Текст книги "Тайное венчание"

Глава первая

1805 год

– Готово, мама.

Леди Уолтем, лежащая в постели, приоткрыла глаза.

– Наконец-то, дорогая! – произнесла она едва слышно.

За время болезни леди Уолтем исхудала так, что кожа ее казалась прозрачной. Однако ни изможденное лицо, ни огромные круги под глазами не могли скрыть ее былой красоты.

Вернита, ее дочь, также исхудавшая и измученная, но все же прекрасная сияющей красотой юности, подняла только что законченное неглиже и показала матери.

Неглиже из тончайшего индийского муслина было украшено ручной вышивкой и оторочено по краям розовой лентой из того же материала. Грудь и рукава его были отделаны кружевами.

Какой насмешкой казалась эта прелестная дорогая вещица в нищенской чердачной комнате с некрашеным деревянным полом и голыми окнами!

– Чудесно, милая, – прошептала леди Уолтем. – Надеюсь, на этот-то раз тебе заплатят!

– Мама, я подумала, – ответила Вернита, – и решила, что отнесу ее не в «Мезон Кларе», а самой принцессе Боргезе.

– Что тебе взбрело в голову? Не делай этого ни в коем случае! – От волнения леди Уолтем заговорила громче: – Это опасно! И потом, до сих пор мы имели дело только с «Мезон Кларе».

– Эти торгаши нас обманывают, – горько ответила девушка. – Платят нам жалкие гроши, а остальное, что получают от покупателя, кладут себе в карман.

– У нас нет выбора. Без них мы умрем с голоду, – заметила леди Уолтем.

– Мы так и так умрем с голоду, если нам не начнут платить больше, – ответила Вернита.

Она говорила «нам», хотя мать вот уже несколько месяцев была не в силах работать и девушке все приходилось делать самой.

Леди Уолтем слабела с каждым днем, но Вернита не осмеливалась послать за доктором. Да и чем мог помочь врач? Девушка догадывалась, что не какая-то конкретная болезнь, а голод и отчаяние медленно сводят мать в могилу.

Удивительно, что они сумели протянуть так долго. Истратив все деньги и продав все, что имело хоть какую-то ценность, мать и дочь начали зарабатывать себе на жизнь шитьем. Прошло почти два года с тех пор, как они «ушли в подполье».

Два года назад, когда Амьенский договор, казалось, положил конец вражде между Англией и Францией, Вернита, ее отец и мать отправились во Францию в числе других английских туристов.

Летом 1802 года вся Англия праздновала долгожданный мир.

Люди, измученные девятилетней инфляцией и дороговизной, наслаждались спокойствием и изобилием. Им казалось, что горести и беды войны навсегда ушли в прошлое.

Едва закончилась война, добродушные англичане примирились с Наполеоном Бонапартом, уже завоевавшим Италию и Австрию, и даже не возражали, когда он установил свой контроль над Нидерландским побережьем.

Туристы, для которых Франция была закрыта в течение девяти лет, ринулись туда толпами. Порты по обоим берегам Ла-Манша были переполнены желающими пересечь пролив в погоне за свежими впечатлениями и развлечениями.

Сэр Эдвард Уолтем, человек солидный и рассудительный, подождал, пока схлынет этот туристический ажиотаж, и только в марте 1803 года повез жену с дочкой в Париж.

Город очаровал Верниту с первого взгляда. Семья Уолтемов остановилась в одной из лучших гостиниц, расположенной в самом центре Парижа. Скоро у них появились друзья среди французов. Одни развлечения и празднества сменялись другими, и жизнь текла легко и беззаботно.

На дипломатическом приеме семейству Уолтемов довелось увидеть самого первого консула. И что же? этот Бонапарт, в карикатурах военного времени изображавшийся каким-то кровожадным чудищем, на деле оказался милым, обаятельным человеком!

Тем сильнее было потрясение Уолтемов, когда в мае 1803 года Англия прервала перемирие и объявила Франции войну.

Наполеон Бонапарт пришел в неописуемую ярость.

