Текст книги "Состоятельная женщина. Книга 2"

– Верь в это, и крещение будет таковым. Делай, что я говорю, – скомандовал Блэки. – Я справлюсь с этим не хуже любого викария или священника. В конце концов, хоть я и не очень праведный католик, но еще верю в Бога, и ты об этом знаешь. Я могу не ходить в церковь, Эмма, но я никогда не терял веры. Никогда, поверь мне. Бог живет в каждом из нас, я глубоко уверен в этом. Я чувствую Его в своем сердце, а это важнее всего. Чувствовать, что Его любовь и Он сам навечно с нами.

Эмма удивилась, но поверила каждому его слову, а Блэки продолжал свою прочувственную речь:

– Я не думаю, что Он разгневается на меня за то, что я в сложившихся обстоятельствах взялся за это дело. И Он примет девочку в число возлюбленных своих детей. Верь в это и Он придет. Его собственный сын, Иисус, говорил: «Сострадайте детям малым, пришедшим ко мне, и не отталкивайте их, ибо так вы приближаете Царство Божие». Поверь мне, что важны само крещение и дух любви, его окружающий, а кто и где произвел его – не имеет значения. Нам не нужны ни церковь, ни священник, Эмма.

– Я верю тебе, Блэки, и хочу, чтобы ты крестил ребенка.

– Вот теперь я узнаю свою Эмму, – сказал он. – Тогда возьми и принеси сюда ребенка.

Блэки подошел к раковине, набрал теплой воды в кувшин, а затем поспешил к буфету и выдвинул ящик в поисках полотенца. Эмма тем временем взяла девочку из самодельной колыбели и баюкала на руках, нежно поглаживая ее по крохотному личику и приговаривая:

– Ты малышка моя родная.

Эмма была глубоко взволнованна близостью ребенка. Внезапно лицо Эдвина Фарли встало перед ее глазами: «Если бы Эдвин не был так жесток! Если бы он мог увидеть сейчас свое дитя, он бы так же полюбил его, как я». К своему ужасу, Эмме не удавалось полностью вычеркнуть из памяти ни лицо Эдвина, ни любое воспоминание, связанное с ним. Она могла неделями не думать о нем, а если иногда и вспоминала его, то только со жгучей ненавистью. Но после рождения ребенка воспоминания об Эдвине часто посещали ее. Занятая непрошенными мыслями о нем, Эмма была так обескуражена, что забыла об осторожности.

Блэки с противоположной стороны комнаты спросил:

– А как ты собираешься назвать нашу Тинкер Белл? Ты уже придумала ей имя?

Поглощенная своими размышлениями Эмма не стала долго раздумывать. Имя это буквально висело на кончике ее языка, и она машинально произнесла:

– Эдвина… – Как только это имя сорвалось с ее губ, Эмма окаменела, пораженная собственной оплошностью. «Что заставило меня назвать это имя?» – негодовала она на себя. Ведь у нее никогда не было намерения назвать ребенка именем Эдвина. Еще много недель назад она решила дать дочери имя Лаура. Эмма чувствовала себя так, будто из нее выкачали всю кровь.

У Блэки отвисла челюсть, и он изумленно уставился ей в спину. Он видел, как она вся напряглась и на ее острых лопатках натянулся тонкий шелк надетой на ней белой блузки. Он повторил про себя названное ею имя и мгновенно, ни секунды не сомневаясь, понял, кто был отцом ее ребенка. Эдвин Фарли! В этом нет никаких сомнений. Теперь все встало на свои места. Как же он не подумал об Эдвине раньше? Ведь это было так очевидно. Он месяцами терзался сомнениями относительно ее рассказа, убежденный в том, что такая привередливая девушка, как Эмма, ни в коем случае не могла спутаться с какой-то там деревенщиной. Боль за нее защемила его сердце, и он было потянулся к ней, чтобы поддержать ее. Но не стал этого делать и сосредоточился. Хотя Эмма стояла, отвернувшись от него, он ясно чувствовал, как она смущена ужасной оговоркой, сорвавшейся с языка. Что заставило ее проговориться? Эмма с ее осторожностью ни за что бы так не поступила сознательно. Она допустила ошибку, которую сейчас была не в состоянии изящно исправить. Поэтому Блэки напустил на себя беззаботный вид и с притворной веселостью спросил:

– И где же ты откопала такое музыкальное имя, крошка? Не иначе, как в одном из этих иллюстрированных журналов. Ну, ладно. Хотя имя довольно вычурное, но идет моей дорогой Тинкер Белл. Ей-богу, мне оно нравится.

