Текст книги "Культура Древней и Средневековой Руси"

Идолы
(Язычество восточных славян)

ИЗУЧЕНИЕ СЛАВЯНСКОГО ЯЗЫЧЕСТВА (переживающего сегодня подъем популярности) в наши дни сталкивается с рядом серьезных трудностей, и первая из них – чрезвычайная скудость источниковой базы. Славянских письменных источников VIII–X вв. о язычестве не существует. Славяне пользовались письменностью до принятия христианства (договоры Олега, упоминающие «писание», свидетельства ибн Фадлана, Аль-Масуди, Ибн эль Недима (скопировавшего славянскую надпись, которую расшифровать не удается), Титмара Мерзебургского, «Сказание о письменах» Черноризца Храбра и т. д.), но никаких славянских текстов, тем более описывающих религиозные традиции, не найдено. Поэтому все, что мы знаем о древнерусском язычестве, почерпнуто из текстов его противников – древнерусских источников, написанных православными христианами.

Еще одна проблема – нет никаких конкретных сведений о языческих богослужениях, об институте жречества, культовой атрибутике и пр. Очень все непросто со славянским пантеоном. Археология дает нам более или менее объективную картину языческих капищ, некоторых идолов (типа Збручского), но и здесь есть разница интерпретаций, не говоря уже о том, что археология в данном случае отвечает на вопрос «где», но не на вопрос «как». В результате возникает масса домыслов и откровенных субкультурных фантазий типа «родноверия» (неоязычества). Но дело не только в этом. Прежде всего в сознании современного человека сегодня невозможно воспроизведение той картины мира, которая была у язычника, того мировосприятия, которое формировал менталитет язычника. А следовательно, невозможна и достоверная реконструкция всей структуры славянского язычества.

Збручский идол

Термин «язычество» происходит от церковнославянского слова «язык», означающего, в частности, «народ», а само слово «язычество» переводится как «народная вера». Им обозначаются религиозные учения и мировоззрения, имеющие ряд определенных признаков, главными из которых являются политеизм (многобожие), идолослужение и магизм.

Человеку, поверхностно знакомому с язычеством, оно нередко представляется варварским, примитивным явлением, замешанным на кровавых жертвоприношениях и поклонении бесчувственным идолам. В действительности язычество являлось весьма развитой религией природы, четко структурированной и с очень глубоким пониманием многих нравственных и моральных понятий. В противном случае был бы невозможен столь стремительный, как в X–XI вв. на Руси, переход от язычества к христианству – христианство сочеталось с язычеством в тех условных «точках», где скрещивались языческие и христианские понятия и образы. Необходимо помнить, что принятие христианства стало не просто переходом от одной системы обрядов к другой (и уж тем более не политический актом, в ходе которого с помощью новой религии утверждался новый политический и общественный строй), а переходом с одной ступени сознания на другую, переходом от более простых понятий к гораздо более сложным (об этом еще пойдет речь).

Искусствовед и исследователь русской культуры Г.К. Вагнер точно замечает, что важнейшим, принципиальным отличием язычества от христианства было безличностное понимание Бога, характерное не только для славянского язычества, но и для античного греческого. Именно это понимание Бога во многом формировало языческое мировоззрение целиком и определяло отношение человека к окружающему миру и к самому себе. В языческом мире было все повторимо, ни одна часть природного механизма не была важнее и значимее другой, человек был частью природного организма, а бог всего лишь образом сил все той же природы.

Внеличностность богов славянского пантеона четко видна в том, что почти не существует ни их конкретных внешних описаний, ни описаний их внутренних качеств. Языческий идол был бездушен и безличен, в отличие от Иисуса Христа, то есть идол не мог дать человеку ничего, что возвысило бы последнего над самим собой и окружающим миром, он не мог стать образцом для жизни и деятельности, а был всего лишь соперником в борьбе за место в природном цикле, за блага. Поэтомы в языческом мире было нормальным и естественным перехитрить, одурачить, ловко провести бога, то есть пересилить его. Таким образом, при наличии даже множества богов человек все равно оставался для себя главным критерием при выборе модели поведения, формировании своего отношения к миру и окружающим, он сам определял, что есть добро и зло.