Во-первых, он собирался нарушить договор сам, а во-вторых, не так скоро! Но Англия успела восстановить свой флот и теперь горела решимостью вернуть утраченные после Амьенского мира позиции.

Однако простые англичане, проводившие досуг в Париже, не подозревали о воинственных планах своего правительства.

Не успели они оправиться от шока, вызванного объявлением войны, а их уже ожидало новое потрясение: Наполеон отдал приказ интернировать всех англичан, находящихся на территории Франции.

Впервые в мировой практике мирные жители оказались в тюрьме лишь за то, что являлись гражданами своей страны.

Англичане, оставшиеся на родине, возмущались и призывали громы небесные на голову корсиканского изверга. Однако эти проклятия не могли помочь их несчастным соотечественникам.

Сэру Эдварду и его семье повезло больше других: один из новых знакомых, служащий в кабинете министра внутренних дел, в последний момент предупредил их о готовящихся арестах.

Уолтемы поспешно покинули гостиницу и сняли несколько комнат в доме на окраине, хозяин которого не задавал жильцам, щедро оплачивающим кров, лишних вопросов.

Не теряя времени, сэр Эдвард начал искать способ вернуться в Англию, но этим поискам не суждено было увенчаться успехом. Не прошло и недели, как отец тяжко заболел.

Вернита была уверена, что в его болезни повинна плохая парижская вода.

Как бы там ни было, сэр Эдвард слег в постель и ни о каком отъезде уже не могло быть и речи.

Жена и дочь самоотверженно ухаживали за ним, но все было бесполезно. Сэр Эдвард умер, промучившись неделю, и оставил их одних и совершенно беспомощных в чужой враждебной стране.

Слишком поздно мать и дочь поняли, что лучше было рискнуть и позвать врача.

Впрочем, французская медицина в то время пользовалась дурной славой, а Вернита сомневалась, что помочь отцу смог бы даже самый опытный врач.

Леди Уолтем, нежно любившая мужа, была убита горем. Именно Вернита приняла решение переселиться из меблированных комнат, которые они занимали, на чердак.

Узнав о предстоящих гонениях на англичан, сэр Эдвард немедленно взял из банка все свои сбережения. Таким образом, на руках у Уолтемов оставалась крупная сумма наличными.

Но Вернита понимала, что даже этих денег не хватит надолго. Предыдущая война продолжалась девять лет, и Вернита с содроганием думала, что и эта может продлиться столько же.

– Мы должны экономить каждое су, – сказала она матери.

Глядя на беспомощную, убитую горем мать, девушка понимала, что теперь главой семьи придется стать ей.

О том, чтобы сдаться властям, мать и дочь даже не помышляли. Их пугала и отталкивала та ненависть, которую вслед за Наполеоном проявляли к англичанам все французы.

Вернита понимала, что у Наполеона с Англией личные счеты. Из всех европейских стран одна Британия не встала перед ним на колени, и император со всей необузданностью, свойственной корсиканцам, мечтал подчинить себе «нацию лавочников».

Газеты сообщали, что он собирает силы, готовясь пересечь Ла-Манш и вторгнуться в Англию.

– Они хотят, чтобы мы прыгали через канаву! – восклицал Наполеон. – Что ж, перепрыгнем!

Он перевел все французские порты на военное положение и начал строительство паромов и барж, чтобы переправить армию на тот берег.

Французы благоговели перед гением императора и насмехались над англичанами, осмелившимися противостоять такой армаде.

Однако время шло, и в начале 1805 года Наполеон осознал, что, пока в проливе стоит английский флот, его план остается пустой фантазией. Понятно, что от этой неудачи он не стал лучше относиться к англичанам.

Каждый раз, выходя на улицу или в магазин, Вернита почти физически чувствовала исходящие от «победоносных французов» волны ненависти к ее родной стране.

Однако, несмотря на все победы Франции, цены росли, и Верните становилось все труднее прокормить себя и мать.

Леди Уолтем так и не оправилась после смерти мужа. Она медленно таяла на глазах у дочери – день за днем, месяц за месяцем.

Однако даже теперь Вернита не могла и подумать о том, чтобы сдаться французским властям.

