Текст книги "Река любви"

Глава 2

Лили Кэрнс вышла из старомодного экипажа, в котором она каталась в парке, и, неся свою муфту из собольего меха, медленно поднялась по ступеням в холл дома на Белгрэйв-сквер.

Дворецкий, седовласый и слегка согнутый от старости, сказал ей громким голосом, которым обычно говорят глуховатые:

– К вам с визитом герцог Дарлестонский, миледи!

Лили на мгновение замерла. Затем со сдержанностью, не соответствующей ее чувствам, она спросила:

– Его светлость в гостиной?

– Да, миледи.

Поколебавшись секунду, она так же быстро, как застучало ее сердце, взбежала по лестнице в свою спальню, сбрасывая на ходу свое длинное, отороченное мехом пальто.

Она бросила пальто и муфту на кровать и торопливо присела к туалетному столику, чтобы снять свою очень привлекательную шляпку.

Лили Кэрнс смотрела на свое отражение в зеркале, и ее глаза, широко раскрытые от возбуждения, немного сузились, когда она сосредоточилась на предстоящей встрече.

Она ожидала этого визита. Она молилась о нем!

И теперь герцог ожидает ее внизу, и она совершает первый шаг к своей цели.

Лили Кэрнс была расчетливой, трезвой и ненасытно честолюбивой. Уже в пятнадцать лет она решила, что не примирится с жизнью в неизвестности и бедноте, затерявшись в Пертшире.

Ее отец, Роланд Стэндиш, был обедневшим джентльменом, которому из-за недостатка средств и большой любви к лошадям пришлось принять место управляющего большим поместьем сэра Эвана Кэрнса, когда Лили было двенадцать лет.

До этого они жили на Юге, однако ее отец уже не мог содержать лошадей для скачек и охоты и все труднее было состоять членом лучших спортивных клубов и даже оплачивать проживание в Лондоне.

Мать Лили умерла в молодом возрасте.

Будучи смышленым ребенком, Лили вскоре догадалась, что с ее матерью была связана какая-то тайна, по причине которой родственники отца говорили о ней, сурово поджимая губы.

Другие люди тоже полагали, хотя не высказывали этого вслух, что Лили и ее отцу даже лучше от того, что ее матери нет больше с ними.

Все ее тетушки на расспросы Лили отвечали лишь, что ее мать «ушла к Богу».

Однако, судя по тону их ответов и выражению глаз, они полагали, что она скорее всего отправилась в совершенно иное место.

Лишь повзрослев, Лили узнала, что ее мать была дочерью виноторговца, которому отец Лили сильно задолжал.

Мать была чрезвычайно привлекательна, и, когда виноторговец узнал, что его дочь соблазнил один из его самых крупных должников, он оказал на него давление, заставив спасти ее честное имя, женившись на ней. Этим должником был отец Лили.

Виноторговец предложил списать его долг и помогал Роланду Стэндишу и его новой семье деньгами.

К сожалению, эти деньги иссякли со смертью дочери виноторговца.

Именно тогда Роланд Стэндиш принял предложение сэра Эвана Кэрнса жить в его поместье в Шотландии, чтобы, воспользовавшись этим поводом, всучить свою дочь одной из своих родственниц, пока он будет привыкать к жизни, совершенно отличной от той, которую он вел до этого.

Он был спортсменом по своей природе и, хотя поначалу не проявил себя хорошим стрелком на охоте в Шотландии из-за нехватки навыков, однако вскоре преодолел этот недостаток.

Ему пришелся по душе большой, комфортабельный дом из серого камня на краю торфяников, а также понравилась общительность пригласившего его хозяина дома.

Они охотились в полях поместья, ловили лосося в реке и угощали у себя местных помещиков и их жен, готовых приезжать к ним издалека ради компании близких им по духу людей.

