Текст книги "Театр любви"

Барбара Картленд
Театр любви

От автора

Вызывает удивление отсутствие книг о пленительных частных театрах, существовавших на протяжении последних двух столетий.

Один из таких театров можно видеть и сейчас в Зимнем дворце в Санкт-Петербурге, а театр князя Извольцева во многом напоминает театр, описанный в этой книге.

Во дворце Эстергази в Венгрии был не только кукольный театр, но также и опера. Они, к сожалению, сгорели и больше не восстанавливались.

В больших домах в Англии сохраняли рождественские традиции, которые передавались из поколения в поколение.

В большинстве домов существовал обычай раздавать подарки, который я описала здесь.

Помню, моя бабушка всегда дарила каждой женщине, работавшей в доме или в поместье, красную фланель на юбку.

Я почему-то думала о том, что, возможно, кто-то из них хотел бы сшить юбку другого цвета.

Часто вспоминаю, как к отцу моего дяди, в доме которого праздновалось Рождество, приходили мужчины, игравшие на колокольчиках, и меня завораживали прекрасные мелодии, извлекаемые ими из этих инструментов.

Рождественский гимн «Возрадуйтесь, мужчины!» – самый старый из общеизвестных английских гимнов.

Его распевали на улицах, как и первые рождественские гимны в Иудее; его мелодия пользовалась особой популярностью среди странствующих музыкантов.

Дети тоже пели его, переходя из дома в дом в надежде получить маленькую монетку или сладкий пирожок.

Глава 1

1879 г.

Герцог Мурминстерский всю дорогу до Англии был не в духе.

Он возвращался из Голландии, выполнив поручения королевы и премьер-министра, крайне утомленный царившей там атмосферой скуки.

Чего стоили одни только речи тамошних государственных мужей, чертовски напоминавших напыщенных burgomeester , как будто сошедших с полотен их предков в Рийксмузеуме в Роттердаме.

Слушая их, герцог поражался, что подобное извержение откровенных банальностей может еще приводить к какому-то результату.

Однако счастливый случай помог ему покинуть Голландию на день раньше намеченного срока.

Прежде всего он поспешил отправить каблограмму через британское посольство своим сотрудникам в Лондоне.

От мысли, что по возвращении в собственные лондонские апартаменты его будет ожидать хороший обед, он несколько приободрился.

Судьба тем не менее не всегда оказывалась к нему благосклонной.

Судно, на котором герцог отплыл из Роттердама, сильно запаздывало из-за ненастной погоды.

Шелдон Мур был закаленным моряком, но дождь и пронизывающий ветер даже его прогнали с палубы.

Ему пришлось ограничиться каютой, которая, по его мнению, мало чем отличалась от кроличьей клетки.

Поэтому он исторг вздох облегчения, увидев наконец на лондонской пристани свой экипаж, запряженный двумя чистопородными лошадьми.

Тут же томился в ожидании и его секретарь, мистер Уотсон.

После короткого приветствия герцог велел ему вместе с камердинером заняться его дипломатическим и личным багажом.

Затем тотчас юркнул в экипаж, горя желанием поскорее добраться до горячей ванны в своем фешенебельном доме на Гросвенор-сквер .

Он приехал намного позже, нежели рассчитывал, и сейчас чувствовал зверский голод.

Даже бокал шампанского и сандвичи с pate defoiegras , предусмотрительно поданные ему дворецким, прежде чем он переоденется к обеду, не смогли вывести его из подавленного состояния.

Он поднимался к себе в комнату хмурый и злой, о чем свидетельствовала характерная складка меж бровей.

Ливрейный лакей, встретивший его наверху вместо камердинера, который еще не прибыл с багажом, опасливо поглядывал на него.

Мистер Уотсон оставил на комоде письма для господина, требовавшие безотлагательного ответа.

Их было не так много.

Герцог знал, что внизу, в кабинете, его ждет более внушительная стопка.

У него не было ни малейшего желания углубляться в изучение корреспонденции сегодня.