Девушка содрогалась при мысли об аресте и тюрьме. Они терпели голод и всяческие лишения, но были свободны. Гордость запрещала Верните опускать руки, приказывая бороться до конца.

Но теперь, глядя на мать, чье бледное лицо в ярких лучах солнца выглядело еще изможденней, чем обычно, Вернита понимала, что надо что-то предпринимать – и немедленно.

И сейчас, сидя за шитьем неглиже по заказу торгового дома «Мезон Кларе», Вернита решила пойти с этой работой прямо к покупательнице, минуя посредников.

Она прекрасно знала, что большинство вещей, сшитых ею с таким искусством и старанием, покупает принцесса Полина Боргезе, сестра императора. Даже в прошлом году, когда принцесса была в Италии, оттуда шли бесконечные заказы, и курьеры везли в Италию изящное нижнее белье, пошитое в невероятной спешке руками леди Уолтем и ее дочери.

«Мезон Кларе» не особо церемонился со своими работницами.

За свою работу Вернита получала гроши, и бóльшая часть заработка уходила на дорогие материалы и кружева, которые приходилось покупать за свой счет.

За последние несколько месяцев она не получила почти ничего, хотя работала не покладая рук.

В прошлом декабре принцесса забросала «Мезон Кларе» заказами: предстояла коронация императора и под роскошным платьем принцесса желала носить такое же роскошное белье.

Вернита, не выдержав, заметила, что не сможет выполнить столько работы в такой короткий срок, но приказчик торгового дома грубо оборвал ее.

– Вы уж постарайтесь! – приказал он. – Иначе мы найдем на ваше место другую портниху, которая будет работать и быстрее, и качественнее.

«Едва ли», – подумала Вернита, но не осмелилась спорить.

Но теперь, находясь в отчаянном положении, Вернита решилась взять судьбу в свои руки.

– Мама, я попрошу у Луизы праздничное платье и шляпку, – сказала она, – и стану вылитой petite bourgeoise[1]1
  Мещаночка (фр.).


[Закрыть]. Никто не догадается, что я не та, за кого себя выдаю.

– Это слишком рискованно, – со страхом ответила леди Уолтем. – Вдруг тебя что-нибудь выдаст?

– Тогда мы попадем в тюрьму, – ответила Вернита, – и, может быть, к лучшему. В тюрьме по крайней мере кормят.

Леди Уолтем вскрикнула от ужаса, и Вернита повернулась к ней.

– Не бойся, мама, я говорю это несерьезно. Никто ни о чем не догадается. Мне ведь уже не раз приходилось общаться с парижскими лавочниками, и они обращались со мной так же грубо, как со всеми бедными женщинами, которым приходится считать каждое су.

– Когда же кончится эта ужасная война! – воскликнула леди Уолтем. – Ах, зачем только мы поехали в Париж!

В голосе ее послышались едва сдерживаемые рыдания. Вернита поняла, что мать вспоминает об отце.

«Это я во всем виновата», – с горечью подумала Вернита. Такие мысли приходили ей в голову все чаще и чаще.

Действительно, поездка за границу, по замыслу отца, должна была стать подарком дочери к семнадцатилетию. Чтобы порадовать Верниту, Уолтемы покинули свой особняк в Бакингемшире, которым их семейство владело на протяжении пяти поколений.

«Почему судьба щадит негодяев и так жестоко обходится с хорошими людьми?» – спрашивала себя Вернита. Но тут же вспоминала поговорку своей няни: «Что толку плакать над пролитым молоком?»

Они с матерью находятся в Париже, Англия пребывает в состоянии войны с Францией, и тут уж ничего не поделаешь. Сейчас их главная задача – выжить.

Вернита наклонилась и ласково поцеловала мать в щеку.

– Пойду к Луизе, – сказала она. – Она добрая и не откажется мне помочь.

Леди Уолтем не возражала: она знала, что, если Вернита приняла решение, ее уже ничем не переубедишь.

Сердце матери обливалось кровью при мысли о том, что ее красавица, умница дочка обречена проводить лучшие годы молодости за тяжелой работой на холодном и пыльном чердаке.

