Текст книги "Щепка"

Сменила Диккенса с Гилгудом на Сеговию с гитарой. Застелила кровать. Веселенький комплект – желтый, в цветочек. Как говорится, ни разу не одеванный. Пахнет свежестью.

Пошла на кухню. Ублажила себя шоколадным мороженым. Вкусно!.. Из-под мойки вытащила губку, состав для мытья раковин, пошла в ванную.

Яростно скребла гигантскую ванну. Хлопья пены выпархивали на бортик, когда, вытянувшись во весь рост, в наклон, орудовала губкой. Гибкий душ на шланге – произведение искусства, все тот же "Арт деко". Зажав струю ладонью, смыла с крутых черных боков ванны пену, гнала ее в сверкающий слив.

Теплой водой смыла пену на запястья и стала наполнять ванну. Взяла "Витобат". Плеснула совсем чуть-чуть изумрудной жидкости под струю из крана, а сколько ароматизированной пены! Пузырится, поднимается... Потолочный светильник запотел, стало сказочно красиво. Приглушенные отблески на черном стекле и на черном фарфоре.

Она разделась в спальне. Выключила свет, подняла жалюзи. В Сентрал-парке горят фонари. Мерцают во мгле... А там, где тьма-тьмущая, там – озеро...

Повернула винт на раме окна, ухватившись обеими руками за край, окантованный бронзой, сдвинула в сторону раму – совсем чуть-чуть подалась она, сантиметров на тридцать. Пазы – на уровне коленей – либо не отлажены, либо раму перекосило.

Ветерок коснулся обнаженного тела мягкой лапой – служба погоды не обманула, обещая потепление...

Готические башенки здания Музея еврейской культуры – шпили, наверно, достигают уровня четырнадцатого этажа их дома? – виднелись чуть дальше, за парком, отчетливо выделялись, подсвеченные светом окон соседнего с музеем здания.

Там, внизу, – совсем как кукольный, домик... Она улыбнулась.

Высоты она не боялась. Ее офис в "Диадеме" и вовсе на сорок восьмом этаже. Одна стена целиком из стекла от пола до потолка.

В который раз – а сегодня в особенности! – ему захотелось задать самому себе трепку. Хотел же сменить колер в ванных! Ну, если не белые, то хотя бы серые... Любой иной, но светлый тон. Когда покупал здание, сразу подумал об этом, но, как выяснилось, комплекты черного цвета были уже заказаны, да и полковник заверил, что "Такай 2/3", только что появившийся на рынке, схватывает объект четко даже при зажженной спичке. Ну и потом – пришлось бы объяснять Эдгару и фирме, зачем ему понадобилось выкидывать двадцать тысяч долларов ради того, чтобы поменять черное не белое. Они и так считают его шизанутым. Действительно, устанешь объяснять! И вот он теперь имеет черный вариант. А все Барри Бек со своими идеями... Элегантно, мол, и классный дизайн.

Сиди теперь и напрягайся. Элеганс по первому разряду – среди черноты, да еще и запотело все. И пены до черта!..

Впрочем...

Поставил яркость на "максимум". Вовсе никакой контрастности, в аккурат все сравнялось – хуже, чем в кино. Хорошо хоть сама красивая. Похоже, отдыхает. Лежит себе в пене и все. Голова – на бортике ванны, в уголке, у самой стены, медно-карие глаза закрыты. Время от времени из хлопьев пены показываются ноги, в противоположном углу. Иногда только пальцы. Пена шевелится... Наверно, руками водит по животу, по бедрам. Расслабляется... Необходимо, конечно. И день такой длинный с этим переездом, и этот ее Джефф, чудила, добавил эмоций с обратным знаком.

Посмотрела на него – не на него! На свое отражение в светильнике. Дважды. Первый раз улыбнулась и помахала рукой. Он буквально подскочил в кресле. Помахал ей и сказал: "Кэй, будь!" Отпил джина с тоником. Третий стакан, между прочим, заканчивается...

Во второй раз она, глядя на него, покачала головой из стороны в сторону.

Он врубил ее на обоих экранах, а доктора Пальма с Хьюго решил записывать на пленку. Туда-сюда смотреть утомительно и отвлекаешься. Роки накануне уехал на свадьбу племянника в Чикаго, так что есть возможность полностью переключить свое внимание на эту милую Кэй.

