Текст книги "Космические течения"

Глава 5. Учёный

Профессор Селим Юнц уже целый год сгорал от нетерпения. Беда в том, что к нетерпению, сколько ни старайся, притерпеться нельзя. Скорее наоборот. Прошедший год научил его тому, что саркская бюрократия суеты не терпит. Особенно с учётом того, что государственными служащими были в основном уроженцы Флорины, подчёркнуто блюдущие своё достоинство.

Однажды Юнц поинтересовался у старины Абеля, транторского посла, прожившего на Сарке так долго, что, кажется, даже его ботинки успели пустить тут корни, почему саркцы позволяют работать в государственных учреждениях тем, кого искренне презирают.

Абель с прищуром посмотрел на него поверх бокала с молодым вином.

– Политика, Юнц, всего лишь политика. Утилитарная генетика пополам с саркской логикой. Сарк – крошечная, никчемная планетка, которая имеет вес только до тех пор, пока контролирует Флорину, этот неисчерпаемый золотой прииск. Вот почему каждый год они носятся по тамошним полям и деревням в поисках подающей надежды молодёжи и отправляют её на Сарк для обучения. Посредственности остаются на госслужбе заполнять бланки и шлёпать печатями, а по-настоящему умных возвращают на Флорину руководить посёлками. То есть назначают так называемыми старостами.

Профессор Юнц был прежде всего пространственным аналитиком, и смысла в словах Абеля не углядел. О чём не преминул тут же объявить. Абель ткнул в него корявым старческим пальцем. Зеленоватый блик содержимого бокала упал на ребристый, изжелта-серый ноготь, сгладив его цвет.

– Не быть вам управленцем, Юнц, сразу видно. Так что не обращайтесь ко мне за рекомендацией – откажу. Ну, посудите сами. Цвет флоринианской нации, оказывается, беззаветно предан Сарку, ведь пока они служат своим хозяевам, те холят их и лелеют. Стоит только повернуться спиной к Сарку, и их в лучшем случае ждёт возвращение к существованию обычного флоринианца, а оно, друг мой, ой как нелегко.

Посол одним глотком осушил бокал и продолжил:

– Кроме того, ни старосты, ни флоринианцы, оставшиеся на Сарке, не могут иметь детей, если не хотят потерять свой социальный статус. Даже от флоринианок. О браках с саркскими женщинами речь вообще не идёт. Следовательно, лучшие флоринианские гены непрерывно выводятся из обращения, так что со временем население Флорины будет состоять из дровосеков да водоносов.

– Но ведь тогда Сарк останется без чиновников, разве нет?

– Ну, это вопрос весьма отдалённого будущего.

Профессор Юнц припомнил этот разговор, сидя в приёмной министерства по делам Флорины и с нетерпением ожидая, когда падут бюрократические препоны, в то время как клерки-флоринианцы носились по бесконечному канцелярскому лабиринту.

Перед ним появился пожилой чиновник, состарившийся на служебной ниве.

– Профессор Юнц?

– Да.

– Следуйте за мной.

Табло со сменяющимся номером или беспроводной флюороканал были бы столь же эффективны, но там, где рабочая сила ничего не стоит, прогресс не востребован. Рабочая сила… Занятно, но ни в одном государственном учреждении Сарка он ни разу не видел работниц. Флоринианки не имели права покидать планету, исключения делались лишь для домашней прислуги, которой также было запрещено иметь детей. А о связях флоринианцев с саркианками и речи быть не могло, как сказал Абель.

Юнца жестом пригласили сесть к столу секретаря замминистра. Должность была высвечена на столешнице. Разумеется, ни один уроженец Флорины не мог подняться выше уровня простого клерка – неважно, сколько реальных нитей управления сосредоточивалось в их белых руках. Сам министр и его заместитель были, естественно, саркцами, и хотя Юнц вполне мог повстречаться с ними на каком-нибудь светском рауте, попасть к ним на приём в министерстве не было никакой возможности.