Если бы они остались в Англии! Сейчас Вернита каталась бы верхом в отцовском поместье или танцевала на балах в Лондоне…

«Что будет с ней дальше?» – спрашивала себя леди Уолтем, чувствуя, как жизненные силы постепенно покидают ее.

Целыми днями она молилась о том, чтобы хоть Вернита вырвалась из этого ада. Но, похоже, господь совершенно забыл о Уолтемах.

– О Эдвард! – воскликнула женщина, как часто восклицала, оставаясь одна. – Где бы ты ни был, если ты меня слышишь, помоги нам!

На глаза леди Уолтем навернулись слезы.

Внизу послышались шаги дочери, и леди Уолтем поспешно смахнула слезы с глаз: она не хотела расстраивать дочь.

Вернита вошла в комнату, неся в руках черное платье и соломенную шляпку того же цвета.

– Я знала, что Луиза не откажется мне помочь, – с удовлетворением заметила она. – Но это платье нужно беречь – это ее воскресный наряд! Теперь смотри, мама, как твоя дочь превратится во французскую белошвейку!

Обычно, выходя на улицу, Вернита закутывала голову шалью и прятала стройную фигурку под мешковатым пальто.

Вернита не боялась, что на улице в ней вдруг распознают англичанку, но опасалась любвеобильных французов, которых могло привлечь ее миловидное личико и огромные фиалковые глаза.

В строгом черном платье Луизы, с длинными рукавами и стоячим воротничком, Вернита выглядела типичной обывательницей из окраинных кварталов Парижа – и, надо сказать, прехорошенькой.

Леди Уолтем смотрела на нее почти с ужасом.

– Дорогая, тебе нельзя выходить на улицу в таком виде! На тебя будут обращать внимание мужчины! Что, если кто-нибудь тебя оскорбит?

– Мама, я только дойду до улицы Фобур-Сент-Оноре. Буду идти переулками, не выходя на бульвары. Обещаю тебе, меня никто и не заметит.

– Надеюсь, что нет, – с тревогой заметила леди Уолтем. – Но, мне кажется, эта шляпка очень заметна.

– Такие шляпки сейчас в моде, мама, – ответила Вернита. – Их носит весь Париж. Вот увидишь, все будет в порядке. – Она аккуратно сложила сшитую рубашку, упаковала ее и огляделась. – Если я немного задержусь, не беспокойся, – сказала она матери. – Я, может быть, на обратной дороге куплю молока, а если мне хорошо заплатят, то и цыпленка!

– Если будешь разговаривать с принцессой, держи себя как леди, – почти машинально заметила мать.

– Ты думаешь, я похожа на леди? – горько заметила Вернита. Она наклонилась и нежно поцеловала мать. – По крайней мере сегодня тепло, – сказала она, – но ты, мама, пожалуйста, лежи под одеялом и не пытайся вставать. Ты и так все время мерзнешь!

При этих словах Верните вспомнилась прошлая зима. Денег на отопление не было, и Вернита с матерью проводили долгие холодные ночи, тесно прижавшись друг к другу и пытаясь согреться.

Порой Верните казалось, что это конец: на следующее утро их найдут в постели холодными, окоченевшими.

Часто она просыпалась среди ночи и долго лежала без сна, со страхом прислушиваясь к прерывистому дыханию матери.

Однако каким-то чудом они выжили.

Теперь Вернита поспешила на улицу, надеясь, что свежий воздух прогонит прочь головную боль, хотя сама девушка понимала, что ее постоянные головные боли вызваны тяжелой работой и недоеданием.

Дом, в котором они жили, сдавался внаем, и привратник, месье Данжу, обязанный взимать с жильцов квартирную плату и улаживать с ними все дела, охотно позволил двум бедным женщинам жить на чердаке, взяв с них символическую плату.

Возможно, месье и мадам Данжу и догадывались, что мать и дочь знавали лучшие времена, но никак этого не показывали.

Леди Уолтем и Вернита снимали комнату под фамилией Бернье. Эту фамилию выбрал для них еще отец в первые дни «подпольной» жизни, объяснив, что во Франции она так же распространена, как в Англии – Смит или Джонс.