Эмма кивнула, предпочитая не отвечать. Блэки засуетился с полотенцем, стараясь изящно перекинуть его через руку, потом попробовал воду, всячески пытаясь протянуть время, чтобы дать Эмме возможность собраться с мыслями и призвать на помощь свое воображение.

– Ну вот, я готов, – сказал он, сияя улыбкой. – Держи ребенка перед собой, Эмма… Да, вот так будет правильно. Хорошо, крошка.

Эмма слегка пришла в себя и сказала:

– Ее полное имя должно быть Эд… Эдвина, – запнулась она, сглотнула слюну и уже спокойнее продолжила, – Лаура Шейн…

– Шейн! – прервал ее Блэки с неподдельным изумлением.

– Да, Шейн – в твою честь. Я же не могла назвать ее Десмонд или Патрик, да и имя Блэки ей не очень то подходит, ты не находишь?

Он расхохотался.

– Правда! Правда! Ну, я так польщен этим, и мне это так приятно, Эмма! Тогда давай начнем.

Он размашисто погрузил пальцы в кувшин с водой и начертал ими крест на лбу ребенка.

– Подожди минутку, – остановила его Эмма, глаза ее широко раскрылись. – Я не католичка, и мой ребенок тоже. В англиканской церкви викарий просто сбрызгивает водой ребенка, но не крестит его. Мы должны все делать как положено. Поэтому, начни с начала, пожалуйста.

Блэки спрятал улыбку. Для атеистки она что-то была слишком хорошо осведомлена.

– Ладно, Эмма, я все понял.

Он вытер полотенцем влажный крест на лбу ребенка и приступил к обряду заново. Опустив в кувшин свои крупные загорелые пальцы, он затем церемонно уронил с них несколько капель воды на ребенка, который не мигая смотрел на него.

– Во имя Отца и Сына, и Святого Духа нарекаю тебя Эдвиной Лаурой Шейн Харт.

Блэки перекрестился и, нагнувшись, поцеловал ребенка, а потом улыбнулся Эмме и поцеловал ее тоже.

– Ну вот и все, крошка. Ребенок окрещен. Ты почувствовала себя счастливее?

– Да, Блэки, спасибо. Все было великолепно. И посмотри на девочку – она снова улыбается и даже не пискнула, когда ты побрызгал на нее водой. Я начинаю думать, что ее ждет хорошая жизнь. А это самое лучшее, что может быть, Блэки! – она обернулась, глаза ее сияли торжеством.

– У нее будет самая лучшая одежда, она будет учиться в самых лучших школах, и она станет настоящей леди! Я позабочусь об этом, и ничто меня не остановит.

Серьезное выражение ее лица растаяло в смущенной улыбке.

– Интересно, на кого она будет похожа, когда вырастет, а, Блэки?

«Конечно, на Фарли», – подумал про себя Блэки, внимательно разглядывая ребенка. Какой бы крохотной она не была, но его черты уже проглядывались. Вслух же он сказал:

– Она будет очаровательной, Эмма, можешь не сомневаться. А сейчас положи ребенка в колыбельку и достань у Лауры бутылку портвейна. Я думаю, что мы должны выпить за здоровье девочки.

– О, Блэки, ты думаешь, что так будет правильно? Лаура может быть недовольна, если мы залезем в ее…

– Не говори глупости, Эмма, – со смехом воскликнул Блэки. – Лаура вовсе не будет против. И потом, я все равно попозже схожу в винную лавку и куплю еще одну бутылку. Мы ведь обязаны выпить за Эдвину. Таков обычай.

Эмма согласилась. Они выпили за здоровье ребенка красного портвейна, налитого Эммой в маленькие стаканчики.

– Пусть она будет здоровой, богатой и красивой, – произнес Блэки, отхлебнув глоток. – О красоте можно было и не говорить. Уверен, что она будет похожа на свою мать.

