Текст книги "Дорога домой"

Айрис ДЖОАНСЕН
ДОРОГА ДОМОЙ

1

На этот раз серого, как крыса, седана не оказалось на прежнем месте под деревьями.

И Элизабет Рэмзи, снизив скорость, с облегчением вздохнула. Только сейчас она осознала, каким сильным было напряжение. И вот в один миг, как воздух из проколотой шины, – оно покинуло ее.

Глупо. Страшно глупо с ее стороны. Вот и все, что можно сказать по этому поводу. Мало ли по какой причине припарковывалась здесь эта машина? Какой-нибудь охотник или безобидный птицелов приезжали побродить по лесу. Непонятно, с чего она вдруг так испугалась. Тем более здесь, на такой знакомой дороге. Дороге к дому. Дороге, которую она любила больше всего на свете.

Видимо, это нервозность, свойственная всем беременным женщинам, решила она и поморщилась от досады. Такой слабости от себя она никак не ожидала. Ей казалось, что после смерти Марка она превратилась в такое рассудочное существо… Элизабет удалось отогнать от себя мысль о Марке еще до того, как знакомая и привычная боль уколет ее прямо в сердце. Надо думать о ребенке. Только о ребенке и ни о чем другом. Нельзя вспоминать о Марке и об их прежней жизни.

Оторвав руки от руля, она провела ладонью по свободно выпущенной рубашке, под которой отчетливо вырисовывалась округлая выпуклость живота. Жизнь. Осталось совсем немного потерпеть. И тогда придет конец томительному одиночеству и для нее, и для ребенка. Едва уловимое движение под ладонью было ей ответом, и радостная теплая улыбка скользнула по ее губам. Такое впечатление, что Эндрю угадал ее мысли и попытался утешить.

Едва заметная улыбка все еще блуждала по ее губам, когда рука снова легла на руль. В конце концов не в меру разыгравшееся воображение принесло неплохие плоды. После волны паники пришло такое чудесное состояние покоя и радости! Но все же это большая глупость придавать значение таким пустякам.

Она уменьшила скорость, въезжая на старый мост. И ворчливое дребезжание настила служило еще одним напоминанием того, что за следующим поворотом уже будет виден дом. И как только, миновав мост, Элизабет свернула налево, ее взгляду и в самом деле открылся вид на мельницу и дом, что стоял возле нее. Волна покоя и уверенности накатила на нее. Каменный старинный дом, крытый черепицей, оставлял впечатление такой надежности, какого она ни разу не ощутила, глядя на современные особняки. Со своего сиденья она даже могла видеть дубовое колесо водяной мельницы, которую возвели первопоселенцы – Картрайты. Эта мельница и помогла им выжить. Колесо теперь стояло, неподвижно замерев на месте. Оно уже не шумело, разбивая серебряные струи стремительно несущейся реки. Тут же, на берегу, раскинулась роща. Листья на деревьях почти опали. Только сосны сохранили свой зеленый наряд. Зябко передернув плечами, Элизабет снова посмотрела на дом, который сулил тепло и уют, несмотря на приближавшуюся зиму. Последний поворот – и вот она уже почти у порога.

Увидев мужчину, стоявшего на каменных ступенях перед дверью, Элизабет окаменела. Она никогда не видела его раньше. Взгляд ее сразу же переметнулся к машине, которую он оставил у дороги. Это был темно-зеленый пикап, а не серый седан.

Развернувшись, Элизабет быстро подняла ветровое стекло и не стала открывать дверцу. Разыгралось у нее воображение или нет, но предусмотрительность никогда не помешает.

Ни в манере держаться, ни в походке мужчины, который направлялся к ней, не чувствовалось угрозы. Но и добродушным его нельзя было назвать. За его неторопливыми движениями угадывалась сила. Загорелое лицо оставалось спокойным и невозмутимым, но, как опять же показалось ей, незнакомцу приходилось прилагать немало усилий, чтобы скрыть сжатую, как пружина, внутреннюю готовность мгновенно отозваться на любое внешнее движение.

Наклонившись к окну со стороны ее сиденья, он окинул ее быстрым взглядом и заговорил чуть громче обычного, чтобы она могла расслышать:

– Хорошо, что вы так осмотрительны. Здесь довольно пустынное место. И это небезопасно для одинокой женщины. Я ждал вас.