У месье и мадам Данжу была единственная дочь Луиза, ровесница Верниты.

Луиза старалась подружиться с Вернитой и не раз приглашала ее с собой в дешевое кафе или просто на прогулку по улице – так обычно проводила свой досуг небогатая молодежь в Париже.

Однако Вернита каждый раз отказывалась, ссылаясь на то, что ей нужно заботиться о матери.

– Вы зря тратите свою молодость, мадемуазель Бернье, – много раз с упреком говорила ей Луиза. – Смотрите, как бы вам не пришлось заплетать косы святой Екатерине!

Эта французская поговорка означала «остаться старой девой».

В разговорах с Луизой Вернита отшучивалась, но, оставшись одна, часто спрашивала себя: неужели ей суждено всю жизнь провести на холодном чердаке, не поднимая глаз от шитья, не видя никого, кроме немощной, на глазах угасающей матери?

Вернита тосковала по обществу своих сверстников, по долгим задушевным беседам с отцом и по книгам, которые они по вечерам читали вместе.

Сэр Эдвард дал дочери хорошее образование и приучил ее к чтению. Порой Верните казалось, что от постоянной отупляющей работы ее мысли и чувства погружаются в летаргический сон.

«Мне нужно достать еду для мамы, и как можно скорее», – сказала она себе, решительным шагом направляясь в сторону улицы Фобур-Сент-Оноре.

Вернита, как и обещала матери, пробиралась темными переулками, старательно избегая многолюдных бульваров и кафе под открытым небом.

Наконец девушка вышла на нужную улицу и без труда нашла особняк Шаро – роскошное здание, в котором сейчас жила ее императорское высочество принцесса Полина Боргезе.

После коронации Наполеон возвел своих братьев Жозефа и Луи в звание принцев. Тогда сестры императора, позавидовав невесткам, потребовали, чтобы брат даровал и им титул принцесс.

Они устраивали такие сцены, что однажды Наполеон заметил: «Послушать моих сестер, так получается, что я отнял у них законный, по праву им принадлежащий титул!»

Однако слезы и мольбы сделали свое дело, и сестры императора получили право именоваться «их императорскими высочествами».

Особняк Шаро был громаден и величествен. На кованых воротах со столбами из черного мрамора красовался старинный герб, указывающий, что до принцессы Полины во дворце обитал дворянский род, имевший гораздо больше прав на гербы и титулы.

Пройдя через массивные ворота, Вернита оказалась в полукруглом дворе, окруженном высокой стеной.

Ей было не по себе. Что, если ее просто выгонят вон? Тогда придется снова нести свою работу в «Мезон Кларе» и получать жалкие гроши, которых едва хватает на хлеб.

– Что у вас за дело? – сурово поинтересовался привратник, очевидно ничуть не тронутый молодостью и красотой Верниты.

Привратник был в зеленой ливрее: Вернита где-то слышала, что это любимый цвет принцессы.

– Я принесла для ее императорского высочества белье, которое она заказывала, – поспешно сказала она.

Произнеся эти слова, Вернита испугалась, что привратник просто возьмет у нее узелок и отошлет ее прочь. Однако он пригласил девушку следовать за собой и ввел ее в холл, украшенный мраморными колоннами и росписью на стенах.

Напротив входной двери Вернита увидела широкую лестницу, круто уходящую вверх.

Однако привратник не дал Верните долго осматриваться. Он ввел ее в будуар, где принцесса, полулежа на софе, разговаривала с каким-то человеком – как явствовало из беседы, портным. В сторонке дожидались еще несколько посетителей.

На принцессе было зеленое полупрозрачное дезабилье, почти не скрывающее изящных очертаний ее классически правильной фигуры. Собеседник разложил перед ней на столике образцы материала и, судя по всему, объяснял покрой будущего наряда.

В «Мезон Кларе» Вернита слышала, что принцесса предпочитает знаменитому парижскому модельеру Леруа небольшой и довольно скромный дом моды «Ла Птит Леблан».

Но сегодня, судя по недовольному виду принцессы, и ткань, и эскиз платья были далеки от совершенства.