Эмма нежно улыбнулась ему, и они уселись перед огнем, потягивая вино и погрузившись каждый в свои мысли. Немного спустя Эмма сказала:

– Мы не должны рассказывать о нашем крещении Лауре. Она этого не одобрит и скажет, что подобные вещи так не делаются. А еще она спросит, почему я не пошла в церковь.

Блэки нахмурился.

– Да, ты права. Но все-таки, что ты собираешься ей сказать по этому поводу? Она ведь не знает всей правды и ей покажется странным, почему ты не окрестила ребенка.

– Я ей скажу, что собираюсь сделать это в Райпоне, – ответила Эмма. Произнеся эти слова, она поняла, что приняла, наконец, решение, касающееся ближайшего будущего ребенка.

– Райпон! Почему именно там? – вопросительно взглянул на нее Блэки.

Эмма внимательно посмотрела на него, откашлялась и тихо сказала:

– Потому, что я собираюсь туда с ребенком на следующей неделе. Я отвезу его к моей кузине Фреде.

Она заметила по выражению его лица, что Блэки сбит с толку этим соображением, и торопливо пояснила:

– Она будет жить там с моей кузиной. Ты же знаешь, что я не могу оставить при себе ребенка, так как мне надо работать. Ты сам мне это говорил несколько месяцев назад.

– А ты уже сообщила об этом своей кузине? Она согласна взять Эдвину к себе?

– Нет еще. Я побоялась написать ей, чтобы она мне не отказала. Но, если я приеду к ней с ребенком, она этого не сделает, – сказала Эмма очень уверенным тоном. – Фреда – хорошая женщина, и она была очень близка с моей матерью, хотя и намного моложе ее. Она из тех женщин, что созданы для материнства. У нее самой двое маленьких. Я абсолютно уверена в том, что она не сможет мне отказать, как только увидит Эдвину. Кроме того, я собираюсь платить ей за то, что она будет ухаживать за ребенком.

Блэки вздохнул.

– Да, практическая польза от этой идеи есть. Но не упустишь ли ты так ребенка, Эмма?

– Конечно, ты прав! Риск определенный есть, но как только я крепко встану на ноги, я заберу Эдвину к себе. А пока я думаю навещать ее один или два раза в месяц.

Блэки грустно покачал головой. Его кельтская душа страдала от мысли, что Эмме придется жить отдельно от дочки, и он спросил ободряющим тоном:

– Когда ты собираешься в Райпон?

Эмма прикусила губу.

– Я должна отвезти ребенка на следующей неделе, до того, как выйду на работу. Скорее всего, в четверг. Я останусь переночевать у Фреды и проведу там всю пятницу, чтобы побыть с девочкой чуточку подольше.

Она заметила тревогу на его лице и воскликнула:

– Я вынуждена это сделать. У меня нет иного выхода. – Слезы подступили к ее горлу, и голос осекся.

– Я понимаю, Эмма, я все понимаю. Не терзай себя, – сочувственно заметил Блэки. Он подался вперед и похлопал ее по руке. – Это самое мудрое решение в нынешних обстоятельствах.

– По крайней мере, она будет жить среди наших родственников и дышать чистым деревенским воздухом, – твердо сказала Эмма, стараясь еще раз убедить и себя, и Блэки в разумности такого шага.

– А как будет с твоим отцом? Разве кузина не расскажет ему о ребенке?

– Нет, она не сделает этого, если я ее попрошу, – возразила уверенно Эмма, надеясь в душе, что все так и произойдет.

– Она знает, что такое мой отец, и защитит меня в память о матери – они были как сестры.

Эмма посмотрела Блэки прямо в глаза и продолжила:

– Я расскажу ей всю правду о парне из деревни, который бросил меня и сбежал на флот. Я должна это сделать.

– Да, думаю, что ты так и поступишь, – заметил Блэки, теперь совершенно уверенный в том, что настоящая правда была несколько иной. Потом новая мысль буквально оглушила его, он поколебался минуту и затем сказал:

– Эмма, ты уже вспоминала про свидетельство о рождении. Тебе ведь надо пойти в регистратуру Лидса и зарегистрировать там рождение ребенка, чтобы получить свидетельство. Но там тебе придется назвать отца ребенка – так требует закон.

