Текст книги "Волчий капкан"

Он захватил меня врасплох. Я не был готов к этому разговору. Может быть, поэтому и согласился так быстро, хотя миг спустя уже жалел об этом.

– Товарищ полковник, я был у "уголовников", у меня в этом отделе есть друзья, – начал он без всяких предисловий. – Мне там случайно попалось на глаза одно дело, которое, как мне кажется, скорее подходит нам. Речь идет о человеке, у которого и левов, и долларов куры не клюют. Зовут этого человека Милчо Половянский. Он уже давным-давно нигде не работает, но это не мешает ему быть завсегдатаем самых дорогих ресторанов и баров, где он появляется всегда в компании девиц сомнительного поведения и швыряет бешеные деньги музыкантам. Кроме того, он щедро одаривает своих подружек тряпками, обувью и косметикой из "Корекома"[2]2
  «Кореком» – в Болгарии сеть магазинов, где продаются товары на конвертируемую валюту.


[Закрыть]. За короткое время сменил три машины, тоже из «валютки». За последнюю – Фольксваген-1300 – выложил 1700 долларов вместе с пошлиной. Не сегодня-завтра и ее продаст, и никто ему слова не скажет, поскольку запрет на продажу машин до истечения пяти лет со дня покупки относится только к тем, которые ввозятся беспошлинно.

– Просто позавидуешь, – не сдержал я невольной улыбки. Меня позабавило то, что в последние слова Пырван вложил гораздо больше пыла, чем требовалось.

– А по мне, так тут нечему завидовать, – улыбнулся в свою очередь Пырван, хотя вид его выдавал напряжение. Я в очередной раз убедился в том, как страстно он мечтает о самостоятельном деле.

– А известно, откуда у него валюта? Кто-то присылает или у него другие источники? Ты говоришь, он нигде не работает, а денег полно. Может, он продал квартиру, дачу, участок земли?

– В том-то и дело: никого у него нет, кроме старухи-матери. Раньше она владела мастерской, где делали куклы и карнавальные маски, а теперь еле-еле сводит концы с концами.

– Ну а доллары-то, доллары?

– Это самое важное. Доллары ему якобы высылает тетка по отцовской линии, проживающая в Западной Германии. У нее будто бы в Гамбурге два бара, несколько ресторанчиков. И денег некуда девать.

– Ну, а дальше? Все, что ты мне рассказал, не дает оснований думать, что именно мы должны взяться за этот случай. Твои друзья из уголовного розыска слишком быстро решили умыть руки.

– Вовсе нет. Они очень даже многое до сих пор сделали.

– Ясно, ты настаивал, и они, чтобы не перечить тебе… Да будет тебе известно, коллеги из уголовного розыска не любят передавать другим свои дела. Об этом ты, кажется, не подумал?

– Как это не подумал, – сразу же ответил Пырван, готовый в любую минуту вспыхнуть. – Я же не от нечего делать все это рассказываю. У меня на то серьезные причины.

– А именно?

– Эта тетка совсем не так богата. Проверка показала, что вся ее собственность – небольшой павильончик, где торгуют пивом и сардельками.

– Все зависит от того, кто и как все это проверял…

– Я понимаю, но в создавшейся ситуации мы должны…

– …взять это дело в свои руки, – досказал я вместо него. – Ведь нас не может не интересовать, откуда поступают эти доллары, кто столь щедрой рукой их сыплет и за что. Не ради же красивых глаз этого Мирчо Половянского, так, что ли, его звали?

– Милчо, товарищ полковник, – поправил меня Пырван. – Милчо Половянский. И глаза у него не красивые, а серые и мутные.

– Ого, да ты и про глаза все выяснил?!

– Мне его фотографию показали. Цветную. Вытащили тайком из сумочки одной женщины. У них есть и другие его фотографии, но сделанные уже нашими сотрудниками. Мне, кроме всего прочего, подробно его описали. К сожалению, в описании тоже не все ясно, но я готов, если вы позволите…

– Ну, раз уж речь идет о моем разрешении… – начал я, не подумав, что тем самым связываю себя и нарушаю собственное решение видеть в Пырване спортсмена и только спортсмена. – Но вся эта история отнимет у тебя много времени. Не пойдут ли прахом тренировки? Не забывай, что первенство страны на носу и что Косолапый тоже не лапу сосал всю зиму!