Не полностью, конечно. Позже нужно будет посмотреть, что там у Роки в квартире. Джин с тоником – баста! Допьет и на сегодня хватит. На полном серьезе! Надо же, наконец, составить расписание этих дежурств и решить – параноик он или нет.

Из пены показалась рука. Ладошка помассировала горло и шею сбоку. Образовалась полынья – вода блестит как стекло. Даже сверкает. Звуки какие-то... Вентиляционная вытяжка, что ли? Гитара постанывает... Сеговия? Похоже, он.

Она нахмурилась. Думает, наверно, об этом своем Джеффе. Вероятней всего. Два года, два года тянуть лямку с таким типом... Уму непостижимо! А сам-то он? Взять хоть Бабетту, или Лоран. Да и другие тоже. Куча Дерьма, вот и все. Господи, Кэй!..

Он откинулся на спинку кресла, раскачиваясь вправо-влево. Пошарил ногой под консолью. Зацепил кожаный пуфик, выдвинул его, скрестил на нем ноги. Пошевелил босыми ступнями. Смотрел на нее, отхлебывая из стакана. Поставил стакан на колени – мокрое донышко скользнуло по волоскам.

Он разделся тогда же, когда и она.

Смотрел на нее, посасывал ледышку. На одном экране – она, на другом – тоже она... Две, стало быть.

Красивая, восхитительная...

...Гитарный перебор, запах хвои, шуршат лопающиеся гроздья пены, теплая вода – такая ласковая... и сама она вся шелковистая.

Но отчего так неспокойно?

Такое чувство, будто кто-то посылает ей сигналы. Странный вибр внутри весь день. Джефф? Нет, это было еще до него. Она весь день какая-то взвинченная, сама не своя.

Сэм Эйл? Может, виной всему его пронзительный взгляд? Остановился посреди мостовой – глаза, как у безумца... Выдумал, будто у него с Теа Маршалл были всего лишь профессиональные отношения? По законам жанра, готического романа или, скажем, триллера, определенно солгал...

Но вот живет в этом доме №1300 на Мэдисон-авеню – совсем странно. Все эти ребята в блузах и джинсах – так сказать, вся режиссура прошлых лет – обитают в муниципальных домах Вест-Сайда, Гринвич-Вилиджа или Сохо. В своей компании – актеры, художники, писатели... Каким ветром занесло его в этот новехонький небоскреб в Ист-Сайде? Когда перестал подвизаться в режиссуре? И почему?

А этот Пит Хендерсон, он чем занимается? В пятницу, в аккурат в рабочее время, ходит себе по магазинам, покупает продукты...

Может, работает вечерами, на дому, возможно, что и в отпуске. Можно допустить, в лотерею выиграл. Ладно, это его проблемы. Вообще он, конечно, ничего себе – улыбка просто обжигает, глаза ясные и голубые-голубые и цвет волос необыкновенный – рыжевато-каштановый. Вот если бы эти волны-сигналы исходили от него, ничего удивительного – молодой и совершенно неотразимый. В редакции есть такие мальчики, младшие редакторы...

Если бы он был лет на пятнадцать постарше. Или хотя бы на десять...

А тот, бегун в капюшоне? Бег на месте у лифта... Не сходя с места в буквальном смысле, сразу зацепился за нее глазом. Может, он такой импульсивный, посылает ей сигналы? Вообще он ничего... Скулы обтянуты, пшеничные усы. Курите сигареты Мальборо! Это про него. Либо женат, либо гомосексуалист. Третьего не дано.

Да, еще этот Уолт. Когда протянула ему чаевые... Глаза все-таки у него абсолютно пустые.

А тот блондин, который грузчик... Ее-то сигналы он сразу прочувствовал!

Она ворохнулась под сугробом пены.

Одиночество, пожалуй, всему виной. На новом месте – одна-одинешенька. Ни Фелис, ни одной живой души! Этажом ниже, рядом – все чужие. "В. Трависано" – на табличке квартиры 20А... Виктор? Виктория?

Она вынырнула, села, откинулась назад, вытянув руки по бортикам ванной. Взглянула на сверкающий потолочный светильник. В центре его, словно в загадочном темном глазе, – миниатюра, крошечная фигура. И тоже сидит...

