Текст книги "Казя теперь труп"

Глава 7
Пущино и Подпущино

Оформление студенческого билета прошло без всякой волокиты. Долгоногая и длинноносая секретарша не дала Лексу и рта открыть, пошла на опережение:

– Приняты?

– А-а-гым! – икнул и кивнул Лекс.

– Предположу, что на метафизический.

– Ыгым!

– Держите студбилет! – Секретарша протянула ему нечто.

Нечто могло быть отгадкой на «два кольца, два конца, посередине кругляшка», однако ничем не напоминало ножницы. Кольца мягкие, на ощупь – резиновые. Одно большое, диаметром сантиметров восемь, второе столь крохотное, что и на палец бы не налезло.

– Агым?

Лекс был столь ошеломлен, что не мог внятно говорить – то есть вообще.

– Студбилет это, студбилет, – заверила его секретарша. – Это колечко на средний палец, оно растягивается. А это на запястье. Пропуск можете расположить как на ладони, так и на внешней стороне длани…

«Длани! – мысленно отметил Лекс. – Длани! У меня студбилет на длани!»

– Можете его и не носить, конечно. Но это так прести-и-ижно… В принципе, он нужен только для прохода на территорию университета с территории кладбища – любого кладбища, не только вашего. И для прогулок по Пущино и Подпущино.

– Простите, – наконец обрел дар речи Лекс. – Я не ослышался? Для прогулок по Пущино? По миру живых?

Секретарша утвердительно и яростно закивала.

– Студентам некоторых факультетов разрешены прогулки по миру еще не успевших почить людей. Это необходимо для лучшего усвоения учебного материала. Вам запрещено становиться ходильником до завершения обучения, но безопасные прогулки – другое дело.

– А как…

– Как обеспечивается безопасность?

– Ыгым.

Секретарша принялась объяснять систему безопасности на птичьем языке незнакомых Лексу терминов. Он ничего не понял, кроме того, что отвечает за это один из отростков-концов студбилета (два кольца, два конца и два отростка).

– И я могу пойти гулять хоть прямо сейчас?

– Ка-анечно. Лифты прямо напротив деканата. Выход – на крышу.

– О-о-о!

– Да, но не забудьте правило Золушки!

– В полночь лифты превратятся в крыс, а университет в тыкву?

Длинноносая улыбнулась:

– Хуже. Они перестанут работать. Вы останетесь вне купола и немедленно сгинете.

Лекс содрогнулся.

– Я не шучу и не преувеличиваю. Вы немедленно сгинете. Усекли?

– С-с…спасибо… Усек.

Он вышел из деканата, увидел расстроенную Алину, все понял: она провалилась, и вернулся к секретарше:

– Простите, еще один вопрос.

– Хоть полтора.

– А можно гулять по Пущино с куклой?

Секретарша взглянула на новобранца с неподдельным интересом, затем вкрадчиво поинтересовалась:

– Простите, вы – бывший псих?

– Нет, – ответствовал Лекс. – Просто так получилось, что я приехал на самокате и с куклой. Ну… бывает.

– Самокат придется оставить в гардеробе. Неопытным первокурсникам не рекомендуется использовать на поверхности транспортные средства, дабы не пересечься с живыми при быстром перемещении в пространстве. А куклу можно.

– О,кей.

Он вышел и тут же вернулся:

– Простите, оставшиеся полвопроса. А если мы с куклой загуляемся и спохватимся в последний момент, можно будет воспользоваться методом «топ-топ, хочу в свой гроб»?

– Ка-анечно!

(Она так забавно нараспев это произносила!)

– Ка-анечно, но попав к себе таким способом, постарайтесь не окукливаться надолго, ведь в течение трех суток вам необходимо явиться для оформления зачетки.

Лекс пообещал явиться вовремя, ничего не нарушать и не оставлять куклу среди живых и вышел уже окончательно.

Алинка-Малинка была теперь не одна. Возле нее стояла пышнотелая блондинка с огромным декольте и тот самый старичок с трубкой. Оказалось, они тоже зачислены, уже оформили студбилеты, поужинали в кафе для преподов и теперь намереваются пойти прогуляться по Пущино. «Как это я пропустил такую ватрушечку?» – подумал Лекс, изучая декольте.

– Оу, – выдохнул он. – Оу, какие… Какие… Какие вы быстрые!