Среди писем, лежавших на комоде, бросилось в глаза одно – в голубом конверте.

Герцог узнал почерк, очевидно, оказавшийся знакомым и Уотсону, поскольку он не распечатал конверт.

Шелдон Мур, отложив в сторону прочие послания, вскрыл голубой конверт и достал из него письмо от Фионы Фэвершем.

Еще не читая его, герцог догадывался, что леди Фэвершем выражает свою радость по случаю его возвращения домой.

Она, конечно, рассчитывала, что он получит его завтра.

Леди Фэвершем настолько заполняла теперь всю его жизнь, что в переписке, казалось, уже нет необходимости.

Пребывая в Голландии, он получал от нее письма почти ежедневно.

Но какой смысл приветствовать его возвращение, если она была уверена, что он в тот же .вечер явится к ней?

Герцог, разумеется, понимал, что за этим кроется.

Все было слишком очевидно.

Фиона стремилась выйти за него замуж.

И в том, что это стало уже неотвратимым фактом, не сомневались многие его друзья.

Ему скоро тридцать четыре – пора подумать о наследнике.

Родственники постоянно напоминали ему об этой обязанности.

Они были готовы принять Фиону с распростертыми объятиями.

Ведь она одна из прекраснейших женщин Англии, и все считали, что Шелдон без ума от нее.

И кроме всего прочего она – дочь герцога Камберлендского.

Единственным препятствием на пути к счастливому финалу являлось то обстоятельство, что у самого Шелдона Мура не было намерения жениться.

Да и если бы вдруг появилось, то он предпочел бы выбрать себе жену, независимо от чьих-либо представлений на сей счет.

И уж конечно, он не желал быть ведомым по жизни теми, кто, на его взгляд, должен заниматься скорее своими делами.

В их число он включал свою семью.

Он, как и полагалось, честно выполнял свои обязанности по отношению к бесчисленным дядюшкам, тетушкам и к ошеломляющему количеству двоюродных братьев и сестер.

Однако не любил, когда они злоупотребляли его добросердечием или вмешивались в его личную жизнь.

Он действительно находил Фиону Фэвершем весьма соблазнительной.

Когда она бурно ворвалась в лондонский свет после годичного траура по мужу, герцог не мог устоять перед ее очарованием.

Она вышла замуж за лорда Фэвершема, когда ей еще не исполнилось восемнадцать.

Лорд не только принадлежал к одной из древнейших фамилий Англии, но и обладал весьма значительным состоянием.

А кроме того, он отличался удивительной привлекательностью.

Кто-то остроумно заметил; что у большинства людей не было столько обедов, сколько у него интимных связей.

Эрик Фэвершем страстно влюбился в Фиону.

Он увлек юную девушку, заверив ее семью, что женитьба станет для него началом новой жизни – как говорится, «с чистого листа».

Но его пристрастия оказались сильнее благих намерений.

По окончании медового месяца, подарившего новобрачным наслаждение всеми романтическими уголками Европы, он возвратился с молодой женой в Англию.

Здесь он продолжил свою прежнюю жизнь с того самого места, на котором ее оставил.

Вся беда заключалась в том, что лорд Фэвершем не мог устоять ни перед одним хорошеньким личиком.

– В этом нет ничего серьезного, дорогая.

Так сказал он Фионе, когда она обнаружила, что он проводил ночи с женщиной, чье великолепие украшало обложки журналов.

– Но ведь ты был неверен мне! – жалобно возразила юная супруга.

– Я люблю только тебя, поверь, мои чувства к Изабель не больше чем удовлетворение от бокала шампанского.

К сожалению, с течением времени количество «бокалов шампанского» все возрастало.

Фиона продолжала твердить, что не может больше мириться с этим, вплоть до трагической гибели мужа.

Эрик Фэвершем выступал в скачка с препятствиями, перед этим слишком хорошо пообедав и не менее хорошо выпив вместе с участниками оных.