Она сдула пену с груди. Сначала с левой, потом с правой. Упругие соски сразу почувствовали – холодно... Еще раз глянула на темноволосую женщину. Сидит, тоже подняла ногу...

Пальцами ступни коснулась замечательно блестящей штуковины в стиле "Арт деко" на конце гибкого шланга.

Медленно сползла в воду. Пена разомкнулась.

Может быть... быть может?.. Нужно просто снять напряжение...

Он сумел подгадать – они кончили вместе.

Восторг полнейший...

Это было – о-о-о-у!..

Одна нога на пуфике, другая – на полу, сам он старался унять учащенное дыхание. В горсти – бумажные салфетки, где он весь – целиком...

Какое-то время, не двигаясь и выравнивая дыхание, смотрел на нее. С ней то же самое... в воде. На поверхности клочья пены. На одном экране – она, на другом – она же. Обе, отвернувшись к стене, демонстрируют профиль Теа Маршалл. Глаза прикрыты веками. Красавица вдвойне... Двойная – можно и так! – красавица.

...Не следует идти у нее на поводу... Никогда больше!

...Это уж точно! Не предполагал, что так получится.

Вот так вот ... случилось. Ладно, пусть! Допускать этого нельзя ... и точка.

Он-то знает!

Вспомнить хотя бы Наоми...

Он встал, обтерся салфетками. Кэй?.. Пришла в себя. Обе сидели по пояс в воде и орудовали мылом под мышками.

Пошел в ванну, бросил салфетки в черный унитаз, спустил воду. Покачал головой и вздохнул.

Полный сюр – сидеть в кресле, ловить каждое ее движение и маяться.

Не кино же, в самом деле, – живая она, настоящая, милая.

Глава третья

В гриль-зале ресторана «Четыре времени года» – от пола до потолка этажа три будет – стены обшиты деревянными панелями с фактурой, кажется, «птичий глаз»; жалюзи на гигантских окнах закрыты. Редакторы, издатели – словом, все, кто в обеденное время в центр не ездит – общаться предпочитают здесь, либо друг с другом, либо со своими – а иногда и с чужими – обожаемыми писателями. В полдень на этой огромнейшей сцене – жалюзи вполне могут служить задником – мужчины в темных костюмах, дамы в нарядах самой разнообразной цветовой гаммы располагаются за столиками либо попарно, либо вчетвером. Естественно, застолье – у кого лучше, у кого совсем хорошо, кто – на переднем плане, кто – на втором, но настрой у всех одинаковый. Сидят и клюют товарищей своих, как стопроцентные хичкоковские птицы. Кто с кем, почему и зачем, кто есть кто и что почем... Эта выглядит – хуже некуда, тот что-то там удачно приобрел, этот куда-то собирается... Юркие официанты снуют с подносами. Что ни блюдо – то произведение искусства, порции для птиц – огромные – клевать устанешь!

Расположившись на диванчике, за столиком, весьма престижном – как бы на переднем плане, – Кэй заметила за одним из столиков второго плана выпирающие скулы и пшеничные усы. Она видела только профиль мужчины, но и скулы, и усы показались знакомыми. Похож на бегуна из девятой А... Правда, она его видела мельком, и прошла уже целая неделя, и сейчас сидит метрах в десяти от нее. Вместе с ним за столиком – мужчина, седой как лунь. Знает его! Редактор. Вот только фамилию не помнит и где работает в данный момент. О своем госте, обладателе бороды, Джеке Муллигане, она знает все, или почти все.

Написал шестнадцать романов в жанре триллера. Под псевдонимом. Четыре последних бестселлера редактировала она. Очень увлекается витиеватостью стиля – приходится буквально продираться сквозь словесные джунгли, отсекая излишние метафоры, крепко-накрепко переплетенные с придаточными обстоятельства образа действия... зеленое месиво какое-то – ни одного четкого листика или веточки. А вообще-то она – в "Рэндом", и он за ней, она – в "Путэн", он тоже. Теперь вот "Диадема". Ведь книгу издать – все равно что в шашки играть.

И вдруг он удостоился внимания прессы и стал знаменитостью. То и дело подходят к столику: "Жми дальше, Джек!" или: – "Наконец-то справедливость восторжествовала".

"Ах, да что вы..." или "Вовсе нет", а сам сияет. Месяц назад, а может, несколько раньше, произошло вот что.