Но Пырван уже не слушал. Он сидел как на иголках, готовый сию минуту сорваться с места. Он был так счастлив и доволен, что даже забыл меня поблагодарить. Эх, молодость, молодость! Море ей по колено… Ладно, посмотрим. Только бы не прибежал через месяц-другой, поджав хвост! Во всяком случае, буду оказывать ему содействие – даже людей ему дам – пусть командует. Не хочу, чтобы потом коллеги за его спиной посмеивались или в открытую показывали на него пальцем. И я сказал ему по-военному, подражая генералу:

– Действуй!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я все еще ни на шаг не продвинулся с этим делом о СЭВ, и настроение у меня день ото дня становилось все хуже. В таком состоянии люди обычно делают массу глупостей, порой поступая совсем по-детски. На нашей улице живет, точнее, подвизается один человек с неизменной хозяйственной сумкой, который вот уже столько лет здоровается со мной, хотя мы никогда не были знакомы. Его неподвижный, выжидающий взгляд всегда меня раздражал. Сколько раз я зарекался оставлять без ответа его чересчур любезные приветствия, но не могу – какая-то неведомая сила заставляет меня кланяться и широко улыбаться. Чтобы избавиться от него, я начал ходить другой дорогой. Напрасно – он преследовал меня везде, низенький, неуклюжий, с голой шишковатой головой, весь скрюченный под тяжестью набитой хозяйственной сумки, с умоляющими собачьими глазами. И каждый раз история повторялась: этот человек замедлял ход, останавливался и приветствовал меня, а потом ждал ответного приветствия. Церемония, смысл которой был мне абсолютно неясен – быть может, он думал, что я какая-то важная персона или просто путал меня с кем-то? И знаете, как я поступил? Вчера прошел мимо него и не поздоровался. Последовала потрясающая реакция. Честное слово, более несчастного, более униженного человека мне видеть не приходилось. Однако почему? Чего он от меня хочет? Вот и сегодня то же самое. Взгляд его не выходил у меня из ума. Сначала исполненный тревожного ожидания, потом – немой вопрос и горькая обида. Да пошел он к черту! Как будто у меня других забот нет… Мне и так весь белый свет не мил, а он, заслуженно или нет, стал для меня олицетворением всего этого «белого света». Да и откуда было взяться другому настроению? Из розового списка генерала я выписал несколько имен и против каждого не смог написать ничего, кроме до обидного коротких примечаний. И это все, что до сих пор сделано. Если, конечно, не считать того, что эти примечания привели в движение немало людей, соответственно проинструктированных быть внимательными и очень осторожными, а также воспитанными и сдержанными, как дипломаты. В таких запутанных историях счастливая на первый взгляд карта редко оказывается на самом деле счастливой. Это как у уличных игроков в лондонском Сохо. Они сидят на углу улицы за маленькими столиками, и их ловкие пальцы без передышки тасуют три карты, из которых одна красная, а две другие – черные. Три карты раскладываются на столике, и публика начинает делать ставки. Искусство мошенника состоит в том, что, мешая и раскладывая карты, он всячески старается внушить, какая именно карта красная. Так что ты кладешь на нее свои денежки, а потом не перестаешь удивляться, почему не угадал. Я смотрел, смотрел на них и пришел к выводу – ставить надо, вопреки очевидности, на самую ненадежную карту. Красная непременно окажется среди тех, которые, по твоему убеждению, ею быть не могут. Так твой шанс выиграть возрастает до пятидесяти процентов. Открытие простое, но как объяснить его наивным английским провинциалам, которые сгрудились вокруг столика? В конце концов, я решил сам попробовать. Огляделся хорошенько, чтобы убедиться, что наших поблизости нет (у нас ведь азартные игры под запретом, а мы, сотрудники милиции, должны всегда служить примером, где бы мы ни находились). Вытащил я фунт и поставил на «проигрышную карту». Игрок посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я выиграл. Но когда я выиграл несколько раз подряд и набил карман хрустящими бумажками, он жестом дал мне понять, чтобы я испарялся. Воспитанно так, беззлобно, даже просительно. «Есть и другие столики», – говорил его взгляд. Я отошел. Однократное возмездие всех мошенников не исправит.