Лишь когда Роланд Стэндиш сказал, что должен возвращаться на Юг, сэр Эван предложил ему дом в поместье и жалованье, от которого тот не мог отказаться, Это означало для отца Лили потерю друзей в Лондоне, однако утрата не была очень огорчительной, если учесть, что у него осталось там много долгов, которые могли забыться, если он на длительный срок осядет на Севере.

Согласившись наконец на это предложение, он послал за своей дочерью и обрадовался, когда обнаружил, что Лили не только выросла за прошедшее время, но и стала очень хорошенькой.

Для Лили же, ненавидевшей скучную жизнь с кузиной ее отца, которая, казалось, задалась целью выискивать недостатки во всем, что она делала или думала, жизнь в Шотландии означала новую свободу и вначале представлялась ей сплошным восторгом.

Но со временем она начала понимать, насколько все вокруг нее зависело от прихоти и доброй воли хозяина ее отца.

Ему было уже за пятьдесят, однако сэр Эван, благодаря активному образу жизни, выглядел здоровым, энергичным мужчиной. Он был автократом, гордящимся своей древней шотландской родословной.

Подобно древним племенным вождям, он ожидал не только повиновения у себя в поместье, но и обожания, как в былые времена.

Хотя перемены в жизни горцев проходили очень медленно, слуги уже не были склонны проявлять раболепство, обязательное в прошлые годы.

Лили вскоре поняла: сэру Эвану нравится, что ее отец полностью зависит от него, а значит, и она тоже. Лили стало очевидно, что, если ей хотелось чего-нибудь особенного, она получала это не от отца, а от сэра Эвана.

Она чувствовала также, что после смерти жены около десяти лет назад он был во многих отношениях одиноким человеком.

Он периодически выезжал из поместья, чтобы, как поняла Лили позднее, встречаться с давней подругой, единственной женщиной в его исключительно мужском мире.

Накануне своего семнадцатилетия она уже понимала, что сэр Эван думает о ней не как о ребенке, а как о женщине.

В одну из морозных ноябрьских ночей в густом тумане на торфяниках отец Лили заблудился и умер от пневмонии.

Она решила выйти замуж за сэра Эвана задолго до того, как он сам сделал ей предложение.

После похорон она, печальная, но безмерно прекрасная в черном платье, поспешно привезенном из Питера, глядела на сэра Эвана затуманенными от слез глазами и говорила тихим детским голосом, который часто потом использовала:

– Я знаю, что папа не оставил… денег… и вам нужен… дом Для другого управляющего… так что я, возможно, смогу найти какую-нибудь работу… в Перте, если вы… поможете мне.

И тогда сэр Эван предложил Лили обручальное кольцо и купил ей приданое, приведшее ее в экстатическую радость.

Никогда не ожидала она, что будет иметь такие прекрасные платья, и нимало не смущалась, надевая меха, принадлежавшие какой-то бывшей леди Кэрнс, или ее драгоценности.

Они отправились на три недели в Эдинбург, где сэр Эван представил молодую невесту своим шокированным и возмущенным родственникам, слишком трепещущим перед ним, чтобы открыто выразить свои чувства.

Только Лили ощущала, что они думают, и это забавляло ее.

Впереди у нее были посещения театров, балов, ассамблей и приемов.

Кроме того, она склонила своего мужа к покупке еще большего количества нарядов и драгоценностей, более крупных и более импозантных, чем любые из украшений леди Кэрнс, которая наверняка сочла бы их безвкусными.

После трех лет замужества Лили начала серьезно задумываться о своем будущем.

Выходя за сэра Эвана, она знала, что у него есть сын от первой жены, и, хотя Алистер ссорился со своим отцом и жил на Юге, он был наследником титула и поместья.

Вначале это не беспокоило Лили, которая никогда даже не задумывалась об Алистере Кэрнсе как о возможном источнике огорчений и никогда не встречалась с ним.