Против него было выдвинуто обвинение, а затем снято. "За компьютерный вирус"... Практически неотслеживаемый, этот вирус нанес удар под дых одному солидному журналу, когда из его банка данных исчезли все имена собственные, фамилии, вообще слова, содержащие буквы "f" и "у". До этого на его страницах была помещена аннотация одного критика на его книгу "Ванессин любовник". Изобиловавшая целым букетом цитат, публикация ненароком дезавуировала интригу романа. Муллиган послал редактору гневное – на четырех страницах! – послание по факсу, ну и, конечно, сыскался "огорченный" читатель. Тиснули его слезный – как так можно? теперь и читать неинтересно! – вой.

Пока журнал зализывал раны, друзья Муллигана вникали внимательнейшим образом в его телефонные звонки типа "поклянись, что никому не скажешь!" Между прочим, три его сына, компьютерщики, насобачившись, стали классными хакерами – работали в области искусственного интеллекта и охраны программного обеспечения. Ну, а в это время журнал зевнул все эти "f" и "у", и автор той самой беззаботной аннотации исчез навеки из памяти более чем половины коммерческих компьютеров, до той поры хорошо знавших его, доверявших ему, одним словом – носились с ним. Представителям из офиса окружного прокурора и ФБР Муллиган, тем не менее, клялся и божился – конечно, Поль, Вейс, Ривкинд и другие подтвердили – нет! нет! и нет! Мол, только так, языком чесал, дескать, не худо было бы и все такое... но он сам против вандализма и вообще. Его горящий глаз видели все на экране ТВ – последовательно в трех передачах: "Жизнь и пятидневка", "Текущие события" и "Вечерний соблазн", в которых речь шла об антивирусной защите.

Развязка этой истории – пока журнал и критик приходили в себя – имела, как и следовало ожидать, элементарный "хэппи-энд": "Ванессиного любовника" рвали из рук, а муллигановский посредник заломил совершенно убойный аванс за авторский план – два абзаца всего-то! – романа "Маргаритин отчим". Слабенькая надежда слегка снизить сумму аванса возлагалась на Кэй – шеф с радостью санкционировал представительские на угощение Муллигана в "Четырех временах года".

– Вы случайно не знакомы вон с тем седым мужчиной? – спросила она, когда их, наконец, оставили в покое. – Работал, кажется, в "Эссандесе". Не могу вспомнить ни фамилии, ни того, где он сейчас.

Джек подергал мочку уха, обернулся, скользнул глазом по стенам, потолку, повернулся к ней.

– За тем столиком, припоминаю, у Билла Эйзенбуда случился инфаркт, – сказал он. – Ах, какой был человек! Жаль, искренне жаль. Летом, в семьдесят третьем, мы с ним соседствовали в Вайнярде. Нет, пожалуй, в семьдесят четвертом. У нас там был славный домик, с совершенно потрясающей верандой. Весь увитый вистерией...

Она переспросила:

– Ну, так знаете вы его или нет?

– Все-таки в семьдесят третьем, – сказал он. – В семьдесят четвертом я был в Южной Америке. – Он покачал головой. – Нет, не знаю. А вот Шир – интересный человек. Не собирается ли писать новую книгу?

Говорил, что нет, хотя вряд ли. Деньгам любит счет, Однажды мы взяли такси. Я, когда доехал до места, уходя протянул ему пять долларов, – на счетчике было что-то около семи. Так он – отсчитал мне сдачу с точность до сотых...

Подошел официант, спросил, что будут пить, принял заказ и ушел.

– Шир? – переспросила она. – Тот, что с седым? Он взглянул на нее.

– Я почему-то думал, вы видели "Вечерний соблазн".

– Видела, и что?

– Уж не хотите ли сказать, что на вашей древней портативке? Неужели не завели себе новый?

– А разве он принимал участие?

– Не мужик, а сплошной мрак, – заметил Джек. – Написал книгу о компьютерах. Мол, из-за этих компьютеров человечество подвергается всякого рода несчастьям.

– Хьюберт Шир... Конечно же! Вспомнила. Кажется, в отношении вас он занял непримиримую позицию.

Джек хмыкнул.

