Текст книги "Тишина моих слов"

Глава 8
Ханна

ИНОГДА МЫ ХОТИМ СОВСЕМ НЕ ТОГО,

ЧТО НАМ НУЖНО

Вытаскивая из машины чемодан с привязанным спальным мешком и плюхая его на асфальт, я невесело смеюсь. Всего несколько недель назад я достала из коробок то немногое, что у меня есть, а сейчас все снова упаковано в этот чемодан. Я чувствую себя марионеткой из кукольного театра, и жизнь дергает меня за ниточки, туда-сюда, словно не может решить, что со мной делать.

Папа хочет помочь, но я не замечаю его и, поджав губы, волоку за собой эту тяжесть. Колесики отказывают, чемодан очень старый, а дорога порядком разбита. На парковке и у маленького желто-белого автобуса с надписью «Святая Анна» с уже работающим двигателем всего несколько родителей. Последние подростки садятся в автобус, и, когда я подхожу ближе, их взгляды обращаются на меня, потому что у меня уж очень большой багаж, а колесики визжат и трещат чересчур громко. Мне все равно. Я слишком взбешена. Слишком разочарована. И все же чувствую, как кровь приливает к щекам. Родители не отстают ни на шаг, и раз они хотят от меня избавиться, то и во мне растет желание избавиться от них. Это так по-детски, иррационально и просто глупо, но я не могу ничего изменить.

Рюкзак я осторожно несу перед собой, а не за спиной, и молния застегнута не до конца. Я придерживаю ее левой рукой. Нужно быть начеку! Пот уже струится у меня по лбу, и, остановившись у автобуса, я пытаюсь подавить панику.

Нас приветствует немолодой сухощавый человек с седой бородой. Он выше папы и, внушая определенное уважение, не кажется страшным. Я недолго изучаю его и стоящую рядом с ним женщину, а затем опускаю взгляд и жду.

Силы бороться у меня закончились. Я могла бы убежать, но куда?

– Приятно познакомиться, господин Франке, – говорит мама, и они пожимают друг другу руки. Следом это делает и папа.

– Спасибо, что взяли Ханну в школу почти перед самым началом учебного года.

При этих словах я скрежещу зубами.

– Добро пожаловать, Ханна. Меня зовут Бен, я директор «Святой Анны». Если ты захочешь о чем-нибудь поговорить, заходи в любое время. – Его дружелюбный голос способствует тому, что я поднимаю голову и смотрю в темно-голубые глаза. И ничего там не нахожу. Ни каких-то ожиданий, ни враждебности, ни дистанции. И это открытие придает мне смелости протянуть ему руку и коротко кивнуть. Кивок, на который он отвечает, прежде чем обратиться к родителям.

– Яна – одна из вожатых в лагере, самого меня там не будет. Через три недели ученики вернутся, и у них будет еще неделя, чтобы обжиться здесь, перед тем как начнутся занятия.

– А как с …?

– Все остальное устроится, – прерывает Бен папу, который, судя по всему, понимает больше, чем я.

– Чудесно, что ты едешь с нами, Ханна, – говорит Яна, ей явно не больше двадцати, и у нее располагающая улыбка. Ее длинная грива напоминает мне о моей прежней прическе, о прическе Иззи. – Все остальные ребята, которые начнут учебный год в этой школе вместе с тобой, уже в автобусе. Может, ты тоже сядешь? Тогда мы сможем отправиться. Я позабочусь о твоем чемодане.

Мне очень хочется что-нибудь сказать. Сказать, что у меня все равно нет выбора, но это ничего не изменит. Взгляд мой перескакивает на маму с папой, и от всех клокочущих во мне чувств подступает тошнота. Простите, я ничего этого не хотела, я все еще я, почему вы меня отбрасываете, простите. Все это мне хочется прокричать. Но как бы мне ни хотелось сказать им «до свидания», обнять их на прощание, как ни больно видеть протягивающую мне руку маму, я совершенно не в состоянии сделать это.