Из отсутствия личностного восприятия Бога естественным образом вытекали «посюсторонний» характер язычества, его исключительная обращенность к этому миру, а также невнимание к человеку как личности. Поэтому в язычестве очень плохо разработано учение о загробном мире и посмертной участи человека. Неудивительно, что в искусстве славян практически нет человеческих образов, притом что искусство орнамента, изображение птиц и зверей доведено до совершенства. Можно вспомнить металлическую обкладку двух знаменитых турьих рогов IX в. из Черной могилы (Чернигов, находятся в ГИМ), где есть человеческие фигурки, но это просто схема человека, причем даже такая схема очень редка в славянском языческом искусстве.

Естественным следствием подобного внеличностного отношения к Богу было его восприятие не как любящего и сострадательного существа (как в христианстве), с которым отношения развиваются по принципу любви, а как некоей силы, с которой невозможны личностные взаимоотношения (отец – сын), а только «договорные» (хозяин – раб). Не случайно митрополит Иларион в знаменитом «Слове о Законе и Благодати» подчеркивает, что дохристианский «Закон» означает жесткую авторитарность и конечном счете рабство, а «Благодать» есть синоним свободы и иных взаимоотношений («Родися сын, а не раб»). В этих условиях движущей силой отношений с Богом в язычестве становился магизм – вера в возможность человека овладения сверхъестественными и естественными (природными) силами с помощью заклинаний, ритуалов и т. д.

Магизм является еще одной яркой отличительной чертой язычества, попыткой язычника господствовать над миром через познание закономерностей таинственных сил мира и воздействие на них. Магическое миропонимание воспринимало мир как совокупность явлений, подчиненных извечно существующим законам. Язычники верили в то, что все происходящее на земле соответствует неизменному строю мирового порядка. И человек как часть этого порядка обязан постоянно поддерживать его средствами магии. Однако язычнику было мало просто поддерживать этот порядок – он естественным образом стремился овладеть этой силой и в какой-то степени подчинить ее себе. Язычника божества и духи интересовали только с утилитарной точки зрения, он стремился извлечь из них максимум пользы. Как писал отец Александр Мень, язычник нуждался не в них, поскольку они были не личностью, но силой, а в их дарах. И путем магии он стремился стать способным приказывать им, быть их господином и повелителем, с их помощью искал достижения могущества на охоте, в земледелии, в борьбе с врагами.

Язычество приучало человека к слепой вере во всесилие ритуалов и заклятий. Духовная сфера детерминизировалась, возникало рациональное, меркантильное отношение к высшему началу. Поэтому было нормальным избиение или уничтожение идола, если он не выполнял требований просящего. Язычник был убежден, что высшую силу можно заставить подчиниться с помощью «ключа» – заклинания или ритуала. И если ритуал совершен правильно, точно произнесено заклинание – божество не сможет не сделать то, что требует от него человек, оно обязано подчиниться, будучи частью всеобщего мирового порядка. Замок не может не открыться, если «ключ» подходит к нему. При этом язычник был так же нужен божеству со своими дарами и ритуалами, как и божество ему со своими милостями. Поэтому считалось, что если не будут совершаться ритуалы, то может свершиться катастрофа, мир станет непредсказуемым. Отсюда неизбежное сползание язычества к механистичности, к потере смысла заклинания и обряда, сосредоточение исключительно на их внешней форме. Этот процесс хорошо отражен в одной старой притче:

«Жил-был один человек. У него было обыкновение вставать каждое утро до рассвета, выходить на берег моря и на заре молиться Богу. Потом у него вырос сын. Точно так же, как отец, он поднимался рано утром до рассвета и выходил на берег моря встречать зарю. Но молитвы он уже не произносил. Но вот вырос и у сына сын. Как и у отца, у него тоже была привычка подниматься рано утром до рассвета и выходить на берег моря. Только он уже не знал, зачем он это делает…»

Еще одной важнейшей особенностью языческого сознания, принципиально отличающей это сознание от христианского, стало циклическое понимание времени и истории. Закономерным итогом этого понимания становилась неизбежная эволюция любой языческой системы (и любого человека, находящегося в системе этих представлений) к скептицизму, упадку духа и распаду вследствие невозможности двигаться вперед, отсутствия идеи духовного и исторического прогресса, что полностью исключалось самой идеей вечного круговращения. Можно обратить внимание на то, что уже в Античности существует множество образов бесконечного круговращения – достаточно вспомнить царя Иксиона, вечно вращающегося в огненном колесе, бездонную бочку Данаид, муки Тантала, Сизифов труд. С этой позиции мировой исторический процесс, вечно возвращающийся к золотому веку, рано или поздно приводил к осознанию ужаса бесконечного круговращения, безысходности вечного повторения одного и того же, исключающей возможность создать что-либо новое в мире.