По предложению какого-то шалопая из этой компании они скакали на лошадях в вечерних костюмах, закрыв один глаз черной повязкой.

В результате несколько всадников получили травмы разной степени тяжести, а две лошади были так покалечены, что их пришлось пристрелить.

Эрик Фэвершем сломал себе шею и скончался на месте.

Фиона не слишком притворялась, что скорбит по нему.

Его многочисленные любовные связи были унизительны для нее.

А особенно ее угнетало осознание того, что она не способна была удерживать мужа при себе.

Однако ее поразительная красота с возрастом еще ярче расцвела, будоража представителей сильного пола.

Фиона удалилась в поместье своего отца, чтобы провести там положенный год траура.

Королева Виктория отнеслась бы весьма неодобрительно к сокращению этого срока.

Да и сама Фиона не пожелала бы вернуться в Лондон в скорбных лиловых и серых одеяниях.

Они не могли подчеркнуть ее красоту так, как это был способен сделать черный цвет.

Как у многих рыжеволосых венгерок, ее кожа была ослепительно белой.

Однако ее глаза не были прозрачно-зелеными, что характерно для подобного типа женщин.

Мужчина, заглянувший в глубь ее очей, ощущал, будто его затягивает водоворот.

И шанса на спасение уже не было.

Сказать, что возвращение Фионы в лондонское общество вызвало сенсацию, значит ничего не сказать.

В свои двадцать пять она уже не была той наивной, лишенной утонченности девушкой, впервые сочетавшейся узами брака.

Муж научил ее любви.

Она многое постигла от женщин, которых он называл «бокалами шампанского».

Фиона решила для себя, что ее второе замужество будет совершенно иного свойства.

Кроме всего прочего, она обнаружила после смерти Эрика Фэвершема, что за ним продолжает тянуться целый шлейф долгов и что он вовсе не был столь богат, как уверял свою невесту и ее родителей накануне свадьбы.

Его сумасбродство и расточительность не знали границ, когда он устраивал экстравагантные обеды и вечера, без которых не мыслил своего существования.

Вдобавок он проявлял невероятную щедрость по отношению к обожаемым женщинам и крайнюю необузданность азартного игрока.

Конечно, у Фионы оставалось достаточно денег, чтобы вести жизнь, достойную ее положения.

Но это было не то богатство, на которое она рассчитывала.

А она могла удовлетвориться только положением в обществе, уступающим разве что королевскому.

Потому ей нужен был муж, способный предвосхитить любое ее желание, любой каприз.

Был лишь один мужчина, отвечавший этим требованиям.

Один мужчина, столь привлекательный, что заставлял чаще биться ее сердце.

Герцог Мурминстерский!

Когда они, встретившись впервые, инстинктивно почувствовали взаимное притяжение, ей показалось, что она уже почти сорвала самый крупный в жизни куш.

Необходимо лишь преодолеть небольшую трудность – убедить его произнести всего четыре магических слова: «Выходи за меня замуж!»

Но дело в том, что герцог с самого начала прекрасно понимал намерения Фионы.

С того самого момента, как он окончил Итонский колледж, встречавшиеся на его пути женщины преследовали единственную цель: поймать его на крючок.

Он был не настолько глуп, чтобы не осознавать свою роль самой привлекательной супружеской приманки в стране.

Он научился распознавать сигналы опасности еще до того, как возникала необходимость спасаться.

Он проявлял чудеса изобретательности, выскальзывая из ловушек, расставляемых для него амбициозными мамашами.

В Фионе он видел интересную в общении, остроумную, очаровательную женщину, к тому же уверенную в себе, что ему тоже весьма импонировало.

В этом смысле они были равноценными партнерами.

Став ее любовником, он обнаружил, что в их взаимоотношениях порой возникает некое напряжение, и это было для него внове.

Но он умел сохранять привычный для него контроль над ситуацией.

Впрочем, Фиона была довольно уступчива, и, как кто-то сказал о них, они «ладили друг с другом».