Я позволяю Яне взять у меня чемодан и, крепко обхватив рюкзак, просто отворачиваюсь. Это происходит на полпути. Он шевелится. Я резко поднимаю глаза, и единственный, с кем встречаюсь взглядом, – Бен. Но он ничего не говорит, хотя губы его трогает лукавая улыбка. Быстро отведя взгляд, я низко склоняюсь над рюкзаком и поднимаюсь по трем ступенькам в автобус.

Водитель – женщина с миловидным лицом и большими, как у хомяка, щеками. Каштановые кудряшки торчат у нее на голове во все стороны. Пульс у меня бешеный, во рту пересохло. Автобус маленький и все равно полупустой. Впереди, слева от меня, кто-то сидит, надвинув на лицо бейсболку, и, похоже, спит, ноги у него перекинуты через спускающиеся к двери поручни, я вижу несколько татуировок, драные джинсы, рваные кеды. Дальше я замечаю девчонку, которая смотрит на меня, угрожающе прищурившись, волосы у нее коротко подстрижены, под глазами огромные круги. На вид совсем ребенок! За ней сидят двое мальчишек, очень похожих друг на друга, светлые волосы, кудрями спадающие на плечи, дружелюбные лица. Они кажутся робкими. С другой стороны от прохода на меня смотрят еще шесть пар глаз, один взгляд – с последнего ряда, на значительном расстоянии от всех. Сидящая впереди справа женщина, кивнув мне, говорит:

– Найди место, где тебе будет удобно. Ехать нам около часа. – Видимо, это еще одна вожатая, как и Яна.

Глубоко вздохнув, переставляю одну ногу за другой, стараясь не замечать изучающие взгляды остальных ребят. С бьющимся сердцем и адским шумом в ушах я, убрав с лица прядь коротких волос, иду, пока есть куда идти, в конец автобуса. Опускаюсь на заднее сиденье на противоположной стороне от сидящей позади всех девчонки. Она, не обращая на меня внимания, смотрит в окно и только все больше натягивает на ладони рукава свитера. Как она это выдерживает? Маленькие фрамуги откинуты, но ветра нет, жара, по ощущениям, градусов тридцать пять, душно, и я в топике и длинных джинсах вот-вот расплавлюсь. Даже знать не хочу, какой мокрый у нее затылок, там, где веером расходятся по плечам густые, тяжелые каштановые волосы.

Я смотрю мимо нее в окно и вижу, что родители все еще разговаривают с директором школы. Зато мое внимание привлекает Яна, которая в эту минуту заходит в автобус. Сказав несколько слов женщине за рулем, она садится в первом ряду рядом со спящим парнем. Ревет мотор, и двери плавно закрываются.

Я с облегчением и в то же время судорожно делаю вдох и выдох, крепко сжимая рюкзак на коленях, еще немного приоткрываю молнию и молюсь, чтобы все прошло хорошо.

Автобус, дернувшись, приходит в движение, а у меня все мышцы болят от напряжения. Я изо всех сил стараюсь не смотреть на маму с папой и откидываюсь на спинку сиденья, лишь когда «Святая Анна» скрывается из виду.

И все же я еще долго не в состоянии дышать спокойно. Внезапно из рюкзака раздается громкое мяуканье, и я вздрагиваю, инстинктивно закрываю глаза и не двигаюсь. Господи, сделай так, чтобы никто этого не услышал! Опасливо приоткрыв глаза, я озираюсь. Все заняты собой. Все, но не девчонка на другом конце заднего сиденья, которая с интересом наблюдает за мной. Мой план, нужно признать, продуман плохо. Выход у меня только один, и стоит рискнуть, потому что здесь слишком жарко. Я открываю молнию с другого конца и достаю Мо, который тут же принимается урчать. Он укладывается рядом со мной.