Но когда муж слег от суровой инфлюэнцы после того, как промок до костей на рыбалке, Лили внезапно осознала, что если он умрет, как и ее отец, она вновь останется без единого пени.

Уже вскоре после женитьбы сэр Эван был совершенно откровенен с ней в этом вопросе.

– Я сделал новое завещание, – говорил он довольно неохотно, поскольку никогда не любил обсуждать личные дела с кем-либо и менее всего с женщиной. – Я не могу оставить тебе много. Все имение наследует Алистер, сам же я небогатый человек.

Лили молчала, а сэр Эван продолжал:

– Ты получишь все, что лично я смогу оставить тебе, но придется стать менее расточительной, что в настоящий момент тебе, кажется, не удается.

– Извините меня, если я делала… что-нибудь… не так, – сказала Лили тем детским голосом, который неизменно оказывал должное воздействие.

– Дело не в этом, – ответил сэр Эван, – просто ты – экстравагантная, маленькая кошечка!

В этих словах слышался не упрек, а ласка. Затем он резко сказал совершенно иным тоном:

– Я полагаю, ты снова выйдешь замуж, так что постарайся, чтобы он оказался богатым человеком.

Может быть, именно эти слова заставили Лили осознать, что, когда она станет вдовой, ей придется подыскать мужа, и притом достаточно богатого, чтобы обеспечить себе такой образ жизни, к которому она привыкла после смерти своего отца.

Эдинбург привил у нее вкус к обществу, но теперь она хорошо осознавала свои устремления не к шотландской столице, а к английской.

Она прочитала все журналы и светские колонки в каждой газете, а также прислушивалась к разговорам женщин, в которых было значительно больше информации о подобных вопросах, чем во всем том, что она могла выведать от мужчин.

Лондонское общество не имеет представления о том, насколько в других частях страны интересуются его делами.

Лили знала о любовницах принца Уэльского, об обаянии профессиональных красавиц, о знати, окружавшей его королевское высочество и соперничавшей за право развлекать его в своих загородных домах и охотничьих угодьях.

Впервые имя герцога Дарлестонского упомянул при ней один из друзей ее мужа.

– На прошлой неделе в Дарле охотничья добыча составила две тысячи шестьсот сорок фазанов, Кэрнс! – сказал он. – Хотел бы я быть там.

– Я слышал, что новый герцог неузнаваемо улучшил охотничьи угодья с тех пор, как унаследовал титул, – отвечал сэр Эван. – Я и сам уже давно не подстреливал фазана.

– Как твои куропатки в этом сезоне? – спросил его друг, и их разговор перешел на типично шотландские темы.

Но другие говорили о герцоге подробнее.

– За всю мою жизнь я никогда не видела такого привлекательного мужчины! – слышала Лили, как одна из хорошеньких замужних женщин говорила другой. – Я видела его на нескольких балах, когда была в Лондоне, и меня не удивляет, что его прозвали Счастливчик. Это самый восхитительный мужчина, о котором только можно мечтать.

По настоянию Лили сэр Эван ежегодно возил ее в Эдинбург и с каждым разом оставался там все дольше, поскольку она умоляла его об этом, и ее познания о герцоге Дарлестонском становились все более обширными.

Она бережно хранила эту информацию в своей памяти, как сорока прячет украденные сокровища в своем гнезде.

Лили начала искать его имя в светских хрониках, узнавала о скачках, в которых участвовали его лошади, и о балах, где его имя встречалось в перечне гостей.

Даже похороны, в которых порой участвовали либо принц Уэльский, либо королева, не избежали ее внимания.

«Если я когда-либо попаду в Лондон, – обещала себе Лили, – первым, с кем я постараюсь встретиться, будет герцог Дарлестонский!»

И теперь, когда сэр Эван умер после их девятилетней супружеской жизни, у нее уже все было спланировано.

Она уже заранее, заметив, как стареет ее муж, часто остававшийся теперь в постели в холодные и снежные зимы, позаботилась о том, чтобы сколотить солидный капитал на будущее.