В общем, он наслаждался таким положением вещей, которым, по его убеждению, мог легко управлять.

Он позволил Фионе стать частью его жизни.

В Лондоне они виделись почти ежедневно.

Их приглашали вместе на званые обеды и развлечения, а если гостей принимал он сам, она выступала в роли хозяйки.

То же происходило, когда он перебирался из Лондона в свое поместье.

Фиона помогала ему в подборе гостей и выезжала вместе с ним.

Во время их недельного или двухдневного пребывания в поместье она заботилась о том, дабы все шло весело, без сучка без задоринки.

Он даже не придал значения тому, что она выбрала себе спальню в Мур-парке рядом с его спальней, – это якобы «более удобно».

Вот и теперь он не счел чем-то особенным то обстоятельство, что они завтра (когда он должен был возвратиться из Голландии) будут, как всегда, обедать вместе.

Но почему же он в каблограмме, посланной секретарю, не поручил ему сообщить леди Фэвершем, что он возвращается на день раньше?

Чем это можно объяснить – простой забывчивостью с его стороны или проявлением чуть большей осторожности?

Шелдон Мур и сам не смог бы, наверное, ответить на этот вопрос.

Он спустился к обеду.

Насколько было бы приятнее, подумал он, если бы в этой просторной пустой столовой рядом с ним сидела Фиона!

Она бы интересно и живо информировала его обо всем, что произошло за время его отсутствия в Лондоне.

Она сумела бы поднять его настроение, а заодно сообщить много полезного.

Кто из дам пользуется ныне вниманием принца Уэльского, часто меняющего свои привязанности?

Какие новые affaires de coeur занимают теперь их ближайших друзей.

На все эти вопросы он получил бы от нее исчерпывающие ответы.

Герцог почти никогда не обедал один.

Чтобы рассеять непривычную тишину, он затеял разговор со своим дворецким, который в это время давал указания двум лакеям, прислуживавшим за столом.

Реддинг работал в лондонском доме много лет, однако считал своим долгом поддерживать тесный контакт со слугами загородного поместья Мур-парк и был в курсе всех тамошних событий.

Герцог поинтересовался, какой обещает быть охота, назначенная им на День Подарков .

Заодно он узнал об удачной охоте в его отсутствие в Мур-парке, вполне оправдывавшем название поместья .

– У них был превосходный гон в субботу, ваша светлость, – поведал Реддинг. – Они затравили добычу, знаете, там, в пролеске, недалеко от заводи.

Герцог ясно представил это место и пожалел, что не участвовал в охоте.

Реддинг подал ему небольшой бокал бренди, зная, что господин никогда не пьет портвейн после обеда.

– Будут какие-то распоряжения, ваша светлость? – с почтением осведомился дворецкий.

– Проследите, чтобы меня разбудили завтра пораньше, – велел герцог. – Накопилось много корреспонденции.

– Слушаю, ваша светлость!

Реддинг поклонился и вышел из столовой.

Герцог откинулся в кресле и время от времени задумчиво отпивал маленькие глоточки из бокала.

Ему вновь захотелось, чтобы Фиона была сейчас с ним.

«Но ведь я увижу ее завтра», – сказал он себе.

У него было достаточно времени, чтобы купить ей в Амстердаме изящный, дорогой подарок.

Он собирался преподнести его ей на Рождество, но теперь подумал, что, пожалуй, сделает это раньше.

До Рождества оставалось чуть больше недели.

Эти мысли напомнили, что у него есть еще кое-какие дела в Мур-парке, кроме охоты.

Дело в том, что ему уже давно не давала покоя идея воссоздания там частного театра.

Он был построен в восемнадцатом веке, когда возводился дворец, вобравший в себя уже имевшиеся строения.

Но театру суждено было погибнуть в пламени пожара во времена правления Георга Четвертого.

Предки Шелдона Мура обладали незаурядными способностями; среди них были по-настоящему талантливые люди.

