгала, и пыталась укусить. Я отворачивался, уворачивался, как мог, и выставлял зад.

Пахло орхидеями, напрыгивала собачонка, натирал ошейник.

– Они хотят поиграть, – сказала девушка.

Симка наклонилась отцепить поводок, мелкое чудовище подпрыгнуло, вцепилось мне в щеку, я его стряхнул и… рванул. Я выбежал вон со двора на улицу по тротуару, вдоль машин.

Симка меня звала. Симка бежала за мной.

А я – прочь.

Я бежал, бежал, бежал.

Куда?

Я решил вернуться на дачу и жить там.

Я хорошо помнил, как мы ехали с дачи. И бежал назад. В лето. Где лес, поле, пруд и лопухи. Лето было всего в трех днях от меня. Надо было только бежать по следам.

Только следы скоро кончились. Но я знал, что они были именно здесь.

Шарахались люди. Визжали тормоза. Все сливалось в серые линии…

Раздался резкий скрежет, гудок. Перед носом затормозила машина.

Кто-то закричал:

– Чья собака?

Симка давно отстала.

Шли люди. Они натыкались на меня, раздраженно шипели.

Дома загораживали солнце.

Куда дальше?

Туда, где кончаются большие дома.

– У-у-у! – тоскливо запел живот.

Не буду обращать внимания. Сейчас некогда.

– У-у-у!

Я свернул в какой-то двор.

Во дворе было тихо, безлюдно, под крышами болтали голуби. Из глубины двора тянуло сладковатой тухлятиной. Запах разрастался и, в конце концов, оказался помойкой.

Ящики громоздились один на другой. Повсюду валялись пакеты мусора.

Один из пакетов пах особенно настойчиво. Пакет был завязан. Сначала я его копал, потом зажал лапами, и валтузил, и драл зубами. Наконец пакет лопнул, и из него посыпалась какая-то дрянь и бумага с остатками мяса.

О!

Передо мной возник огромный взъерошенный Пес.

– Отойди! – рыкнул Пес.

– Почему? Я был первый.

Пакет раскопал я. И мясо нашел я. Я так ему и сказал.

Но Пес выхватил из пакета мою мясную бумагу и отбежал.

Из моего пакета! Который я раскопал! Мою мясную бумагу!

Я прыгнул, и мы покатились.

Он зубами ездил по моей шее и загривку, а я отпихивал его лапами.

Наконец мне удалось его спихнуть.

Пес вскочил, отбежал в сторону и с омерзением стал плеваться.

– Буэ! Ты что, в парикмахерскую ходил?

– Меня помыли от блох!

– Ах-ха-ха! – он закашлялся от смеха.

Терпеть не могу, когда надо мной смеются.

– Вообще-то драться не стоило, – сказал Пес вдруг нормально.

– Ты же сам…

– Я только сказал: «Отойди!» Если каждый раз, когда говорят «Отойди», драться, можно совсем без шерсти остаться, – он снова обидно засмеялся.

– Что я, по-твоему, должен был делать?

– Ты мог сказать «Сам отойди!», или «Не ешь меня, дорогуша», или на худой конец «Рррр!».

– И ты бы меня послушал?

– Это зависит от того, как бы ты сказал. Потренируйся. Давай, давай!

– Ры! – рыкнул я.

– Ничего для начала, – подбодрил меня Пес.

Я принялся рычать на все лады:

– Рррр? Рррр!

Сначала получалось так себе. А потом я как рыкнул:

– Рррррррррр!

Что понял: сейчас, как надо.

– Ну как? – спросил я и оглянулся.

Пса не было. Я стоял один посреди помойки и рычал как дурак. И никому до меня не было никакого дела. Только где-то в высоте болтали бестолковые голуби.

– Эй! Ты где?

Зараза. Надо было ему сильнее врезать.

Я выскочил с помойки и оказался на дороге. Никого.

Куда он мог деться? Если я его найду…

Вдруг сзади что-то громыхнуло, лязгнуло. Я обернулся. Два огромных огня резанули глаза. Вслед за ними на меня надвигалось что-то огромное, величиной с помойку, с машину, с дом.

Мимо скользнул помойный Пес.