Повторяю: в запутанных историях явно счастливая карта редко оказывается действительно счастливой. Но пять "карт", которые сейчас я держу в руках, лишают даже этой иллюзии – в каждой из них что-то есть, однако совсем недостаточно, чтобы привлечь более серьезное внимание. Судите сами.

1. Стилиян Герджиков. Возраст – 48 лет. До Девятого сентября 1944 года был членом подпольной студенческой организации. Осужден царским судом на сравнительно небольшой срок, в то время как его товарищам дают почти вдвое больше, а некоторых даже приговаривают к пожизненному заключению, хотя главным организатором был именно он. Поведение после Девятого сентября безупречно. Работает с утра до ночи, выкладывается без остатка, даже законный отпуск не берет. Однако в таком чрезмерном усердии можно усмотреть как стремление искупить вину, так и попытку заморочить людям голову.

2. Мартин Соколов. 44 года. До Девятого сентября политической деятельностью не занимался. Был нейтрален, занимал чиновничью должность в «Продинторге» и поддерживал тесные дружеские контакты с коммунистами. В 1950 году, работая в Управлении железных дорог и учась заочно на юридическом факультете, был замешан в крупной валютной афере (контрабанда). Избежал тюрьмы лишь благодаря ходатайству влиятельного шурина. Потом, уже получив высшее образование, поступил на работу в Министерство внешней торговли (чувствуется рука того же родственника). Доверие вполне оправдал. Способен, отличается хорошим коммерческим чутьем, бескорыстен. Из старых грехов осталась, пожалуй, лишь тяга к светской жизни, проявляющаяся в регулярном посещении теннисных кортов и в случайных интрижках с дамами из этой среды. Жена – партийный работник районного масштаба, натура властная и с несколько сектантскими понятиями. Детей нет.

3. Веселин Бойков. 53 года. Партизанил. После Девятого сентября комендант небольшого городка с перспективой служебного роста. Несносный характер заставляет его, однако, то и дело менять место работы. Перспектив становится все меньше, отчего его озлобленность растет. Упрям, обязателен, педантичен. Из надежных источников известно, что он завидует собственной жене, занимающей более высокий пост, часто угрожает ей разводом, оскорбляет (причем в присутствии других), обвиняет в том, что она карьеристка и приспособленка. За границу ездит редко, за загранкомандировками не гоняется. Двое детей – мальчик и девочка. Брат – летчик гражданской авиации. Сестра – продавщица билетов в фирме «Вагон-Ли Кук».

4. Петр Чамурлийский. 46 лет. Боец испанских интербригад, участвовал в Сопротивлении во Франции и Греции. В конце второй мировой войны был добровольцем Болгарской армии, воевавшей на стороне союзников. Награжден орденом за отвагу. Холост. После Девятого сентября поступил в военное училище и до 1954 года служил в армии. Разоблачил подпольную группировку. По собственному желанию вышел в отставку в звании капитана, чтобы поступить в Высший экономический институт им. Карла Маркса. Медленно, но верно поднимался по внешнеторговой служебной лестнице, пока не получил высокий пост торгпреда в Швейцарии. В системе СЭВ работает сравнительно недавно. Участвует в заключении торговых сделок, связанных с поставками вычислительной техники из Франции, ФРГ и Италии. Нелюдим, замкнут. Ближайший родственник – впавший в детство дядя, которому он помогает деньгами и возит из-за границы лекарства. Друзей нет – только хорошие знакомые, которые до небес превозносят его как работника и общественника. Характер скрытный, мрачный.