Но, как это ни странно, ни один не стремился выразить себя в музыке или литературе.

Поэтому герцог немало удивился, обнаружив у себя активное тяготение к обоим видам творчества.

В то время как его современники восхищались актрисами на театральных подмостках, он был погружен в анализ поставленной пьесы.

Временами ему даже казалось, что он способен сочинить нечто более значительное.

К изумлению своих родственников, он начал воссоздавать сгоревший некогда маленький театр в Мур-парке.

Причем воссоздавать в его первоначальном варианте.

И это оказалось возможным, поскольку, на счастье, сохранились чертежи, составленные теми же выдающимися архитекторами, которым было поручено возведение самого дворца.

Им удалось объединить сооружения предыдущих поколений Муров в архитектурный ансамбль, образовавший поистине великолепный дворец.

Он был признан специалистами вершиной зодчества.

От прочих сооружений его отличало также то, что общий фасад был выполнен в георгианском стиле , а за этим фасадом многочисленные старинные помещения сохранялись в первозданном виде.

Достойное место среди них занимала древняя церковь, так же органично влившаяся в архитектурный ансамбль дворца.

Участок земли, где ранее был театр, так и оставался незастроенным.

Видимо, и это обстоятельство подвигло герцога к воссозданию храма искусства.

Когда он последний раз наведался в Мур-парк, здание театра было почти готово.

И если б Шелдон Мур появился там в конце недели, он увидел бы его полностью завершенным.

Чувства так переполняли его, что он поделился своей радостью с принцем Уэльским как раз перед отъездом в Голландию.

– Ты должен пригласить меня на церемонию открытия театра, Шелдон, – заявил принц.

Затем, подумав немного, он прибавил:

– Мы проведем Рождество в Сэдрингеме Если мне не изменяет память, рождественский день приходится нынче на среду. Мы с принцессой приедем в Мур-парк в следующую пятницу, и ты сможешь устроить первое представление в субботу вечером.

– Ничто не доставит мне большего наслаждения, сэр, – ответил герцог. – Я попытаюсь приготовить для вас нечто уникальное.

– И самое главное – нечто прекрасное! – ввернул принц.

Это уж само собой разумеется, подумал герцог, зная слабость принца к хорошеньким женщинам.

Но он также любил и театр, о чем можно было судить по тому, как он волочился за Лили Лэнгтри.

Когда их связь близилась к закату, он позаботился о ее неувядаемой театральной славе, которой она никогда не достигла бы без помощи принца.

Герцог думал теперь о том, что у него осталось всего две недели, чтобы устроить в театре «нечто уникальное», обещанное принцу.

Что же касается «прекрасного», по разумению принца, то это было б совсем не трудно, если бы с ним не приехала принцесса Александра.

В ее отсутствие можно было бы пригласить очаровательных балерин из «Ковент-Гардена» или несравненных красоток из театра на Друри Лейн .

Будь это чисто холостяцкое мероприятие, актрисы могли бы остаться во дворце, чтобы после представления продолжить увеселение публики так, как умеют только они.

Герцога не занимали эти проблемы, пока он был сосредоточен исключительно на восстановлении здания театра.

Но после разговора с принцем пришлось задуматься об организации первого представления и о лучших исполнителях.

Теперь необходимо решать это поскорей, и здесь ему не обойтись без Фионы.

Герцог мысленно вернулся к их разговору об этом, во время которого она как бы невзначай упомянула о своем хорошем голосе.

Она даже предложила ему сочинить небольшую сценку, где могла бы исполнить арию.

Герцог был искренне удивлен и стал расспрашивать ее о природе этих способностей.

– Дома мы всегда исполняли какую-нибудь пьесу для папы, – объяснила она, – либо на Рождество, либо в день его рождения.

– У вас был свой театр? – поинтересовался герцог.

– Нет, мы исполняли пьески в бальном зале, а наш плотник в поместье сооружал устройство для занавеса и мастерил театральный задник.

Она мечтательно улыбнулась.