Хотя муж больше никогда не говорил о завещании, она не забыла, как он сказал, что не сможет оставить ей слишком многого, и, когда завещание было прочитано, Лили обнаружила, что это действительно так.

Она получала приблизительно пятьсот фунтов в год, все же остальное в поместье принадлежало Алистеру, появившемуся на похоронах своего отца и сразу так активно вступившему во владение, что Лили поняла без слов: ее дни в этом замке сочтены.

Она, к счастью, предвидела это и предусмотрела заранее, что сможет остановиться в Лондоне.

Став супругой сэра Эвана, она узнала, что его сестра замужем за одним из старших офицеров Эдинбургского дворца.

Когда этот генерал, сэр Александр Раштон, вышел в отставку, он с женой переехал на Юг, в Лондон, где, как знала Лили, у них был дом на Белгрэйв-сквер.

Она уговорила сэра Эвана, не особенно любившего своего зятя, пригласить их на открытие охоты на куропаток 12 августа.

В первый год они отказались, но во второй приехали, и Лили постаралась всячески угодить своей золовке и очаровать ее.

Леди Раштон, конечно, не одобряла вторичной женитьбы брата, да еще на девушке, по возрасту годившейся ему во внучки.

Но почтительные манеры Лили, ее явное и благородное обожание своего мужа и желание понравиться растопили бы и гораздо более жесткое сердце, чем у этой женщины, не имевшей своих детей.

– Вы были так добры… ко мне, – говорила Лили, вновь используя свой детский голосок, когда настало время отъезда леди Раштон. – Я буду скучать по вас, – добавила она чуть ли не со слезами.

– И я буду скучать по вас, дорогая, – сказала леди Раштон. – Я попрошу Эвана привезти вас на побывку в Лондон. А если это не удастся, я попытаюсь уговорить своего мужа приехать к вам на следующий год.

– О, пожалуйста… пожалуйста, сделайте это! – умоляла Лили.

Это звучало так искренне и так чувственно, что у леди Раштон пробудились материнские чувства, и в течение следующих лет она регулярно отвечала на пылкие письма Лили с Севера.

После смерти сэра Эвана Лили написала леди Раштон, прося позволения побывать у нее в Лондоне, и сразу получила приглашение приехать на столько времени, на сколько та пожелает.

Лили не спешила с поездкой. Она добилась того, чего хотела, и не намеревалась прибыть в Лондон, одетая в черное, в котором всегда чувствовала себя угнетенно.

Вместо этого она отправилась в Эдинбург к своим довольно скучным друзьям, с которыми познакомилась во время своих ежегодных выездов и которые уважали ее спокойствие и скромность, понимая, что она осталась без средств.

Она с таким восторгом принимала от них подарки, что за время пребывания Лили у них в гостях, хозяин и хозяйка, как и их друзья, проявили большую щедрость к «бедной маленькой вдове».

Шесть месяцев пролетели быстро, и по прошествии половины траурного срока Лили отряхнула пыль Эдинбурга со своих ног и, полная трепещущего возбуждения, направилась на Юг.

Леди Раштон приняла ее с распростертыми объятиями.

Генерал к тому времени был практически прикован к постели, и; она рада была обществу другой женщины, пусть даже намного моложе ее.

Она не ожидала, однако, что у Лили не было ни малейшего желания сидеть с вязанием в руках возле камина, болтая с хозяйкой дома, и что она предпочла брать штурмом высшее общество.

В то время она уже очень хорошо осознавала свою привлекательность.

Не обязанная более играть роль жертвы жестокой судьбы, постоянно готовой к слезам, она могла теперь высоко держать голову и требовать такого внимания к себе, на какое обязывало всех окружающих ее прелестное личико.

Каждое мгновение ее шестимесячного траура было использовано для постижения всего, что хоть как-то касалось света, в котором она намеревалась блистать.