5. Недялко Станиславов. 42 года. Учился в Москве. Специальность – электроника. Потом стажировался во Франции. В течение многих лет не проявлял никакого интереса к женщинам, после чего вдруг проявил ненасытный аппетит. Злые языки утверждают, что до недавнего времени был абсолютно импотентен. Вылечила его одна медсестра самым простым и надежным в таких случаях способом – любовью. Верная, преданная, терпеливая, ничего для себя не желающая, она героически переносила его беспомощные ласки, поощряла его попытки вернуть мужскую силу. И чудо произошло – Станиславов снова почувствовал себя настоящим мужчиной. Естественно, речь зашла о женитьбе, даже свидетели были найдены. Однако свадьба не состоялась. Его первая измена (с какой-то студенткой) прошла без скандалов, медсестра понимала – надо же жениху увериться в своих вновь обретенных способностях. Однако интрижки стали следовать одна за другой, словно он хотел за несколько месяцев наверстать упущенное. К ужасу бедной женщины он даже перестал их скрывать. Обманутая – а она действительно его любила – медсестра совсем извелась и с горя тоже пустилась во все тяжкие. Однако, как я уже сказал, все эти сведения ненадежные, хотя Станиславов продолжает менять подружек с прежним остервенением и тратит на них бешеные деньги, не имея никаких дополнительных доходов.

Ну вот, выложил я перед вами все мои пять "карт", не считая ни одну из них козырной. Вместе они, может быть, и представляют какую-то ценность, и все же пока что это – пустые карты; с ними я могу только блефовать, да и то перед кем? Перед самим собой, Повторяю: порядок, в котором они представлены, не имеет никакого значения. Я спокойно мог бы начать с инженера-электронщика и кончить работягой Герджиковым, который неясно почему не разделил тяжкой участи своих друзей со студенческой скамьи. Я бы мог также вручить пальму первенства Мартину Соколову, а сразу после него поставить этого нелюдима Чамурлийского, который регулярно ездит на Запад, а машину себе так и не купил. И так далее, тасуя карты, как мошенники в Сохо, с той разницей, что мошенникам-то все ясно, им выигрыш обеспечен, а мне если что-то обеспечено, то скорее всего одни неприятности.

Наверное, я невольно поморщился, потому что Пырван направился обратно к двери.

– Постой, постой! – я начал быстро убирать со стола бумаги, чтобы кто-нибудь ненароком не заглянул в мои записки. Вечером я их прятал в несгораемый шкаф, а днем никого не подпускал к столу, не свалив их предварительно в ящик.

– Вы сказали "войди" или я не расслышал? – попытался оправдаться Пырван, все еще держась за ручку двери.

– Наверное, сказал. Не помню, – я показал ему на кресло. – Садись, пожалуйста. В ногах правды нет.

Я вдруг почувствовал себя перед ним виноватым. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он получил от меня "добро" на расследование случая, на который сам натолкнулся, а мне и в голову не приходило спросить его, удалось ли до чего-нибудь докопаться, подтвердился ли не примитивно-уголовный характер дела. По горло погруженный в генеральскую "розовую водицу", я напрочь забыл, что Пырван решает самостоятельную задачу и что он, наверное, горит желанием поделиться со мной своими надеждами и проблемами. Однако и вправду ли горит? Скорее всего, он выложит мне все сразу с видом победителя, а не в час по чайной ложке, как предпочитает делать большинство моих подчиненных. Что ж, посмотрим. Я должен выслушать его внимательно и серьезно, какими бы пустяками все это ни оказалось. Надо его ободрить, хотя меня самого впору подбадривать.

– Как успехи на ковре? – спросил я, чтобы начать разговор.

– Нормально. Тренируемся… Тренер спрашивал, не больны ли вы?

– Ну, и что ты ему ответил? Ты ведь знаешь, что я не болен?

– Предоставил ему теряться в догадках.