– Уж будто бы... – сказал он. – Вот в такси он был тогда великолепен. Все извинялся и, похоже, искренне за какой-то юношеский максимализм. Дескать, затащили его на передачу в последнюю минуту, кто-то там отказался. Будто бы телевидение на дух не выносит, хотя на самом деле Коппель предпринял титанические усилия, чтобы его остановить, когда он вошел в раж. Да и книгу-то он написал сто лет назад.

– Знаете, он живет в доме, куда я переехала.

– Вот как? А впрочем, он собирался перебраться на Мэдисон.

Стали изучать меню.

Она подняла глаза и увидела, что Хьюберт Шир смотрит на нее. Сидит и улыбается. Щеки и лоб пылают. Редкие блондинистые волосы топорщатся, как и его усы.

Она тоже улыбнулась, кивнула.

Он кивнул в ответ и еще сильнее залился румянцем.

Принесли напитки. Ей минеральную "Перрье" и сок лайма, Джеку – "Гленлайвит".

Заказали еду. Запеченную телятину и лососину на вертеле.

Джек приподнял бокал:

– За "Маргаритиного отчима". Она свой:

– За кредитоспособность "Диадемы".

– Дай Бог нашему теленку волка съесть, – заметил он.

Поговорили о нашумевшем бестселлере. Довольно удачный, но не в струю. Обсудили дела-делишки в Вашингтоне. Неинтересное начало сезона на Бродвее.

Подошел седой мужчина. Улыбнулся. Хьюберт Шир, опираясь на палку, маячил поодаль.

– Кэй, – сказал он. – Я Мартин Шугармэн. Помните?

– Мартин! – воскликнула она. – Рада вас видеть. Наклонившись, он поцеловал ее в щеку.

– Великолепно выглядите.

– Вы тоже, – сказала она. – Познакомьтесь, пожалуйста. Это Джек Муллиган. Джек, это – Мартин Шугармэн.

– Весьма рад, – сказал Шугармэн, сотрясая руку Джека обеими руками и долго не отпуская. – Ну, вы молодец! Давно пора было расквитаться с ними.

– Ах, все суета и прах, – ответил Джек, просияв.

Прихромал Хьюберт Шир. Просто с малиновым цветом лица. Рыжие твидовые брюки, коричневая рубашка, галстук цвета ржавчины. Серые глаза под песочного цвета бровями поблескивают. Возбужден, но пытается это скрыть. Опирается на палку, стоит, улыбается...

– Кэй, это – Хьюберт Шир, – сказал Мартин Шугармэн. – Только что подписал с нами договор на новую книгу. Хьюберт, познакомьтесь – Кэй Норрис.

– Поздравляю, – сказала она. Улыбнулась и протянула руку.

Он пожал ее руку ладонью – горячей и влажной – левой руки.

– Спасибо. Мы соседи.

– Я знаю, – сказала она.

Серые глаза распахнулись. Отпустив ее ладонь, пожал руку Джеку.

– Хелло, – сказал он.

– Хелло, – сказал Джек. – Что это с вами приключилось?

– Перелом лодыжки, – ответил Шир. – Позавчера. – Улыбнулся ей. – Авария на велосипеде. Отправился сделать копии плана книги и вот. Наверное, Господь делает мне знак, как думаете?

– Вам сопутствует удача. Может, такой? – сказала она.

Он улыбнулся. Шугармэн рассмеялся.

– Я-то думал, у вас с книгами – все, – заметил Джек.

– И я так думал, – ответил Шир. – Но Мартин позвонил после передачи на другой день. Весьма вдохновил меня своей идеей. – Серые глаза метнулись в ее сторону. – Телевидение, – сказал он. – Полный анализ способов манипулирования обществом с точки зрения прошлого опыта и, безусловно, с учетом того, что ожидает нас в будущем. Словом, все об этом всевидящем оке – начиная от мыльных опер и кончая слежкой, в том числе и о том, как и в какой степени всякого рода "наблюдения" влияют на международные отношения. Я даже собираюсь...

– Роки! – сказал Шугармэн.

Шир взглянул на нее, на него. Пошел красными пятнами, улыбнулся.

– Ничего не слышу, ничего не знаю... – улыбнулась и она.

– Уж, пожалуйста, – сказал Шугармэн. – Пока лучше не обсуждать. Это лишь наметки.

– Интересная тема, – заметил Джек. – Продолжение той вашей книги?