– Я, молодой нечеловек, сто лет готовился к этому экзамену! – сообщил старикан. – За десять минут все заполнил, еще и покурить успел. Меня зовут по классике: Акакий Акакиевич. Читали?

Лекс неопределенно повел головой и сообщил:

– А меня Лекс.

– Меня можно называть Тик-Тик. – Блондинка поправила прическу, откинув прядь волос за ухо, причем прядь немедленно вернулась на привычное место. – Не поверите, но это на самом деле одно из моих имен. Родители постарались.

При упоминании родителей она насупилась и принялась отковыривать заусенец.

– Пошли гулять? – сказал старикан и поклонился блондинке: – Разрешите предложить вам свою длань, леди!

«Опять длань!» – Лекс повел бровями, дождался, когда парочка повернулась к ним спинами, и наклонился к Алинке:

– Не грусти, поступишь через год. Пошли гулять.

– Меня же не пустят… Мне теперь только обратно в могилу.

– Пустят. Я договорился.

– Опять соврал, что я твоя кукла?

– Не соврал. Ты – моя куколка! Если устанешь, я тебя на руках понесу. То есть – на дланях! Вот так…

Он подхватил невесомую Алину, поднял и понес. Тик-Тик и Акакий у лифтов обернулись, увидели. Акакий растянул на лице улыбку и возопил:

– Это любовь! Любовь! А вы говорите, в загробном мире ни любви, ни страсти не бывает!

Лекс поставил грустную Алину на пол и спросил:

– Скажите, у кого-нибудь есть часы? Не хочется нарушать правило Золушки.

Тик-Тик и Акакий озабоченно переглянулись – так, словно заподозрили Лекса в умственной отсталости. Затем старикашка ласково вопросил:

– Простите, а как именно мы могли бы ими воспользоваться? Как известно, время – понятие растяжимое. На примитивных девайсах, сдубленных или наведенных, каждый увидит свое личное, условное время или же обобщенное, по ситуации. Оно не будет отражать реальное людское…

Блондинка все время объяснения смотрела на Лекса несколько сочувственно. Наверное, не как на дебила, но как на несмышленыша или недотепу.

Лекс не желал выглядеть полным лохом и выкрутился:

– Нас четверо. Можно усреднить личные ощущения времени каждого и получить более-менее правильное представление. Это лучше, чем ничего!

Блондинке такой вариант понравился. Теперь она смотрела уважительно. Впрочем, толком оценить ее взгляд Лекс не успел – лифт приехал. Уплыли в пол первые двери, разъехались в стороны вторые, в четыре угла скрылись третьи, и они вошли вслед за старикашкой в цилиндрическую кабину, вся круглая (и единственная – цилиндр же!) стена которой оказалась сплошь усеяна рядами кнопок и подписей. На русском подписей было не так много, в основном они шли под двумя рядами, над которыми находилась табличка «Этажерка».

– Вы знаете латынь, молодые люди? – поинтересовался старикан, уверенно нажимая на одну из кнопок.

Лекс сразу просек, что Акакий не раз и не два уже пользовался этим лифтом. Надо же!

– Нет, – ответила за всех блондинка. – Меня собирались в гимназию отдать, но тут революция, то-сё… В итоге я окончила обычную советскую школу, по правде сказать, просто никакую. Толковое образование пришлось уже после смерти получать. На моем кладбище мертвяк один продвинутый нежил, он меня поднатаскал немного. Но до латыни у нас дело не дошло.

– Ничего, – утешил ее Акакий. – Тут с первого же семестра латынь на всех факультетах. Мертвый язык! В мертвом мире без него никуда! Кстати, вы знаете, почему наш универ называется Йоки или Joki? Это название имеет двойной смысл. Во-первых, река Ока ранее называлась Йоко, что в переводе с финского – «река». А во-вторых, в переводе с латыни это «я играю».

Они приехали.

– Крыша! – объявил лифт. – Пущино. Текущее московское время – семнадцать часов, шестнадцать минут. Текущий солнечный день – двадцатое сентября. Текущий лунный день – тринадцатый, но скоро начнется четырнадцатый. Восход Луны – в восемнадцать часов пятьдесят четыре минуты. Приятной прогулки.

Они вышли в некое весьма небольшое помещение без окон и дверей. Вишневый кожаный г-образный диван занимал один из углов. В другом стопкой лежали то ли матрасы, то ли толстые одеяла, каждая вещь новенькая, в тонкой прозрачной упаковке.