Лицо Эммы омрачилось. Она уже не раз думала об этом обстоятельстве и оно немало ее волновало. Она сидела затаившись, ничего не отвечая.

– Я догадываюсь, о чем ты думаешь, крошка. Когда регистратор спросит об имени отца, ты ответишь: «Отец неизвестен»?

– Да, – тихо проронила Эмма.

– Так я и знал! Ну вот, что я думаю по этому поводу: тебе следует назвать отцом меня, – с напором в голосе сказал Блэки.

Эмму словно громом ударило.

– Блэки, я не хочу и не могу этого делать! Почему ты должен брать на себя такую ответственность?

Его выразительные глаза, в которых не было ни тени сомнения, прямо смотрели на нее.

– А что, разве ты собираешься назвать имя настоящего отца, Эмма? – резко спросил он.

– Нет! – горячо воскликнула она.

– Ну, а в таком случае, не лучше ли будет указать меня? Бумага эта – просто свидетельство о том, что девочка рождена законно. Мне кажется, что любое имя, даже такое, как мое, будет выглядеть в ней лучше записи «Отец неизвестен». Подумай об этом, крошка.

– Но, Блэки…

Он поднял руку, чтобы остановить ее, на лице его появилось укоризненное выражение.

– Тебе не кажется, что ты слишком часто говоришь: «Ho, Блэки»? Всякий раз, когда ты не согласна со мной. Все! Решено! – заявил он голосом, не терпящим возражений. Он снова сжал Эммину руку.

– Вот увидишь, все будет прекрасно, Эмма. А я просто счастлив буду взять на себя ответственность, как ты изволила выразиться, за Тинкер Белл. – Он лукаво улыбнулся. – Я имел в виду – за Эдвину Лауру Шейн, мою дорогую, так сказать, крестницу.

Глаза Эммы наполнились слезами. Она вытащила носовой платок и высморкалась, стараясь унять волнение.

– Ты так добр ко мне, Блэки. Я просто не понимаю, почему ты так много делаешь для меня.

– Потому что я забочусь о тебе, Эмма, вот и все. Ведь кто-то должен позаботиться о вас обеих в этом жестоком мире, мне так кажется, – тихо и с чувством сказал он. Его черные глаза при этом сияли от радости.

– Ты можешь пожалеть об этом позже. Я имею в виду, пожалеть о том, что вписал свое имя в свидетельство.

Блэки беззаботно рассмеялся.

– Я никогда не жалею о содеянном, моя крошка. Я считаю такие сожаления пустой тратой времени.

Легкая улыбка тронула губы Эммы. Она знала, что бесполезно пытаться разубедить Блэки, когда он что-то задумал. Он не менее упрям, чем она сама. Не отрывая глаза от огня, Эмма чуть слышно сказала:

– Мне придется держать свидетельство в надежном месте под замком. И Лаура ни в коем случае не должна будет его увидеть.

Блэки показалось, что он не совсем правильно понял ее слова. Он подался вперед и переспросил:

– Что такое?

– Я сказала, что Лаура ни за что не должна увидеть свидетельство, потому что в нем будет твое имя.

– Это меня как раз не волнует, но она не должна его видеть по другой причине: она же не знает, что ты не замужем и что ребенок незаконнорожденный. Ведь я говорил ей, что ты замужем за моряком по имени Уинстон Харт. Боже, сколько лжи я наплел бедной девушке! Ты стала забывчивой, Эмма. – Он тяжело вздохнул. – И сколько хлопот с этим враньем!

Эмма вспыхнула.

– Это «святая» ложь. Я все придумала ради ребенка, и ты был согласен, что я права, – жестко возразила она. – И вовсе я ничего не забываю. Просто я подумала, что следует оградить тебя от неприятностей. И потом, я не хочу огорчать Лауру, а она обязательно расстроится, увидев твое имя на свидетельстве о рождении. Она может поверить, что ты действительно отец ребенка.

– Ну, и что с того? – резким голосом спросил Блэки, раздражаясь еще сильнее.

– Лаура влюблена в тебя, Блэки.