– В вашем платье нет шика, – говорила она, когда Вернита вошла в комнату. – В нем я не буду выделяться из толпы. Унесите это прочь и придумайте что-нибудь получше!

– Мадам… – попытался возразить портной, но принцесса тут же прервала его:

– Pardi![2]2
  Черт побери! (фр.)


[Закрыть] Вы еще осмеливаетесь со мной препираться?

Вспышка гнева исказила ее божественно прекрасное лицо.

Газеты описывали принцессу Боргезе как идеал классической красоты; но теперь, увидев ее, Вернита поняла, что даже самые пышные цветистые комплименты, расточаемые прессой, не могли в полной мере описать красоту Полины.

Ее тело, черты лица, голос, движения – все было безупречно. Принцесса была поистине прекрасна – не мертвой холодной красотой статуи, но живой прелестью, сквозящей в каждом повороте головы, в каждом движении руки.

Как только портной вышел, лицо принцессы разгладилось. С обворожительной улыбкой она обернулась к мужчине, сидящему рядом.

Ее правильное лицо с огромными бархатными глазами, озаренное шаловливой детской улыбкой, было необыкновенно привлекательно.

Верните трудно было оторвать взгляд от такой красавицы. Однако, когда принцесса обратилась к следующей посетительнице – модистке, нагруженной шляпными картонками, – Вернита перевела взгляд на ее предыдущего собеседника.

Этот человек, стройный, элегантный, небрежно развалившийся в кресле, казалось, тоже сошел со страниц романа.

Глаза его были холодны как лед, губы кривились в легкой презрительной усмешке.

Вернита заметила, что он высок и широкоплеч. В нем ощущалась спокойная, уверенная сила, чем-то напомнившая девушке отца.

«Должно быть, ему за тридцать, – подумала Вернита. – Кто бы это мог быть?»

Принцесса снова нежно улыбнулась собеседнику, и у Верниты не оставалось больше сомнений о его роли в этом доме.

Любовные приключения принцессы Боргезе описывались в газетах с откровенностью, мало что оставлявшей даже самому пылкому воображению.

Вся Франция знала, что после гибели на войне первого мужа принцессы брат поспешил найти ей второго, чтобы хоть как-то удерживать любвеобильную Полину в рамках приличия.

Уже два года принцесса была замужем вторым браком за итальянским князем Камилло Боргезе. Эдвард Уолтем, приехавший с семьей во Францию как раз во время их помолвки, говорил, что, если бы не братец Бонапарт, бедная корсиканская дворянка не могла бы и помышлять о такой блестящей партии.

В свои семнадцать лет Вернита обожала романтические истории и жадно ловила все подробности о женихе Полины.

Она узнала, что князю двадцать восемь лет, что он – типичный итальянец с темными кудрями и сияющими черными глазами.

Кроме того, он – владелец несметного богатства, огромных поместий в Италии и уймы титулов.

Леди Уолтем, не меньше дочери интересовавшаяся помолвкой принцессы, рассказывала дочери:

– Говорят, что собрание драгоценностей Боргезе – одна из лучших частных коллекций в мире. Бриллианты Боргезе знамениты на всю Европу.

Князь и принцесса поженились в августе, вскоре после разрыва Амьенского договора.

Весь Париж восхищался пышной свадьбой. От мадам Данжу и Луизы Вернита знала все, даже самые мелкие подробности.

В конце осени, когда скудные средства Уолтемов таяли с ужасающей быстротой, Вернита услыхала от мадам Данжу, что принцесса ищет искусную портниху для пошива нижнего белья… Благодаря ее заказам леди Уолтем с дочерью существовали до сих пор.

Принцесса знаком подозвала модистку, не переставая улыбаться своему собеседнику.

«Кто бы ни был этот джентльмен, – подумала Вернита, – он совсем не похож на итальянца».

– По-моему, эта шляпка тебе идет, – заметил джентльмен, обращаясь к принцессе.

– Ты уверен? А поля не слишком широки?

– Они обрамляют твое лицо, словно нимб.

– Ты считаешь, мне нужен нимб?