– Выходим, – скомандовал старичок и прошел сквозь стену между диваном и одеялами.

– Ух! – рассердилась Тик-Тик. – Он и в универе так себя вел! Зараза. Какакий Какакиевич!

Алинка, все это время понуро молчавшая, тихонько хихикнула:

– Какакий!

– Да у него вообще прозвище такое, Какака! – Блондинка прощупывала стену, словно пыталась отыскать скрытую дверь. – Он, когда в аудитории интересовался, можно ли курить, прикалывался. Шуточка такая. Мне ребята с физфака, ну эти, зеленые скелеты которые, насплетничали, что Какака уже окончил тут исторический, потом «прозу», и теперь на программирование поступил.

– Я тоже на программирование хотела… – вздохнула Алина.

– Это зря. – Блондинка продолжала терзать стену, теперь она простукивала ее пальцами. – Новичков никогда не берут сразу на факультет программирования жизней. Надо было, как я, для старта подавать хотя бы на человековедение… Или, как Какака, на «прозу жизни», там легче всего учиться, особенно если помер недавно и все свежо в памяти. Да где же ручка?

– Программирование жизней? – удивилась Алина. – Я не знала. Я думала, это на компьютерах, программы писать. И проза тоже – не литература, получается?

– Не литература. Так все ж написано… И гид расска… Да где же ручка! Убить Какаку!

– Мы с Алиной опоздали, – объяснил Лекс. – Не успели вообще ничего прочесть и узнать, сразу пришлось бежать анкеты заполнять. Все происходило спонтанно, по наитию. Какую ручку вы ищете? Как помочь?

Оказалось, что стены бывают трех видов. Материальные – в мире живых, метаматериальные – в мире мертвых, совмещенные – во всех случаях, когда эти два мира пересекаются или частично совмещаются. И еще бывает не стена, но пространственная локальная трансформация – такие, например, купола над кладбищами. Материальную стену человеку пройти можно, только физически сломав. Метаматериальную, если ты труп, – в любом месте. Но есть правила поведения. Стены никто не ломает и насквозь не проходит, это как минимум неприлично. Ведь существуют двери. В лифтах и в том помещении, где они сейчас пребывали, стены были совмещенные. Какака первый метаматериальный слой стены прошел насквозь, но сразу же нащупал в толще ручку совмещенной двери материального слоя и спокойно вышел. Нет чтобы сказать, где именно находится эта грешная ручка!

Лекс тоже принялся шарить дланями по шершавым обоям, на которых были изображены заросли цветов.

– Но если неприлично проходить без дверей, то почему здесь… – начала Алина.

– Ай, все нормально! – отмахнулась Тик-Тик. – Выходы в реал – единственное исключение. Дуракозащита. Чтобы несведущие, если и попадут сюда – ну вдруг, – дальше бы ни тпру ни ну. Во-первых, не всем студентам-мертвякам разрешено выходить в город. Во-вторых, новички могут сюда подняться и выйти случайно, растеряться, опоздать и сгинуть. Вот для того, чтобы этого избежать, на выходе в мир людей и сделали такие сложные совмещенные двери. Они из двух слоев, и в каждом своя ручка.

«Ручка материальной части находится во втором слое, – подумал Лекс. – А мы простукиваем первый слой, не погружаясь в него. Но если я труп и могу, как Какака, проникать сквозь этот слой…»

– Нашел!

– Как?!

– Где?

Лекс повернул ручку. Совмещенная дверь открылась наружу, образовав единый нормальный проем. Они вышли.

– Па-арк! Настоящий!

– Город! Вон дом! И еще! Машина! Собака!

– Люди-и-и ходят по улице! Они меня не испугаются? – заволновалась Алина. – Я же синяя.

– Они нас не заметят, мы для них менее плотны, чем легчайший туман, – сказал Акакий. – Я окончил уже два факультета Подпущинского университета, один из которых требовал частых прогулок по реалу. Формально мы должны дистанцироваться от людей и не пересекаться с ними. Это правило общее и для нежити, и для ангелов. Но ангелов за нарушение границ карают, а нас… Да кто вообще отследит?

Они пошли по дорожке, засыпанной листьями. Тик-Тик попискивала от восторга:

– Я впервые в реале с момента смерти!