Я выжидающе смотрю на девчонку, взглядом умоляя ее не выдавать меня. Кажется, проходит целая вечность, я чувствую, как по виску струится пот и Мо расслабляется под моей рукой. Целая вечность, но вот наконец она улыбается и робко кивает. Я тоже улыбаюсь и киваю, безмолвно благодаря за это одолжение.

Мо устроил мне нелегкую жизнь. Когда я начала собирать сумку, он снова и снова укладывался в нее, и мне постоянно приходилось вынимать его оттуда. Положу одну-единственную футболку, достаю кота, положу брюки, достаю кота, положу бюстгальтер, опять достаю кота… Он мяукал и залезал снова. Под конец он улегся в рюкзак, глядя на меня мрачным взглядом. Насколько у кошек может быть мрачный взгляд. Взглядом, который говорил: как ты можешь уйти, когда и так ушла Иззи? Как ты можешь оставить меня одного? И я спросила себя, как же я за это отвечу перед Иззи? Глядя, как он лежит там, в рюкзаке, слишком большом для него, я приняла решение. Раз Мо хочет ехать со мной, я его возьму.

И вот сегодня утром почти все, что еще должно было уместиться в рюкзаке, я кое-как затолкала в чемодан, а незадолго до отъезда из дома сунула в маленькое наружное отделение рюкзака миску для корма вместе с бутылкой воды, мою музыку, блокнот для записей, ручку и спички. Мо самостоятельно забрался в большое отделение. Понимая, что при такой погоде ему скоро потребуется выбраться, сверху я рюкзак не застегнула, чтобы ему было чем дышать. В машине все как-то обошлось, на полную мощность работал кондиционер, и в рюкзаке было прохладно. Здесь, в автобусе, он бы в нем целый час не высидел.

Расслабившись оттого, что наш с Мо отчаянный, вообще-то не существующий план худо-бедно сработал, я наблюдаю, как он спит.

В автобусе тихо, слышен только громкий, размеренный гул мотора и шум проезжающих мимо машин. Кроме меня и моей соседки тут еще одиннадцать человек, включая вожатых.

Я задаюсь вопросом, по какой причине здесь все остальные. Был ли у них выбор. Им приходится сюда ехать, или они сами этого хотят. И есть ли разница.

Я осторожно вытаскиваю из кармана брюк МР3-плеер и вставляю в уши наушники. Нажимаю на «пуск», мысли мои уплывают вдаль, взгляд скользит по деревьям, что тянутся мимо по обочине дороги, а рука покоится на спине Мо, который чуть подрагивает. Мне нужно написать Иззи. Надеюсь, там, куда мы едем, за эти три недели у меня будет достаточно времени для себя самой. Надеюсь, я найду возможность посылать Иззи свои слова. А что, если они застукают меня? Этого случиться не должно! Ни за что.

Мо рядом. А значит, ты каким-то образом тоже. Он пытался спрятаться в моем чемодане. Так же, как раньше, помнишь? Когда мы с мамой и папой отправлялись в отпуск, он непременно хотел ехать с нами. Сегодня у него получилось, он со мной. Он – единственное, что у меня осталось.

Они хотели, чтобы я уехала. И теперь я еще больше, чем прежде, застряла где-то между «всегда» и «никогда», между «везде» и «нигде».

Я скучаю по тебе, Иззи.

Глава 9
Леви

ЕСЛИ ЧЕГО-ТО НЕ ИЗБЕЖАТЬ,

НЕ СТОИТ И УБЕГАТЬ

Яна трясет меня за плечо, и я сдвигаю бейсболку повыше, чтобы что-то видеть. Черт, всю дорогу прошляпил! Не следовало забывать, что на мне как-никак обязанность присматривать за учениками, но нужно признаться самому себе, что здесь, в автобусе, пренебречь этой обязанностью едва ли возможно. Зевнув и потянувшись, я опускаю ноги с поручней и опираюсь на них руками.

– Сейчас приедем, – неизвестно зачем говорит Яна. Я знаю эти края, езжу сюда уже много лет. Она не имеет в виду ничего плохого.