История о том, как миссис Лэнгтри сначала завоевала своей красотой художественный мир, чтобы затем покорить сердце принца, указывала Лили путь к ее собственному успеху.

Она была не настолько глупа, чтобы иметь, подобно миссис Лэнгтри, лишь одно черное платье, но решила одеваться исключительно в белое, что, она знала, выглядит фантастически прекрасно.

Лили была слишком сообразительна, чтобы претендовать на утонченность, которой не обладала.

Она уже поняла, что каждый, будь то мужчина или женщина, любит покровительствовать кому-либо, кого считают робким и неуверенным.

Леди Раштон льстило то, что Лили заклинала ее помочь найти нового мужа.

– Я так глупа и неспособна, – говорила печально Лили. – Я знаю, что мне следовало каким-то образом зарабатывать, но поскольку это представляется невозможным, я должна найти мужчину, который будет достаточно добр, чтобы предложить мне стать его женой.

– Это не представит затруднений, – сказала леди Раштон, глядя на молящие глаза Лили и ее белую кожу.

– К несчастью, я не знаю ни одного не занятого мужчину, – продолжала Лили, – и, конечно, когда мы бывали в Эдинбурге, мы всегда общались с друзьями дорогого Эвана – да я и не взглянула бы никогда ни на кого, кроме него!

– Боюсь, что я в последнее время пренебрегала посещением всяких собраний с тех пор, как Александр стал болеть, – отвечала леди Раштон. – Но теперь, ради тебя, я должна постараться сделать что-то, и, я уверена, мои друзья помогут мне.

Поскольку сэр Александр был выдающимся военным, леди Раштон не трудно было обратиться к женам офицеров, его коллег, и устроить приглашения для Лили на балы, вечера и приемы.

Лили отправилась по магазинам и накупила платьев, подчеркивающих изящество ее фигуры, и шляпок, оттеняющих красоту ее волос.

Леди Раштон была бы очень удивлена, если бы узнала, сколько Лили скопила на своем тайном счете в банке.

Она систематически утаивала некоторые суммы от мужа с тех пор, как он впервые заболел. Причем она проявила такую осторожность, что он ни на мгновение не заподозрил этого.

Лили обратилась также за советом к юристу-солиситору. Он был молодым и видным мужчиной, и, когда она печально сказала ему, что ее пожилой муж не может оставить ей денег после смерти, он оказался очень полезен для нее.

Она предложила ему плату за услугу, но он лишь страстно поцеловал ее на прощание, что доставило ей большое удовольствие.

По его совету, когда сэр Эван был прикован к постели, она наделала много долгов на его имя, счета по которым подлежали оплате в первую очередь, когда имение перешло к его сыну.

Теперь на каждом вечере мужчины тянулись к Лили, любуясь ею с нескрываемым восторгом, что для нее после стольких лет ожидания было подобно солнечному свету, прорвавшемуся наконец сквозь темные тучи.

Лили была достаточно умна и понимала, что на данный момент женщины для нее были пока важнее мужчин, и постаралась быть настолько обаятельной и трогательной в своем горе, что светские матроны, которые легко бы могли закрыть для нее свои двери, обеспечили ей прием на все увеселения.

Светское общество невелико, и весть о появлении в нем нового личика и новой красавицы передавалась из уст в уста, от Белгрэйва до Мэйфэра, от Мэйфэра до Сен-Джеймса.

Продвижение вверх по социальной лестнице с неизбежностью должно было привести ее к встрече с принцем Уэльским.

И на дневном приеме, где она была в сопровождении леди Раштон, разговаривая с кем-то, она вдруг услышала довольно гортанный голос:

– Как самочувствие вашего мужа, леди Раштон?

Она повернула голову и увидела, как ее покровительница присела в глубоком реверансе и ответила:

– Немного лучше, сир, он будет очень польщен тем, что вы вспомнили о нем.