– Я тоже… – отозвалась Алина. – Почти впервые. Вначале поднималась на кладбище, Фёдр научил меня дублить. Но потом перестала выходить.

– Фёдр – это наш здорож, – пояснил Лекс. – Мы с Алиной умерли недавно, в этом веке, и…

– Ой, вы всамделишные подростки! – восхитилась блондинка и рассмеялась. – Как мило! Как славно! Вы – пионеры! Сладкая парочка! Оу! Можно, я буду называть вас пионЭрами?

Тик-Тик пребывала в прекраснейшем настроении, и ее приводило в восторг все: она стала студенткой, вышла в реал, нашла новых друзей. Нежизнь налаживалась!

Лексу тоже все нравилось. Он подпрыгнул, ухватил веточку еще не успевшей пожелтеть березы и дернул. Веточка треснула и раздвоилась: с реальной ее частью ничего не произошло, а сдубленный фрагмент остался в руке Лекса. Ах, нет: в длани. Руки – у живых. А у нежити – длани. А ноги – они у всех ноги.

Акакий Акакиевич устроил новичкам прекраснейшую прогулку по Пущино. Они прошли вдоль научно-исследовательских институтов, стоящих в ряд. Институт почвоведения, Институт биофизики клетки и Институт теоретической и экспериментальной биофизики…

– Вот и могила академика Франка, – показал Акакий. Сюда можно выходить и не будучи студентом.

Тут Алина опять скисла: не гулять ей больше по городу, не играть на компе. Лежать в своей могиле, справлять, в лучшем случае, жалкие дни рождения и смерти, лопая сдубленные Склепом и Таней бутерброды…

Они увидели Институт белкá, к которому примыкал Институт математических проблем биофизики, прошли Приборостроение, филиал Института биоорганической химии, Институт биохимии и физиологии микроорганизмов, разглядели вдали длиннющую, с километр, антенну, принадлежащую ФИАНу – старейшему физическому институту России…

– Там куча телескопов, это очень интересно, но сегодня мы не успеем, в другой раз, – сказал Акакий. – Пойдемте в супермаркет. Кстати, по закрытию магазинов всегда можно отследить время. Они по-разному закрываются, но на дверях написано… А еще я вам покажу, где в городе часы – и вот на них, на реальных, вы увидите реальное время.

– Если они не будут стоять или отставать! – фыркнула Тик-Тик. – В советское время половина уличных часов показывала невесть что.

– Да! – согласился Акакий. – Такое бывает. Так что мы начнем с одного магазинчика с техникой. Телефончики, экранчики, планшеты, пылесосы… Часы там всегда показывают точное время. Ничего, если я закурю?

Не дожидаясь ответа, он полез в карман за табаком. «Интересно, – подумал Лекс. – Если Тик-Тик родилась в обычной семье в начале двадцатого века, как ей могли дать такое дикое имя?»

– Простите, – подала голос Алина. – Я с вами не пойду. Не хочу смотреть на ноуты, которые превращаются в бесполезные ящики, если их сдублить.

– Вы в корне не правы! – воскликнул Акакий. – Вы даже не представляете, сколько всего можно подсмотреть, бестелесно находясь рядом с людьми. Когда я учился на «прозе жизни», на девятом курсе…

Но Алина покачала головой, топнула ногой, притопнула другой:

– Прощайте. Приятно было познакомиться. Топ-топ, хочу в свой гроб!

…Когда счастливый и воодушевленный Лекс прикатил на самокате к бронзовой чаше с бронзовыми змеями в подземном лабиринте, в реальном мире было слегка за полночь. Алина лежала в гробу и, казалось, спала. Лекс не стал ее будить, а тихонько вышел, прикрыв дверь с той стороны.

Немного отдохнув и поспав, Лекс одолжил у Склепа лопату и принялся копать лаз к собственному проходу в подземную часть кладбища. Не все же пользоваться Алинкиным лабиринтом!

Глава 8
Нежизнь как квест

В то время, как у Лекса и Алинки нежизнь била ключом, Кассимира Володарь мирно спала. Да, она пошла по светящейся ниточке, как подсказала баба Станислава. Но, сделав буквально три шага, почувствовала могильный холод, огляделась, испугалась, затопала ногами и лихорадочно прошептала:

– Топ-топ, хочу в свой гроб!