Во взгляде его читалось столь напряженное внимание, что мысль о тонкой перегородке стекла, которая отделяла их,

Вызвала невольную дрожь страха. Его темные глаза сверкали под густыми бровями. И при виде скульптурных черт его лица и крепкой фигуры сразу возникало только одно определение: мужественный. Сильный. Настолько сильный и властный, что она пережила почти шок, осознав, какими широко распахнутыми глазами смотрит на незнакомца.

– Ради Бога, – нахмурился он, – не смотрите на меня так. – Голос его был грубоватый, с легкой хрипотцой. – Я не причиню вам вреда. Напротив, хочу помочь… – Он замолчал и глубоко вздохнул. – Послушайте, мне очень жаль, если я нечаянно испугал вас. Давайте начнем сначала. Меня зовут Джон Сэндел. Марк Рэмзи – мой двоюродный брат. Быть может, он когда-нибудь упоминал обо мне?

Джон Сэндел. Элизабет быстро опустила ветровое стекло:

– Ну конечно же, упоминал. Я очень рада, что все-таки познакомилась с вами. – Она нахмурилась. – Хотя представляю, как вас удивил мой прием. Вы не подумайте, что я такая пугливая. Это все из-за беременности. – Она открыла дверцу и попыталась выбраться наружу. С каждым днем это становилось все более трудным делом.

Джон подошел и без всякого усилия помог выйти.

– Ой, спасибо! Сейчас я только достану покупки. По дороге я заехала в супермаркет, где, собственно, и задержалась. Вам долго пришлось ждать?

– Нет, – брови его слегка нахмурились. – Хотя мне кажется, вам уже не стоило бы оставаться здесь одной. Раньше в этом не было ничего особенного. Но сейчас, когда…

– …я стала такой же необъятной, как дом, – попробовала закончить за него Элизабет, захлопывая дверцу и огибая машину. – Но это мой дом. Куда же еще мне ехать, как не сюда? – Она открыла багажник. – И к тому же я не одна. В двух милях ниже по дороге стоит ферма Споддингов. А у меня есть Сэм.

– Сэм? – тотчас насторожился Джон.

Она недоуменно посмотрела на собеседника, не понимая, что это его так встревожило. А потом догадалась. Марк как-то говорил, что он – единственный родной человек, который остался у Джона. Они были очень близки. И вполне естественно, что брату стало не по себе, когда он услышал о том, что в доме есть какой-то мужчина, ведь со дня смерти Марка прошло всего восемь месяцев.

– Сэм – это датский дог, по отцовской линии, а по материнской – Бог знает какая смесь кровей. Странно, что вы не видели его. Перед тем как уехать, я отпустила его побегать на воле.

– Вы продолжаете преподавать в Олбани? – спросил он, не давая ей взяться за сумки с покупками. – Ступайте в дом. Здесь довольно холодно. Тем более что солнце вот-вот сядет. Я сам все принесу.

– Вы останетесь поужинать? Я оставила на плите баранину. На двоих вполне хватит.

– К сожалению, я не могу задерживаться. Но с удовольствием выпью чашку кофе, если это не доставит вам беспокойства.

– Конечно, нет, – покачала она головой и начала подниматься. Отпирая тяжелую дубовую дверь, Элизабет обернулась к нему, и лицо ее озарила улыбка. – Вы даже не представляете, какое удовольствие мне доставит разговор с вами. Марк приезжий, и немногие знали, какой он был удивительный человек. И мне кажется, что после его смерти больше всего мне не хватало человека, с которым я могла бы поговорить о нем и который любил бы его так же, как и я.

Джон посмотрел на нее с тем же напряженным вниманием, какое она сразу успела отметить в нем.

– Я собирался тотчас поехать к вам. Но мне не дали разрешения.

– Как говорил Марк, вы почти всегда были в разъездах, и я решила, что и на этот раз вас тоже нет в Америке.

– Точнее не скажешь. – Джон достал пакеты с покупками. – И вот я здесь. Почему вы не идете в дом?!