– Передайте ему мои пожелания выздоровления и скажите, что я надеюсь видеть его на моем следующем приеме.

Затем глаза принца обратились к Лили, и она поняла, почему он пересек комнату, чтобы поговорить с ее золовкой.

Присев с грацией, которую она оттачивала долгие часы перед зеркалом, она увидела тот проблеск восхищения в его глазах, которого ожидала, и почувствовала, что он удержал ее руку в своей немного долее, чем было необходимо.

По пути домой с леди Раштон ей казалось, что она летит по воздуху, получив наконец то, чего она так ждала, – приглашение в Мальборо-Хаус, где, вполне возможно и даже вероятно, будет герцог Дарлестонский.

Она тщательно изучала справочник Дебре и составила в уме перечень выдающихся мужчин, из которых можно было бы выбрать мужа.

Их оказалось не так много.

По заведенному порядку знатному дворянину полагалось жениться в молодом возрасте на подходящей молодой женщине с тем, чтобы после появления на свет наследника его титула и поместья спокойно предаться радостям жизни, подражая принцу Уэльскому, с изысканными красотками, которые, как бакланы, жадные до рыбы, презрительно думала Лили, поджидают добычу.

Она не намеревалась присоединиться к ним. Ей нужен был не любовник, а муж, и он должен был появиться.

Когда же она увидела герцога, она поняла, что ее выбор, который она сделала еще много лет назад, был восхитительным.

Теперь она знала, что его романы никогда не длились долго, но решила, что выйдет за него прежде, чем наскучит ему; а что он будет делать потом – не важно.

Когда она была в Эдинбурге, там среди молодых женщин модным было ходить к гадалке.

– Она совершенно невероятная, даже странная, – говорила ей одна из подруг. – Она может увидеть такие тайны в твоем прошлом, которые ты не поведаешь ни одной живой душе.

– А как относительно будущего? – спросила Лили.

– В этом она непогрешима! Каждое ее предсказание сбывается!

Лили посетила миссис Макдональд в доме на узкой улочке, где та принимала своих клиентов.

Она оказалась пожилой шотландкой, выглядевшей как настоящая шотландская «фей»33
  Фей – в Шотландии люди, обладающие особой чувствительностью к сверхъестественному


[Закрыть], – эксцентричная пророчица, несомненно, обладающая способностью к ясновидению, но Лили решила, что она выдумает то, что не может «ясно видеть».

Однако миссис Макдональд вновь и вновь настойчиво повторяла, что Лили ожидает великое будущее.

– Ты будешь в ррряду прррекраснейших и пррревосходящих всех людей, – говорила она с рокочущим «р», отчего ее предсказания казались еще более внушительными. – Ты будешь сверрркать дрррагоценностями, как коррролева, и вокррруг будет множество мужчин, прррославляющихтвою крррасоту.

Развив еще это пророчество, она сказала:

– Хочешь о чем-либо спросить меня?

Лили покачала головой.

– Пожалуй, нет, – ответила она. – Вы рассказали мне все, что я хочу знать.

Старуха казалась удивленной.

– А как же любовь? Нет женщины, которая не хотела бы говорить о любви.

Лили улыбнулась, и та продолжала:

– Запомни, моя милая, серррдца будут бррросать к твоим ногам, но рано или поздно и ты отдашь свое и уже не заберешь его назад.

Она закрыла глаза, сосредоточилась и сказала:

– Теперь твоя голова управляет сердцем, но придет время, и твое серррдце победит в этой битве, став сильнее.

Старуха проницательно взглянула на нее.

– Помни все, что я сказала тебе, и если хочешь добиться своего, тебе придется крепко держаться своего разума и быть начеку.

– Я запомню, – ответила Лили безразличным голосом.

Она положила полгинеи на стол, думая при этом, что тратит слишком большие деньги на прочтение ее мыслей, хотя оно и усилило ее уверенность в себе.