И немедленно оказалась на месте.

Казя ничего не знала о том, как ощущается течение времени в мире, где часы показывают то, что рассчитывали увидеть на них смотрящие. Она наивно полагала, что с момента ее погребения прошло максимум два дня. Если посчитать: вот она стоит у своей могилы, вот встречается с Фёдром, вот пытается пробиться сквозь купол, вот знакомится с остальными… Затем вечеринка, торт, прогулка по деревеньке. Потом почти сразу она оказалась в кубе. Попсиховала. Пошла по нитке. И – топ-топ, обратно в свой гроб. Двое суток.

Если бы ей кто сказал, что уже наступило двадцать первое сентября, она бы не поверила.

В любом случае, обнаружив себя в родном гробу после неудачной попытки пройти по ниточке, Казя решила, что пора поспать. О том, что трупам спать совершенно не обязательно, ей также никто не успел сообщить. И о том, что после топ-топа не отключаются надолго только в первый раз, тоже. Казя повернулась на правый бочок, подоткнула поудобнее подушку, слегка все-таки окуклилась и уснула. Она не слышала, как приходила тетя Таня, как стучала и кричала, проверяя, не вернулась ли новенькая. Как Фёдр приходил, она тоже не слышала.

Сон ее был сладок и несуетлив. Снилось ей, что ее куб трансформируется, что в нем, как описывал маньяк Маня, появляются «девчачьи» элементы: окна с занавесочками, бантики-телебинтики, прочая лабуда. «Хочу джакузи!» – пробормотала кубу Казя, не желая просыпаться.

Проснулась Казя, когда в реальном мире наступило всего-то двадцать второе сентября. Потустороннее Мироздание не подкачало. Отойдя от окукливания, Казя обнаружила два окошка с ситцевыми занавесками в яркий разноцветный горох, тьму бантиков в самых невообразимых местах и джакузи.

– Спасибо, но… Эгей! А вода где? Кран, водопровод, что-нибудь? – крикнула Казя в пространство.

Воды не было.

Немедленно захотелось пить. И голова чесалась – помыться бы.

Казя бросилась к окнам. Они открывались внутрь, но за ними красовалась стена куба.

– Шик, – сказала Казя. – Издевательство.

Однако скрежетать в пространство – дело непродуктивное. Надо было осмотреться, проанализировать случившееся и выработать стратегию поведения.

– Итак, что мы имеем из материального? – начала Казя. – Гроб со всеми причиндалами, два окна с занавесками, один горшок с геранью… Герань без воды засохнет, но горшок с землей никуда не денется.

Наивная Казя. Не материальное, а метаматериальное, – это во-первых. Куда угодно что угодно денется, и появится, и сгинет, и вновь появится. Как текст в вордовском файле: раз – и нет целого абзаца, два – и вставили новую главу. Все возможно.

– Джакузи, зайчик… – продолжала считать Казя. – Кстати, забавный зайка! Зайка-зайка, как тебя зовут?

Поскольку зайка был игрушкой, не механической и не говорящей, ответить он не мог.

– Тебя будут звать Кузя! – решила Казя.

Составив реестр имеющихся у нее в кубе-могиле «материальных» предметов, среди которых не нашлось никакой пищи, Казя взгрустнула. Ладно, можно, допустим, ходить с немытой головой и вонючими ногами, но без еды долго не продержаться. Значит, надо выбираться.

Как?

Вариант первый. Пройти опять по ниточке. Не испугаться. И будь что будет, авось не сгинешь, ведь ворожея плохого не посоветовала бы.

Вариант второй. Стучать в стену и кричать. Рано или поздно кто-нибудь подойдет ее проведать, хоть Фёдр, хоть Склеп Иваныч, хоть Лекс.

Вариант третий. Попробовать пробить потолок куба. Пока она только стены пробовала проковырять. Это не принесло успеха. Но вдруг потолок сделан из другого материала?

Казя залезла на подоконник и попробовала дотянуться до потолка, однако ей не хватало буквально десяти-пятнадцати сантиметров. Пришлось оставить попытки. Казя пригорюнилась. Обняла зайку:

– Кузя, Кузя, и что теперь? Подкоп, ты полагаешь?

Кузя ничего не полагал по причине отсутствия мозгов.