Он сел, изнывая от нетерпения: до цели оставалось всего ничего. Клерк внимательно изучал дело, переворачивая каждый исписанный убористым почерком листок так, словно там содержались все тайны вселенной. Он был довольно молод (видимо, недавний выпускник), светлокожий и светловолосый, как все флоринианцы.

Профессора Юнца охватил атавистический трепет. Сам он был очень смуглым уроженцем Либейра. В галактике было немного планет, подобных Флорине или Либейру, то есть населённых исключительно белокожими или чернокожими людьми. В основном преобладало нечто среднее.

Кое-кто из дерзких молодых антропологов выдвигал даже гипотезы, что население таких планет, как Либейр, принадлежит к иной, хотя и конвергентной, эволюционной ветви. Представители старой школы встречали в штыки теорию эволюции, в которой конвергенция видов приводит к возможности их скрещивания. Меж тем скрещивание происходило, следовательно, настаивали они, существовала некая планета-прародина, где люди уже делились на подгруппы с различным цветом кожи.

С точки зрения профессора Юнца, они просто сдвигали проблему в прошлое, не давая удовлетворительного ответа. Он нередко ловил себя на том, что обдумывает эту задачку. Легенды о каком-то давнишнем конфликте были почему-то характерны именно для «тёмных» планет. Например, либейрские мифы гласили о войне между людьми разного цвета кожи. Сам Либейр якобы был основан темнокожими беглецами, проигравшими сражение.

Когда Юнц покинул родину и улетел учиться в Арктурианский институт пространственных технологий, а затем приступил к работе, старые сказки выветрились у него из головы. Вспомнил он о них после одного удивительного случая. Дела занесли Юнца на древнюю планету Кентаврийского сектора, история которой охватывала неисчислимые тысячелетия, а язык был настолько архаичен, что наводил на мысль о мифическом «английском». Так вот, в диалекте этой планеты имелось особенное слово для именования темнокожих.

Зачем могло потребоваться специальное слово для людей с тёмной кожей? Ведь никто не изобретает названия для людей с голубыми глазами, большими ушами или кудрявыми волосами? Нет никаких особенных слов и для…

– Судя по записям, вы уже обращались в наш департамент? – прервал его размышления голос клерка.

– Да, сэр, обращался, – кисло ответил Юнц.

– Довольно давно?

– Да, довольно давно.

– Вы до сих пор пытаетесь найти пространственного аналитика, исчезнувшего… – клерк пролистал страницы, – …одиннадцать месяцев и тринадцать дней назад?

– Верно.

– И за всё это время, – продолжил клерк сухим, скрипучим голосом, из которого, казалось, были выжаты все соки, – не обнаружилось ни единого доказательства, что этот человек когда-либо побывал на территории Сарка.

– Последнее его сообщение пришло из окрестностей Сарка.

– Может быть, – клерк зыркнул на учёного бледно-голубыми глазками. – Однако доказательств посадки его корабля на Сарк нет.

Нет доказательств! Юнц сжал зубы. Именно так со всё возрастающей неприязнью ему отвечали уже несколько месяцев в Межзвёздном Пространственно-аналитическом Бюро.

«Нет доказательств, профессор Юнц». «Вы могли бы с большей пользой тратить рабочее время, профессор Юнц». «Бюро всенепременно продолжит поиски, профессор Юнц».

Что в переводе на человеческий значило: прекратите нам досаждать, чёртов Юнц!

Всё это началось, как скрупулёзно отметил клерк, одиннадцать месяцев и тринадцать дней назад по межзвёздному стандартному времени (клерк, разумеется, не допустил бы небрежности, воспользовавшись местным временем в подобном вопросе). За два дня перед тем Юнц прилетел на Сарк для рутинной проверки сотрудников Бюро, которая превратилась… короче, превратилась в то, во что превратилась.

Его встретил местный представитель МПБ, субтильный юноша, запомнившийся профессору главным образом тем, что непрерывно жевал какую-то эластичную штуковину – видимо, продукт саркской химической промышленности.

Инспекция подходила к концу, когда юноша, запихав свою жвачку куда-то за коренные зубы, произнёс:

– Ах да, есть ещё сообщение от одного из наших полевых агентов. Скорее всего, ничего важного, вы же их знаете.