– В общем, да, – сказал Шир. – Увлекла до такой степени, что даже японский одолел. Через неделю отправляюсь в Японию. Не помешает получше ознакомиться с производством этой аппаратуры. Побываю на заводах, возьму интервью у производственников, дизайнеров.

– Судьба, рок, как вам угодно, – сказал Шугармэн. – Утром посетила меня эта мысль, а вечером – он на телевидении. Думаю – вот он, он и напишет. Ага! Оказывается и Джонни здесь, – он дотронулся до плеча Шира. – Спускайся вниз, Роки, а я тебя догоню.

Шир взглянул на нее.

– Вы на велосипеде катаетесь? – спросил он.

– Да, – ответила она. – Но у меня нет велосипеда.

– Теперь и у меня тоже, – сказал он, улыбнувшись. – В парке можно взять напрокат, на лодочной станции. Можно я навещу вас, когда вернусь?

– Буду рада, – ответила она. – Желаю удачной поездки.

– Благодарю вас, – сказал он, улыбаясь. Вспыхнул до корней волос.

Он простился с Джеком и захромал на выход.

Шугармэн наклонился к ней.

– Чрезвычайно интересный человек, – сказал он. – Такие неожиданные зигзаги мышления, смелые выводы. Вы читали его книгу "Червь в яблоке"?

– Нет, – ответила она. – Но хотела бы.

– Сегодня же пришлю вам. До конца рабочего дня, – сказал он. – Между прочим, он попросил представить его вам. Если, конечно, эта информация для вас интересна. Ему сорок три. Разведен. А вообще, отличный малый... А я как раз собирался подойти, поздороваться. Рад, что встретил вас, Кэй. Рад был познакомиться с вами, Джек, и еще раз поздравляю, – сказал он и отошел от столика.

Она помахала рукой Джонни, который, увидев ее, давно уже делал знаки.

– Почему Роки? – спросил Джек, орудуя ножом и вилкой, расправляясь с телятиной.

– Упорный, – ответила она. – По-моему, вполне подходит к Хьюберту.

Обернувшись, она смотрела сквозь золотистое стекло вслед. Шир медленно спускался по левой стороне лестницы, держась левой рукой за перила.

Его спина... Золотисто-коричневая... Вот его уже и не видно.

Она сняла размеры окон и отправилась к "Блюмингдейлу", в отдел драпировочных тканей. Заказала шторы. Из белого шелка – в гостиную, ситцевые в полоску – белую и зеленую – в спальню. Заглянула и в мебельный отдел. Купила совершенно потрясающую вещь – пробковую пластину на красивой хромированной лапе-подвеске. Только у Блюма и можно купить такое...

В спортклубе "Вертикаль" до седьмого пота крутила педали тренажера – для ног хорошо, для брюшного пресса, и вообще.

Когда вышла на своем этаже из лифта, услышала отчаянное мяуканье Фелис. В холле, между прочим, целое стадо рыжих чемоданов. К собственной двери не подойти, а в квартире А дверь настежь. В прихожей – никого, а в глубине, в кухне, – молодая женщина в белом пальто резко бросала в телефонную трубку:

– А я говорю нет! Да, именно так. Это и имела в виду!

Увидев Кэй, вскинула руку, как бы приветствуя. Пальцы унизаны кольцами. Закатив глаза, простонала, одновременно повела плечами, давая понять Кэй, что вот, мол, навязались на том конце провода на ее голову. Совершенно потрясающая фигура. Манекенщица, наверно. Тоненькая, лет двадцать, прямые белокурые волосы – по плечам. Пальто, перехваченное поясом, именно это, белое, Кэй видела в журнале мод Elle.

– Да имела я вас обоих! – рявкнула соседка и трахнула аппарат о стену. – Минуточку! Сейчас уволоку свои чемоданы, – сказала она, подходя к двери. Распахнула до упора, подтолкнула коленом чемодан, фиксируя дверь. – Ваш кот, извините, совершенно ошалел. Запахи Индии, полагаю, для него в диковинку, – сказала она, имея в виду свои желто-розовые чемоданы. – Вы когда сюда приехали?

– Неделю назад, – ответила Кэй, отступая к двери, выходившей на лестницу.

– Выпустите кота, умоляю, – сказала В. Трависано, мило улыбнувшись. – Совсем извелся, бедняга. Я тоже кошатница.

– Он – это она. – Кэй поставила на пол свою сумку, рядом – блюмингдейльскую пластиковую с покупками. Отперла замок и отворила дверь.