– Влюблена в меня? Лаура? Что за чушь ты несешь, крошка! – расхохотался он и недоверчиво покачал головой. – Скорее ад покроется льдом, чем Лаура остановит на мне свой взгляд. Я уже говорил тебе, что Лаура очень набожна, и она прекрасно знает, что я грешник. Сама посуди, Эмма. Это бред какой-то! Влюблена в меня – надо же такое придумать! Всеми святыми клянусь, я начинаю подозревать, что ты не в своем уме.

Эмма нежно и сочувственно посмотрела на него.

– Какой же ты дурак, Блэки О'Нил. Не видишь того, что делается у тебя под носом. Конечно, она влюблена в тебя и сильно.

– Она что, говорила тебе об этом? – закричал он, насмешливо глядя на нее.

– Нет, сама она этого не говорила, но я знаю.

Встретив его скептический взгляд, Эмма с жаром добавила:

– Я просто уверена, что в глубине души она любит тебя!

Блэки опять не смог удержаться от смеха.

– Ты слишком впечатлительна, Эмма, честное слово. Я совершенно не верю всему этому, абсолютно.

Эмма смиренно пожала плечами.

– Можешь мне не верить, но это правда, – твердо заявила она. – Я могу это утверждать по тому, как она смотрит на тебя и как иногда говорит о тебе. Держу пари, что она пойдет за тебя, если ты попросишь ее об этом.

Блэки был ошеломлен. На лице его застыло какое-то странное выражение, которое Эмма не смогла разгадать, и она торопливо сказала:

– Ты, естественно, не должен ничего говорить ей из того, что я тебе рассказала. Лаура огорчится, если узнает, что мы обсуждали ее у нее за спиной. В любом случае, она никогда не говорила мне, что любит тебя. Это только мое собственное мнение.

Блэки продолжал сидеть молча. Эмма поднялась и подошла к нему. Она легко дотронулась до его массивного плеча, глаза ее блестели.

– Обещай мне, что ничего не скажешь Лауре, пожалуйста, Блэки!

– Обещаю, что не проговорюсь ни одной живой душе, – сказал он, похлопав ее по маленькой руке, лежавшей на его плече.

Убедившись в том, что он намерен сдержать данное слово, Эмма кивнула и направилась на кухню.

– Я должна все приготовить к чаю, – через плечо бросила она.

– Хорошо, крошка, – сказал Блэки и подбросил полено в камин. Он поудобнее устроился в кресле и закурил сигарету, время от времени посмеиваясь про себя. Слова Эммы сильно позабавили его, но он не поверил в их истинность.

«Все это девичьи романтические фантазии Эммы», – подумал он и решил переключиться на что-нибудь другое. Однако, как оказалось, в словах Эммы было нечто такое, что взволновало его и требовало размышлений. А, может быть, Лаура действительно влюблена в него? Эта мысль раньше никогда не приходила ему в голову, она и теперь показалась совершенно невероятной. Он был обескуражен. Постепенно многое из того, что говорила и делала Лаура за эти последние несколько лет, живо возникло в его памяти. То, чему раньше он не придавал никакого значения, приобрело совсем иной смысл после слов, сказанных Эммой.

Но была ли Эмма права в своих подозрениях? Он мог поклясться, что не знал ответа на этот вопрос. Но ведь Эмму глупой не назовешь. Она проницательна, и он сам часто поражался ее умению читать мысли других людей.

Заинтригованный, он стал размышлять о Лауре Спенсер и понял, что не в состоянии определить характер и глубину чувств, которые он к ней испытывал. Конечно, он любил ее, в этом не было никаких сомнений, да и невозможно было не полюбить эту кроткую, сердечную девушку. Но как он любил ее? А может быть, он был в нее просто влюблен? Хотел бы он, чтобы она стала его женой, матерью его детей? Желал ли он разделить с ней всю оставшуюся жизнь? Или же она была только объектом его мужской страсти и желания? Он недовольно покачал головой, раздраженный своей неспособностью ясно определить и понять свои истинные чувства к Лауре.

А как быть с Эммой? Он и ее любил. Ему всегда казалось – это только братская любовь, но сейчас он не был уверен в том, что не обманывал сам себя. Вспомнил тот вечер в «Грязной утке», когда, чтобы защитить ее, предлагал ей выйти за него замуж. Но и в тот вечер он понимал, что Эмма – весьма соблазнительная молодая женщина. Блэки ощутил раздражение и недовольство собой.