– Это было бы великолепно – спеть в настоящем театре, в свете рампы!

Она бросила на него лукавый взгляд.

– Я часто думала, не будь у меня такого положения в обществе, я могла бы иметь большой успех на сцене.

– С твоей красотой – несомненно! – воскликнул герцог, понимая, что от него ждут именно этого.

– Я уверена, что была бы второй миссис Сиддонс, – продолжала Фиона, – и вместо того, чтобы исполнять роль для одного тебя, мой драгоценный Шелдон, я могла бы играть перед полным залом на Друри Лейн!

– Боюсь, тебе это показалось бы не столь привлекательным, – сухо заметил герцог.

У него бывали короткие связи с актрисами и танцовщицами.

Он-то хорошо знал, атмосфера за кулисами выглядела далеко не такой романтической, какой представлялась зрителям со сцены.

Теперь он сознавал, у него практически не остается времени, чтобы написать какую-либо сценку для Фионы.

Очевидно, придется обратиться к профессиональным исполнителям.

Надо будет пригласить музыкантов и знаменитых певцов, которые понравились бы принцессе Александре.

Герцог прекрасно знал вкусы его королевского высочества.

Однако на семейном празднике в Мур-парке потрафить специфическим вкусам принца не было никакой возможности.

Кроме всего прочего, на торжестве не исключено присутствие его бабушки, которой уже за семьдесят.

К тому же если удастся организовать театральный спектакль, чего ожидают все, то соберется немало и других родственников, чрезвычайно строгих, когда дело касается морали и вкуса.

Они могли быть шокированы всем, что показалось бы им вульгарным.

Герцог все более склонялся к выводу, что затеянное предприятие оказалось значительно труднее, чем он предполагал.

«Я должен поговорить об этом с Фионой», – подумал он.

Он был совершенно уверен, что она найдет разумный выход.

А если уж ей это не удастся, то она знает тех, к кому можно обратиться за помощью.

Герцог даже не предполагал, насколько привык во всем полагаться на нее.

Однако же, когда думал об этом, он понимал, что она намеренно стала такой незаменимой для него, преследуя свои цеди.

Он опустошил бокал и поднялся из-за стола.

В этот миг в голове у него возникла новая идея.

Может быть, в конце концов жениться на Фионе и покончить с этой проблемой?

Она с готовностью возьмет на себя управление домом.

Он же сможет сосредоточиться на делах поместья.

Лошади, фазаны, фермы, скот.

А еще забота об огромном количестве людей, чьи семьи служили нескольким поколениям Муров.

Он вышел из столовой, думая о Фионе.

Его подарок для нее был наверху, в кабинете.

Почему бы не вручить его сегодня же?

Он представил, как она отреагирует на его неожиданный приезд, как затрепещет от радости.

Это было ясно из ее письма, которое он прочел, прежде чем принять ванну.

Она писала:

Я с нетерпением считаю часы, оставшиеся до четверга. Вчера я провела ужасный обед с Барчингтонами, они ссорились, как всегда.

Завтра вечером мне нечего будет делать, – останется лишь сидеть и думать о том мгновении, когда я вновь смогу увидеть тебя.

Я предвижу радость и возбуждение, которые охватят меня. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как ты уехал в Голландию.

Я хочу быть рядом с тобой, я хочу, чтобы ты рассказал мне, как скучал без меня, и я хочу, мой самый прекрасный и восхитительный, того, о чем не могу написать.

Она сопроводила подпись пышной, замысловатой завитушкой, и герцог понял, чего она хотела.

Он подумал, на сколько лет старше ее.

И тут же поразился своим мыслям.

Половина мужского населения Лондона отдала бы свою правую руку ради обладания Фионой.

Он поднялся по лестнице, чтобы взять браслет, купленный для нее в Амстердаме.

Офицер по особым поручениям королевы в Амстердаме был счастлив сообщить ему имя самого знаменитого ювелира.

Этот специалист показал ему браслет с необыкновенно изящными голубовато-белыми бриллиантами.