Последние его слова походили скорее на команду. По его тону чувствовалось, что он привык отдавать приказы, которые безоговорочно выполнялись. В таком случае, кто же были те, кто не дал ему разрешения приехать на похороны?! Наверное, какие-нибудь шишки. Иначе они вряд ли бы могли заставить его делать что-то помимо его воли.

– Иду ставить кофе, сэр. – И, шутливо отдав честь, она шагнула в дом.

Во взгляде, которым он проводил ее, промелькнула теплота, смягчившая чеканные черты его лица.

– Знаете, Элизабет, я некоторое время служил в армии. Видимо, мне теперь никогда не вытравить из себя привычку командовать.

«Значит, – подумала Элизабет, – я угадала». Что неудивительно – под курткой угадывались широкие плечи и тренированное тело. И двигался он смело и решительно.

– А вам ее и не стоит вытравлять, – заметила она, оставляя дверь открытой, а сама прошла через холл в громадную кухню, которая тянулась вдоль всей стены дома.

Включив свет, Элизабет сразу потянулась к полке, где стояла кофеварка, в которую уже с утра она насыпала размолотый кофе, и тоже включила ее. Потом, встав на колени, чиркнула спичкой возле заранее сложенных дров. Пламя занялось в одну секунду. Выходя утром из дома, Элизабет в последнее время старалась все приготовить к возвращению. После целого дня, проведенного на ногах, сил хватало только на то, чтобы принять ванну и лечь в постель.

– Если вы скажете, куда все надо положить, я вполне справлюсь и с этим, – Джон Сэндел стоял в дверном проеме с тремя пакетами в руках.

– Поставьте сюда. Я потом разберу покупки. – Она вынула из пакетов только то, что надо было сразу убрать, и направилась к холодильнику. – А вы пока, если хотите мне помочь, можете достать чашки – они слева, на полке. Вам с молоком и сахаром?

– Нет.

– Я тоже пью без сахара. – Элизабет положила в холодильник яйца, молоко и масло. – Мне нравится кофе черный, как смертный грех. В последнее время мне приходится, чтобы не навредить ребенку, пить кофе без кофеина. И я соскучилась по настоящему бодрящему вкусу, от которого сразу крылья вырастают. – Разогнувшись, она машинально потерла поясницу. – Впрочем, учитывая, сколько я сейчас стала весить, потребовалось бы, наверное… – Она замолчала, увидев выражение его лица. – Что вы так смотрите на меня? Что-то не так?

– Нет, – Джон отвернулся, вынимая чашки и блюдца из шкафчика. – Просто подумал, какая вы красивая.

Элизабет, искренне удивившись, рассмеялась:

– Меня даже нельзя назвать хорошенькой. Наверное, вы были Бог знает где, вдали от городов и всякой цивилизации, и очень давно вообще не видели женщин. Где вы отсиживались? В Сахаре, наверное. Тогда вас стоит познакомить с моей соседкой – Сереной Сполдинг. Вот кто истинная красавица. Но если честно, то все равно спасибо за то, что поддержали расплывшуюся беременную даму. – Элизабет пересекла кухню и выключила кофеварку. – Снимите плащ и устраивайтесь за столом. – Она накинула на плечи мужскую куртку. – Я сейчас вернусь. Только позову Сэма. Ему надо поесть.

– Не думаю, что ему требуется напоминание.

– Обычно нет, – она слегка нахмурилась. – Не понимаю, почему он не встретил меня. Я только на минутку.

Она вернулась минут через пять.

– Сколько ни звала, он не отозвался, – Элизабет медленно подошла к столу. Беспокойное выражение так и не покинуло ее. – Забегался, наверное. Принялся гоняться за кроликами и забыл обо всем на свете.

Сев за круглый дубовый стол, она наполнила чашки и расправила плечи, словно сбросила с них невидимую тяжесть.

– Извините за то, что я так испугалась при виде вас. Наверное, Эндрю меня будет стыдить.

– Эндрю?

– Мой сын. Мой мальчик. Я обратилась к врачу и прошла проверку, мне хотелось знать, здоров ли малыш. Оказалось, что у меня – мальчик. – Она легким скользящим движением провела указательным пальцем по краешку чашки. – После смерти Марка мне хотелось узнать побольше о младенце. Он стал мне товарищем. – Она подняла глаза. – Вы понимаете?

