Текст книги "Ахаунт"

Ахаунт
Ава Сканич

© Ава Сканич, 2023

ISBN 978-5-4496-7672-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Кошка-совесть всегда здорова…»

 
Кошка-совесть всегда здорова,
ловит птиц за окном открытым,
жизнь почти что уже убита,
но расклад разбросала снова,
под павлина расцвечен вечер,
лужа морем заплещет лихо,
мне на вызов ответить нечем,
и душа умирает тихо;
переулки и жерла арок
по шагам отстучали годы,
и весна, как большой подарок,
тяжела, и готовит роды;
почему ничего не жаль мне —
разве так уж пряма дорога?
Кнут как пряник, и груз не тянет,
ведь осталось совсем немного:
разбросать незабудки пепла
может, с берега, может, с крыши,
и упасть в перспективы пекла,
где никто никого не слышит;
голос милый и голос вражий —
все утонут в просторах Леты, —
не жалею, но как же, как же —
без меня встанет солнце летом?..
Не почувствовать, не проверить,
какова холодна водица,
и тоску твою не измерить,
и любовью твоей не напиться…
 

«То, что я не в себе, это точно…»

 
То, что я не в себе, это точно,
а когда вернусь – не замечу,
всё читаю,
да не по строчкам,
и в окне тот же самый вечер;
день сурка, не иначе, грянул,
и для девства нашлась отрада —
пухнет облаком пенным ванна,
на кровати игрушек стадо;
никогда не бывало скучно,
и всегда я любила кашу,
это ты
так меня замучил,
что я солнце в цвет крови крашу;
облака не играют в пазлы,
не сложить мне из них картину,
а когда-то я так отважно
подставляла под глобус спину;
всё двусмысленно и неточно,
остроумие к чёрту, к богу,
погибаю не в одиночку,
и не ангел зовёт в дорогу;
только женщина может вечно
воз тянуть от любви до ада,
не надеясь на слёзной свечки
поминание без пощады…
 

«Оконечность земли…»

 
Оконечность земли,
и конечность моря,
и мольбы потонули
в рассоле горя,
и от взмаха прощай
до письма с поцелуем
мы рискуем;
нет, не помни меня,
ни скрипичным ключом,
ни скрипучей отмычкою
с длинным плечом
я из песни ни ноты не выну,
нет, нет,
одинок мой рассвет;
слово сказано,
здравствуй, никчёмный мэйк-ап,
день за ночь заплетается вперекосяк,
но я знаю, я знаю,
ты есть,
пусть не «мы»;
как мы пОшлы,
когда мы умны…
 

«Просто так, …»

 
Просто так, —
ничего не случилось,
просто музыка режет слова,
я сегодня как будто влюбилась,
я вчера не сломалась едва;
взгляды шарят рыбацкою сетью,
шёпот ищет запутать кого,
я не первая,
даже не третья,
но – его.
 

«Бутерброд с завядшей петрушкой…»

 
Бутерброд с завядшей петрушкой
ест дружок,
а его подружка,
отвернувшись, в окно заглянет:
осень тянет;
стонет филином непохожесть,
понимание не дороже,
чем по осени непогожей
прятать душу в пальто из кожи;
кошки жить не мешают, если
спят себе на окне иль в кресле,
ну а мне на окне постыло —
я простыла;
машет крыльями созерцанье
постраничное на он-лайне,
и в беспамятстве от вниманья,
зависаю по виндусам я.
 

«Нет, Гамлет был не чист…»

 
Нет, Гамлет был не чист,
иль старым был, —
уж очень он расчётлив;
Офелией прикрыться,
и лишить
её защиты в облике отца
(дурак ещё заботлив!),
и спрятать грех в монастыре,
и разобрать, что Тень —
не адово посланье;
и всё-таки все души на закланье —
под ножик острый бесова отродья
для смеха и виват простонародья;
и мелкоту души своей излить
не состраданьем (мало пусть его),
но желчью, жалобой и жлобством —
нет, Гамлет был нечист!..
Гертруда вознеслась,
Гертруда, труса мать,
была чиста, как голубь,
когда, не чая душу сохранить,
её спасла, чтоб ада дверь открыть
ничтожному,
как все, кто жил без веры,
но чаял в чистоте слыть первым.
 