Неужели это возможно, что на самом деле он любил Эмму, как мужчина любит женщину – всей душой и всем сердцем. Он попытался объективно оценить свои чувства к обеим девушкам, но обнаружил, что запутывается еще сильнее, и очень смутился возникшей дилеммой. «Как может один мужчина одновременно любить двух женщин?» – спрашивал он себя с нарастающим раздражением. Он рассеянно запустил руку себе в волосы.

– В хорошенькую историю ты вляпался, Блэки О'Нил, – сказал он сам себе.

Пока он тщетно искал ответы на эти мучившие его вопросы, взгляд его блестящих черных глаз стал задумчивым и обращенным газ внутрь. Но этим ответам предстояло еще долго ускользать от него, сводя его с ума.

Глава 32

В это воскресенье около двух часов пополудни главная улица деревушки Фарли была пустынна. Стоял холодный апрельский день, обычный для этого времени года. По небу неслись пепельно-серые облака, собиравшиеся в большие темные тучи над вершинами черных, поросших вереском, голых холмов, простиравшихся до самого горизонта. Бледное солнце уже несколько часов было закрыто облаками, и деревня выглядела совсем негостеприимно. Серые каменные стены и сланцевые крыши домов сливались с угрюмым, металлического оттенка, небом, образуя унылый, монотонный полуиндустриальный пейзаж. Ветер, дувший из соседнего известнякового карьера, нес с собой дожди с Северного моря, и ливень был неминуем. Он уже пролился немного раньше, мокрые крыши и булыжники мостовой отливали серебром, посверкивая в угрюмом, окружавшем юс, мире.

Эмме, взбиравшейся на крутой холм, деревня показалась намного меньшей той, что сохранилась в ее памяти, и как-то странно съежившейся. Ей теперь было с чем сравнивать, и Эмма поняла, что ее глаза привыкли к представительным зданиям Лидса и красивым постройкам Армли. Счастье так переполняло ее, что эта угрюмая обстановка, окружавшая ее, как бы смягчалась, становилась чем-то несущественным. Она улыбнулась. Впереди ее ждала встреча с отцом и Фрэнком, и столь долгожданное воссоединение с родными сейчас, как и все последние дни, полностью занимало ее мысли. Они не знали, что она сегодня приезжает: Эмма, желая сделать приятный сюрприз, не написала им о своем приезде. Предвкушение радостной встречи было отчетливо написано на ее оживленном, сияющем лице.

«Фрэнк, должно быть, вырос за последние десять месяцев, – подумала она. – Интересно, как они выглядят: младший брат, которому исполнилось тринадцать, и отец?»

Сама Эмма потратила немало усилий, чтобы в это утро выглядеть как можно лучше. Это было необходимо, с одной стороны, чтобы удовлетворить собственную гордость, но, с другой стороны, ей требовалось доказать отцу, что она все-таки добилась успеха. Она была в красном шелковом платье и черном шерстяном пальто, принадлежавшем раньше Оливии Уэйнрайт, и в черных ботиночках на пуговицах, приобретенных ею всего неделю назад. Хозяйственная сумка была битком набита тщательно подобранными подарками: носки, рубашка и галстук для папы и к ним пачка его любимого трубочного табака; носки, рубашка, письменные принадлежности и книга «Дэвид Копперфилд» для Фрэнка. Поверх всего этого был осторожно положен букетик весенних цветов на могилу матери. Эмме пришлось основательно запустить руку в свои сбережения, но она сделала это с любовью и радостью, к тому же в ее черном ридикюле лежали целых три фунтовые бумажки для отца.