Поэтому я отвечаю лишь коротким «знаю», стараясь, чтобы мой ответ не прозвучал грубо или раздраженно. Яна едет вожатой в лагерь всего второй раз, она получила это место в прошлом году. Пиа, напротив, знает всю процедуру, она ведет в «Святой Анне» спортивные занятия и в школе несколько дольше.

На небе ни облака, солнце печет вовсю, и воздух в автобусе такой отвратительный, что мне не хочется больше об этом думать. На спине футболка мокрая от пота. Элизабет, которую мы зовем просто Эли, умело маневрирует на поворотах. Порой она так резко жмет на тормоза, что всех нас сначала бросает вперед, чтобы затем отбросить на сиденья. По автобусу проносятся короткие стоны и негромкие вскрики. Ну да, Эли либо тормозит совсем, либо вовсе не тормозит. Это девиз ее жизни.

Пиа и Яна, поднявшись, поворачиваются к нашим новым ученикам, и Пиа берет слово.

– В «Святой Анне» этот лагерь – давняя, всем полюбившаяся традиция. Если не в ближайшие три недели, то когда-нибудь вы узнаете и поймете, почему это так. – Она победно улыбается. – Меня зовут Пиа и ко мне вы можете обращаться по любым вопросам, а также к Яне и Леви. Правила в лагере простые, они записаны в памятке, которую мы вам раздадим позже. Самое важное правило: уважайте границы, свои и наши.

Она делает паузу, чтобы ее слова улеглись в сознании. Многие наверняка спрашивают себя, как что-то подобное может быть основным правилом. Очень просто: большинство детей не знают границ или не знают никого в своем окружении, кто бы эти границы соблюдал.

– Выйдя из автобуса, заберите у Эли свои чемоданы и идите за Яной. Она покажет вам ваши палатки. Запланировано несколько совместных дел, а также совместные завтраки, обеды и ужины, а в остальном в вашем распоряжении много свободного времени. Если вы соберетесь обследовать местность, сообщите об этом заранее. Это обязательно, – особо подчеркивает она, а затем дружелюбно добавляет: – Мы желаем вам чудесно провести три недели каникул!

После этого они с Яной выходят из автобуса, а за ними следом и первые новобранцы. Не двигаются с места только две девчонки в последнем ряду, и я пытаюсь выяснить, что происходит. Та, что справа от меня, чуть ли не в панике машет рукой и наконец быстро и резко толкает ту, что слева. Почти все уже вышли. Девчонка слева, похоже, спала. Проходит несколько секунд, пока она понимает, что мы приехали. Обе почему-то в смятении переглядываются, затем девчонка хватает свой рюкзак. Увидеть больше мне мешают сиденья. Но эта парочка наконец тоже поднимается с мест, и я, покинув автобус, встаю немного в стороне.

Постепенно все разбирают свои чемоданы, идут к Яне, а затем следом за ней к озеру. Я, вдыхая знакомые запахи, последним плетусь к Эли, забираю гитару и сумку и направляюсь в лагерь, к своей маленькой палатке. Пауль, очевидно, уже все установил.

Радостное предвкушение пульсирует в моих венах, смешиваясь со страхом. Я скрежещу зубами и, крепче обхватывая гитару, снова и снова повторяю себе, что эти три недели должен наслаждаться, что рад быть здесь. Что после лагеря жизнь не закончится.

Глава 10
Ханна

ИНОГДА БЫВАЕТ ЛУЧШЕ, ЧЕМ ОБЫЧНО,

НО ХОРОШО НЕ БУДЕТ УЖЕ НИКОГДА

Только что все действительно могло пойти наперекосяк. Сердце у меня до сих пор колотится как сумасшедшее.