«После музыки «до…»

 
После музыки «до»
неизбежно и «после»,
и забыта вестей
пожелтевшая россыпь,
я была или нет, —
я не помню начала,
я скучала.
Я рвалась в никуда,
как безумьем объята,
чёрных дыр невода
на улов небогаты,
но за миг до свободы,
на плахе зевая,
поняла, что немая…
Всё, что «после»
придумал мой гений трусливый,
было чёрным до дыр,
и до слёз несчастливым;
в резонанс я играю,
куда камертону,..
подложка из фону…
 

«Если тебе так же больно, как мне …»

 
Если тебе так же больно, как мне —
прости меня, парень;
месяц один однорогий во тьме
желанием налит;
солнце кипит,
но не видно ни зги,
только разлука
ветками тополя машет – беги,
нужно,
подруга;
что невозможно,
как не понять, —
я и узнала,
как отменённою буквою «ять»
прыгнуть с вокзала…
 

«Слова мои не прощены…»

 
Слова мои не прощены,
как долго буду я, страдая,
мечтать, чтоб осень золотая
отмыла память от вины,
да, я в отчаяньи живу,
и не надеюсь на удачу…
Я говорю?
Нет, я так плачу
над непокорным словом «мы»…
 

«Сегодня, лазая в Сети…»

 
Сегодня, лазая в Сети,
познала (Господи, прости!):
рэп, мат, стёб, поп, и просто трёп;
болтала с девочкой,
старухой;
кретину врезала по уху,
критиковала мазохиста,
бежала ушлого юриста,
о Билли Гейтс,
ты возле бога как апостол,
ты ангел просто;
сегодня в ухо мне шептали —
права как будто своровали,
какие вопли раздаются,
когда за край слова прольются,
о боже, где искать поэта,
в тисках таможни интернета;
ля-ля и три куплета сбоку —
не Пушкин, нет, не Сумароков, —
не повторить за разом раз
один заказ;
нет, парень, каКчества не видно —
вот то и стыдно;
долой всё авторское право, —
и Блок и Стенли – всё отрава,
неповторимо,
непокупно —
так недоступно!
О, мать твою не пожалеть,
вне монитора бродит смерть,
она закосит всех когда-то,
кто верит в истины апдато.
 

«Не думать, не искать…»

 
Не думать, не искать,
не ждать и не мечтать;
прожить полжизни
и уже простить
тех, кто не смог заставить
жить в границах,
и обязать саму себя
себе самой
определить границы;
прожить полжизни и забыть о том,
что радости бывают и печали,
и сколько раз опять стоять в начале,
и зов бессмертья слышать впереди;
прожить полжизни,
всё начать с конца,
и примитиву ужасаться снова:
скатиться от Платона до флэшмоба!
Вавилоняне, чуден наш язык,
бог разделил,
и правит он умело,
ещё чуть-чуть, и под звериный рык
мы будем азбуку учить набЕло.
 

«Да, наша жизнь отмечена не страхом…»

 
Да, наша жизнь отмечена не страхом,
и не любовью, нет,
увы, увы,
презренья обжигающая маска
вгоняет в краску.
Нет, не прощаем мы причуд,
и не прощаем мы уродства,
как не прощали первородства
князей тщеславные враги.
Презренны старые, смешные,
презренны юные, тупые,
презренные пахнущие плохо,
презренно всё, всё, что плохо,
что нарушает карту мира
вновь сотворённого эфира.
Не поддавайся, мой герой,
возненавидь меня однажды,
мне расставание не страшно,
но лишь бы взгляд не свысока,
пускай мужское превосходство,
для силы гендера печать,
меня волнует, но опять
прошу жестокой я отваги —
пусть мне презренной не бывать!
 

«Да – Чичиков рулит в «Раю…»

 
Да – Чичиков рулит в «Раю»,
Коровьев клубы жжёт без спичек,
всё для чего – трясти синичек
вуалехвостых за бока.
Булгаков, чёрта интуистик,
как жизнь твоя была легка —
чуть-чуть фантазий, море жизни,
и летопись в круговорот
уже запущена навечно,
ужель, о боже, всё конечно —
итогом проданной культуры —
сплошные клетки, жопы, дуры;
и место лобное горит,
огонь мосты сожжёт втихую,
и я на пустыре рисую
вполне доходную клоаку,
и всё по новой —
жизнь со смаком,
и цимес кровью растечётся,
и чёрт под цахесом пасётся.
 