– Что за ангел без сияния вокруг головы? – ответил джентльмен, и принцесса рассмеялась, показывая в улыбке белоснежные зубы.

– Отлично, я ее возьму, – сказала она модистке. – Сделайте мне еще несколько таких же. Только пусть все будут разные!

– Merci bien, madame la Princesse[3]3
  Большое спасибо, госпожа принцесса (фр.).


[Закрыть], – отвечала модистка, сгибаясь в низком поклоне.

Наконец-то принцесса заметила Верниту!

Она сделала знак рукой, и Вернита с сильно бьющимся сердцем приблизилась к софе, на которой возлежала красавица.

– Кто вы? Я вас раньше не видела! – поинтересовалась принцесса.

– Я принесла неглиже, которое вы заказывали, madame la Princesse, – ответила Вернита.

Принцесса наклонилась вперед, и Вернита, поспешно развязав узелок, достала оттуда воздушное изделие из муслина и кружев.

– Mais oui![4]4
  Ну да! (фр.)


[Закрыть] – воскликнула принцесса. – Очаровательно! Как раз то, что мне нужно!

Полина вскочила и, к изумлению Верниты, скинула с себя сперва дезабилье, затем ночную сорочку.

Выскользнув из одежды, она осталась нагой – совершенная, словно греческая богиня, от макушки до маленьких изящных ступней.

Вернита поспешно помогла ей надеть сорочку: щеки девушки горели от смущения. Она и представить себе не могла, что леди – тем более принцесса – может как ни в чем не бывало раздеться донага перед джентльменом!

Расправив кружева на сорочке, принцесса подняла руки и сделала изящный пируэт, чтобы единственный зритель мог оценить ее новый наряд со всех сторон.

– Ну как, Аксель? – воскликнула она. – Как я выгляжу?

– Прелестно, как ангел, – ответил он.

– Спасибо, – улыбнулась принцесса. – Именно это я и хотела услышать. – Она повернулась к Верните. – Вы сами его сшили?

– Oui, madame la Princesse, как и все белье, которое вы заказывали в последнее время. – Секунду поколебавшись, Вернита продолжала со смелостью, внушенной отчаянием: – Но «Мезон Кларе» очень мало мне платит – так мало, что я решилась прийти прямо к вам. Мне нравится шить для вас, madame la Princesse, и я не хочу бросать эту работу, но на те гроши, что платят мне в торговом доме, жить невозможно!

Руки Верниты дрожали, сердце колотилось как сумасшедшее.

Она уже раскаивалась в том, что начала этот разговор. Что знает эта прекрасная и бесстыдная женщина о бедности? Разве она может понять, как важно для Верниты каждое лишнее су?

– Сколько вам платит «Мезон Кларе»?

Этот вопрос задала не принцесса, а джентльмен, которого она называла странным именем Аксель.

Вспомнив о хороших манерах, Вернита присела перед ним в реверансе и кратко назвала суммы, которые получала у посредников за сшитые сорочки, нижние юбки и ночные рубашки.

Выслушав, джентльмен заметил:

– Неудивительно, что вы взбунтовались! Если не ошибаюсь, Полина, ты выплачиваешь «Мезон Кларе» астрономические суммы. Только вчера или позавчера месье де Клермон-Тоннер жаловался на твою расточительность!

– Мой казначей жалуется на каждую мою трату! – капризно ответила принцесса. – И Наполеон без конца повторяет, что надо быть экономнее – один бог знает почему! – Она повернулась к Верните. – Так что же вы просите за неглиже, в котором я, если верить этому джентльмену, похожа на ангела?

Вернита в ответ назвала половину суммы, которую, как она знала, принцесса выплачивает за работу торговому дому.

– Ну, это сущие пустяки! – небрежно ответила принцесса. – А что еще вы умеете шить?

– Зависит от того, что желает ваше императорское высочество.

– Мне нужно все! Новые ночные рубашки – воздушные, изящные, соблазнительные! Сорочки, носовые платки… да все, лишь бы оно было так же хорошо, как эта вещица! И поскорее!