– Да.

Он не прибавил более ничего, но Элизабет вдруг почувствовала, как ее обдало теплой волной, чего она до сих пор никогда не испытывала. На какой-то момент ей показалось, что она не сможет отвести от него взгляда. Горло ее сжалось, и Элизабет никак не могла перевести дыхания. Подняв чашку, она обхватила ее ладонями.

– Я так и думала, что вы меня поймете. Ничего странного. Я не встречала никого, кто бы умел, как Марк, понимать других. Должно быть, это у вас семейная черта.

– Мы ни в чем не были похожи с Марком, – его тон неожиданно стал грубее. – Не пытайтесь сравнивать нас и искать что-то общее. Мы с ним, как ночь и день. – Его губы дрогнули. – И не только внешне. Но и по сути тоже.

Он говорил правду. В них ничего не было похожего. Джон Сэндел был более коренастым. Марк намного стройнее и выше его. К тому же у Марка были золотистого цвета волосы, синие глаза и улыбка ласковая, как теплый летний дождь. Он был настолько по-мужски привлекателен, что многие при встрече с ним на улице останавливались и долго смотрели вслед. Элизабет была совершенно растеряна и долго не могла поверить, когда Марк начал мягко, но настойчиво ухаживать за ней.

У двоюродного брата и в помине не было ни золотистых волос, ни мягкости Марка. Джон Сэндел – темноволосый, настороженный и угловатый – напоминал морской утес. Элизабет поймала себя на том, что взгляд ее скользнул по крепкой шее, потом по груди и наткнулся на завитки блестящих темных волос, которые были видны сквозь расстегнутый воротник фланелевой рубашки. Эти темные волнистые волосы казались на удивление мягкими, и она вдруг почувствовала себя так, словно прикоснулась к ним рукой. Потрясенная этим, она быстро отвела взгляд. Что это с ней случилось? На какой-то миг она вдруг почувствовала такой прилив чувственного желания, какого не испытывала раньше. «Ну и что такого?» – попыталась успокоить себя Элизабет. От Джона Сэндела исходила настолько мощная волна чувственности, что она способна была вызывать ответное желание у кого угодно. И это не означало ровным счетом ничего, хотя Элизабет честно призналась себе, что между ними вспыхнуло совершенно неожиданно чувство близости и внутренней связи, какое она переживала только с Марком.

– Тем не менее я уверена, что вы такой же добрый, как и Марк. Иначе бы не заехали ко мне. Я вам очень признательна, мистер Сэндел.

– Джон. А я уже давно мысленно называю тебя не иначе, как Элизабет. – Он сделал еще глоток. – И я отнюдь не добрый человек. Я хотел заехать к тебе. – Он помолчал. – И должен был заехать.

Брови Элизабет удивленно поползли вверх:

– Должен?

Он кивнул, глядя на витражное окно.

– Мне очень нравится дом. Сколько ему лет?

– Наша семья владеет им около ста восьмидесяти лет. Я его тоже очень люблю. – Она с нежностью посмотрела на дубовые перекладины. – Одно время здесь была мельница. А мои прапрадеды жили в двух верхних комнатах. Дом перестроили, когда отпала нужда в частных мельницах. – Она поднесла к губам чашку с кофе. – К счастью, Марку тоже понравился дом. Не представляю, что бы я делала, если бы он вздумал уехать куда-нибудь.

– Да, он говорил, что полюбил его. Он говорил, насколько отдыхаешь душой, когда, лежа в постели, слушаешь скрип колеса, которое вращается, подчиняясь течению реки. – Их взгляды встретились. – Но сейчас я почему-то не слышу ничего.

– Пришлось остановить. Ниже по течению выстроили электростанцию, и я боюсь, что теперь для нас это большая роскошь – использовать течение реки для собственного удовольствия. И к тому же здесь очень толстые стены. Колесо находится по другую сторону дома. Отсюда его не услышишь.

– И окно спальни находится по ту сторону, – это было утверждение, а не вопрос.