– Беги! – крикнул он и сам бросился бежать со всех ног.

Я ничего не понял, но бросился за ним.

Огромное гналось за нами. Оно то надвигалось, то отставало. Оно скрежетало, громыхало, и от него шел омерзительный запах. Казалось, оно вот-вот окажется над нами.

Мы неслись бок о бок.

– В сторону! – вдруг крикнул Пес.

Я никак не мог сообразить, что делать. Но почувствовал сильный удар в бок и вылетел с дороги. Рядом со мной приземлился Пес.

Мимо прогромыхала огромная махина.

– Мусорная машина, – выдохнул Пес. – Она открывает свою мусорную пасть и пожирает все, что у нее на пути.

Пес никак не мог отдышаться.

– Что, испугался? – усмехнулся Пес. – Правильно испугался. Тебя как зовут?

У него в роду точно были терьеры. На лбу собрались складки и мрачные морщины. Но морда была наивная.

– Чингисхан, – ответил я. – Симка звала меня Чижик.

Получилось как-то несерьезно.

– Чиииижик, – протянул он. – Кто такая Симка?

– Симка – это… Симка.

– Понятно, – он мотнул головой. – И куда ты бежишь?

– На дачу.

– Что такое дача?

– Дача – это… дача.

– Понятно.

– Что тебе понятно? – обозлился я.

– Бежишь на дачу без Симки. Так куда ты бежишь?

Куда я бежал? Я даже не знал, где эта дача. Может, она исчезла, как только мы уехали? Тогда, наверное, надо вернуться туда, откуда я убежал. А откуда я убежал?

– Надо поесть, – деловито сказал Пес. – Идем.

И мы пошли.

Фонарщик

– То есть ты убежал из-за орхидей? – расспрашивал меня по дороге новый знакомый.

Что я мог ему сказать? Не из-за орхидей.

Хотя и из-за орхидей.

– А блохи остались? – деловито спросил мой спутник. – Хочешь, возьми моих.

И захохотал.

Не люблю, когда надо мной смеются.

– А тебя-то как зовут? – спросил я.

– Фонарщик.

– Почему Фонарщик?

– Долгая история. Надо поесть.

Мы отправились к магазину.

– Еду забирают из магазинов и переправляют в дома, – учил меня Фонарщик. – Так вот. Надо, чтобы еда изменила направление и свернула к нам.

– Отличный план. Но как?!

Мы договорились, что уж это мы как-нибудь решим на месте. И вот мы стояли у дверей большого магазина. Двери открывались и закрывались.

Из магазина выходили люди с пакетами, люди с тележками. Пакеты пахли. Сметана, мясо, колбаса, ух… от голода сводило живот. Иногда тележки проезжали так близко, что я мог составить меню из того, что было в пакетах. На первое – мясо, на второе – тоже можно мясо, и на третье – мясо. А можно все сразу на первое.

Фонарщик смотрел в глаза проходящим. Он смотрел так, что людям становилось неудобно под его взглядом. Если люди что-то ели, то еда застревала в горле, и они ее спешно выкидывали. А Фонарщик бросался подбирать.

А что было делать мне?

Попробовал тоже смотреть. Но люди проходили так быстро, что я не успевал сосредоточиться.

Вдруг мне пришло в голову: «А что если еду позвать?»

Мимо как раз ехала огромная коляска с множеством запахов – и мясо, и колбаса. Сильнее всего был запах рыбы. Хозяин толкал тележку с трудом. Пакеты свешивались во все стороны и даже лежали на нижней полке.

Я сосредоточился и позвал: «Сюда, ко мне, идите ко мне».

Пакеты меня совсем не слушались. Но я все равно приговаривал: «Сюда, ко мне!»

Вдруг один из пакетов подпрыгнул. Я решил, что показалось. Но пакет подпрыгнул снова. Я пошел за коляской, непрерывно глядя на пакет и повторяя: «Иди ко мне, ко мне!»

Пакет подпрыгнул в третий раз. Дядька как раз толкнул коляску, и пакет соскользнул и шлепнулся на асфальт. Дядька ничего не заметил.

Я был очень благодарен этому пакету, даже несмотря на то, что он пах рыбой. Я потрогал его. Пакет возмущенно запрыгал по дороге. В пакете явно была рыба. Я попытался сквозь пакет взять ее аккуратно, но рыба задергалась и шлепнула меня по морде. Я попытался взять ее снова и снова получил по морде. Тут я разозлился и куснул ее. Рыба в ответ стала драться и брыкаться. Я вцепился в нее со всей силой.

Издалека я видел, что дядька обнаружил пропажу и пошел ее искать в магазин. Но рыбина уже уплывала.

Я оттащил ее подальше. Осталось придумать, что с ней делать.

Тут появился Фонарщик. Я чуть отошел, с гордостью показывая ему свой улов.

– Есть живую тварь? – поморщился Фонарщик.

Я никак не ожидал от него такой сентиментальности.

– Она уже не живая, – стал оправдываться я.

– Но прыгает.

– А мыши и крысы? Ты их тоже не ешь?

– Грызуны – совсем другое дело. Рыбу надо выпустить в реку.

– Где я возьму реку?

– Рыбе – место в воде. Понял?

Я, честно говоря, не понял.

– Пойду еще что-нибудь поищу, – сказал Фонарщик и ушел.

А я остался с рыбой, которую надо выпустить в реку. Потому что рыбе место – в реке.

А собака не ест живых тварей, только грызунов…

Я еле дотащил ее до лужи. Время от времени рыбина дралась. И я решил, пусть она сама – зараза – добирается, куда ей надо. Ведь рано или поздно лужа вливается в ручеек, ручеек – в реку, река – в море.

Я плюхнул ее в грязноватую лужу. Рыба вместо благодарности подпрыгнула и в очередной раз пнула меня в нос. И тогда я ее схватил и сжал. А дальше…

Прежде чем я опомнился, я съел половину. Но, когда я опомнился, понял, что надо срочно спрятать вторую половину. Вот-вот мог появиться Фонарщик. А тут я. Съел рыбу. Которую надо было выпустить в реку. Нехорошо, хотя и не понятно, почему.

«Рыба все равно была уже неживая, – утешал я себя. – Никуда бы она не доплыла. Тем более из лужи». Я оттащил остатки рыбы в кусты. Потом чуть подальше. И пошел обратно.

– Ты ее все-таки съел! – услышал я.

– Я? Кого?

– Вот и молодец! – продолжал Фонарщик. – Не подыхать же с голода. А мне почти ничего не досталось…

И тогда я пошел и принес ему остаток рыбы, который припрятал на завтра.

Он ел быстро и жадно.

– Больше ничего нет? – спросил Фонарщик.

Больше ничего не было.

– Я тебя беру! – сказал мне Фонарщик. – Я как раз собираю уличную банду.

Я обрадовался, хоть и не знал пока, что надо делать.

– Кто в твоей уличной банде?

– Ты! – сказал Фонарщик, повернулся и пошел прочь.

Я пошел за ним. Ведь теперь я был из его банды. Кроме того, дело шло к вечеру и мне меньше всего хотелось остаться одному.

Мы вышли на бульвар. Фонарщик остановился.

– Смотри! – сказал он и стал пристально смотреть на фонари.

Я ничего не понял и просто смотрел на него, как он велел.

Он долго стоял сосредоточенный. Потом поднял голову – и… по всему бульвару вспыхнули фонари.

– Видел?

– Ух, ты! – вырвалось у меня. – Это ты зажег?

– Тут есть кто-то еще, кто умеет зажигать фонари?

Похоже, никого не было.

– А еще так можешь сделать?

– Нет, – ответил Фонарщик. – Устал. Завтра.

Другая жизнь

Стало уже совсем темно.

Куда же мне бежать? Огромные дома подступали со всех сторон.

– Ты не знаешь, где кончаются большие дома? – спросил я Фонарщика. – Мне надо туда.

– Все рано или поздно кончается. Беги, куда хочешь.

– Тогда я пошел, – решил я.

Хотя по-прежнему не понимал, куда.

– Может, завтра?

– Можно завтра, – откликнулся Фонарщик.

Где мы будем до завтра? Ведь нам надо где-то спать.

– Давай попросимся к кому-нибудь в дом, – сказал я и тут же пожалел, потому что Фонарщик заголосил жалобным голосом:

– Мы – бедные собачки, пустите нас пожить.

А потом добавил:

– Выбирай, куда пойдем?

Под козырьками подъездов уютно горели лампочки.

– Пройти можно только с кем-нибудь. Причем по одному, – объяснил Фонарщик и распорядился: – Иди первый!

– Так прямо и идти?

– Так прямо и иди.

Я встал у подъезда и уперся носом в дверь.

Со временем я понял, как надо действовать. Когда видишь человека, который направляется к подъезду, надо догнать его и идти чуть сзади. Чтобы он подольше не обращал на тебя внимания. Желательно до того момента, когда дверь откроется. А как только откроется, надо быстро проскальзывать внутрь. Лучше всего для этой цели подходят почтальоны. Они не знают, что ты тут не живешь, и беспечно распахивают дверь.

Но тогда я стоял и ждал.

– Кыш отсюда! Пошел!

К подъезду шла Старушка с гнездом на макушке. Она топала ногой, кричала «кыш!» и размахивала сумкой. Я отошел в сторону.

Поглядывая на меня, она направилась к подъезду. Долго возилась с ключами, наконец открыла. Я бросился к подъезду, но она запрыгнула внутрь и захлопнула дверь.

И снова я стоял носом к двери.

Наконец мне повезло: кто-то начал открывать дверь изнутри.

Дверь приоткрылась, и я ринулся внутрь.

– Куда?! – неслось сзади.

Я пролетел лестничный пролет и остановился.

Тускло горела лампочка.

Хлопала дверь, но Фонарщик все не появлялся. Я уже стал подумывать, что с ним что-то случилось и пора выбираться из подъезда назад. Ведь мы с ним теперь – одна банда. Хотя столько сил потрачено, чтобы сюда попасть. А выбираться наверняка тоже не так-то просто.

Но вот внизу хлопнула дверь, и появился Фонарщик.

– Тепло.

Он огляделся, замер и ощетинился.

– Похоже, здесь уже кто-то живет.

Через пролет от нас под мусоропроводом сидела толстая крыса.

Мы мигом пролетели лестницу.

Крыса даже не подумала убегать. Она спокойно сидела и что-то жевала. Может, она глухая? И слепая? И нюха у нее нет? Неужели она не понимает, что мы сейчас ее съедим?

Фонарщик потянулся к крысе.

– Не советую, – обронила крыса. – С утра здесь в очередной раз рассыпали крысиную отраву. Как знать, может, я ее съела. И тогда, съев меня, вы умрете в страшных мучениях.

Фонарщик замер в нерешительности.

– Ты прекрасно выглядишь.

– Спасибо.

– Подлая! – прошипел Фонарщик и хотел было снова броситься на нее, но снова передумал.

Мы стояли над отравленной крысой и смотрели, как она жует.

– Если бы вы не были так грубы, я могла бы вам подсказать, где найти еду.

Фонарщик переступил с ноги на ногу. Я сглотнул.

– Полпролета выше оставлена еда для кота, – сообщила Отравленная и добавила: – Кота еще не было.

Мы рванули наверх.

Еды было мало. Для кота, может, и ничего. Но для двух псов – мало. А для уличной банды – вообще ничего.

Мы поделили еду пополам.

– Давай есть не торопясь, – предложил Фонарщик. – Так на подольше хватит.

Я кивнул. И мы накинулись на еду.

На подольше не хватило. Но все равно было вкусно.

Подъезд засыпал. Все реже хлопала входная дверь и шумел лифт.

Фонарщик прислонился боком к батарее и задремал. А я все никак не мог найти себе место. И вдруг дверь на площадке открылась.

– Это кто же у нас такой?

У нее были рыжие волосы и мешок мусора в руках.

– Это что же за чудо к нам пришло?

Я оглянулся: может, это не про меня?

Она отставила мешок мусора, подошла, села на корточки и принялась меня разглядывать.

– Скажи мне: ты птичка или рыбка?

– Я собака.

– Нет, ты мне скажи: ты птичка или рыбка?

Я только хотел повторить, что собака, как она взяла меня за уши. Как это делала Симка.