Будучи религией природы, в которой все повторяется – весна сменяется летом, лето – осенью, осень – зимой, зима – вновь весной, язычество переносило этот природный механизм жизни на человека, который, будучи мыслящим существом, наблюдающим это бесконечное вращение, неизбежно становился скептиком. Поэтому скептицизм четко виден в египетской религии последнего периода, скептицизм – последняя стадия греческой и римской философии (и религии). Не случайно Пилат, живущий на закате Римской империи, скептически спрашивает Христа: «Что есть Истина?» – и даже не ждет ответа, поскольку понимает, что истину найти невозможно, что человек, пришедший свидетельствовать об истине, – просто мечтатель.

«Утомленная зрелищем бессмысленного прозябания мира, – писал Е. Трубецкой, – душа хочет радоваться о человеке. Однако оказывается, что и человек повторяет в своей жизни низшее из всего низкого, что есть на свете, бессмысленное вращение мертвого вещества, прозябание растения и все отталкивающее, что есть в мире животном. Он точно так же суетится, добывает пищу и поедает ее, нередко являя собою воплощенное отрицание всего святого и в заключение умирает». И поэтому только с разрывом этого круга связывались надежды на дальнейшее развитие человека и общества. Идея вечного возвращения графически выражается кругом, который ложился в основу представлений славян (и вообще язычников) об окружающем мире и прежде всего воплощался в форме святилищ, капищ, курганов – модели мира. Поскольку язычество было религией природы, капище не подразумевало стен и тем более крыши – оно должно было быть раскрытым навстречу природе.

Поклонение Перуну. Рис. П. Верещагина

Все эти закономерности исключали в славянском язычестве возможность появления литературы, смысловым центром которой всегда является конкретный образ (человека или Бога), иконописи, в центре которой образ Бога или святого, архитектуры, которая всегда отражает отношение человека как личности к окружающему миру. Циклическая идея истории и времени исключала возможность включения в мировую историю, которая уже почти тысячу лет формировалась христианским отношением к человеку во времени. Поэтому принятие христианства стало необходимым и неизбежным условием перехода на более высокую, совершенную ступень личностного сознания, вхождением в новую историю и культуру, которую принято называть «культурой совести».

Важнейшим признаком язычества, как указывалось выше, был политеизм (многобожие). Славянский пантеон насчитывал несколько тысяч божеств, которые располагались на нескольких иерархических уровнях, и каждый из уровней был связан с непосредственными функциями божества. Исследователи выделяют от пяти до семи таких уровней. Необходимо помнить, что функции этих богов (в частности, указанных ниже) могли меняться в зависимости от времени и территории распространения культа, а иногда они даже могли совмещать в себе две противоположности, например один и тот же бог мог быть божеством огня и воды. Именно поэтому существует множество толкований функций каждого божества и ни одно из них не является бесспорным.

Источники донесли до нашего времени некоторые имена славянских богов. Так, в «Повести временных лет» сообщается, что в 945 г. в Киеве на холме стоял идол бога Перуна, перед которым князь Игорь приносил клятву. После заключения договоров дружина киевского князя «кляшася оружием своим и Перуном богом своим и Волосом скотем богом и утвердиша мир». Под 980 г. та же летопись сообщает о языческой реформе князя Владимира, который «постави кумиры на холму вне двора теремного Перуна древяна, а главу его сребрену, а ус злат, и Хорса Дажьбога, и Стрибога, и Симарьгла, и Мокошь».