Казя принялась простукивать пол, попыталась поковырять в углу ногтем. Увы, пол был непробиваем. Как ей пришла в голову идея сдвинуть гроб, неизвестно. Оказывается, счастье было буквально под ногами – в виде массивной плиты с кольцом, скрытой под ковриком, на котором стояла скамья с гробом.

Вниз вела каменная основательная лестница. Казя глянула, конца ступенек не разглядела. Из глубины пахнуло вкусным. И хотя уловить как следует и распознать запах не получилось, сомнения развеялись немедленно: надо спускаться!

Двадцать пять ступеней вниз – и полная мгла! Если оглянуться, можно различить белый прямоугольник выхода, но свет его словно меркнет с каждой ступенькой, не равномерно, а порциями, полосами. Так не бывает в мире живых. Но тут был мир неживых. Где-то в районе двадцать третьей ступени свет кончался. Человеку тут без фонарика было бы не обойтись, но Казя более не была человеком – она видела.

Как видела? Чем видела? Что видела?

Ответить на третий вопрос куда проще, чем на первые два. У основания лестницы, слева от нее, стояла вешалка метра полтора длиной. На плечиках висело разное, словно кто-то готовился к карнавалу или спектаклю. Казя выудила камзол времен императрицы Елизаветы, а может, Екатерины – она не разбиралась ни в императрицах, ни в истории.

За камзолом последовали: спортивный утепленный костюм эпохи заката СССР, оранжево-желтое сари, маленькое черное платье, достойное Коко Шанель, кожаная куртка с бахромой в стиле вестерн и ковбойская шляпа к ней, некая вязаная хламида болотных оттенков, лакированный брючный костюм глэм-рок такого размера, что в него поместилось бы две с половиной Кази, яркие малиновые брючки, в которые Кассимира не влезла бы даже в двенадцатилетнем возрасте, и пара роскошных пеньюаров – эти ей пришлись впору.

Разобравшись с ворохом одежды и перемерив все, Казя переоделась в свое и обошла, наконец, помещение по периметру. Проход нашелся в дальнем углу, за пустым дубовым шкафом, пахнущим ванилью и камфарой. Кирпичная кладка стен, пыль, мох и паутина не оставляли сомнений в древности сооружения. Пройдя метров двадцать-тридцать, Казя уперлась в… Эм-м, в нечто непонятное. В загробном мире такие штуки называют «твердь», но Казе об этом, конечно, было неизвестно.

Твердь – это не стена, поскольку стена – препятствие непроходимое.

Твердь – это не дверь, поскольку дверь – препятствие проходимое.

Твердь – это нечто достаточно твердое, к чему можно, например, прислониться и не провалиться – независимо от того, труп ты или человек. При этом в твердь можно войти – если, конечно, ты уже труп, а не человек. Объяснить более внятно эту субстанцию, оперируя только терминами материального мира, невозможно. Да и нет смысла тратить время. Поясним только, что мертвяки могут спокойно проходить сквозь обычные материальные стены в мире живых. А сквозь стены и предметы Потустороньки проникать не получается (есть некоторые исключения, но о них – в другой раз!).

Казя постояла-постояла у тверди, простучала ее ладонями и каким-то образом, интуитивно, поняла, что может пройти дальше. Следующие метра полтора она двигалась, как в толще воды, но выбравшись, осталась сухой.

– Норма-а-ально так… – пробормотала Казя, увидев, где оказалась.

А оказалась она на роскошной средневековой кухне – нечто такого рода она видела в исторических фильмах, в тех, где речь шла о замках, королях и прочей лабуде (Казя мало интересовалась подобными постановками, предпочитая фантастику). Свежей еды тут не наблюдалось, однако дрова для очага были, пучки сухих трав висели на крюках, а в первом же сосуде обнаружились зерна кофе.

– Ого! – обрадовалась Казя. – Разве в Средние века в Европе был кофе? Его ж вроде Колумб привез… О,кей, в крайнем случае буду грызть зерна. А может, и еще чего найдется, если поискать.

И нашлось! Нашлось! Нашелся колодец со скрипучим, слегка заржавевшим воротом, а в колодце – вода. Вода-а-а!

Первое ведро Кассимира перелила в котел, водой из второго ведра ополоснула посуду, и только закинув невод в третий раз, рискнула попить. Напилась и рассмеялась: ей ли бояться бактерий и грязи, разве теперь ей они страшны?!