Фелис вылетела пулей. Неожиданно крадучись пошла по ковру к чемодану, нюхая воздух. Ходила потом вокруг и все нюхала, нюхала...

– Ах, какая прелесть! Обожаю пятнистых. Как ее зовут?

– Фелис.

– Очаровательно! Фелис... А я Вайда Трависано.

– Тоже красиво. Та рассмеялась:

– Ну, мерси вам. Я сама придумала.

– А я – Кэй Норрис.

– Очаровательно!

– Спасибо за это моим родителям. – Кэй взяла на руки Фелис. Та просто была сама не своя от этой Индии.

Вайда Трависано втащила к себе последний чемодан.

– Какое счастье, что теперь вы здесь вместо этих несчастных Кестенбаумов, – сказал она. Стояла, улыбаясь, в проеме дверей в белом пальто из Elle, оперевшись буквально сверкающей рукой о косяк и скрестив ноги в белых сапогах. – Вы ничего не знаете про Кестенбаумов? – спросила она.

– Фелис, прекрати! Нет, – ответила Кэй. – Нет, не слышала.

– Довольно интересная парочка, – сказала Вайда. – Он – американец, а она – кореянка. Красивая такая. Вполне могла бы стать манекенщицей. Ничего не рассказывали о себе. Развлекались напропалую, скажу я вам. А потом у него, понимаете, развился РС – рассеянный склероз, так? – и он начал таять на глазах. А она – представляете! – возила его в инвалидном кресле. Сердце просто разрывалось. Настроение из-за всего этого – никуда, депрессия. Понимаете? Уехали, наконец, в Калифорнию. Говорили, где-то там этот склероз лечат, что ли. Ерунда, конечно, вряд ли и там бы ему помогли. Она, понимая это, слезами заливалась. И так несколько месяцев. Бесплатно ничего не бывает. Денег сколько надо, а их страховки – мизер, конечно. Слава Богу, откуда-то потом пришли деньги. Если возникнет желание поболтать, заходите. Пробуду здесь до девятого ноября, а потом... – Зазвонил телефон. – Вот зараза! Собираюсь в солнечную Португалию. Ну, пока! – Перед тем как захлопнуть дверь, помахала рукой Фелис. – Бай-бай, Фелис! – Закрыла дверь. Телефон надрывался.

Фелис соскочила на ковер. Ходила вокруг отпечатков, оставленных чемоданами, принюхиваясь. Явно возбужденная.

Пришел Дмитрий. В гостиной стал сверлить дырки в стене, смежной с кухней, чтобы потом навесить книжные толки Она еще раньше пометила крестиками, где следовало вбить костыли.

Принесла пробковую доску. Показала Фелиске, для какой надобности – провела передними кошачьими лапами несколько раз по пробке. Восторг полный!..

Роксиного "Сокола" повесила в прихожей. Рокси и Цвик – порознь выглядели значительно лучше. Пока расставляла книги, слушала Клэр Блум. Та читала "К маяку".

Позвонила предкам, поблагодарила за вазу в стиле "Арт деко". Отлично будет смотреться на новом журнальном столике – вот-вот его доставят. Отец попросил сказать Бобу, чтобы тот звонил им почаще. Сразу, как обычно, возникли разногласия.

Прочитала четыре главы из книги Хьюберта Шира "Червяк в яблоке". Позвонила Рокси:

– Несмотря на то, что книга тяжеловата, он все-таки хороший писатель.

– Про что там? Фабула какая?

– Никакой, – ответила она, лежа на кровати и теребя Фелисино ушко. – Мы договорились покататься на велосипедах по парку, когда вернется из поездки. Своего рода свидание, понимаешь? Не знаю, сколько он там пробудет. В этой Японии. Улетает на этой неделе.

– Звучит весьма загадочно.

– В общем, да, – сказала она, разглядывая в люстре Фелис, свою обожаемую кису. – В книге нет никакого сюжета, но он славный, а книга потрясающая.

Потом, стоя перед зеркалом в спальне, прикладывала к себе зимние платья. В восторг не пришла...

Стопка книг на верхней полке... Забралась на стремянку.

На кухне, под мойкой, задрав голову, застыла Фелис.