«Маршрутка – тот ещё экстрим…»

 
Маршрутка – тот ещё экстрим,
наивных юных психо-лОгов
учить из паутин рубашек
вылавливать очаровашек
маньяков разных и -образных
вонючим яблоком гнилым;
и сколько взглядов исподлобья,
а можно даже не глядеть,
ведь за рулём банкует смерть,
а рядом дед прижмёт бедром;
напротив, крут, как сопли всмятку,
пацан терзает пятихатку,
и слыша разговор серьёзный,
случайный в этой лотерее,
мобильник цапает и долго
подруге уши чушью греет;
супругов пара – вол за волом :
он как жеребая корова,
она селёдкина сестрица
(а дочка скоро разродится,
ещё запой у тётки тоже);
а рядом громогласно рожа
опухшая уже с рожденья
вещает другу откровенья,
как объегорить всех и смыться,
и полу-, полу-, не девица,
хоть возраст вроде бы младенца,
трясёт все в люрексах коленца;
нет, не виновны, не невинны,
как червоточина природы,
какие всё-таки уроды
имеют душу человечью,
и спит она, и слюни пустит,
но иногда восстанет вдруг,
и ты дивишься – что же было:
иль чёрта на понос пробило,
иль ангел пёрышко посеял..,
а более —
откуда этой дрянью веет,
как будто Агасфер, уставши,
носки с корузлых ног скатав,
качает худшее из прав —
испортить воздух;
вот едино,
во что душа моя не верит —
в нечистоту, ведь даже звери
купают члены, моют морду,
не может быть венцом природы
то, что гнильём иль чем иным
испакостит эфир и виды,
но кроме шуток —
всё тлетворно,
что для любви неплодотворно…
 

«Смерть зашла на посошок…»

 
Смерть зашла на посошок,
постучалась в сердце тихо:
вот и я, со мною Лихо;
метку чёрную печали
мы пропьём с тобой вначале,
вспомним всех,
кто нынче в нетях,
посчитаем тех и этих;
закручинилась, подруга,
что не сладко – значит туго,
всё не масленица кошке,
прячь своих не понарошку,
плач не козырь в небесах,
время долу на весах.
 

«Ни за что, – но быть тому…»

 
Ни за что, – но быть тому:
свечка теплится в дому,
твой черёд уже настал
солнцем быть
для тех, кто мал,
ты подумай на досуге,
где друзья и где подруги,
сердца вырежи кусок,
не жалея, на глазок,
оторви и брось за спину,
ложь не стоит и помину,
тяжела вода в колодце,
и ленивый не напьётся,
береги и берегись,
может,
опростаешь жизнь.
 

«Пророка нет в Отечестве и вне…»

 
Пророка нет в Отечестве и вне,
чуть изучил ораторства искусство-
и тащит фокусом идеи из капусты,
чуть ли не каждый день-
один, второй, и больше,
кто говорит о Боге, кто о Польше,
сто тридцать поваров,
сто сорок визажистов,
налево есть бомжи,
а справа те, что в чистом,
ну кто кого услышит на вокзале, —
час вышел – и адепты убежали;
пророков нет, -пророки завещают;
а нынешние больше обещают,
штандарт сегодняшний
калифов толстопузых:
салфетка в пятнах и свиной огузок
(ну пусть калиф диетой увлечён, —
тогда он тонкогуб и холощён);
ещё печаль – накачанный плейбой,
он всех имел, он чествует – собой.
Ну почему пророка нет?
Всё просто-
нет куражу ткать притчи из вопросов.
 

«Ад или рай …»

 
Ад или рай —
по вкусу выбирай,
всё аллегория: и муки, и блаженство;
исхода нет, как нет и совершенства;
кто полно жил – не сможет быть в покое,
так в суете нищает духом воин,
иль гений пьёт заварку валерьяны,
когда заместо творчества нирваны
убогим ремеслом терзается поэт;
ветшает жизнь в усталом грубом теле,
душа уж не летит, ползёт лишь еле-еле,
чем дольше жив – тем более ненужны
печаль, тоска, любовь,
и в бытии недужном
остатки разума угаснут, но пора —
опять начнётся сызнова игра;
ты если грешник был,
то сможешь ли простить,
твой путь опять – терзать или винить,
и жизнь опять – геенна экстроверта:
полна засад, предательств, и наверно
ещё раз десять в этой карусели
кататься суждено.
А если ты святой,
ну или просто человек обычный,
то для тебя опять
жизнь катится привычно;
и так для всех,
пока усталость и тоска
балластом тяжким не придавят так,
что будешь рад любому ты исходу,
а более всего – бесплотной эйфории.
Не рай, не ад, но истины простые —
достали! дайте отдохнуть! уроды!
 