И теперь, спускаясь по лестнице со второго этажа в большую гостиную с окнами, выходящими на деревья в Белгрэйв-сквер, она говорила себе, что все, что она планировала, все, ради чего трудилась, теперь исполняется.

Герцог Дарлестонский ожидал ее, и она с твердой уверенностью, которая вела ее с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет, решила, что он будет ее мужем.

Гадалка в Эдинбурге заставила Лили задуматься о новом способе добиться своего.

Если старушка, живущая на окраине, может ощутить помыслы людей своим способом, который шотландцы называют «фей», то этим даром, думала она, может быть наделен каждый. Необходимо лишь развить его, а она долго жила в Шотландии и знала, что в любой деревне есть старушка, к которой обращаются за пророчеством, поскольку она обладает тем, что люди называют «третьим глазом».

Лили этот дар хотела использовать для достижения своей цели.

Если бы она могла проникнуть в чувства и мысли мужчины, ее власть над ним была бы более сильной, чем от воздействия ее красоты.

Она испытывала свою способность почти на каждом, с кем встречалась, пытаясь прочитать их мысли, и ей казалось, что в некоторых случаях она добивалась успеха.

Во всяком случае. Лили научилась быстро распознавать интересы и увлечения мужчин.

Что же касается женщин, она обычно вызывала их на искреннюю исповедь об их чувствах и научилась разбираться в причинах их горестей и несчастий.

Теперь, говорила она себе, ей следует с самого начала заставить герцога понять, что она отличается от всех других женщин, которыми он был увлечен и в которых быстро разочаровывался.

Она вошла в гостиную.

Герцог, привлекательный и блестящий в своей небрежной изысканности, беспечно стоял среди старомодной мебели и, казалось, властвовал над всем в комнате.

Лили задержалась на мгновение в дверях, зная, что в белом платье и с укладкой рыжих волос, над которой утром поработал парикмахер, она выглядит чрезвычайно прелестной.

Ее глаза округлились как будто от изумления, прежде чем она двинулась к нему.

– Какой сюрприз, ваша светлость, – сказала она, – но я с сожалением должна сказать вам, что леди Раштон нет дома.

– Я пришел увидеться с вами, – ответил герцог.

Он взял ее руку и, прежде чем поднять ее к своим губам, задержал на мгновение, глядя в ее глаза.

– Увидеться со мной? – простодушно спросила Лили.

– Надеюсь, вы, как и я, помните, как прошлым вечером в Мальборо-Хаус нашу беседу прервали. Его королевское высочество увел вас от меня, и мне даже не удалось начать то, что я хотел сказать.

Лили приняла к сведению не только слова герцога, но и то, как его глаза, словно поглощали черты ее лица, взмах ее Длинных ресниц, и она стыдливо потупилась, как будто его восхищение смутило ее.

Она отняла у него свою руку, и он сказал:

– Давайте присядем. У меня есть приглашение для вас, которое, я надеюсь, вы примите.

Лили не отвечала, но подумала, что от приглашения в замок Дарлестон она не отказалась бы.

Это дало бы возможность увидеть дом, который когда-нибудь будет принадлежать ей и где она станет гостеприимной хозяйкой для всего высшего общества.

Она слабо улыбнулась ему, немного робко и как бы вопросительно, словно не была уверена, в чем будет заключаться его приглашение, и не знала еще, как ответит на него.

Она села на софу, держась прямо и сложив руки на коленях, а потом повернулась лицом к герцогу.

Лили знала, что в такой позе ее волосы окружены ореолом, создаваемым бледным зимним солнцем, светящим через окно сзади нее.

– Я решил, – сказал герцог, – почти немедленно отправиться в Египет на своей яхте и надеюсь, что вы присоединитесь ко мне в качестве одной из моих гостей.

– В Египет? – спросила Лили.

Этого она определенно не ожидала и в растерянности не знала, что ответить.