Крутой склон холма на этот раз Эмма преодолела легко. Походка ее была уверенной, и она ощущала удивительную бодрость. Будучи оптимисткой по природе, Эмма сейчас чувствовала необыкновенную уверенность в будущем. Ребенок был хорошо устроен у ее кузины Фреды в Райпоне. Как она и предсказывала Блэки, Фреда с большой охотой согласилась принять Эдвину, причем на любой срок, который устраивал Эмму. Даже если кузина и была удивлена неожиданным появлением Эммы на пороге ее дома или шокирована ее рассказом, то не подавала вида. Любящая, добрая, она все восприняла как должное и искренне приветствовала Эмму, возбужденно хлопоча вокруг нее и расточая восторги красоте и хорошему характеру Эдвины. Фреда обещала заботиться о ребенке, как о своем собственном, и сохранить в секрете от Джека Харта, с которым у нее были не очень хорошие отношения, все, что касалось нынешних дел Эммы. Впрочем, она ничего и не слыхала об отце Эммы со времени смерти Элизабет в 1904 году. Эмма вернулась в Армли совершенно успокоенной. Хотя расставание с ребенком расстроило ее, справиться с грустью ей во многом помогло доверие, которое она испытывала к Фреде, так похожей на ее покойную мать. Эмма знала, что Эдвина в надежных руках, где ее будут холить и лелеять. А это было главное.

Проходя мимо пивной «Белая лошадь», находившейся на полпути к вершине холма, Эмма ускорила шаг, не желая встречаться ни с кем из деревенских мужчин и парней, завсегдатаев пивной, которые никак не могли расстаться с последней кружкой и никогда не уходили из паба раньше двух часов. Они в любой момент могли оказаться на ее пути, направляясь домой к позднему воскресному ленчу. Едва Эмма успела миновать пивную, как услышала скрип открывающейся двери, и холодный воздух огласился громкими голосами группы мужчин, вывалившихся на улицу, шумных и оживленных от выпитого в большом количестве пива. Эмма ускорила шаг.

– Эмма!

Сердце ее упало, и она уже собралась бежать, лишь бы не пускаться в нежелательные для нее разговоры и расспросы местных жителей. Не оглядываясь назад, она прибавила ходу. «Пьяная деревенщина», – презрительно подумала Эмма.

– Эмма! Ради бога, подожди. Это же я, Уинстон!

Она резко остановилась и обернулась, лицо ее просветлело. Ее старший брат, нарядный в своей морской форме, бежал за ней по улице, размахивая белой матросской шапочкой, зажатой в руке, и забыв о своих приятелях. Они же пялились, разинув рты, на Уинстона и строили глазки Эмме, стоявшей выше их на склоне холма. Он обнял ее и прижал к себе, покрывая поцелуями лицо и волосы Эммы. Теплая волна счастья захлестнула Эмму, и она тесно прижалась к нему, ощутив прежнюю горячую и искреннюю любовь к брату. Только сейчас она остро почувствовала, как соскучилась по нему.

Постояв, обнявшись, несколько секунд, они, наконец, оторвались друг от друга, продолжая пристально, вопрошающе разглядывать один другого. Эмма, затаив дыхание, смотрела на Уинстона. Его лицо, всегда красивое, но как-то по-девичьи, сейчас было необыкновенно, ошеломляюще прекрасным. Он сильно возмужал с их последней встречи. Высокие скулы, широкие брови, прямой нос, чувственный рот и правильный подбородок были как и прежде хорошо очерчены, но потеряли свою прежнюю нежность. В его лице ощущалась сила, подчеркивающая его несомненную мужественность. А эти глаза, широко расставленные, под черными дугами бровей и окаймленные густыми ресницами – они показались Эмме еще красивее, чем прежде, ослепляя при свете холодного северного солнца. Его черные волосы развевались на ветру, белозубая улыбка сияла на свежем лице. Он вырос и раздался в плечах, стал почти одного роста с отцом и таким же широкоплечим и мускулистым. «Да, он слишком красив, не считая всех своих остальных достоинств, – подумала Эмма. – Женщины, должно быть, без ума от него, но у мужчин он должен вызывать ненависть, – решила она. – Интересно, сколько девушек уже пали к его ногам, сколько разбитых сердец он оставил на своем пути. Он просто неотразим для женского пола. – Это ей было совершенно ясно. – Он превратился в превосходный образец мужчины, – пробормотала она про себя, – этот бывший худой вспыльчивый мальчишка, который нещадно дразнил ее, таскал за волосы, ругался и дрался с ней, но, когда это было необходимо, становился ее верным союзником, брат, которого она никогда не переставала втайне обожать».