Я включила музыку, написала несколько строчек Иззи и уснула с Мо на животе. Он мог бы отправиться гулять по автобусу, или нас могли бы, наконец, застать врасплох. Этого не случилось лишь благодаря незнакомой девчонке, и я с радостью поблагодарила бы ее. Но как благодарить без слов? Я ведь даже имени ее не знаю.

Вслед за Яной мы удаляемся от автобуса. Чемодан у меня тяжелый и немилосердно скрипит, волосы липнут к затылку. Левой рукой я придерживаю в рюкзаке Мо, который, надеюсь, еще несколько минут посидит спокойно, пока… да, пока что? Я беззвучно вздыхаю. Поверить не могу, что взяла с собой кота. Такое ощущение, будто он меня уговорил, но это верно лишь отчасти. Если честно, я рада, что он со мной. С ним одиночество не такое одинокое, а чужбина не такая чужая.

Мы идем по тропинке, которая становится все уже и все больше петляет среди деревьев, сквозь листву которых шпарят лучи полдневного солнца, а я рассматриваю остальных девчонок и мальчишек, молча шагающих за Яной. Интересно, какие истории они могли бы рассказать о том, что привело их сюда. Интересно, почему оба мальчишки, что идут рядом друг с другом, никогда не поднимают головы и почему маленькая девчонка с почти наголо остриженной головой такая неуклюжая. И почему девчонка, которая мне помогла, в такую жару в свитере с высоким воротом.

Внезапно я вижу блеснувшее из-за деревьев озеро. Прозрачная синева, что, отражая солнечный свет, сияет, почти сверкает. Она чудесна.

– Ну давай же, Ханна! Давай попробуем вместе. – Иззи страшно возбуждена.

Отчаянно мотаю головой – я слишком боюсь. Новый бассейн пугающе большой.

– Тебе нечего бояться, я же с тобой!

– Но ты ведь и сама не умеешь, – шепчу я и получаю в ответ возмущенный взгляд.

– Откуда ты знаешь? Мы же еще никогда не пробовали!

– Мама сказала, чтобы мы подождали. Она что-то принесет, чтобы нам было легче.

– Да, какие-то крылышки, – бубнит Иззи, закатывая глаза. – И зачем они нам? Крылья нужны, чтобы летать, а не чтобы плавать! Давай, у нас получится! – Она толкает меня, и я погружаюсь в море синевы.

Чемодан цепляется за какую-то корягу, я вздрагиваю, и воспоминание улетучивается так же быстро, как и появилось. Мне до сих пор этого не забыть. Радостное возбуждение Иззи, ее смелость и непоколебимую веру в себя. Она вскоре научилась плавать, а я никогда не пыталась и не умею по сей день.

Я протаскиваю чемодан над корнями и иду дальше. Через несколько минут мы доходим до места расположения лагеря. Становимся полукругом, и слово берет Яна.

– Вы видите вокруг уже поставленные палатки. Этой площадкой руководит Пауль, он отвечает за расселение и безопасность, – она показывает на худощавого, дружелюбного на вид парня с невероятным количеством веснушек, – и, если у вас возникнут проблемы с палаткой, душем или туалетом, спокойно обращайтесь к нему. Чаще всего вы сможете найти его там, где сегодня остановился наш автобус. Перед тем как покинуть территорию, пожалуйста, предупредите! На палатках вывешены не только правила, которые я вам сейчас назову, но и имена обитателей.

Мы приглядываемся к палаткам. Я облегченно вздыхаю. Все они кажутся достаточно высокими и не слишком ограничивающими в движениях. Скорее всего, в центре даже можно стоять в полный рост.