Огонь разжечь удалось с огромным трудом. Казя представляла, как высечь искру с помощью неведомого ей устройства, но чтобы из искры возгорелось пламя, требовалась особая сноровка.

– Теперь главное – пожар не устроить, – пробормотала Казя, справившись с задачей. – Надеюсь, дымоход исправен.

Кофе пришлось размельчать в медной ступе, а варить в ковшике с ручкой, длина которой почти равнялась Казиному росту. Но все-таки на выходе получился именно кофе, а не что-либо иное. Испив три пиалы напитка, Кассимира поблагодарила По-Мир и решила искупаться, но сперва поспать. Некоторое время она размышляла, улечься прямо тут или вернуться к гробу. Решила вернуться, поскольку на кухне ни подушек, ни одеял не было. И вообще, каждому мертвяку ясно, что в собственном гробу уютнее и сны слаще!

Проспала Казя всего ничего, часика три-четыре. В миру между тем наступило девятое ноября, и в воздухе над Пущинским кладбищем уже кружились первые робкие снежинки.

После очередного пробуждения Казю ждал сюрприз. Для купания ей не пришлось идти на кухню, добывать воду, греть ее в котле и поливать себя из ковшика с полутораметровой ручкой. Кран над джакузи приветливо выдал воду, температура которой прекрасно регулировалась. Кассимира испустила вопль восторга, изобразила джигу и немедленно устроила себе долгожданный банный день. Заодно и зайчонка Кузю постирала.

Обернув голову одним полотенцем и укутавшись вторым, Казя бодрячком потопала на кухню.

Содержимое вешалки не изменилось, а вот в шкафу на полке теперь лежала скатерка и три вышитые крестиком салфетки.

– Супер! – сказала Казя. – Буду иметь в виду.

Твердь на этот раз поддалась с таким же трудом, а вот огонь удалось разжечь быстрее. Кухня также обновилась. Теперь кофе можно было смолоть на ручной круглой мельнице с выдвижным ящичком в нижней части. А в углу, противоположном колодцу, стоял мешок с кукурузной мукой.

– Живем! – воскликнула Казя и тут же поправилась: – То есть это… Неживем… Или не знаю как…

Лепешки без масла подгорели, – тефлоновых сковородок на древней кухне не водилось. Но куда их выбросить, Казя не придумала. Пришлось съесть горелое, хорошо еще, что мало сделала, на пробу.

– В следующий раз сварю кашу! – решила Казя.

Справедливо рассудив, что могли произойти и другие изменения, Казя вернулась к вешалке, переоделась в ковбойку (не ходить же в полотенцах!) и принялась обследовать территорию заново.

Тщательный осмотр показал, что полки на стене слева от очага теперь не подступают к серой печной кладке, а отстоят от нее метра на два. Сама стена словно поменяла структуру. Казя попыталась пройти ее так, как проходила твердь, но у нее это не получилось. Оставив попытки, она заново пошла шарить по сусекам. Нашла крупную грязную соль и чистейший сахар – большие прозрачные куски.

Сварив кофе с сахаром и кашу с солью, Кассимира окончательно возрадовалась и пришла к выводу о том, что смерть, по крайней мере в ее случае, – не такая уж плохая штука.

– Это похоже на игру! – сказала самой себе Казя. – Такой вот квест. Почему бы нет?

Играть так играть. Казя принялась переодеваться и наводить порядок в доступных ей помещениях. Полила цветок. Пересадила Кузю в теплое место, чтобы быстрее высох. Попробовала заварить травы. Простучала еще раз стены своего куба. В конце концов утомилась и уснула.

После очередного сна ее ждало только одно обновление, но какое! Слева от очага появилась лестница наверх, а вела она… В деревеньку под Пущинским кладбищем! Точнее – в подсобное помещение того самого заброшенного и зарастающего тьма-кустами домика, в котором никто давно не жил и который был готов раззыбиться. Входная дверь домика поросла ветками-паутинками, но поддалась. Можно было выйти, ура! Первым инстинктивным желанием Кази было немедленно выбраться наружу и побежать к своим – к Лексу, маньяку Мане, тете Тане – ко всем сразу. Но что-то ее остановило.

– Нет, – пробормотала Казя. – Я попробую оживить этот дом. Я пока не знаю как, но… Это будет правильно. В любом случае это мое решение – и точка!