– Значит, я должен перед вами обоими извиниться… Я заметил во внешности Пырвана нечто для меня новое – какую-то небрежность в одежде: и брюки не отутюжены, как обычно, и ботинки не чищены, и галстук не в тон с пиджаком – наверное, утром схватил первый попавшийся и даже в зеркало посмотреться не успел. Я вдруг почувствовал к нему особую близость и понял, что его безукоризненный вид всегда меня несколько смущал, – не доверяю я людям, которые неизменно выглядят, как манекен на витрине.

– Слыхал, что говорят про Косолапого? Он вроде собирается переходить в другую категорию, чтобы не встречаться с тобой на первенстве страны. Пожалуй, там у него действительно больше шансов. Ты как думаешь?

Пырван высокомерно усмехнулся:

– Мне все равно, где будет выступать Косолапый.

– Ты так уверен в себе?

– Конечно, я в пять минут могу с ним разделаться.

– А вот тренер твой так не считает.

– Знаю.

– А может, для него и лучше перейти в более высокую категорию. Я-то только раз его видел – и правда, похож на медведя. Как думаешь, посоветует ему тренер остаться в прежней категории?

– Не исключено.

– Пожалуй, трудновато тебе придется на первенстве, а? Другие опасные соперники у тебя есть?

– Нет… Впрочем, есть, но они из другой "категории", – теперь старший лейтенант смотрел мне прямо в глаза. – Я именно за этим к вам и пришел.

Я облокотился на стол, закурил и приготовился слушать, но мысли мои витали далеко. Пырван это как будто понял и не торопился начинать. В сквере за окном кричали дети. Я рассеянно думал, что детские голоса проникают сквозь самые толстые стекла. Как первые весенние лучи. Эх, мне бы сейчас взять удочку да махнуть на Искырское водохранилище. Поймать-то я ничего не поймаю, зато хоть почувствую, как пружинит земля, отыщу взглядом первый зеленый росток, порадуюсь. Вздохну полной грудью, чтобы стала она широкой, как у Пырвана.

– Ну, приступай! – поторопил я его почти сердито. – Не беспокойся, имя я запомнил – Милчо Половянский. Постоянный покупатель в "Корекоме", получает доллары от якобы богатой тетки, сменил три машины, нигде не работает, глаза – серые и мутные. Дальше продолжать?

Пырван явно удивился, но остался доволен.

– Я рад, что вы все запомнили. Не придется повторяться.

– А что-нибудь новенькое у тебя есть?

– Думаю, что есть, товарищ полковник, – живо отозвался старший лейтенант. – Именно это дает мне право считать случай не просто уголовщиной.

– Но ты же и раньше, с самого начала утверждал, что этот случай для нас?

– Вы забыли. Раньше я только предполагал, а теперь…

– Может, ты узнал, кто его снабжает долларами?

– Пока нет.

– Но и это ты узнаешь в один прекрасный день, не так ли?

Старший лейтенант долго смотрел на меня и потом сказал:

– Обязательно узнаю! – Он замешкался, вероятно, чтобы собраться с мыслями. – Во-первых, я хотел бы описать вам Половянского. Думаю, что это будет полезно. Он родился в 1920 г. во Враце. Рано потерял отца – еще когда учился в начальной школе. Мастерская отца по изготовлению кукол и карнавальных масок быстро пришла в упадок, оказалось, что мать напрочь лишена коммерческой жилки, да еще она взяла на работу нечистых на руку родственников. Мать и сын перебрались в Софию и поселились в купленной тут квартире (старуха по сей день там живет; она сохранила только одну комнату, а другие две продала, когда Милчо переехал). До Девятого сентября, гимназистом, Милчо целыми днями играл на бильярде. Там, в кафе, он познакомился и сблизился с группой ратников[3]3
  Ратник – член фашистской молодежной организации в Болгарии.