«Что кризис! Кризисом в бабло…»

 
Что кризис! Кризисом в бабло
собьёт всю пену с жирных сливок;
кому-то хочется оливок,
кому-то денег на метро.
О мой народ, так наступай
на те же грабли год за годом,
электорат, – кто был народом,
сдувая гордость через край.
Полна державою ладонь,
и все пределы были рядом,
а скипетр отмерял награду,
иль очистительный огонь.
Куда теперь стремить мне взор,
достоинство – опора мира,
но ради алчного кумира
престол священный осквернён.
Где целостность и красота?
карнегой бит едва не каждый,
и стонет мир от дикой жажды,
от жажды «чистого листа».
 

«Нет, не надейся, шаг беспечен…»

 
Нет, не надейся, шаг беспечен
лишь у того, кто духом вечен,
но нет таких средь наших тел,
святые нынче не у дел,
героев, мудрых, и аскетов —
ты не услышишь в хоре этом,
ответов нет, как нет вопросов,
расчёт быть должен – на себя,
тот сильный, кто за всё в ответе,
пусть помогают те и эти,
принять из дружеской руки —
решиться, —
Боже, помоги!
Подачку даром не назвать,
на дар подачкой не ответить,
понятья эти поменять —
спаси Христос;
одно упрямство
решиться сделать шаг вперёд,
когда хомут загривок трёт;
долг, или страсть, но только так,
тогда и вера не пустяк!
Дерзай,
и верь,
что шаг беспечен
лишь у того, кто духом вечен.
 

«Я лох в системе аналитик…»

 
Я лох в системе аналитик,
и осторожна, как политик, —
куда их тянет точно в вечер,
где чёрной кошки хвост замечен;
куда там – русские евреи
зависли в наших эмпиреях,
в аду компания получше,
чем в диссидентской общей куче,
легко к халяве устремиться,
но суть черна у синей птицы:
за жизнь и насмерть раз в шесть лет
страна даёт войне ответ;
как вы наивны, бегуны,
как жаль мне детских ваших кукол,
мечта свята, как взлёт под купол,
но машет поле чудесато
плевелам: «нету адресата»;
и здесь и там —
тонуть непросто…
и нету перспективы роста…
 

«Смешно и кажется разумным…»

 
Смешно и кажется разумным
оценивать топ10 мач
не выбирая, совокупно,
согласно формулам задач;
сходимость в сущности мажорна,
и полюсы составят плюс;
лесть однобока, месть – обжора;
необходимость – зла, как флюс;
топ10 дев как ожерельем
окрутит чёрную дыру,
железной склёпкой нонпарели
я чёт и нечет соберу;
и что в итоге? солнцев россыпь,
спелёнута, покойно спит,
мир сыт собой и нами вдосыт,
и до утра не ждёт обид.
 

«Газпром отдельно от России…»

 
Газпром отдельно от России,
первач отдельно от ума,
как нас однажды разделили,
так фишка насмерть и легла;
окно, пробитое в Европу,
европский сторожА альянс,
базар фильтрует однобоко,
лишь от падонкаффских проказ;
видать, хозяин нерадивый,
когда окно всегда враспах,
и даже ночью бриз с Мальдивов
тревожит разноцветный стяг;
и демократии потуги
исторгли горестный итог:
последом дури или скуки —
свободу блядства и торгов;
соседи! как вы просчитались,
на рынок зазывая нас:
мы крокодильими слезами
давно обманывали вас;
свалить от русского прогресса
никто покуда не сумел, —
и негритянские принцессы
теперь отчасти не у дел:
ассимилянты, мы повсюду,
и наше семя прорастёт
в израйль и в газу, в будду, в вуду,
и неподсолнцевый народ;
вы нас учили продаваться,
а мы сумели поиметь,
и в бонусах валют и акций
мы схоронили нашу смерть;
ещё имперская гордыня
курантами глушила мир,
а мы уже, и так поныне,
вершили тайный братский пир;
мне жаль отчасти гонор власти:
дублёной коже кнут не суд,
и пряник не замена счастью,
когда не возвеличен труд;
но что имеем в снах и въяве:
ботокс и бокс без слёз и правил,
и вместо крепости весталки —
амбре и жлобство коммуналки…
 

«Как тебя ничут?..»