Привычно-презрительное «вы же их знаете» заставило Юнца вспыхнуть от негодования. Он уже хотел сказать, что сам пятнадцать лет назад работал полевым агентом, однако вовремя вспомнил, что его хватило всего на три месяца. Именно эта вспышка злости заставила Юнца внимательно прочитать сообщение.

Оно гласило: «Пожалуйста, держите свободной прямую шифрованную линию связи со штаб-квартирой МПБ для детального отчёта по вопросу первостепенной значимости. Дело – галактической важности. Приземляюсь по кратчайшей траектории».

Юноша, похоже, развеселился. Продолжая непрерывно жевать, он промычал:

– Нет, вы только вообразите, сэр! «Дело галактической важности»! Даже для полевого агента – это перебор. Я связался с ним, надеясь узнать подробности, но куда там! Он тупо бубнил, что Флорина в опасности. Мол, на кону – жизнь полумиллиарда людей. Форменный псих. Честно говоря, не хотелось бы мне оказаться с таким один на один. А вы что думаете, сэр?

– У вас сохранилась стенограмма разговора?

– Да, сэр.

Порывшись несколько минут, парень нашёл плёнку. Юнц просмотрел её на ридере и нахмурился:

– Это копия, не так ли?

– Оригинал я отослал в саркский департамент межпланетного транспорта. Решил, что неплохо будет выслать ему навстречу карету «Скорой помощи», когда он приземлится. Мужик, похоже, рехнулся.

Юнц уже готов был согласиться с молодым человеком. Когда одинокие аналитики космических глубин внезапно прерывают работу, они зачастую оказываются склонны к агрессии.

– Погодите, разве он ещё не приземлился?

– Наверное, приземлился. – Юноша выглядел удивлённым. – Но мне никто об этом не доложил.

– Свяжитесь с транспортниками и узнайте. Психопат он или нет, всё должно быть отражено в документах.

Юнц пробыл на Сарке ещё день. Перед тем как покинуть планету, он вновь на минутку заглянул к молодому человеку. Профессор спешил, его ждали дела на других планетах. Уже стоя в дверях, он спросил:

– Кстати, как там наш полевой агент?

– Ах, да, полевой агент… Транспортники ничего о нём не знают. Я отправил им энергетическую сигнатуру его гиператомных двигателей, но они заявили, что такого корабля в околопланетном пространстве нет. Парень, наверное, передумал.

Юнц решил отложить отлёт на сутки. На следующий день он лично посетил департамент межпланетного транспорта в Сарк-сити, столице Сарка. Там-то ему и пришлось в первый раз повстречаться с чиновниками-флоринианцами. Те только пожимали плечами. Да, они получали сообщение о предполагаемом приземлении аналитика МПБ. Нет, корабль не приземлялся.

Но это очень важно, настаивал Юнц. Человек, вероятно, болен. Разве они не читали запись его беседы с местным представителем МПБ? Чиновники только поднимали брови. Запись? Никаких записей никто не получал. Они весьма сожалеют о болезни его сотрудника, однако корабль МПБ на Сарке не приземлялся. На орбите Сарка вообще нет ни одного корабля МПБ.

Юнц в глубокой задумчивости вернулся в гостиницу. Дополнительные сутки, на которые он снял номер, закончились. Он позвонил администратору и договорился о переезде в другой номер, более подходящий для длительного пребывания. Затем связался с транторским послом Людиганом Абелем и условился о встрече.

Весь следующий день он читал книги по истории Сарка, и ко времени рандеву с послом в его душе медленно закипала злость. Ничего, так легко он им не сдастся.

Старый посол воспринял его визит как чисто светский: тепло пожал Юнцу руку, включил механического бармена и отказался говорить о деле, пока они не выпили по два бокала вина. Юнц, воспользовавшись возможностью поболтать, расспросил посла о флоринианцах на государственной службе. Выслушав краткую лекцию о практической генетике Сарка, он пришёл в ещё большее раздражение.