– Вы будете жить в палатке по двое. Туалет и душевые вы найдете, если пойдете по этой дорожке, за ближайшим поворотом. Здесь и двухсот метров не будет, – объясняет Яна, указывая при этом в противоположном направлении, к озеру. – По пути туда вы найдете еще и деревянные столы со скамейками, где мы вместе будем есть. Каждое утро завтрак в восемь, а обед в час дня. По вечерам едим у лагерного костра. Его организуем мы, вожатые, вместе с Паулем. До озера здесь пять минут, его и отсюда видно, – продолжает она, показывая в обратном направлении. Затем большими пальцами обеих рук указывает за спину. – В маленьких палатках у меня за спиной живут вожатые. Там вы всегда сможете найти кого-то из нас. Мы хотим, чтобы вы сейчас зашли в свои палатки, познакомились со своим соседом или соседкой и распаковали вещи. Через час мы снова встретимся здесь, на костровой площадке, для общего знакомства.

Рюкзак с Мо чуть не выпадает у меня из рук. Общее знакомство. Слова отдаются у меня в мозгу эхом снова и снова, и я чувствую, как во мне нарастает паника. Я не смогу. Ничего из этого. Я попала не по адресу. Здесь все не то и не так.

Мне тяжело дышать, начинает кружиться голова и приходится вцепиться в чемодан, чтобы не упасть. Лихорадочно озираясь, вижу, как все разбредаются к своим палаткам, а сама просто стою столбом. Я не могу пошевелиться, мышцы свело судорогой, дыхание все учащается.

– Ханна? – ко мне с встревоженным видом подходит женщина из автобуса. Сдвинув брови, я смотрю на нее сквозь стену тумана, она кажется слегка размытой. – Тебя ведь так зовут, да?

Мне с трудом удается кивнуть, рот у меня по-прежнему открыт, и я чувствую, что дышу слишком часто, а кислорода легким все же не хватает. Грудная клетка вздымается слишком бурно, пальцы слишком сильно впились в рюкзак и чемодан.

– Дыши ровнее. Все хорошо, – она осторожно растирает мне руки, вверх-вниз, и это постепенно помогает. Мышцы медленно расслабляются, острота зрения восстанавливается, сердце начинает биться медленнее. Я судорожно сглатываю, но это лишь жалкая попытка, потому что во рту сухо, а ком в горле огромный.

– Пойдем, я отведу тебя в палатку.

Если бы только я могла сказать «спасибо»! Я бы сказала ей это тысячу раз. Взяв мой чемодан, она направляется ко второй большой палатке. Она ободряюще смотрит на меня и улыбается.

– Все может стать лучше, хотя иногда так вовсе и не кажется.

После этого она уходит, оставив меня одну.

Сдвинув в сторону служащий входом брезентовый навес и москитную сетку, я вхожу в палатку. Она даже больше, чем кажется снаружи, и я была права – в центре можно стоять в полный рост. Справа и слева лежит по свернутому в рулон туристическому коврику и маленькому надувному матрасу. Справа на полу уже кто-то сидит, мой так называемый сосед, и я на секунду с облегчением закрываю глаза, когда понимаю, что это та самая девчонка из автобуса. Девчонка в свитере с высоким воротом и длинными, густыми волосами. Сидя почти спиной ко мне, она уже надувает свой матрас. Я то ли тяну, то ли несу чемодан в угол, и в этот момент она, перестав дуть, оборачивается и смущено улыбается мне. У меня не получается ответить ей тем же, и я опускаю глаза. Прежде волосы скрыли бы мне лицо, защитили бы меня, и я часто забываю, что теперь это невозможно. Мне больше за ними не спрятаться.

И все же я рада и благодарна. Закрыв вход в палатку, достаю из рюкзака Мо. Он мурчит, потягивается и зевает, а затем отправляется обследовать помещение. Я в полном изнеможении опускаюсь на пол. Мо приближается к девчонке, и она теперь тоже замечает, что он устремился к ней. Она затихает, опустив матрас и выжидая. Он тихо кружит вокруг нее, обнюхивая, и, наконец, радостно карабкается на нее, что опять заставляет ее улыбнуться. Она смотрит на меня, а я стараюсь уклониться от натиска, не поддаться.

– Меня зовут Сара. А ты Ханна, да? – Голос у нее такой нежный и чистый, такой хрупкий и тихий.