– Марк описал все в таких подробностях? – удивленно посмотрела на него? Элизабет. – Мне даже в голову не приходило, что он может описывать такие мелочи.

– А он и не собирался. Это я настаивал. Мне хотелось знать все. – Взгляд Джона на секунду задержался на ее выступающем под свободной блузкой животе.

Но он же не имел в виду… Элизабет почувствовала, как жаром вспыхнули ее щеки, но она тотчас одернула себя, не позволяя глупым мыслям… Марк никогда не стал бы рассказывать о самых интимных подробностях их жизни даже брату. Она отпила еще один глоток.

– Что тоже вполне объяснимо, как мне кажется. Нам всегда хочется знать как можно больше о тех людях, которых мы любим. А что он писал обо мне?

– Не так много, – Джон пробежал по ее лицу внимательным взглядом. – Я бы сказал – очень мало.

– А что обо мне скажешь особенного? – легко отозвалась она. – Я была двадцативосьмилетней старой девой, владелицей дома и собаки, защитившая три года назад степень бакалавра, когда в моей жизни появился Марк. Он пришел, увидел и победил.

– Об этом я догадывался, – снова в его тоне прозвучало нечто грубоватое. Губы его сжались и веки чуть опустились, когда он поймал ее растерянное выражение. – И счастье сопутствовало вам?

– Конечно, – ее взгляд радостно вспыхнул. – Он был самым добрым, самым заботливым человеком, которого я когда-либо встречала. Мы прожили вместе всего лишь шесть месяцев, когда он погиб. Несчастный случай. Но это были счастливейшие дни моей жизни.

– Тебе не с кем было сравнивать его. Ведь все предшествующие годы тебе приходилось в основном ухаживать за отцом.

«Значит, Марк рассказал брату и об отце», – поняла Элизабет.

– Но это тоже были счастливые годы моей жизни. Я очень любила отца, и мне хотелось облегчить последние годы его жизни. Не надо думать, будто я какая-то там страдалица, жертва роковых обстоятельств. Выбор всякий раз оставался за мной. Я делала его сама, добровольно и вполне осознанно, и никогда не жалела о нем. – Ясная улыбка осветила ее лицо. – Потом в мою жизнь пришел Марк. А теперь ребенок. Разве это не удивительно, что наша любовь не исчезла, а воплотилась в нем?!

Суровые черты его лица смягчились, когда он смотрел на нее:

– Удивительно, – негромко откликнулся он, повторив ее слова.

Чувство, которое она испытала только что – сильное и неожиданное, – снова вернулось к ней, и рука Элизабет, когда она поставила чашку на стол, дрогнула.

– Но, к сожалению, Марк рассказал мне о тебе не так много. Я узнала о твоем существовании незадолго до его смерти.

– А что он рассказал обо мне?

Начиная перечисление, Элизабет разогнула один, а потом второй палец:

– Что ты работаешь за пределами нашей страны. Что я могу доверять тебе так же, как и ему. – Она разогнула третий палец. – И что ты не так суров, как кажешься.

Джон немного помолчал:

– Только великодушный Марк мог говорить обо мне столь снисходительно. Боюсь, что я при таких же обстоятельств вел бы себя иначе.

Элизабет нахмурилась, пытаясь понять, о чем идет речь,

– Великодушным? Почему…

– Не имеет значения, – Джон нетерпеливо махнул рукой. – Сейчас это совершенно не существенно. Главное – это чтобы ты доверяла мне, как об этом просил Марк. – Он помолчал. – Я снял домик в горах, неподалеку от озера Саранак. И очень прошу тебя, собери все необходимые вещи, чтобы мы могли выехать прямо сейчас.

2

– Что? – она замолчала, глядя на него широко открытыми глазами. – Ты, наверное, шутишь?

Он покачал головой:

– Забавного пока что мало. Но если ты поедешь, то у тебя будет меньше поводов для недоумения. – Чуть подавшись вперед, он произнес напряженно:

– Едем со мной. Поверь мне, что это необходимо. Ты не пожалеешь.

– Как ты уже мог заметить, я на девятом месяце беременности. Через три недели я должна родить. Мне не до увеселительных прогулок в горы. От моего дома до больницы, которая находится на окраине Олбани, всего двенадцать минут езды.