Перун, по мнению многих исследователей, был главным божеством восточных славян. Он являлся «громовником» (богом грозы) и считался у славян покровителем военной княжеской дружины и самого князя. Существует мнение, что именно в результате усиления у восточных славян княжеской власти, Перун оказался во главе пантеона. Идолы Перуна обычно ставились на возвышенном месте – на холме или горе. Деревом, которое соотносилось с Перуном, был дуб. В грамоте галицкого князя Льва Даниловича 1302 г. говорится: «А от той горы до Перунова дуба горе склон». При раскопках святилища в Перыни под Новгородом были обнаружены остатки дуба. Идол Перуна выглядел как скульптурное изображение немолодого мужа с усами и бородой. Из дней недели ему был посвящен четверг. Как покровитель воинов, он был вооружен молниями. В народе существовало убеждение, что древние каменные наконечники стрел, находимые иногда в земле, возникают после того, как молния попадает в землю. Поэтому эти наконечники имели название «громовых стрел», «перуновых стрел». До сих пор слово «перун» или «пярун» в народной речи белорусов, украинцев и русских означает «гром».

Перынь под новогородом (реконструкция капища)

Имя бога Велеса, известное из указанного выше договора князя Игоря, не встречается в описании пантеона Владимира. Большинство исследователей связывают этот факт с тем, что Велес (или Волос) – хтоническое божество (от греч. «хтонос» – «земля»), связанное с подземным загробным миром. Поэтому учеными высказывалось предположение, что в древнем Киеве идол Велеса стоял не вместе со всеми остальными идолами, а на Подоле (в нижней части города) и противопоставлялся Перуну. Велес был покровителем скота («скотиим богом»). В «Житии святого Владимира» сказано: «А Волоса идола, его же именоваху яко скотии бога, повеле в Почайну реку воврещи». В «Слове некоего Христолюбца» сказано, что язычники «молятся огневи под овином, вилам, Мокошьи, Симу, Рьглу, Перуну, Волосу скотью богу…».

Мокошь была единственным «женским» божеством в славянском пантеоне. Согласно этнографическим данным, она представлялась в виде женщины с распущенными волосами, большой головой и длинными руками. Одновременно Мокошь покровительствовала женским работам, по преимуществу прядению. В «Хронике Иоанна Малалы» (византийского автора VI в.) есть указание на еще одно божество – Сварога. Здесь он отождествляется с греческим богом Гефестом – покровителем огня и кузнечного дела, и его сына Солнце называли Дажьбогом (Даждьбогом).

Сварог не представлен среди идолов Владимирова пантеона, его постоянный атрибут – огонь-сварожич. «Огневы сварожицю молятся», – сказано в «Слове о том како погани суще языци кланялися идолом». Есть мнение, что он мог быть не богом, а только духом огня. Дажьбог в перечнях имен богов обычно упоминается вместе со Стрибогом. Имя его означает буквально Дай-бог, то есть «податель благ» (у некоторых славянских племен он отождествлялся с Ярилой или Хорсом). Потому Дажьбога и Стрибога иногда считают обычной для индоевропейской мифологической системы парой бога-подателя и бога-рассеивателя, распространителя, распределителя богатства.

В списке богов пантеона Владимира есть также Хорс. По мнению А.В. Юдина, Хорс – чисто восточнославянское божество, культ которого за пределами Древней Руси не был известен. С другой стороны, по некоторым признакам можно утверждать, что славяне считали Хорса божеством пришлым. Так, например, в тексте «Беседы трех святителей» говорится: «Два ангела громная есть: елленский старец Перун и Хорс жидовин». Подобное наименование Хорса, возможно, указывает на Хазарию (правящая верхушка Хазарского каганата исповедовала иудаизм) как возможный источник культа.

Еще одно восточнославянское божество пантеона Владимира – Семаргл (Семарьгл, Симарьглъ, Сеймарекл, Сим-Регл). Имя его объясняется либо как «семиголовый» и производится от праславянского корня, либо как иранское заимствование, сближающее его с мифической птицей Сенмург (Симург), обитающей на Мировом древе. Б.А. Рыбаков считал Семаргла божеством низшего порядка, которое выглядело как крылатый пес, охраняющий семена и посевы.