Юнц и теперь, словно воочию, видел Абеля: глубоко посаженные глаза, поразительно белые брови, горбатый нос, нависший над бокалом, впалые щёки, подчёркивающие худобу, и постукивающий кривой палец, словно неторопливо отсчитывающий такты неслышимой музыки. Юнц со скупой невозмутимостью изложил свою историю. Абель выслушал, не перебивая, легонько постучал кончиком пальца по губам и сказал:

– Послушайте, вы знакомы с пропавшим человеком?

– Нет.

– И никогда с ним не встречались?

– С аналитиками, работающими в поле, встретиться непросто.

– У него прежде бывали срывы?

– Согласно записям МПБ, этот – первый. Если речь вообще идёт о срыве.

– Если?.. – Посол не стал заканчивать фразу. – А зачем, собственно, вы пришли ко мне?

– За помощью.

– Ну, это понятно. Но чем конкретно я могу вам помочь?

– Позвольте объяснить. Саркский департамент межпланетного транспорта проверил околопланетное пространство и не обнаружил сигнатуры моторов нашего корабля. Вряд ли они мне соврали. Я не говорю, что саркцы выше лжи, но сейчас им просто незачем лгать. Они понимают, что я могу проверить их информацию за два-три часа.

– Верно. И что же из этого следует?

– Энерготрассировка невозможна лишь в двух случаях. Если корабля действительно нет поблизости, потому что он совершил прыжок через гиперпространство и находится в иной части галактики. Или если корабль приземлился на планете. Я не верю, что наш человек совершил прыжок. Если его идея об опасности, грозящей Флорине и всей галактике, – всего лишь нервный срыв, ничто не остановит полевого агента от высадки. Он не передумает сообщать и никуда не улетит. Поверьте, у меня пятнадцатилетний опыт в подобных делах. Если же есть хоть малейший шанс, что агент был здоров и мыслил разумно, то тем более не улетел бы, судя по важности сообщения.

– То есть вы делаете вывод, что он на Сарке? – Старый посол поднял палец и покачал им.

– Совершенно верно. И тут у нас опять появляются два варианта. Если парень находился в состоянии психоза, он мог сесть не в космопорте, а где угодно. И теперь бродит там, ничего не соображая и страдая от амнезии. Такое случается редко, но всё же случается. Подобные припадки быстро проходят, и после них жертва обычно сначала вспоминает о своей работе и лишь затем – всё остальное. Что неудивительно, ведь для пространственного аналитика работа – это и есть жизнь. Зачастую несчастных обнаруживают в библиотеках, где те разыскивают книги по пространственному анализу.

– Понимаю. Хотите, чтобы я помог вам договориться с советом библиотекарей и они доложили вам о таком случае?

– Нет, с этой стороны я проблем не жду. Я сам попрошу поместить фундаментальные работы по пространственному анализу в спецхран, после чего любой, кто не докажет, что он уроженец Сарка, будет задержан для допроса. Мне не откажут, потому что знают: это бесполезно. Ну, или знает кое-кто из начальства.

– Почему бесполезно?

– А потому, – Юнц заговорил быстро, закипая от ярости, – что наш агент, здоровый ли, спятивший ли, высадился в столичном космопорте, как и намеревался. Я в этом абсолютно убеждён. После чего саркское правительство либо его убило, либо бросило в тюрьму.

– Вы шутите? – Абель отставил полупустой бокал.

– Неужели похоже? Вспомните, что вы полчаса назад рассказали мне о Сарке. Их жизнь, благосостояние и власть целиком и полностью зависят от Флорины. Это согласуется с тем, что я сам за прошедшие сутки прочёл о Сарке. Кыртовые поля Флорины – главное его богатство. И вдруг появляется тип – неважно, здоровый или больной, – который объявляет о некой галактической катастрофе, грозящей гибелью населению Флорины. Ознакомьтесь со стенограммой последней беседы с ним.

Абель поймал брошенную Юнцем плёнку и взял ридер. Медленно прочитал, вглядываясь блёклыми глазами в окуляр.