– Ни с тобой, ни с ребенком ничего худого не произойдет. Я ручаюсь за это.

И она почему-то сразу поверила Джону. Он сделает все, чтобы уберечь ее от любых неприятностей. И это ощущение было столь явственным, что она почти безотчетно отдалась ему. Как давно она не могла столь безоговорочно положиться на кого бы то ни было.

– Я верю, – своей ладонью она накрыла руку Джона.

Он остался сидеть совершенно неподвижно. Быть может, он относится к числу тех людей, которые терпеть не могут, когда до них дотрагиваются? Если это так, то ей придется очень трудно, поскольку Элизабет не могла обойтись без того, чтобы не прикоснуться к тому, кто вызывал у нее симпатию. Она не стала убирать руку.

– Ты приехал сюда, увидел вдову на последних месяцах беременности. И она показалась тебе беззащитной и уязвимой. Ты вспомнил те времена, когда опекал своего брата, и тебе захотелось сделать что-нибудь, чтобы облегчить жизнь его вдове. – Она посмотрела ему в глаза. – Может, еще и по той причине, что не смог приехать на похороны, чтобы выполнить свой последний долг.

– В какой-то степени и то и другое, – согласился Джон, не поднимая глаз от ее ладони, сжимавшей его руку.

– На самом деле все не так уж страшно. И я убедилась, что Марк был прав. Ты не так суров, как кажешься. – Она чуть крепче сжала его руку. – Но и я не такая беспомощная или беззащитная, какой могла показаться. У меня есть друзья. И у меня есть мой ребенок. Мне хорошо.

– Друзья, которые живут в двух милях отсюда. И ребенок, который еще не появился. Звучит не очень убедительно. Позволь мне взять заботу о вас в свои руки.

Она машинально посмотрела на руку, которую сжимала. Сильная и крепкая рука. Такая никогда не дрогнет. Элизабет сжала ее в последний раз и отпустила.

– Это не по мне. В моих правилах самой заботиться о себе. Каждый должен сам прожить свою жизнь. – Она чуть-чуть поморщилась. – Не понимаю, почему ты должен, не успев пересечь границу, взваливать на себя заботу о беременной женщине. Тебе захочется вкусить все прелести нормальной жизни, коль скоро ты вернулся в Штаты.

– Ошибаешься. Мне сейчас хочется одного: заботиться о тебе.

– Не будем больше возвращаться к этому. Забудем.

– Как об этом можно забыть? – И когда он вскинул на нее свои темные глаза, блеск их поразил Элизабет. – Ты не совсем понимаешь, о чем я говорю. Меня не грызет чувство вины, и вовсе не родственные узы толкают опекать тебя. К сожалению, это суровая необходимость. Тебе грозит опасность, черт побери! Ты понимаешь это, Элизабет?!

– Опасность? – Она недоверчиво посмотрела на него. – Но почему? Какая? С чего?

– Кажется, я испугал тебя? – В голосе Джона прозвучало сожаление. – Я не собирался говорить так прямо и так резко. Но так получилось…

– Не такая уж я слабонервная, – сухо заметила Элизабет. – Хотя ты и удивил меня. – «И напугал», – вынуждена была она признаться самой себе. Его тон не оставлял сомнений в том, что он говорил серьезно. – А почему…

– Мне довольно трудно сейчас все объяснить. Марк имел отношение к одной группировке, деятельность которой расследует правительство. И кое-кто может решить, что ты тоже посвящена во многое.

Словно морская волна накрыла ее с головой – Элизабет едва перевела дыхание.

– Марк занимался недостойными делами? Это что – подрывная деятельность? Чистое безумие. Он не мог быть связанным с такого рода людьми.

– Это организация, которая не занималась подрывной деятельностью. И никакой угрозы для безопасности страны не представляла. – Джон помолчал. – Но за ними начали вести наблюдение. Агентство национальной безопасности не теряет времени даром, они зачастую действуют слишком скоропалительно. Чересчур решительно.

– Ты хочешь сказать, что агентство… могло подстроить смерть Марка?

– Нет, – быстро возразил Джон. – Похоже, смерть Марка – это действительно несчастный случай.