По интересному мнению В.Н. Топорова, Хорс и Семаргл появились в пантеоне князя Владимира в связи с тем, что князь рассматривал Хазарию как юго-восточную периферию Руси. В свою очередь Хазарский каганат считал Киев своим крайним западным форпостом. В результате в Киеве находился хазарский военный гарнизон, который состоял из хорезмийских наемников, говоривших на языке иранской группы, возможно, потомков эмигрантов из Хорезма после его разгрома и мусульманизации арабами. Включив в свой официальный пантеон двух иранских божеств – Хорса и Семаргла, пользовавшихся популярностью именно в Средней Азии, князь Владимир, по мнению В.Н. Топорова, сделал шаг, «рассчитанный на отрыв среднеиранского хорезмийского гарнизона от тюркоязычных хазар и мощной в религиозном и экономическом отношении еврейской общины».

Следующее известное восточнославянское божество, которое некоторые исследователи считают стоящим уже на следующей, более низкой ступени в иерархии восточнославянских богов, был Ярило – символ весны. Имя Ярило (Ярила) происходит от славянского коня «яр» и сближает имя божества со словами «ярый», «яркий», «ярость». Праздненства в честь Ярилы устраивались в апреле и носили ярко выраженный эротический характер, что связано с тем, что Ярило воспринимался как божество, дающее силу будущему урожаю, оплодотворяющее землю.

Еще несколько восточнославянских божеств – Купала, Коляда, Див, Род, Чур. Купала и Коляда – обозначали наступление лета и нового года, что всегда отмечалось особенными ритуалами, которыми символически отделяли один сезон от другого, одно временное пространство от другого. День Ивана Купалы всегда отмечался 24 июня (в день летнего солнцестояния) и центральным событием праздника становилось сжигание или отправление по реке тряпичной или соломенной куклы с тем же названием, что можно связать со стремлением избавиться вместе с куклой от всех «грехов» и неудач предыдущего сезона. Само слово «Купала» иногда связывают с латинским мифологическим именем Купидон (божество любви, чье имя означает «стремление», «сильная страсть») и истолковывают как производное от «кипеть», «страстно желать». Коляда – божество, связанное с новогодними празднествами, и его праздник был «симметричен» празднику Купалы и приходился на 24 декабря (день зимнего солнцестояния), который также сопровождался особыми ритуалами.

По мнению Б.А. Рыбакова, божество Див является «остатком» общеславянских представлений о Великой Богине-Матери, которую звали Дивия (Дива, Жива). Бог Род, возможно, служил у славян покровителем родовых отношений, богом домашнего очага (Б.А. Рыбаков считал Рода творцом Вселенной, которому славяне поклонялись до официального установления культа Перуна). В божестве Чур воплощались ушедшие из этого мира предки (отсюда «пращур»). В.О. Ключевский писал, что «обоготворенный предок чествовался под именем чура… Охраняя родичей от всякого лиха, чур оберегал и их родовое достояние». Имя его до сих пор сохраняется в восклицании «чур меня!», где скрыта просьба о помощи и покровительстве, обращенная к мертвому предку.

Важно помнить, что многие «боги», встречающиеся сегодня в литературе о язычестве, никогда не существовали, а были введены в «пантеон» язычников из фольклора кабинетными учеными XVIII–XIX вв. (Белобог, Вазила, Горыня, Жыж, Жыцень, Зирка, Зюзя, Курент, Похвист и др.) Имена других «богов» на поверку оказываются названиями сезонов (Лето, Весна), календарных праздников, чучел или кукол (Кострома, Морена) или производятся из текстов обрядовых песен (Лада, Лель, Полель).

Веря, что вся природа является одушевленной (анимизм), славяне обожествляли различные ее силы и верили в добрых и злых духов, населяющих все окружающее пространство. По верованиям славян, в лесах жили лешие, в воде – водяные и русалки, в домах и дворах – домовые и дворовые, в банях и овинах – банники и овинники, в болотах – кикиморы, трясавицы-лихорадки и т. д. В этом же ряду находились упыри – мертвецы, нападающие на людей и животных. Упырями становились так называемые «заложные» покойники – люди, умершие неестественной смертью, самоубийцы, бывшие колдуны, дети, рожденные от нечистой силы или ею испорченные, и т. д. С ними связаны многочисленные легенды о мертвецах, встающих из могил, убивающих людей и сосущих их кровь. Сложилась целая система взаимодействия с этими духами, их задабривания. Например, баннику было принято оставлять в бане дары в виде зерен или каши, а домового обязательно при переезде в новый дом переносили в горшке с углями.