Он предложил ему также кольцо, удивительно гармонировавшее с браслетом.

В него был вправлен один бриллиант в форме сердца.

– Это исключительный камень, ваша светлость, – заметил продавец. – Было бы чрезвычайно трудно сыскать нечто подобное.

Герцог разглядывал его со всех сторон, любуясь волшебными переливами граней, пока не убедился в справедливости оценки ювелира.

Его поразила огранка камня в виде сердца, что придавало кольцу форму обручального, попавшего в его руки именно в ту минуту, когда он уже почти решился на женитьбу.

В их семье были великолепные драгоценности.

Когда его мать появлялась на открытии парламента, она затмевала своим блеском всех супруг пэров.

Теперь же большинство этих сокровищ покоились в сейфе, ожидая, когда у него появится жена.

Герцог наверняка знал, что там было и несколько обручальных колец, передаваемых из поколения в поколение.

Но он придерживался того взгляда, что невеста должна получить свое собственное кольцо, а не то, которое ожидало ее в семейной коллекции.

Поэтому он купил и браслет, и кольцо.

Они обошлись ему в огромную сумму, но такое приобретение «стоило затраченных денег», как и пообещал ему знаток из королевской свиты в Амстердаме.

Он положил браслет в карман, оставив кольцо в ящике стола.

Если он сделает предложение Фионе, оно будет наготове.

Но все-таки он еще не принял окончательного решения.

Он и сам не мог объяснить причину подобной предосторожности.

Возможно, его настораживала ее слишком откровенная настойчивость.

Он чувствовал, все это настолько хорошо ею продумано, что неизбежный результат кажется само собой разумеющимся.

Он не имел ясного представления, какая жена ему нужна, но знал совершенно точно: она должна быть прекрасной.

Таковыми были все предыдущие герцогини Мурминстерские.

И, конечно, по знатности рода она должна быть равной ему.

Фиона, безусловно, удовлетворяла этому условию, поскольку герцогство, ее отца было еще древнее, чем его.

Ему нужна жена, способная возбуждать в нем желание.

Она также должна обладать внутренним благородством и достоинством, соответствующими тому положению хозяйки поместья и леди, которое по праву занимала в прошлом его собственная мать.

Он помнил, как, будучи ребенком, забирался на галерею для менестрелей, певцов и музыкантов, чтобы взглянуть сверху на банкетный зал, где собирались гости.

Отец, восседавший во главе стола, казался ему королем.

Мать, сидевшая напротив, на другом конце стола, выглядела как сказочная принцесса.

При каждом ее движении переливались и сверкали одежды, увешанные драгоценностями, – она была самой прекрасной женщиной в зале.

Фиона, конечно, способна выглядеть так же.

У него мелькнула мысль, что ее, возможно, не станут любить столь безгранично, как любили его мать.

Слуги поместья до сих пор вспоминали ее с обожанием.

«Герцогиня словно ангел сошла с небес, чтобы побыть с нами!» – как-то сказала старая служанка, находившаяся нынче на покое.

Он был всего лишь маленьким мальчиком в то время, но этого не забывал никогда.

Фиона, конечно, не ангел.

В их жарких любовных баталиях ее скорее можно было сравнить с пламенем, вырвавшимся из преисподней.

Подумав об этом, герцог поневоле улыбнулся.

Более того, у него появился плотоядный блеск в глазах, которого только что не было.

Он желал Фиону, он желал ее немедленно – благо она обитала тут же, за углом.

Ее дом находился на Карлос-плэйс .

Чтобы добраться до нее, достаточно лишь несколько минут побороться с холодом, ветром и гололедом.

Когда он спустился в холл, лакей уже держал наготове его пальто, подбитое соболями, с каракулевым воротником.

Другой лакей подал ему высокую шляпу и перчатки.

Третий вручил трость.

– Вы уверены, ваша светлость, что вам не потребуется экипаж? – почтительно осведомился дворецкий.