– Ничего не могу понять, – Элизабет потрясла головой, словно пыталась привести мысли в порядок. – Марк вообще не интересовался политикой. Он профессор английского языка. Это какой-то бред. Полная бессмыслица.

– Ты веришь мне? – негромко спросил Джон.

И Элизабет вдруг отчетливо поняла, что она верит ему. И это было еще более непостижимо, чем то, о чем он ей рассказал.

– Ты уверен, что это так? – прошептала она.

– Да.

Какое-то время она молчала, пытаясь выудить какие-то доказательства и подтверждения услышанному из полного хаоса, воцарившегося в ее голове.

– Допустим, что так оно и есть. Но это не означает, что мне тоже грозит опасность. Мне не составит труда объяснить, что я понятия не имела о политических-увлечениях Марка.

Джон покачал головой:

– Бардо – своего рода фанатик. Он слишком долго выжидал. Теперь он не остановится ни перед чем.

– Бардо?

– Карл Бардо. Человек из Агентства национальной безопасности.

– Ты так хорошо обо всем осведомлен? – Элизабет подозрительно посмотрела на него. – Вероятно, ты входишь в ту же самую организацию, что и Марк? Я не ошиблась?

– Да.

Она не сомневалась в ответе.

– Боже, я боялась, что ты ответишь с именно так.

– Почему боялась? – нахмурился Джон. – Я же сказал, что она не представляет никакой угрозы. И тем более для тебя. Все, что тебе надо сделать, – это поехать со мной. Об остальном я позабочусь сам.

– Но я не могу. Это мой дом. И… я почти ничего не знаю о тебе. – Она быстрым движением откинула со лба упавшую прядь своих каштановых волос. – Ты так внезапно появился и требуешь бросить все, что мне дорого, только потому…

– Марк просил тебя доверять мне, ты же сама говорила об этом…

– Но речь не шла о ребенке, – теперь в голосе Элизабет прозвучала решительность.

Едва заметная улыбка коснулась его губ:

– То есть ты хочешь сказать, что, не будь ребенка, ты бы доверилась мне?

– Думаю, что да. – Она встревожено посмотрела на него. – То есть… Я не знаю. Наверное, все, что ты говоришь, – правда! Но все так странно. Если за мной нет никакой вины, почему я в опасности? Ведь я, слава Богу, нахожусь в Америке, а не где-нибудь в бесправной стране…

– Ты не хочешь ехать со мной?

Элизабет покачала головой.

– Каждый может ошибаться. И ты тоже. Я смогу объяснить, что ни о чем не имела понятия, и все обойдется.

– Не думаю, что у тебя будет возможность объясниться. Но и это мало что изменит. – Джон поставил чашку на стол и отодвинул стул в сторону. – Ты устала и проголодалась. Я хочу, чтобы ты поела и немного пришла в себя.

– Ты хочешь уехать? – Элизабет не могла понять, отчего ее вдруг охватил такой страх.

– Я сказал то, что хотел сказать.

Джон поднялся и накинул куртку. – Но сначала дай мне обещание.

– Какое?

– Я прошу тебя не поддаваться на уговоры Бардо и не выходить из дома, несмотря ни на какие посулы. Не садись к нему в машину и не соглашайся пройтись с ним.

Холодная дрожь прошла по спине Элизабет, но она все же попыталась улыбнуться.

– Это совсем нетрудно: я вряд ли вообще увижу этого человека.

– Ты обещаешь мне?

– Обещаю, – прошептала Элизабет.

– Сейчас ты похожа на маленькую перепуганную девочку, – негромко сказал Джон. – Не волнуйся. Ты, честно говоря, усложняешь мне задачу, но я обещаю, что с тобой ничего плохого не случится. Именно потому я здесь.

Она поднялась, снова чувствуя прилив непонятного облегчения и покоя.

– Ты остановился в Олбани? Джон покачал головой. – Я буду здесь, поблизости, – он застегнул куртку. – Мне надо подумать, как быть. Не провожай меня. На улице довольно холодно. По метеосводке завтра к вечеру ожидается снегопад. Что весьма интересно.

Снег? Интересно? Какой странный оборот.

– Наверное, тебе не приходилось бывать в северных штатах, иначе ты не стал бы говорить о том, что снегопад в ноябре представляет интерес. – Лицо ее погрустнело. – А мне не хочется, чтобы снег выпадал. Я так люблю лето. С апреля по сентябрь большую часть времени я провожу вне дома. –Она поморщилась. – Наверное, ты и сам все знаешь. Я с ног до головы покрываюсь веснушками.

– Да, знаю. – Он отвернулся, – Пока, Бет. До скорой встречи.

– Бет? – Она удивленно вскинула брови. – Никто не называл меня Бет.

– Даже Марк?

– Даже он.

Странное чувство удовлетворения промелькнуло на лице Джона.

– Тогда тем более: пока, Бет.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и вышел из кухни. Секунду спустя она услышала, как хлопнула входная дверь.

Какое-то время Элизабет стояла неподвижно, и в голове ее проносились самые нелепые и невероятные мысли. Джон Сэндел пробыл здесь меньше часа, но оставил ее в полном смятении. Сердце колотилось, а лицо горело, словно она только что вышла из финской бани. Страх? Страх. И еще что-то, чего она пока не могла выразить словами. И все же нашлось то, что помогло ей забыть о страхе – Эндрю осторожно, но ощутимо пнул ее ножкой в живот. Она приложила ладони к этому месту.

– Все в порядке. Я поняла намек. Мне следует думать только о хорошем и вообще пора поесть. Так ведь, малыш?

Надеяться на то, что удастся думать только о хорошем, Элизабет не могла. Но вот подкрепиться чашкой бульона – это было в ее силах. Взгляд ее невольно скользнул к окну, за которым слышался непрерывный шум падающей воды. В сгустившихся сумерках Элизабет уже не могла видеть реку. И рощу, что раскинулась внизу, неподалеку от дома.

– Дай мне одеяло, чтобы я мог уложить его.

Негромко вскрикнув от неожиданности, Элизабет повернулась. В дверях кухни стоял Джон, держа на руках что-то коричневое и… окровавленное.

– Сэм? – Она не могла договорить фразу. – Нет, только не это..

– Рана не смертельная, – ответил Джон. – Завтра его надо будет отвезти к ветеринару. После того, как рану обработают, с ним все будет в порядке. Подложи одеяло, – напомнил Джон.

– Что? Ах да, – пробормотала она растерянно, не отрывая взгляда от собаки. – Сейчас. Одну минуту. – Элизабет бросилась к шкафу, выхватила первое же попавшееся ей под руки легкое одеяло и вернулась на кухню. Свернув одеяло вдвое, она положила его на пол возле камина. – Ты считаешь, что рана не опасная? – переспросила она потерянным голосом. – Здесь есть ветеринар, я могла бы…

– Все обойдется. – Джон, встав на колени, осторожно уложил дога на мягкую подстилку. Его большие сильные руки удивительно заботливо и нежно поправили бессильно раскинутые лапы Сэма. – Ничего, малыш. Теперь ты дома.

Элизабет почувствовала, как горячие слезы навернулись ей на глаза:

– А что с ним случилось?

Джон показал на рваную полосу, что шла от лапы к спине:

– Пуля. Она только оцарапала его. Наверное, в ближайшее время он вряд ли сможет гоняться за кроликами.

Элизабет почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.

– Неужели кто-то из охотников? – она облизнула пересохшие губы. – Наверное, издалека приняли его за какого-нибудь зверя…

– Возможно. – Погладив собаку еще раз, Джон поднялся. – Хочешь, чтобы я остался, или управишься сама?

– Я сама справлюсь. А где ты нашел его? На дороге?

– В роще.

Она повернулась, удивленно глядя на него:

– А что ты там делал?

– Искал твоего любимца, поскольку ты, как только немного пришла бы в себя, немедленно отправилась на его поиски. Мне не хотелось, чтобы ты одна бродила в темноте. – Джон твердо встретил ее взгляд. – Я не ошибся?

– Нет, – прошептала Элизабет. – Спасибо.

Его улыбка оказалась неожиданно мягкой.

– Сэм – мужественный пес. Мне он очень понравился, Бет. – И он снова повернулся к выходу. – Скажи ему пару ласковых слов.