– Благодарю вас! Благодарю!.. – с трудом выдохнула Вернита.

– И начинайте немедленно, не заставляйте меня ждать! – приказала принцесса.

– Я так и сделаю, – ответила Вернита, – но простите, мадам, не заплатите ли вы мне прямо сейчас? Дело не в том, что я нуждаюсь в деньгах; просто мне приходится покупать материал на свои средства…

Принцесса неопределенно махнула рукой куда-то в сторону двери:

– Пойдите к моему казначею или его секретарю. Не докучайте мне такими пустяками!

– Да, мадам, разумеется, мадам!

Вернита сделала реверанс и поспешила к дверям.

Чудо! Об этом она и мечтать не могла! Теперь у мамы будет и молоко, и цыпленок, и много-много другой еды…

Оказавшись в холле, Вернита вдруг ощутила тошноту и головокружение и вынуждена была остановиться.

Похоже, радость оказалась для нее чрезмерной. Вернита думала, что это мимолетный приступ, но слабость не проходила. Все потемнело перед глазами, и пол ринулся ей навстречу…

Вернита прислонилась к стене, чувствуя, как по телу разливаются холод и оцепенение. «Только бы не упасть!» – с отчаянием подумала она.

Откуда-то сзади до нее донесся мужской голос:

– Мадемуазель, вам нехорошо?

Вернита уже ничего не видела, но по голосу узнала Акселя, джентльмена из салона принцессы.

– Я… со мной все в порядке, – слабо ответила она и тут же почувствовала, как сильная мужская рука обвивает ее талию.

Поддерживая хрупкую девушку, Аксель подвел ее к креслу и усадил в него. Вернита закрыла лицо руками, стыдясь своей слабости. Джентльмен отдал какое-то распоряжение лакею, затем приказал:

– Пригните голову к коленям!

Вернита повиновалась, но тут все поплыло у нее перед глазами…

Через несколько секунд – хотя, кажется, на самом деле времени прошло больше. – Вернита услышала властный голос Акселя:

– Пейте!

Вернита с трудом приподняла голову. Аксель протягивал ей рюмку с темным ароматным напитком. Вернита глотнула, и коньяк обжег ей рот, а по телу разлилось приятное тепло.

Девушка прерывисто вздохнула. От крепкого напитка на глаза ее навернулись слезы.

– Пожалуйста, не надо больше! – взмолилась она.

– Еще один глоток, – не допускающим возражений тоном сказал Аксель, и Вернита, не в силах спорить, подчинилась.

Коньяк прогнал слабость, и скоро Вернита уже смогла взглянуть в лицо своему спасителю.

– Извините меня, – с трудом выговорила она. – Это минутная слабость…

Он внимательно всмотрелся в ее лицо и вдруг спросил:

– Когда вы в последний раз ели?

– Я… спасибо, со мной уже все в порядке.

– Я задал вам вопрос.

– Я… сегодня утром мне не хотелось есть.

– Значит, последний раз вы ели вчера, – уточнил Аксель, – и, я полагаю, не слишком обильно.

Вернита отвела глаза: щеки ее вспыхнули ярким румянцем.

Она стыдилась того, что причинила незнакомому и, по всей видимости, важному человеку столько хлопот, хотя радость оттого, что теперь у нее будут и работа, и деньги, была сильнее смущения.

Джентльмен протянул ей руку и помог подняться.

– Пойдемте, – сказал он.

Вернита подчинилась – больше ей ничего не оставалось. Джентльмен ввел ее в салон по другую сторону от холла.

Войдя, он приказал лакею:

– Принесите кофе и круассаны, да поскорее!

– Слушаюсь, месье, – ответил слуга.

Джентльмен усадил Верниту на софу.

– Извините, что я доставила вам столько беспокойства, – заговорила она, робко сев на самый краешек, – но теперь я чувствую себя лучше и, наверное, мне пора домой.

– Не раньше чем вы поедите, – твердо ответил джентльмен.

Аксель пересек комнату и остановился у окна.

– Я слишком часто видел голод, чтобы не узнавать его признаков с первого взгляда, – негромко произнес он. – Вы живете с родителями?