– Не очень-то информативно.

– Разумеется. Здесь говорится только об опасности и экстренной срочности. Это всё. Однако такое сообщение ни в коем случае нельзя было отправлять саркцам. Даже если наш аналитик ошибся, разве их правительство позволило бы ему сеять безумные слухи по всей галактике? Кстати, ещё вопрос, ошибся ли он… На свет выплыла бы неприглядная грязь взаимоотношений Сарка и Флорины, это не говоря о панике на планете и перебоях в производстве кыртовой нити. Причём, чтобы предотвратить всё это, достаточно ликвидировать одного человека. Я же, имея на руках только стенограмму, ничего предпринять не могу, и им это известно. Неужели Сарк остановится перед убийством? Сарк, где проводят генетические эксперименты, о которых вы сами мне рассказали? Не думаю.

– Но что вы хотите от меня? Ко всему прочему, я пока ни в чём не убеждён, – бесстрастно сказал Абель.

– Выясните, убили они его или нет, – мрачно попросил Юнц. – У вас же наверняка есть шпионская сеть. Только не надо делать большие глаза. Я достаточно постранствовал по галактике, чтобы утратить политическую невинность. Докопайтесь до истины, пока я отвлекаю их своими библиотечными изысканиями. Если обнаружится, что агент был убит, Трантор должен позаботиться о том, чтобы все правительства в галактике уяснили: нельзя убить сотрудника МПБ и остаться безнаказанным.

Этим и завершилась их первая встреча.

Юнц оказался прав в одном – в том, что касается библиотек. Саркские чиновники сотрудничали охотно и даже с сочувствием.

Во всём остальном его постиг полный провал. Шли месяцы, а шпионы Абеля не находили на Сарке ни следа пропавшего аналитика, будь он жив или мёртв.

Так продолжалось уже одиннадцать месяцев. Юнц чувствовал, что готов сдаться. Решил дождаться, когда пройдёт полный год, и капитулировать. И тут дело сдвинулось с мёртвой точки. Причём сработала не шпионская сеть Абеля, а полузабытая библиотечная ловушка. Пришёл доклад из Саркской общественной библиотеки, и вот теперь Юнц сидел против чиновника Министерства по делам Флорины.

Клерк закончил обдумывать дело. Перевернув последний листок, он поднял глаза на Юнца.

– Чем я могу вам помочь?

– Вчера в шестнадцать часов двадцать две минуты я был проинформирован, что во флоринианское отделение общественных библиотек Сарка явился мужчина, который запросил два труда по пространственному анализу, – сказал Юнц, осторожно выбирая слова. – Он не был уроженцем Сарка. С тех пор я не получил из библиотеки ни одного нового сообщения. – Юнц возвысил голос, не давая клерку себя перебить. – В новостном телевыпуске, который я смотрел вечером в пять минут шестого по общественному каналу отеля, сообщалось, что в этой же самой библиотеке был найден без сознания сотрудник флоринианского патруля. В нападении подозреваются трое туземцев Флорины, уже объявленные в розыск. Больше этот выпуск не повторялся. Я не сомневаюсь, что оба события взаимосвязаны. Как не сомневаюсь и в том, что человек, которого я разыскиваю, – в руках патрульных. Я попросил визу для полёта на Флорину. Мне было отказано. Тогда я отправил туда субэфирное сообщение с просьбой переслать этого человека на Сарк. Ответа я не получил. Поэтому явился в ваше министерство и требую предпринять надлежащие меры. Либо вы отправляете меня на Флорину, либо его – на Сарк.

– Правительство Сарка не может принять ультиматум от сотрудника МПБ, – безжизненным голосом произнёс чиновник. – Мои вышестоящие предупредили о том, что вы, вероятно, будете пытаться давить на меня по данному вопросу, и проинструктировали относительно фактов, каковые я имею право вам сообщить. Человек, который, согласно имеющимся сведениям, запросил оговорённые книги, совместно с двумя своими сообщниками – старостой и туземной женщиной, – совершил упомянутое вами нападение и находится в розыске. Они всё ещё не задержаны.