Славяне, постоянно жившие в лесах, который был их домом, ощущали родство человека со всеми живыми существами, обитающими в окружающих их лесах. Отсюда возникло и такое своеобразное явление, как тотемизм – культ животного, являющегося предком и покровителем племени или отдельного человека. Тотемом являлась фигурка такого животного, которой поклонялись и приносили жертвы. Среди животных, которых обожествляли славяне, выше всех почитался медведь. Религиозный страх перед ним был настолько велик, что даже имя его старались не произносить и постепенно оно забылось (есть версия, что его первоначальным широко распространенным на территории Европы именем был «Бер» (в английском языке медведь и сейчас «Bear», в немецком «Der Bar». Отсюда русское слово «Берлога», сохранившее первоначальное наименование медведя («Логово Бера»). По версии исследователей, остался лишь заменитель имени «Мед ведает».

Известны даже отдельные погребения этого зверя, причем могильник, сооруженный для него, несколько напоминает человеческий. О культе медведя говорят и находки ритуальных кинжалов из его костей. Так, в г. Ростове Великом был обнаружен фрагмент каменного топора, обух которого был выполнен в виде головы этого зверя. До настоящего времени следы этого тотемизма отчетливо видны в русских сказках, где животные выступают в качестве действующих лиц, имеют черты характера. Среди них, помимо медведя, утка, сорока-ворона, сокол, пчелы, заяц, мышь, щука, лиса и др.

В славянской среде был развит и фетишизм – вера в священные, особые свойства неживых предметов (камней, деревьев) и их способность влиять на судьбу человека – помогать или вредить ему. Поэтому у славян местами поклонения нередко служили священные рощи, дубравы, источники. Священным считался домашний очаг или печь как символ семьи. Огню молились обычно под овином, в котором сушилось зерно. В русских сказках следы фетишизма можно найти в описании различных предметов, обладающих чудесными свойствами, – живой и мертвой воды, молодильных яблоки конской головы и др.

Славянское «богослужение» совершалось на капищах (от древнеславянского слова «кап» – «идол»). До нас не дошло отчетливых сведений о системе «богослужения» славян, неизвестно, какие заклинания и как использовались во время поклонения идолам, нет точных сведений о существовании у восточных славян «профессионального» жречества (есть известия о колдунах и волхвах, но кто они были, каковы были их функции и социальное положение – неизвестно).

Идолослужение, поклонение идолам было, как указывалось выше, еще одной важной особенностью славянского язычества и заключалось в культе различных идолов – изваяний богов, на которые переносились все свойства божества. Славяне-язычники воспринимали идол как само божество, и поэтому этим идолам приносились различные жертвы, к ним обращались с просьбами. Идолы славянских божеств изготавливались из дерева или камня и ставились на капищах. В настоящее время известно несколько десятков идолов, из которых самым любопытным является Збручский каменный идол, обнаруженный в реке Збруч. На четырех гранях идола высечена славянская космогоническая картина мира, над истолкованием которой исследователи трудятся в течение долгого времени (Б.А. Рыбаков посвятил этому идолу отдельную главу в своем труде о язычестве Древней Руси). У каждого племени существовали общие святилища, куда сходились все члены племени на торжественные праздники и для решения важных дел. Перед идолом обычно ставился жертвенник, на который возлагались жертвы. Арабский путешественник начала Х в. Ахмед ибн Фадлан оставил описание поклонения славян идолам. Речь идет о купцах, располагавшихся со своими товарами на берегу реки Итиля, то есть Волги.