[Закрыть], из-за чего позже, в 1947 году, долго находился под следствием. Было установлено, что в нелегальной деятельности организации он не участвовал и даже не знал о ней. Тем не менее, ненадолго выпустив на свободу, его вскоре на целый год упрятали в лагерь. Когда он снова появился в Софии, жизнь пошла своим чередом: игра на деньги, торговля из-под полы капроновыми чулками, бельем, косметикой, дамской обувью, кофе, в общем – чем под руку попадет. Жизнь его до сих пор проходит в основном в кафе. С помощью Одноухого, знаменитого в свое время картежника, он вынес из дома матери и продал почти все ее вещи, не пожалел даже последних драгоценностей. Половянский не брезгует ничем, играет в покер, бридж, нарды, кости, играет краплеными картами, фальшивыми костями, умеет передернуть не хуже самых прожженных заокеанских мошенников; его кумиром стал вечный герой Дикого Запада – киноартист Уоллес Бири, только с той разницей, что Уоллес Бири никогда не ноет и покоряет своей мужественностью, а Милчо часто задают взбучку и вышвыривают из кафе. Он зарегистрирован как игрок в азартные игры да еще рецидивист. Таких обязывают подписывать особую декларацию; когда это произошло, Половянский вроде бы опомнился, начал подыскивать работу. Одиннадцать месяцев и двадцать дней – вот и весь его трудовой стаж. Да и тот кончился печально. Из парка, куда он нанялся, его уволили за кражу роз. Он снова очутился в кафе, однако здесь произошло много перемен – не стало карт, не стало игры в кости, а Милчо все не мог забыть «золотые деньки». Ведь азартные игры были его единственной гордостью. О том времени он может говорить часами – была бы публика. Впрочем, слушатели всегда находились: мошенник скупердяем не был и угощал щедро.

– Мне удалось, – подчеркнул Пырван, – внедрить в их шайку нашего человека; он, между прочим, утверждает, что у Милчо есть чувство юмора и талант рассказчика. Врет он как сивый мерин, но так искусно, что слушатели верят. Взять хоть историю с разорванным тузом. Как-то во время крупной игры в покер при последней сдаче, когда никто не сказал "пас", хотя ставка была поднята в девять раз и достигла головокружительной суммы, Милчо под столом ловко разорвал надвое червового туза, присовокупил половинки к двум имевшимся у него на руках тузам и объявил каре. Или история с разбогатевшим портным. Пронюхал Милчо, что у того водятся денежки и что он до смерти любит играть в кости. И в один прекрасный день эта парочка уже перекатывала в ладонях кости. Милчо для такого случая раздобыл кости фальшивые: на какую сторону ни поверни – кругом одни шестерки. Меньше чем за час он обобрал портного до нитки. В конце концов тот настолько вышел из себя, что выложил на стол толстенную пачку банкнот и сказал: "Последний раз бросаем!" Милчо ловко подменил кости и бросил на стол фальшивые. Разумеется, выпал дубль – шесть и шесть. Одной рукой он быстро убрал фальшивые кости (вдруг портному придет в голову проверить!), а другой потянулся к залогу. Однако портной шлепнул его по руке: "Стой, ты куда тянешься? Ну-ка, прочь руки!" "Как куда? Ты что не видел, у меня дубль был?" "Ну нет, – ответил портной, – было не шесть и шесть, а шесть и четыре!" "Ты что, с ума спятил! Шесть и шесть было!" "Нет, я сам видел – шесть и четыре". "Шесть и шесть". "Шесть и четыре!" Тут Милчо не на шутку разозлился – это уж было слишком. Он разжал ладонь и показал фальшивые кости: "На, смотри, идиот несчастный, где ты видел шесть и четыре, когда здесь вообще четверок нет!"

Тук Пырван рассмеялся с какой-то, как мне показалось, долей восхищения этим мошенником. Конечно, и презрение слышалось в его смехе, но, как ни парадоксально, восхищение тоже. Выходит, моему прославленному борцу по душе подобные вещи? Наверное, это осталось с тех пор, когда у него был роман с Деси. Но, как только я поднял руку и многозначительно взглянул на часы, он перестал смеяться.

– Извините, я, кажется, увлекся, – смутился он. – Вы предупреждали говорить только о самом важном. Сам не знаю, почему все это показалось мне таким смешным. Действительно, только круглый идиот может сочинить такое! Я просто хотел показать, насколько сблизился с Половянским человек, который проник в шайку. Он может быть нам очень полезен.