Кто бы мог подумать, что в огромном городе, где тысячи ресторанов, она и редактор этого Роки – как там его зовут? – могут встретиться в обеденный перерыв. Немыслимо, невероятно... Если бы ресторан "Четыре времени года" не стал прибежищем для писателей, редакторов и прочей пишущей братии, он бы там не появился. Классный ресторан... Все – туда! Стейны предложили именно там родителям Лесли отметить серебряную свадьбу. Вайда и Лорен таскают туда своих ребят. Нет, это просто совпадение, какие в жизни – просто на каждом шагу!

Конечно, то, что ей нравится Роки, – нелепость и больше ничего. Впрочем, если учесть, что у них много общего, – нормальный ход.

Не может он делать вид, что ему все это без разницы.

Не может и дожидаться, когда Роки в восемь ровно по Осака явится через неделю после этого вторника в компанию "Такай", войдет в демонстрационный зал и... начнется показ достижений науки и техники. Проспектов всяких наволокут. Нормально, конечно!.. Любой производственник лез бы из кожи вон, стараясь показать свой товар лицом, а уж о япошках, доках в делах бизнеса, и говорить нечего.

Ладно. Главное – спокойствие. Думать надо, думать. И без паники! Т-а-а-к! Сейчас воскресенье, вечер... Нет, уже понедельник – утро. Рейс Роки – из "Кеннеди", в пятницу утром... В одиннадцать.

Думать, думать...

Велосипедик-то не удался... Неудача? Это – как сказать... Следует взглянуть на это дельце с позитивной стороны. Ходит теперь этот Роки с палочкой. Нога в гипсе. Хромает по своей 9А.

* * *

Обычно один день в неделю она работала дома – в четверг или в среду – в зависимости от назначенных деловых свиданий и всяких производственных встреч. И в такой домашний день – Сарины телефонные звонки строго лимитировались! – она успевала сделать столько же, сколько за два дня работы в офисе. Работала она дома и вечерами, и в уик-энды – по три-четыре часа, читала рукописи по утрам в постели от шести до восьми утра каждый день.

На этой неделе домашний день пришелся на вторник, на двадцать четвертое октября, на тот день, который метеопрогнозы всех каналов телевидения объявили самым-самым этого расчудесного времени года. Цифирь подтверждалась наблюдениями за глубиной бездонного бирюзового неба, пламенеющей листвой и запрокинутыми лицами – в Сентрал-парке на прогулке все – от мала до велика.

И вот она сидит в такое самое-самое утро и обозревает из окна желто-красный парк и лазурное озеро. Вернее, бросает время от времени взгляды через левое плечо, находясь в процессе редактирования рукописи, пускай, Даже очень интересной, то есть именно такой, когда работа в радость. Особенно для девушки из провинции...

Повернулась к окну, надела очки. Долго провожала взглядом косяк диких гусей, летящих в небесной лазури. Потом, выглянув, наблюдала – поднялись гуси с воды и устремились к тем, что плыли в вышине.

Сняв очки, стала читать.

Делала пометки.

Вздохнула, когда зашелестели бумажные листы, – окно осталось приоткрытым.

Высунулась – фрамуга сдвинута всего сантиметров на тридцать пять – сорок. На ней темно-красная водолазка, сверху – ирландский шерстяной пуловер, "адидасы". Фелис разлеглась посередине кровати – лежит и не сводит глаз с хозяйки.

Кэй шла по гаревой дорожке, огибавшей озеро, огороженное провислой цепью. Небо голубое-голубое, листья на деревьях и желто-золотые, и огненно-красные. Воздух необыкновенный, люди нарядные. А белочки – такие храбрые... Жаль, арахисовые орешки не захватила! Птицы порхают. Она пребывала в восторженном состоянии души. Ничего подобного не могла припомнить за последние два года. Два? Семь, пожалуй, или даже восемь...

Повернула налево – Сэм Эйл навстречу. Она его сразу увидела среди многих пешеходов. Не обращает никакого внимания – как и другие – на стрелки, указывающие направление терренкура. Похоже, и он в восторге – размахивает руками, седые волосы взъерошены, щурится на блестящую гладь воды справа. Она сбавила шаг – он почти рядом, – посмотрела на него искоса...

– Сэм! – окликнула она.

Остановился. Взгляд метнулся на нее. Какой-то бегун обежал его стороной. Она сошла с дорожки на обочину.