– Так они сбежали? – Юнц даже не попытался скрыть горького разочарования.

– Не совсем. Их обнаружили в пекарне Мэтта Хорова.

– Они всё ещё там? – Юнц впился взглядом в клерка.

– Вы недавно имели беседу с его превосходительством Людиганом Абелем?

– Какое это имеет отношение к…

– Нам сообщили, что вас нередко видят в транторском посольстве.

– Я не виделся с послом с прошлой недели.

– В таком случае советую вам увидеться. Учитывая деликатность наших взаимоотношений с Трантором, мы позволили преступникам оставаться в пекарне Хорова. В случае, если я сочту это необходимым, мне поручено сообщить, что Хоров – полагаю, вас это не удивит, – бледная физиономия клерка сделалась насмешливой, – известен нашему министерству как шпион Трантора.

Глава 6. Посол

Тиренс покинул пекарню Хорова за десять часов до встречи Юнца с чиновником министерства.

Староста шёл, осторожно ведя рукой по шершавым стенам лачуг рабочих. Улицы тонули в темноте. Бледный свет, местами падавший из Верхнего города, был здесь единственным освещением, если не считать патрульных с яркими фонариками, передвигавшихся по двое, по трое.

Нижний город дремал, будто жирный ядовитый змей, свившийся кольцами под нависшим покровом Верхнего. Вероятно, где-то теплилась призрачная жизнь: что-то производили и перевозили на склады, готовясь к наступающему дню. Только не в этих трущобах.

Тиренс свернул в пыльный проулок (ночные дожди Флорины не могли проникнуть под «зонтик» бетоносплава), когда до него донёсся топот. Ярдах в ста загорелся и погас свет.

Патрульные ходили по городу ночь напролёт. Этого было достаточно. Они нагоняли такой страх, что для поддержания порядка почти не требовалось применять силу. Конечно, во мраке мог кто-нибудь таиться, но этой угрозой можно было пренебречь, даже если сбросить со счетов патрульных. Мастерские и продуктовые магазины хорошо охранялись, сокровища Верхнего города оставались недоступными, а воровать друг у друга, паразитируя на соседской нищете, – бессмысленно.

То, что считалось преступлениями на иных планетах, здесь практически отсутствовало. Бедняки – под рукой, да взять с них нечего. Богатых же – не достать.

Тиренс перебежал освещённый участок под щелью в бетоносплаве, не смог удержаться и взглянул вверх. На его лицо упал свет.

Не достать!

Но так ли это? Сколько раз менялось его собственное отношение к нобилям? Он был обычным ребёнком, в детстве патрульные казались ему чудищами в чёрном и серебряном, от которых надо убегать, – неважно, нашкодил ты или нет. Нобили же представлялись таинственными и милостивыми небожителями, обитающими в раю под названием «Сарк», денно и нощно размышляющими о благополучии глупых флоринианцев.

Каждый день маленький Тиренс повторял в школе: «Да хранит Дух галактики нобилей, как хранят нас они».

«Вот именно! – подумалось теперь Тиренсу. – Пусть Дух галактики отнесётся к ним так же, как они к нам. Не больше и не меньше». – Он до боли сжал в темноте кулаки.

В десять лет Тиренс написал школьное сочинение на тему «Как я представляю жизнь на Сарке». Он дал волю фантазии, вместе с тем стараясь показать отменные чистописание и стиль. Он мало что помнил из своей детской работы. Всего один абзац, где описывались нобили: каждое утро они собирались в огромном зале, раскрашенном в оттенки цветущего кырта, и во всём блеске своего двадцатифутового великолепия со скорбью рассуждали о прегрешениях флоринианцев, дискутируя, как вернуть заблудших на путь добродетели.

Учитель остался очень доволен. В конце учебного года Тиренса перевели в особый класс, где он начал изучать математику, историю Сарка и галактографию, в то время как прочие мальчики и девочки продолжили свои краткие уроки чтения, письма и морали. В шестнадцать лет Тиренса послали на Сарк.