 
Как тебя ничут?
Да не так, как кличут.
Когда планктон черпаешь ложкой,
то вероятнее всего,
что ты подавишься немножко
из-за пластичности его,
чернила бледных каракатиц
уже залили океан,
и бороздящий волны катер
взбивает пенный ураган;
картинка сложена из пазлов,
и много времени ушло,
чтобы чудовищем стоглазым
она оценивалась, но —
кто был планктон,
кто был чернила,
а кто на катере верхом,
кого кикимора сдавила,
и продышаться нелегко,
кто в хороводе жмёт русалок,
кто без хвоста скучает жить, —
течёт рекой плотва фристалок,
кто много ест – тот хочет пить;
и в той же луже ждёт акула
того, кто жиром знаменит;
и вой крылатого назгула
в бермудах эхом прозвучит;
но что я – пусть прозрачен будет
тот, кто боится пашни буден,
вольёт ли радугу в бокал
тот, кто цветов не различал;
и царь горы, верней – затона,
за шорами не зрит ни зги,
из возомнившего планктона
мутируются собчаки…
Итог всех этих блудологий —
один на всех:
тот, кто не торговался с Богом —
тот человек.
 

«На работе лают суки…»

 
На работе лают суки,
сбоку вмятина в «сузуки»,
и заказчик вдруг попёр,
как на липу злой бобёр;
дома мама тяпнет horsы,
после третьей полной дозы
horsа белая с копыт,
а мама пряменько сидит;
телевизором акадо
всё разрулит, как не надо;
на дорогах гололёд,
и болото у ворот,
а соседу для беседы
досугОв невпроворот:
застрелись в трусах навыпуск,
мозга нет, на пузе припуск,
и доха мала в бедре,
как похмелье в январе;
жизнь течёт весьма отлично
от обычной жизни личной,
так несётся водопадом,
что и париться не надо,
обдерёт тебя, как липку,
жизнь забудешь, как ошибку;
трудоголикам виват, —
ешьте утром шоколад;
где-то там над суетою
солнце светит нам с тобою, —
или льют колокола,
что поганка зацвела?..
 

«Проклятья в сущем сбереги…»

 
Проклятья в сущем сбереги,
бессилие противно чести,
оставь для Бога власть возмездья,
но пусть в аду горят враги;
на волю Бога положись,
но сам себе служи пророком,
без страха, стона и упрёка,
и день за днём приветствуй жизнь;
печален радуги закон,
но сладки смелости потуги,
тоска, безволье и недуги
не служат списком для икон;
я помогу, не въявь – так верой,
не пожалею ни о чём,
а что нас ждёт, – да хоть галеры,
лишь бы с тобой к плечу плечом.
 

«Исторгнут раем человек…»

 
Исторгнут раем человек,
и родовою травмой Слово
преследует опять и снова
его незавершённый век;
воистину как совершенно
оружье истины блаженной,
и тот, кто верит без вопросов —
тот остаётся просто с носом;
а тот, кто болен любопытством,
тот с инквизиторскою рвенью
в народ бросает откровенья,
как семена иезуитства;
и торжество иной науки
фортуну спишет на поруки,
и ведовства законы злом
шельмованы, как вор клеймом;
и раз за разом всё сначала,
и жизнь течёт во все лопатки,
и всех витков всего девятка,
и суетиться не пристало;
ошибка или непокорство, —
и отлученье от упорства
не отличить во тьме начала, —
но вот кукушка прокричала,
и снова Словом – искушеньем,
как в мяч невинные дитя,
мы поиграемся шутя,
виток окончим ленных лет,
и снова мрак… и снова свет!
 