«Во время прибытия их судов к якорному месту, – говорит Ибн Фадлан, – каждый из них выходит, имея с собой хлеб, мясо, молоко, лук и горячий напиток, подходит к высокому вставленному столбу, имеющему лицо, похожее на человеческое, а кругом его малые изображения, позади этих изображений вставлены в землю высокие столбы. Он же подходит к большому изображению, простирается пред ним и говорит: О господине! я пришел издалека, со мной девушек столько-то и столько-то голов соболей – столько-то и столько-то шкур, – пока не упоминает все, что он привез с собой из своего товара. Затем говорит: Этот подарок принес я тебе, – и оставляет принесенное им перед столбом, говоря: Желаю, чтобы ты доставил купца с динарами и диргемами, который купил бы у меня все, что желаю (продать) и не прекословил бы мне во всем, что я ему ни скажу (не торговался бы со мною), после чего он удаляется. Если продажа бывает затруднительна, и время ее продолжается долго, то он возвращается с другим подарком во второй, в третий раз… и просит его о ходатайстве… Часто же продажа бывает ему легка, и когда он продает, говорит: Господин мой исполнил мое желание, должно вознаградить его за то. И берет он известное число рогатого скота и овец, убивает их, часть мяса раздает бедным, остальное же приносит и бросает пред большим столбом и малыми… и вешает головы рогатого скота и овец на столбы, вставленные в земле, а когда настает ночь, то приходят собаки и съедают это, тогда тот, который это сделал, говорит: Мой господин соблаговолил ко мне и съел мой подарок».

Однако славяне приносили в жертву не только животных или плоды земли, но и людей, и не только пленных, но и соотечественников, близких, детей. Известен случай, когда князь Владимир после удачного военного похода решил принести в жертву человека, который был христианином и сыном христианина, однако его отец отказался отдать сына в жертву языческим богам, и оба они были убиты разъяренной толпой. Люди, обреченные на смерть на жертвеннике, избирались по жребию.

К настоящему времени открыты остатки некоторых славянских капищ. Наиболее известные из них были обнаружены в Киеве и под Новгородом в Перыни. В Перыни святилище было сооружено в форме цветка, «лепестки» которого указывали на основные стороны света. В центре каждого «лепестка» горел огонь, и в центре святилища также горел большой костер, рядом с которым, очевидно, приносились жертвы Перуну (судя по названию).

Жертвоприношение славян. Рис. А.С. Янова

У славян был распространен обычай сожжения покойников и возведения над их захоронениями земляных насыпей – курганов. В погребальный костер (или в могилу) вместе с умершим клали его вещи, оружие, пищу. При погребении князя вместе с ним сжигали коня и одну из его жен или рабыню, которая нередко добровольно ложилась на погребальный костер, веря, что встретится со своим господином в ином мире. В честь умершего устраивали пир – тризну, нередко справлявшуюся прямо на вершине погребального кургана, и военные состязания. У славян существовал годовой цикл земледельческих праздников в честь солнца и смены времен года. Языческие обряды должны были обеспечить высокий урожай, здоровье людей и скота. Особыми обрядами сопровождались важнейшие события в жизни человека – рождение, свадьба, смерть.

Теперь необходимо остановиться на культурном значении принятия христианства. Рассматривая этот вопрос, необходимо прежде всего освободиться от до сих пор широко распространенного мнения о том, что «Путята крестил мечом, а Добрыня – огнем», то есть от убеждения, что христианство вводилось насильно. Усомниться в этом можно уже на основании того факта, что Иоакимовская летопись, содержащая эту фразу, – произведение XVII в. (если она вообще существовала). Действие «огнем и мечом» могло иметь место, но это не означает, что оно было направлено против сопротивляющихся язычников. Возможно, таким образом подавлялись выступления тех, кто пытался, пользуясь всегда возникающей на «переломе эпох» (в данном случае этот перелом был связан с введением христианства) неустойчивостью общества, расшатать государственный и общественный порядок.

Кроме того, исключительно быстрое усвоение христианских нравственных ценностей, христианского культа говорит о том, что принятие христианства могло быть только добровольным актом. Достаточно вспомнить, что уже в «Русской Правде» (спустя столетие с небольшим после Крещения Руси) кровная месть за убийство заменена денежным выкупом, не признается судебный поединок, ночной вор не может быть убит, если он пойман после восхода солнца, телесные наказания заменены денежным штрафом и т. д. В.О. Ключевский считал, что во всем этом не обошлось без воздействия христианства. Разумеется, к этому времени уже исчезают человеческие жертвоприношения, ритуальные убийства жен и слуг на могиле господина и многоженство.