– Из всего, что ты здесь рассказал, этого совсем не следует. Анекдоты и всякие байки рассказывают и незнакомым, особенно если человек не дурак выпить.

– А что вы тогда скажете о фразе, которую случайно обронил Половянский: "Я-то играю наверняка, меня на бобах не оставишь!"… Наш парень начал его расспрашивать издалека – повел разговор о тех, кто вкалывает, и о тех, кто ничего не делает, а живет припеваючи. Зашла речь и о том, что Половянский дважды выигрывал крупные суммы в Спортлото. Только за один год он выиграл один раз 5000 левов, а в другой – 4200. Конечно, такая возможность не исключена, но наш человек предполагает, что Милчо скорее всего просто купил выигрышные карточки за более высокую цену, чтобы "отмыть" часть своих доходов. Другую же часть – доллары "гамбургской тетушки" – он оправдывает продажей машин. Заметьте, что такие крупные деньги стали у него водиться только в последнее время, с тех пор, как он переехал из квартиры матери к человеку, к которому мы с вами скоро вернемся. Купил он выигрышные карточки или нет, нам пока не известно, эту задачу еще только предстоит решить, что совсем не просто.

– А теперь – самое интересное, – продолжил свой рассказ Пырван. – Тот, у кого живет Милчо Половянский, человек далеко не его круга. Бывший наш торгпред в Швейцарии, а сейчас важная шишка во внешней торговле и системе СЭВ. Как и почему он пустил к себе в дом такого типа, как Половянский, и с какой стати позволяет ему водить домой пьяные компании? Все это мне кажется по меньшей мере странным, а если припомнить еще таинственное происхождение валютных доходов Милчо и случайно вырвавшиеся у него слова о «беспроигрышной игре» – то тут я уже не могу удержаться от предположения, что речь идет не просто об уголовной афере. И еще кое-что: один раз наш человек провел целую ночь с пьяной компанией друзей Половянского в квартире этой важной персоны. Он заметил, что Милчо чувствует себя там совсем как дома – распоряжается и на кухне, и в гостиной. Случайно подобранные на улице девицы устроили танцы, подняли невероятный тарарам, но Милчо ни разу не сделал им замечания, чтобы вели себя потише.

– А хозяин-то был дома? – спросил я.

– Да, был. Милчо его пригласил, но тот отказался, сославшись на какое-то важное дело утром. Скоро все о нем забыли. А тот ничем о себе не напоминал. Самым странным мне кажется здесь то, что Половянский чувствует себя хозяином в этой прекрасной квартире.

– Да, действительно странно, однако возможно. У меня тоже есть приятель – у него хоть из пушки дома пали, он слова не скажет. Добряк! Почему бы не предположить, что владелец квартиры, где живет Половянский, именно такой человек?

Пырван задумался. Я едва сдерживался, чтобы не спросить, как зовут этого владельца. Если окажется, что это тот самый, то дело и вправду приобретает интересный оборот. Не придется ли мне в таком случае рассказать ему, на каких угольях сижу сам? Пырван наверняка обидится, что я не включил его в оперативную группу. Но в любом случае то, что он узнает о задаче, поставленной мне генералом, означает: его придется держать в курсе. Это надо хорошенько обдумать. Не хочется мне впутывать его в такие крупные дела – молод еще, зелен, да и важные соревнования на носу.

– Как ни жаль, – сказал Пырван, – но я все еще ни разу не видел хозяина этой квартиры, этого ангела с крылышками. Зато я хорошо знаю Половянского и могу вас заверить, что никакой, даже самый большой добряк не смог бы его вынести. Вы себе представить не можете, что это за отвратительный тип. Меня тошнить начинает каждый раз, когда я его вижу. Его запальчивость заставила меня предположить, что у Пырвана с этим мошенником могут быть какие-то личные счеты, однако решил спросить об этом потом – сейчас меня интересовало только имя хозяина квартиры.