Уинстон, в свою очередь не сводивший глаз с Эммы, думал: «А она сильно изменилась. В ней все стало другим. Она стала уверенной в себе, даже решительной. Бог мой, она стала изумительной девушкой! Нет, не то. Эмма превратилась в зрелую женщину, у которой есть на что посмотреть». Ущемленное чувство собственника, пронзившее его, было таким сильным и обжигающим, что он сам изумился силе своих чувств. Ни один живущий на свете мужчина не будет достоин его сестры. Он почувствовал, что просто очарован ею. Действительно, это могло стать главной проблемой его жизни: ни одна женщина не сможет сравниться в его глазах с его сестрой.

– Ты прекрасно выглядишь, – наконец сказала Эмма, нарушив молчание. Ее глаза переполняла нежность.

– То же самое можно сказать о тебе, сестричка, – ответил Уинстон. – Ты стала совсем взрослой.

Преисполненный гордости за нее и любви он улыбнулся Эмме, но улыбка тотчас сошла с его лица. Он вспомнил, как бедный маленький Фрэнк тосковал и продолжает тосковать по Эмме, и глаза его запылали гневом. Он грубо схватил ее руку.

– Эй, Эмма, где черти носили тебя все эти месяцы? Мы все переволновались до смерти. Как ты могла сбежать таким образом?

С потаенной улыбкой на лице Эмма сказала:

– О, никак чует кошка, чье мясо съела, не так ли?

Уинстон пристально посмотрел на нее.

– Я мужчина. Это совсем другое дело. У тебя не было причины, чтобы так по-воровски сбегать. Ты нужна была дома.

– Не кричи, Уинстон. Папа знает, где я была. Я ему регулярно писала и посылала деньги.

Уинстон внимательно, почти изучающе смотрел на нее и продолжал хмуриться.

– Да, но ты никогда не оставляла свой адрес, чтобы мы знали, куда писать в ответ. Это нехорошо с твоей стороны, Эмма.

– Папа знает, что я путешествую с моей госпожой, миссис Смит из Брэдфорда. Пожалуйста, Уинстон, не злись и отпусти мою руку. Ты делаешь мне больно.

– Прости, – пробормотал Уинстон и, не выпуская ее руку, лишь ослабил хватку. – Пошли, нечего тут стоять и устраивать спектакль для посторонних. Я уже заметил не меньше дюжины отодвигаемых кружевных занавесок.

Он почти волоком потащил ее в сторону Топ Фолда.

– У тебя теперь уже есть постоянное судно, Уинстон? – тепло спросила Эмма, надеясь сбить столь воинственное настроение своего брата.

– Да, – лаконично ответил он.

Не обращая внимания на его холодность, Эмма продолжала расспросы.

– Где оно находится, Уинстон?

– В Скапа Флоу.

– Хорошо, оставь мне свой адрес, чтобы я могла писать тебе каждую неделю. Надеюсь, ты не против?

– Если хочешь…

– Да, я хочу этого. И я дам тебе свой адрес. Ты будешь отвечать мне, Уинстон?

– Да.

Эмма про себя облегченно вздохнула. Она все-таки неплохо знала своего брата, чтобы не принимать его грубоватые ответы близко к сердцу. Чувствовалось, что она все еще сердила его. Оставалось надеяться, что отец не разделяет его точки зрения и не так волнуется из-за нее. А пока она весело сказала:

– Должно быть очень интересно служить на флоте. Можно увидеть мир. А это как раз то, о чем ты мечтал, с самого детства.

Уинстон ничего не ответил, но Эмма заметила подобревшее выражение его лица и с нажимом добавила:

– Это ведь замечательно, правда?

Уинстон не в состоянии был подолгу сердиться на свою любимую Эмму. Он также понимал, что его грубость на самом деле вызывалась растущим внутренним беспокойством. Ему не следовало преждевременно, расстраивать сестру, которую буквально через считанные минуты ждал ужасный удар. Поэтому с напускной веселостью, Уинстон ответил:

– Да, ты права. Это действительно интересно. Мне нравится флот, Эмма, я там многому учусь. Причем не только тому, что относится к морской службе, но и всему, что касается моего дальнейшего образования. Я поставил себе цель многого добиться на флоте, Эмма.

Последние его слова обрадовали Эмму, но прежде, чем она успела открыть рот, чтобы сказать ему об этом, Уинстон прервал ее:

– Я должен сказать тебе одну вещь, Эмма, о которой никому не рассказывал. На первых порах я был слегка напуган.