Он до сих пор с трепетом вспоминал тот великолепный день. Ему стало стыдно.

До окраины города было уже недалеко. Порыв ветра донёс сладковатый ночной запах цветущего кырта. Несколько минут – и Тиренс окажется в относительно безопасных полях. Там почти не бывает патрулей, и сквозь прорехи в облаках он вновь увидит звёзды. В том числе – ярко-жёлтое пятнышко солнца Сарка.

Полжизни оно было и его солнцем. Когда Тиренс впервые увидел эту звезду в иллюминатор, она показалась ему не звездой, а ослепительно-ярким стеклянным шариком. Ему захотелось пасть на колени. Предвкушение скорого рая избавило его даже от страха перед первым полётом в космос.

На Сарке к Тиренсу приставили пожилого флоринианца, который проследил, чтобы мальчик искупался и подобающе оделся. Затем они вдвоём отправились в большое здание. По пути старик низко поклонился какому-то прохожему и зашипел на Тиренса:

– Кланяйся!

Тиренс поклонился и удивлённо поинтересовался:

– Кто это был?

– Нобиль, деревенщина ты эдакая.

– Нобиль?!

Тиренс застыл, точно вкопанный. Старику пришлось подтолкнуть мальчика. Вот так он впервые увидел нобиля. Никаких двадцати футов роста в нём не было, человек как человек. Наверное, другие юные флоринианцы оправились от разочарования, но только не Тиренс. Что-то надломилось в нём, изменилось навсегда.

Ни разу за всё время обучения, в котором он, кстати, преуспевал, Тиренс не забывал, что нобили – это просто люди.

Учение длилось десять лет. Время, остававшееся от уроков, еды и сна, он должен был посвящать услужению. Тиренс передавал сообщения, опустошал корзины для бумаг, низко кланялся нобилям и почтительно отворачивался лицом к стене, встретив саркскую женщину.

Пять лет он проработал на государственной службе. Юношу перебрасывали с места на место, чтобы как можно лучше раскрыть его способности и проверить в различных условиях.

Как-то раз Тиренса навестил пухлый флоринианец. Гость дружески улыбнулся и, ласково похлопав по плечу, поинтересовался, что он думает о нобилях. Тиренс едва подавил желание убежать со всех ног. Испугался, что его мысли неким таинственным образом проявятся в гримасе. Склонив голову, он пробормотал несколько банальностей о доброте нобилей.

Однако толстяк поджал губы и произнёс:

– Ты вовсе не то хотел сказать. Приходи вечером вот по этому адресу.

И дал Тиренсу карточку, которая через несколько минут рассыпалась в пыль.

Тиренс пошёл. Ему было страшно и в то же время любопытно. Там он встретил друзей. На встрече они смотрели на него таинственно, а позже, на работе, – безразлично. Там вслух произносилось то, что он считал своими, и только своими, сокровенными мыслями.

Оказалось, что кое-кто из флоринианцев тоже полагает нобилей негодяями, высасывающими из Флорины все соки ради собственных праздных прихотей, оставляя трудолюбивых туземцев погрязать в невежестве и нищете. Он узнал, что однажды на Флорине поднимется восстание и все богатства планеты перейдут к их законным владельцам.

«Как?» – снова и снова спрашивал Тиренс. Ведь у нобилей – патрульные и оружие.

Тогда ему поведали о Транторе, огромной империи, за несколько столетий поглотившей половину обитаемых планет галактики. Трантор, отвечали ему, уничтожит Сарк, а флоринианцы помогут.

«Если Трантор столь велик, а Флорина столь мала, не получится ли так, что нам на шею сядет более сильный и жестокий хозяин? – спрашивал Тиренс сначала самого себя, потом товарищей. – Не разумнее ли оставить всё как есть? Лучше хозяин, которого ты уже знаешь, чем неизвестный».

Над Тиренсом посмеялись и прогнали, пригрозив, что убьют, если он кому-нибудь проговорится. А через какое-то время он заметил, что заговорщики начали один за другим пропадать, пока не остался только толстяк.

Иногда Тиренс замечал, как тот нашёптывает на ухо очередному новичку, но предупреждать наивных юношей о том, что их искушают и проверяют, было небезопасно. Каждый должен был пройти этот путь самостоятельно, как прошёл его Тиренс.

Он прослужил некоторое время даже в Министерстве госбезопасности, куда допускались лишь немногие флоринианцы. Прослужил совсем недолго. Власть сотрудников министерства была столь велика, что люди там не задерживались.

В министерстве Тиренс с изумлением обнаружил, что существуют настоящие заговоры, против которых нужно бороться. Каким-то образом мужчины и женщины Флорины умудрялись создавать тайные общества. Обычно их исподтишка спонсировал Трантор. Изредка флоринианцы действовали самостоятельно.

Тиренс много об этом размышлял. Он был скуп на слова, вёл себя подчёркнуто корректно, но строй его мыслей остался неизменным. Нобилей он по-прежнему ненавидел. Отчасти потому, что в них не оказалось двадцати футов роста, отчасти потому, что ему запрещалось смотреть на их женщин, отчасти потому, что, прослужив нескольким начальникам, он сделал вывод: при всём своём высокомерии большинство нобилей умом не блещут.

Однако какая альтернатива у Флорины? Сменить глупых саркцев на глупых транторцев? А смысл? Ждать, что флоринианские поселяне сами со всем разберутся? Фантастическая наивность. Выхода не существовало.

Он обдумывал проблему годами. Студентом, мелким чиновником, потом старостой…

И вдруг особенные обстоятельства вручили ему невообразимый ответ в лице жалкого человечка, бывшего когда-то пространственным аналитиком, а теперь лепечущего о некой угрозе самому существованию Флорины.

Вокруг Тиренса раскинулись поля. Ночная морось заканчивалась, между тучами влажно поблёскивали звёзды. Тиренс глубоко вдохнул запах кырта – сокровища и проклятия Флорины.

Иллюзий он не испытывал. Он больше не староста, даже не свободный поселянин. Он – преступник в бегах, дичь, которой следует прятаться.

В голове билась одна и та же мысль: последние сутки в его руках находилось величайшее оружие против Сарка, оружие, о котором можно было только мечтать. На сей счёт сомневаться не приходилось.

Тиренс знал, что воспоминания Рика истинны. Тот действительно был пространственным аналитиком. Его подвергли психозондированию, едва не превратив в «овощ», но он всё равно вспомнил нечто чрезвычайно ужасное и важное.

Да, Тиренс в этом не сомневался.

Однако сейчас Рик находился в руках транторского шпиона, прикидывающегося патриотом Флорины.

Тиренсу сделалось горько. Разумеется, Пекарь – агент Трантора. Тиренс сразу его раскусил. У кого ещё в Нижнем городе найдутся лишние деньги на сооружение печки-обманки?

Рика нельзя отдавать Трантору, нельзя позволить им наложить на него лапу. Ради Рика Тиренс готов был пойти на любой риск. Впрочем, какие там ещё риски? Он уже обрёк себя на смертную казнь.

Над горизонтом просветлело. Надо было дождаться рассвета. У патрульных, разумеется, уже есть описание преступника. Чтобы засечь Тиренса, им понадобится несколько минут.

Однако в течение этих нескольких минут он останется старостой. И сможет сделать то, о чём даже сейчас не осмеливался подумать.

Через десять часов после разговора с сотрудником министерства Юнц вновь посетил Людигана Абеля.

Посол приветствовал его со своеобычной сердечностью, к которой примешивались некоторые угрызения совести. Во время первой встречи с профессором, состоявшейся почти год назад по стандартному времени, он не принял его историю близко к сердцу. Посла интересовало одно: пойдёт ли случившееся на пользу Трантору?

Трантор всегда занимал его мысли, и всё же Абель не был глупцом, слепо поклоняющимся звёздному скоплению или жёлтой эмблеме с изображением солнца и космического корабля, которую носили военнослужащие Трантора. Абель не был патриотом в примитивном понимании этого слова. Сам по себе Трантор ничего для него не значил.