– А как зовут этого, с крылышками? – спросил я весело. – Ты ничего больше не узнал о нем? Он случайно не родственник Половянскому? Есть у него жена, дети?

– Нет, никого у него нет, никаких родственников. Единственное, что у них общего, – это возраст. Они ровесники. Я проверял в ЗАГСе. Но это, конечно, не важно. Владельца квартиры зовут Петр Чамурлийский. Все его родственники умерли, кроме одного дядьки, то ли со стороны матери, то ли отца – не помню, не уверен.

Он! Тот самый! В моем списке под номером четвертым. В списке, составленном после стольких колебаний, в списке, стоившем мне стольких терзаний.

– Так ты говоришь, Петр Чамурлийский? Я, кажется, уже слышал это имя. Но в сфере внешней торговли он вроде бы не из самых важных птиц?

– Как раз из самых, товарищ полковник. И поездка на Запад для него все равно, что для нас с вами прогулка до центрального стадиона. Чуть ли не каждый месяц летает то в Париж, то в Болонью…

Я вдруг похолодел – мучаюсь тут как грешник, стараюсь действовать максимально осторожно, чтобы никто ни о чем не догадался, а этот юнец, как видно, вверх дном перевернул все Министерство внешней торговли, наводя справки не о ком-нибудь, а об одном из высших чиновников. Вот как человек может провалиться, без вины виноватый! Я с трудом овладел собой и спокойно спросил:

– Откуда тебе известны все эти подробности о нем? Бог знает, какую шумиху ты там поднял.

– Ну что вы, товарищ полковник, – улыбнулся он. – Я в министерстве вообще не был. Только в милиции. Да и там… совсем под другим предлогом, интересовался совсем другими вещами… Сами понимаете!

– Половянский как личность мне ясен, – продолжал старший лейтенант, – а вот его ровесник Чамурлийский пока нет, хотя и это со временем прояснится.

Очень меня смущают их взаимоотношения. Как в них разобраться? У меня самые ужасные мысли в голове вертятся. Ну, а если именно он дает Половянскому доллары? Если они сообщники?.. Нет, просто не верится. С чего бы это такому человеку, как Чамурлийский, связываться с таким отпетым проходимцем, который к тому же давно на примете у милиции? И потом – Чамурлийский прилично зарабатывает, семьи у него нет, от загранкомандировок остается и валюта, но на эту валюту ему машины в "Корекоме", конечно, не купить, следовательно, доллары Половянский получает от кого-то другого. И не за просто так. Вопрос только – за что? Просто голова идет кругом! А что, если Половянский собирает разные сведения, передает их Чамурлийскому, а тот, в свою очередь…

– Глупости, – прервал я его. – Какие сведения может собирать тип вроде Половянского? Где он бывает, к чему имеет доступ? В наше время за кордоном никто не станет платить за ресторанные сплетни. Даже если Чамурлийский и шпион, то он никогда в жизни не пустит к себе в дом бывшего шулера, спекулянта и бездельника.

– Да, но ведь пустил же! Боец интернациональных бригад, участник Движения сопротивления во Франции и Греции, доброволец в конце второй мировой войны, после Девятого сентября служил в армии, разоблачил подпольную группировку. Изучал экономику, был торгпредом в Швейцарии, специалист в области управления и планирования народного хозяйства, отличный работник и общественник, но в личной жизни исключительно замкнут. А ко всему этому – к худу ли, к добру ли – нужно добавить и случай с Половянским, со всем, что из него вытекает. Куда же смотрели мои помощники, почему до сих пор не сообщили, с кем живет Чамурлийский? Разумеется, будь он шпионом, он ни за что не стал бы держать дома подобного типа, разве только если этот тип каким-то образом пронюхал о его темных делах. Довольно неправдоподобно, но… факт остается фактом – человек, имеющий положение в обществе, всеми уважаемый, ценный специалист пустил к себе в дом мелкого уголовника и терпит его. Случайно это или нет? Я поднялся из-за стола: