Текст книги "Соберемся вместе [Давайте объединимся]"

Айзек Азимов
Соберемся вместе

Мир длился сто лет, и люди забыли, что может быть по-другому. И не знали, как действовать, обнаружив, что началось что-то вроде войны.

И, конечно, Илиас Линн, глава бюро роботики, не знал, как ему реагировать, когда он услышал об этом. Главное управление бюро роботики размещалось в Шайенне, в соответствии с тенденцией к децентрализации, и Линн недоверчиво смотрел на молодого офицера службы безопасности из Вашингтона, сообщившего ему эту новость.

Илиас Линн – рослый мужчина, внешне очень простой, с бледно-голубыми, слегка выпуклыми глазами. Под взглядом этих глаз люди обычно начинали ежиться, но офицер службы безопасности оставался спокоен.

Линн решил, что его первой реакцией должно быть недоверие. Дьявол, и ведь на самом деле невероятно! Он просто не может в это поверить!

Он откинулся в кресле и сказал:

– Насколько достоверна эта информация?

Офицер, представившийся как Ральф Дж. Брекенридж и предъявивший соответствующее удостоверение, сохранил юношескую мягкость: полные губы, пухлые щеки, которые легко покрывались краской, невинные глаза. Одежда его не соответствовала стилю Шайенна, но была обычной для Вашингтона с его кондиционерами; а именно в Вашингтоне, несмотря на децентрализацию, размещалась служба безопасности.

Брекенридж вспыхнул и ответил:

– Она абсолютно достоверна.

– Ну, вы все о Них знаете, вероятно, – сказал Линн, не в силах скрыть сарказм в голосе. Он сознавал, что подчеркивает местоимение, относящееся к врагу: в письменной форме это соответствовало бы заглавной букве. Таково обыкновение этого поколения и предшествовавшего ему. Никто не говорил больше «восток», или «красные», или «Советы», или «русские». Это приводило бы к недоразумениям, потому что Они не все были на востоке, не все были красными или Советами и особенно русскими. Гораздо проще говорить Мы и Они, и гораздо точнее.

Путешественники часто сообщали, что у Них то же самое. Там Они это «Мы» (на соответствующем языке), и Мы обозначаемся как «Они».

Вряд ли кто-нибудь еще размышлял об этом. Все очень удобно и привычно. Даже ненависть исчезла. Вначале это состояние называлось холодной войной. Теперь всего лишь игра, почти добродушная, с неписаными правилами и ореолом приличия.

Линн резко спросил:

– Зачем Им нарушать равновесие?

Он встал и остановился у настенной карты мира, окрашенной в два цвета. В левой части карты основная краска – светло-зеленая. И небольшие неправильные участки розового цвета. Мы и Они.

За сто лет карта почти не меняется. Последними значительными территориальными изменениями были утрата Тайваня и приобретение Восточной Германии около восьмидесяти лет назад.

Но было другое изменение, и очень значительное. Изменение расцветки. Два поколения назад Их территория окрашивалась грозным кроваво-красным цветом, Наша – чистая незапятнанная белизна. Теперь же даже цвета стали нейтральными. Линн видел Их карты, там то же самое.

– Они этого не сделают, – сказал он.

– Уже делают, – ответил Брекенридж, – и вам лучше принять этот факт. Конечно, сэр, я понимаю: вам неприятно думать, что Они впереди Нас в роботике.

Глаза его, как и прежде, оставались невинны, но слова причинили боль, и Линн вздрогнул.

Конечно, понятно, почему глава бюро роботики узнает в последнюю очередь и от офицера службы безопасности. Во мнении правительства он упал; если есть действительно отставание в области роботики, Линну не стоит рассчитывать на милосердие со стороны политиков.

Линн устало сказал:

– Даже если ваши слова справедливы, Они не могут уйти далеко от Нас. Мы умеем создавать гуманоидных роботов.

– Правда, сэр?

– Да. Кстати, мы уже построили несколько экспериментальных образцов.

– А Они сделали это десять лет назад. С тех пор Они ушли вперед на десять лет.

Линн был обеспокоен. Неужели это просто результат уязвленной гордости и страха за свою репутацию? Такая возможность смущала его, и все же он вынужден защищаться.

Он сказал:

– Послушайте, молодой человек, равновесие между Нами и Ими никогда не было совершенным во всех деталях. В том или ином вопросе то Они, то Мы все время вырывались вперед. Если Они опередили Нас в роботике, значит, приложили к ней больше усилий, чем Мы. А это означает, что в какой-то другой области Мы прикладывали больше усилий и вырвались вперед. Может быть, в исследованиях силовых полей или гиператомике.

Собственное утверждение о несовершенстве равновесия расстроило Линна. Это справедливо, но в этом скрывается и величайшая опасность для мира. Мир зависит от того, насколько совершенно равновесие. Если небольшие нарушения равновесия, которые существовали всегда, слишком вырастут в том или другом направлении…

Почти с самого начала холодной войны обе стороны создали термоядерное оружие, и война стала немыслимой. Соревнование из военной области перешло в экономическую и психологическую и таким и оставалось все время.

Но всегда стороны пытались нарушить равновесие, парировать достижение соперников, самим добиться такого, что невозможно отразить, – пытались придумать что-нибудь такое, что снова сделало бы возможной войну. И не потому что стороны так хотели войны, но потому что каждая боялась, что противоположная сторона сделает открытие первой.

В течение ста лет шла эта борьба на равных. И уже сто лет сохраняется мир, а как побочный продукт интенсивных исследований возникли силовые поля, использование солнечной энергии, контроль за насекомыми и роботы. Обе стороны делали первые шаги в постижении менталики – так была названа наука о физикохимической и биопсихической природе мысли. Каждая сторона имела станции на Луне и Марсе. Человечество на принудительной тяге огромными шагами шло вперед.

Для обеих сторон было необходимо сохранять приличия и человечность, вопреки жестокостям и тирании.

Не может быть, чтобы равновесие нарушилось и началась война.

Линн сказал:

– Я хочу посоветоваться с одним их моих людей. Хочу знать его мнение.

– Ему можно доверять?

Линн с отвращением взглянул на него.

– Боже, все наши люди проверены и просвечены до смерти вашей службой! Да, я ручаюсь за него. Если нельзя доверять такому человеку, как Хэмфри Карл Ласло, значит мы вообще не сможем ничего противопоставить их удару.

– Я слышал о Ласло, – заметил Брекенридж.

– Он подходит?

– Да.

– Хорошо. Пригласим его и узнаем, что он думает о возможности вторжения роботов в США.

– Не совсем так, – негромко возразил Брекенридж. – Вы все еще не восприняли всю правду. Узнаем, что он думает об уже осуществленном вторжении роботов в США.

Ласло – внук венгра, прорвавшегося сквозь так называемый железный занавес, он всегда чувствует себя вне подозрений. У него плотное телосложение, лысина и постоянное сварливое выражение на лице с курносым носом. Но произношение у него гарвардское, и говорит он обычно излишне вкрадчиво.

Для Линна, который после многих лет административной работы понимал, что отстал от науки, Ласло был удобным источником различных познаний. В присутствии этого человека Линн почувствовал себя увереннее.

– Ну, что вы думаете? – спросил Линн.

Лицо Ласло исказила яростная гримаса.

– Они далеко опередили Нас? Абсолютно невозможно. Это означало бы, что Они создают гуманоидов, неотличимых от человека на близком расстоянии. Это означало бы значительный прогресс в робоменталике.

– Вы заинтересованы лично, – холодно заметил Брекенридж. – Оставляя в стороне профессиональную гордость, почему вы считаете невозможным, чтобы Они опередили Нас?

Ласло пожал плечами.

– Уверяю вас, я хорошо знаю Их литературу по роботике. И примерно представляю себе, где Они находятся.

– Вернее, как Они хотят, чтобы вы представляли себе это, – поправил Брекенридж. – Вы когда-нибудь бывали на той стороне?

– Нет, – коротко ответил Ласло.

– А вы, доктор Линн?

– Тоже нет.

Брекенридж спросил:

– За последние двадцать пять лет кто-нибудь из специалистов по роботике приезжал с той стороны? – Вопрос он задавал уверенно. Знал ответ.

На несколько секунд повисло тяжелое молчание. Лицо Ласло приняло беспокойное выражение. Он сказал:

– Кстати, Они уже давно не проводят конференции по роботике.

– Двадцать пять лет, – сказал Брекенридж. – Разве не интересно?

– Возможно, – неохотно согласился Ласло. – Но меня беспокоит кое-что еще. Никто из Них не приезжал на Наши конференции по роботике. Не могу припомнить ни одного случая.

– Их приглашали? – спросил Брекенридж.

Линн, удивленный и встревоженный, вмешался:

– Конечно.

Брекенридж спросил:

– А от других конференций, которые Мы проводим, Они тоже отказываются?

– Не знаю, – ответил Ласло. Теперь он расхаживал по кабинету. – Ничего такого не слышал. А вы, шеф?

– Нет, – сказал Линн.

Брекенридж заметил:

– Похоже, Они не хотят отвечать на такие приглашения. Или боятся, что кто-нибудь из Их людей скажет слишком много.

Да, кажется, так. Линн с ощущением беспомощности почувствовал, что сведения службы безопасности все же истинны.

Чем иным объяснить прекращение всех контактов в области роботики? Многие годы, начиная со времен Эйзенхауэра и Хрущева, существовал двусторонний плодотворный обмен исследованиями. Для этого было множество оснований: честное признание сверхнационального характера науки; стремление к дружбе, которое невозможно уничтожить у всех людей; стремление сопоставить свой слегка застоявшийся взгляд с другим, более свежим взглядом со стороны.

Правительства были заинтересованы в этом. Всегда считалось, что, узнавая как можно больше и говоря как можно меньше, есть возможность получить преимущество.

Но не в роботике. Не в этой области.

Из таких небольших сопоставлений складывается убежденность. Ведь все это они знали. Линн мрачно подумал: «Мы были слишком самодовольны».

Поскольку противоположная сторона ничего внешне не делала в области роботики, так приятно было самодовольно верить в свое преимущество. Почему ему не пришло в голову, что противоположная сторона получила козырные карты и ждет только удобного случая?

Ласло потрясенно спросил:

– Что же нам делать? – Очевидно, ему пришли в голову те же мысли.

– Делать? – повторил Линн. Трудно размышлять, когда охватывает ужас. Ужас при мысли, что где-то в Соединенных Штатах находятся десять гуманоидных роботов, и у каждого часть бомбы ПП.

ПП! Самый большой ужас атомной эры. ПП! Полное превращение вещества! Солнце больше не подходящий синоним. Полное превращение вещества делает солнце дешевой свечкой.

Десять гуманоидов, в отдельности каждый абсолютно безвреден, но, собравшись вместе, они создают критическую массу и…

Линн тяжело встал, темные мешки под глазами, обычно придававшие его лицу выражение тяжелого предчувствия, стали еще заметнее.

– Нам нужно разработать метод отличения гуманоидов от людей, а потом отыскать этих гуманоидов.

– Как быстро? – спросил Ласло.

– Не позже чем за пять минут до того, как они соберутся вместе, – ответил Линн, – а я не знаю, когда это будет.

Брекенридж кивнул.

– Я рад, что вы теперь с нами, сэр. Я отвезу вас в Вашингтон на совещание.

Линн приподнял брови.

– Хорошо.

Он подумал, что если бы сомневался еще какое-то время, его просто сменили бы. Может, уже сейчас новый глава бюро роботики проводит совещания в Вашингтоне. И ему вдруг искренне захотелось, чтобы так и было.

Присутствовали первый помощник президента, министр по делам науки, начальник службы безопасности, сам Линн и Брекенридж. Впятером сидели они за столом в подземелье одной из крепостей вблизи Вашингтона.

Помощник президента Джеффрис, внушительный человек, красивый красотой белоснежной шевелюры и впечатляющих челюстей, надежный, умный, ненавязчивый и вежливый, как и подобает помощнику президента.

Он резко сказал:

– Насколько я понимаю, перед нами три вопроса. Первое. Когда эти гуманоиды соберутся? Второе. Где они соберутся? И третье. Как нам помешать им собраться?

Министр науки Эмберли кивнул. До своего назначения он был деканом инженерного факультета Северо-Западного униве

...

конец ознакомительного фрагмента