«Эх, зелёно яблочко…»

 
Эх, зелёно яблочко,
стопочка с устатку,
милого узнаю я
да по одной повадке,
холила-лелеяла,
страхи отгоняла,
сколько слёз посеяла,
а ему всё мало,
всюду рожи скорченны
милого натыканы,
разбегутся гостюшки
с дикими да с криками,
и повиснет сплетнею
присказка про лешего —
а ничего подобного,
комаром заешь его:
то мой милый пучится,
пьян до опупения
(хоть бы не озвучивал
своё мировоззрение)…
 

«Сплющена бараньим рогом…»

 
Сплющена бараньим рогом,
днк не спорит с Богом;
ледниковых революций
жаждет гений эволюций, —
всё гармонией двоится:
лёд и пламень, ветер с птицей,
электрон и позитрон,
харч, стульчак, марат и трон;
чёт и нечет мерят фарт,
смерть поделит рай и ад;
страсть сжимает время в ноль,
в дырку шубу сточит моль;
сколько мы по орбитали
сладкой парочкой летали,
цимес выдохся так быстро:
на орбите я – и чисто,
и сломался непонятно
механизм «туда-обратно»,
и нейтральною лилитой
я в эдеме позабыта…
 

«Что наша жизнь – игра…»

 
Что наша жизнь – игра,
не заиграться б только,
когда фортуна пишет мини-рольки,
упасть в массовку, как на дно стакана,
что да почём – так поздно или рано
большой котёл похлёбкой истощится,
и нас сожрут фаст-фуд, суси и пицца;
тактильность, запах, слоганы рекламы
очертят горизонты панорамы,
уж третий раз ровняет поле кризис,
а что ровняет – глубину коллизий:
всё проще алгоритм,
всё меньше категорий,
мотив не оправданье аллегорий,
Бабло, а вовсе даже не Маммона
диктует на сегодня все законы,
гермафродит, общага среднеполых,
стиль «унисекс» кастратов и комолых.
 

«Виват – чему бы, да одно и то ж …»

 
Виват – чему бы, да одно и то ж —
виват нам, женщины,
на чём ещё отвлечься,
когда за кризисом грядёт тоска,
что нас спасает —
регулы, конечно!
На чём весь мир
держаться щас в потугах —
на чём же, на рекламе – посмотри,
как выбор наш богат: купи или умри!
Не время избавляться от пороков,
жить без грехов смешно и однобоко:
куда деваться, если душит гнев,
и раздраженьем совесть неправа?
Пускай реклама примет все слова,
которые тебе сказать могу жестоко,
хотя не скрыть, как гордость одинока.
Все смертные грехи
собрать в одну корзину —
и все нужны для жизни и помину:
как жить, когда живёшь
среди себе подобных;
как умирать,
коль несть речей загробных.
Я человек ли, если ангел я?
Я человек ли, если страх – мой гений?
Я человек ли, если нет сомнений?
Я – человек среди себе подобных.
А тех,
кто к ангелам по сути очень близко —
тех видно сразу без зачитки списка.
 

«Что есть Шекспир…»

 
Что есть Шекспир:
Шекспир – само искусство!
Оценивать всечасно и жестоко —
себя, весь мир, семью, страну и Бога —
кто право взял —
на крест взошёл без права!
И крепла день за днём от критика отрава,
которую, как в ухо тать известный,
он лил струёю Леты повсеместно.
Не дорога та истина, которой
зерно всё стоит, сколько стоит шлак,
что продан был в процессе разработки,
причём лекарством был превознесён
(хотя сам лекарь болен был чесоткой).
И дорога та истина, которой
зерно тем драгоценней и уместней,
что добывалась по нужде,
но с песней,
не претендуя панацеей быть,
но алкая понять и полюбить!
Боящийся – куда тебе дорога:
кто светоносным во врагах у Бога?
 

«Кризис – это не ветер с моря…»

 
Кризис – это не ветер с моря,
просветляющий дух политик,
кризис – это лавина горя
на засып оппозиций и критик, —
в переправе кони по чести все,
и проверены совместимостью,
вертикальные сбиты лестницы,
подотчётные по вместимости;
первачи под резон зашорены,
пристяжные на полусогнутых, —
и все крепости подневолены,
и ключи все на блюдцах поданы;
и баблонной чумой клеймённое,
испоганится население;
ядовит весь мир по-зелёному,
и бюджет цветёт в первом чтении;
приручи меня не по-детскому,
буду руки лизать и постанывать;
я люблю тебя – в это верится?
Ненавижу: рождаюсь заново;
виражей наслаждаясь скоростью,
я тугим управляла парусом,
а теперь я пугаюсь новости,
и готова раскрыться анусом;
ни друзей ни подруг нет в кубрике,
льёт всё мерзость, стекая в полости;
и летают по разным рубрикам
всё знакомые птицы-сволочи.