– Нет, благодарю вас, Реддинг, я не далеко, – ответил герцог.

Дворецкий метнул на него все понимающий взгляд, не замеченный герцогом.

Парадную дверь открыли, и Шелдон Мур весьма осторожно шагнул на ступени, покрытые корочкой льда.

Путь будет скользким, подумал он.

На улице стоял страшный холод.

Герцог шел быстро, довольный тем, что хотя бы нет ветра.

По площади двигались экипажи.

В соседнем доме, очевидно, закончилась вечеринка, и оттуда разъезжались гости.

Герцог деловито прошмыгнул между ними, стараясь, чтобы его не узнали.

Затем он повернул на Карлос-плэйс.

На левой стороне бульвара возвышался красивый дом Фионы.

Герцог так хорошо знал его, что мог бы, наверное, пройти по нему с завязанными глазами.

Поднимаясь по лестнице к входной двери, он нащупал в кармане ключ, лежавший всегда в ящике комода в его спальне.

Одно условие он соблюдал неукоснительно.

Он никогда не позволял Фионе приходить в его дом на Гросвенор-сквер одной вечером.

Они никогда не ужинали в его доме наедине и никогда не предавались любви после ухода гостей.

– Какой ты чопорный! – поддразнивала она его.

– Я просто забочусь о твоей репутации, – отвечал герцог, – ведь ты знаешь, как болтливы слуги.

Она лишь очаровательно пожимала плечами.

– Какое это имеет значение для нас? – спросила она как-то раз.

– Я думаю, имеет, – молвил он тихо.

Она изобразила на лице недовольную гримаску.

Зато к ней он не опасался приходить, и она дала ему ключ от входной двери.

– Я не держу лакея в холле, чтобы он наблюдал, кто входит и выходит! – заявила она.

Поэтому герцог навещал ее, когда они оба были в Лондоне.

Иногда это случалось далеко за полночь, если у него были дела во дворце или он обедал с принцем Уэльским.

Она всегда ожидала его в своей спальне.

Рыжие волосы, спадавшие на плечи, и светлая, как будто жемчужная кожа придавали ей особое очарование и изысканность.

Она обычно готовила какой-нибудь сюрприз к его приходу.

Однажды она встретила его совершенно обнаженная, лишь ожерелье из черного жемчуга украшало ее шею.

В следующий раз это было уже изумрудное ожерелье, которое дополнял узкий пояс из таких же камней, обвивавший ее тонкую талию.

Сегодня, думал герцог, она не ожидает его.

Он даже замер на миг, предвкушая, как она встретит его радостным возгласом.

Она наверняка выскочит из кровати и бросится в его объятия.

Он открыл дверь и обнаружил, что холл погружен в темноту.

Близилась полночь, и он был уверен, что Фиона легла спать пораньше.

Она скорее всего решила отоспаться к завтрашней ночи.

Ведь он после страстного свидания с ней обычно спешил в собственную спальню не ранее, чем начинали меркнуть ночные звезды.

В шесть часов горничные в чепчиках и лакеи в рубашках без пиджаков приступали к уборке в доме.

Он снял пальто и положил его на стул.

Даже в полной темноте он знал, где стоит этот стул.

Туда же положил шляпу и перчатки.

В слабом свете, проникавшем сквозь полу круглое окно над парадной дверью, он смог различить перила лестницы, ведущей наверх.

Придерживаясь за них, он тихо ступал по толстому ковру.

Прошел через гостиную, занимавшую весь второй этаж.

Поднялся по следующему пролету лестницы туда, где находилась ее спальня.

Он задержался на мгновение, прежде чем взяться за ручку двери.

И тут же застыл на месте.

Кто-то говорил за дверью, и голос этот принадлежал мужчине.

В какой-то миг Шелдону Муру показалось, будто он ослышался.

А может быть, он вошел не в тот дом?

Но, очнувшись и узнав, кому принадлежит этот голос, он ощутил, как зловещий холод сковывает все его тело.