Меня зовут Ханна, и я не могу тебе ответить. Я сломалась.

Но слова остаются мыслями, а пространство между нами – безмолвным. Закусив губу, я заламываю руки, больше всего на свете желая свернуться в клубок и так застыть, пока все это наваждение не развеется. Пока не смогу вернуться домой. И тут меня, словно удар, словно мгновение под знаком «как в первый раз», настигает осознание: это только начало. Домой я попаду еще очень нескоро.

– Ладно-ладно, – робко говорит Сара. – В любом случае я рада, что здесь со мной ты с кошкой, а не та злобная девчонка или кто-то еще, – она опасливо гладит Мо.

– А где же у тебя кошачий туалет? – делая большие глаза, спрашивает она и выглядит при этом намного младше меня.

Сердце у меня спотыкается, один раз, два, мысли играют в чехарду. Об этом я совсем не подумала. Понятия не имею, к чему это все приведет, но знаю, что Мо они у меня скоро заберут!

– У тебя его нет, – делает вывод она, и я вижу, как у нее в голове крутятся шестеренки, как она складывает два и два. Поездка в автобусе, рюкзак, отсутствие кошачьего туалета. Брать Мо с собой было запрещено. Я подтягиваю колени к телу, обнимаю их руками и опускаю голову, прячу лицо, потому что не могу больше сдерживать слезы. Давление внутри становится слишком сильным, и пусть даже я понимаю, что никакие слезы ничего не изменят, и не хочу плакать, но им нужно вытечь, чтобы я смогла дышать. Я трясусь всем телом, крепче обвивая руками колени, потому что боюсь разбиться вдребезги. Боюсь потерять себя – последнее, что от меня осталось. Я не хочу распасться, сойти на нет и понимаю, что стараюсь сделать невозможное. С тех пор как ушла Иззи, я сломалась, во мне трещины, я уже разбита, и то, что сохранилось, – это лишь фрагменты прежней меня, которые как-то соединились, но не подходят друг другу. Как пазл, в котором не хватает деталей, как пазл, собранный из десятков деталей, к нему не относящихся.

Крепко зажмуренные глаза жжет, горло болит, потому что я не хочу рыдать в голос. Мне и так стыдно. Стыдно, что я здесь, что не хочу быть сломанной, притом что так много всего разбила сама. А еще во мне ярость и печаль. Вопрос, почему родители на самом деле послали меня сюда – для меня или для себя? Что это за место и чинят ли здесь сломанные вещи? Я смеюсь в душе над этой бессмыслицей, ведь как можно починить что-то невидимое? Мо бодает меня своей головенкой снова и снова, пока я не выхожу из оцепенения и мое напряженное, ноющее тело не приходит в движение. Я быстро провожу топиком по лицу, вытирая слезы, и вдыхаю теплый застоявшийся воздух. Медленно поднимаю взгляд и вижу, что Сара сидит в дальнем углу палатки и смотрит на меня печально и в то же время испуганно. Надеюсь, она здесь не потому, что такая же, как я. Надеюсь, она сможет стать счастливой.

Мы так и сидим молча, погруженные в свои мысли, коротая час до общей встречи. Но и тогда никто из нас двоих не шевелится, у нас нет ни сил, ни желания. Про Сару я могу только предполагать, про себя знаю точно. Но если мы не пойдем сами, за нами придут. Нам все равно придется в этом участвовать. Поэтому я заставляю себя встать, ставлю миску Мо подальше в угол, насыпаю ему немного корма, а в миску поменьше наливаю теплой водопроводной воды из бутылки. Миски такого цвета, что не бросаются в глаза, кроме того, я чуть вдавливаю их в землю. После этого я подхожу к Саре, выжидающе глядя на нее. Она протягивает мне руку – думаю, чтобы я помогла ей подняться. Но этот жест означает гораздо больше, а я этого не могу. Отпрянув, скрещиваю руки на груди, избегая смотреть ей в глаза. Поднявшись самостоятельно, она становится рядом со мной.

– Я помогу тебе с кошкой, – говорит она и первой выходит из палатки.

Стало еще жарче, но благодаря озеру и обилию отбрасывающих тень деревьев вокруг не так душно, как дома. Веет легкий ветерок, но футболка все же немилосердно липнет к коже. Остальные уже сидят в кругу, некоторые смотрят на нас с Сарой выжидающе, другие с раздражением. Сара, оглянувшись на меня, присаживается. Ноги у меня трясутся, как пудинг, но мне удается дойти до нее, не спотыкаясь и без рвоты. Положив руку на живот, выжидаю, и остается верить, что я как-нибудь со всем этим справлюсь.

– Надеемся, вы уже немного обжились. Повторю еще раз для всех: меня зовут Пиа, рядом со мной Яна.

Пиа. Когда она называла свое имя? Может, пока мы ехали в автобусе, а я проспала?

– Вместе с вами в этом году в «Святой Анне» начнут учиться и другие ребята, но, к сожалению, они по разным причинам не смогли поехать в лагерь.

– А я и не знала, что от этой мути можно уклониться, – неприязненно говорит девчонка, которая почти злобно изучала меня в автобусе.

– Следующие три недели мы проведем вместе, а после этого вы будете вместе учиться, – умело обходит комментарий Пиа и продолжает. – Взаимодействие всегда дает больше, чем противодействие, – она серьезно и многозначительно смотрит на каждого из нас по очереди, а затем слово берет Яна.

– Мы бы хотели познакомиться с вами поближе, и чтобы вы поближе узнали друг друга. Попробуйте рассказать о себе, сколько хотите или можете. Если нет, мы, по крайней мере, сообщим ваши имена. Давайте начнем отсюда и пойдем дальше по часовой стрелке.

Палец Яны указывает прямо на Злючку, как я про себя окрестила девчонку. После нее на очереди Сара и я.

Девчонка поджимает губы, все в ней кажется грубым и резким.

– Лина. Меня зовут Лина, – выпаливает она и упрямо замолкает.

Имя Лина, рассуждаю я про себя, ей не подходит. Такой, какой она сейчас выглядит. «Лина» звучит слишком мягко, слишком мило, слишком невинно. Эта Лина совершенно не такая.

– Лине четырнадцать лет, и она очень… прямолинейна, – дополняет Пиа. – Хорошо, что ты с нами, Лина!

Сара уже натягивает рукава свитера на пальцы, щеки у нее пунцовые, и я задаюсь вопросом – от стыда или от жары. Вероятно, от того и от другого вместе.

Она сжимается, почти втягивает голову в плечи и упирается взглядом в свои туфли. Я с радостью помогла бы ей, но и себе-то помочь не могу.

Удивительно, но ей дают время, никто ее не подгоняет, даже Лина, от которой я этого ожидала бы в первую очередь.

– Я… я… – запинается Сара. – Меня зовут Сара, мне шестнадцать, и я… я ненавижу темноту.

Последние слова она произносит так тихо, что, думаю, услышала их только я.

– Хорошо, что ты здесь, Сара, – раздается со стороны Пии и Яны.

Они ободряюще улыбаются Саре. Затем их взгляд переходит на меня, и Яна радостно начинает:

– Теперь твоя оче… – пока ей на руку не ложится ладонь Пии, заставляя остановиться на середине фразы. Мне хотелось бы провалиться сквозь землю, закричать: «Я Ханна, я Иззи, я ничто, я безмолвна, а внутри у меня так громко!»

Мои слова остаются немыми.

– Это Ханна. Ей семнадцать и… сейчас Ханна не находит слов, чтобы говорить. – Пиа не имеет в виду ничего плохого, но я не хочу этого слышать. Я нахожу слова, я нахожу тысячи слов, и все они у меня в голове. Им только дорогу оттуда не найти.

– Хорошо, что ты здесь.