Но с радостным сердцебиением она поняла, что если окажется наедине с герцогом на его яхте, то за столь длительное путешествие ему невозможно будет избежать действия ее чар.

Взглянув на солнце, которое светило, но не грело, герцог сказал:

– Я хочу подняться вверх по Нилу и сегодня утром впервые узнал, что в Египте не бывает дождей!

Он радостно рассмеялся, и от этого показался Лили еще более обаятельным.

– Вы согласны? – спросил он.

Она не отвечала, и он продолжал:

– Я пригласил лорда и леди Саутуолд, о которых вы, быть может, слышали, и двоих мужчин, Джеймса Башли и моего старого друга Гарри Сэтингема, с которым вы познакомились прошлым вечером в Мальборо-Хаус.

– Да, я помню! – сказала Лили.

– Нас будет шестеро, – сказал герцог, – и я думаю, что могу обещать вам, леди Кэрнс, очень приятное и очень комфортабельное путешествие.

Наступила небольшая пауза, затем Лили поднялась, чтобы пройти к одному из окон и взглянуть на площадь.

Солнце спряталось за тучу, и все за окном выглядело тусклым и серым.

Герцог тоже поднялся вместе с нею, но все еще стоял на ковре перед камином, глядя на нее и ожидая ответа.

– Я… не знаю, что… сказать, – нерешительно сказала Лили.

– Что вас смущает? – поинтересовался он.

– Траурный срок истек лишь наполовину, – ответила Лили, – и я чувствую, что мне не стоит предаваться радостям такого путешествия, когда я все еще… горюю по моему дорогому… мужу.

Говоря это, она чувствовала, что выбрала верные слова и тон голоса, который звучал чрезвычайно трогательно.

– Мне кажется, что вам необходимо, – сказал герцог, – отвлечься от вашего прошлого, поменять обстановку, увидеть новые лица, пообщаться с новыми людьми.

– Все это звучит очень пленительно, – сказала Лили, не поворачивая головы.

– Я и хочу, чтобы это было так, – сказал он, – и, поскольку я знаю, что будет лучше для вас, я не желаю слышать «нет».

Она повернулась к нему с улыбкой.

– Может быть, это… помогло бы мне.

Чувствуя, что он ожидает продолжения, она сказала:

– Мой муж был очень властным, авторитарным человеком. Я… не привыкла… сама принимать решения.

– В таком случае я приму его за вас, – отвечал герцог. – Сможете вы быть готовы послезавтра?

Она прошла от окна к нему.

– Мне кажется, раз вы говорите, что я должна быть готова… мне придется подчиниться.

– В таком случае это приказ! – сказал он. – Если вы спросите супруга леди Раштон, то он скажет вам, что приказам следует подчиняться!

– Я буду… готова!

– робко произнесла Лили.

– Я не могу сказать вам, как я счастлив!

Она подняла на него глаза.

– Мне хотелось бы сделать вас счастливым… но мне говорили, что вы сами даете людям счастье.

– Я рад слышать подобный комплимент, – улыбнулся герцог.

Он продолжал глядеть ей в глаза, и ресницы Лили, чуть потемнее, чем того хотела природа, вновь опустились, вырисовываясь на белой коже.

Лили вновь устроилась на софе, и герцог сказал:

– Я решил, что плавание по Бискайскому заливу может быть очень неприятным в это время года, поэтому мы отправимся сначала на поезде и пересядем на мою яхту в Марселе. «Наяда» уже покинула гавань и направилась туда.

– «Наяда»? – повторила Лили. – Какое прекрасное название и очень… романтическое.

– Потому я и назвал ее так. Вы играете в бридж?

– Да… да, конечно! – ответила Лили.

Она была рада, что брала уроки, обучаясь этой модной игре, когда ездила в Эдинбург, поскольку бридж считался новым светским увлечением, хотя герцогиня Девонширская оставалась верна старомодному висту.

– Нас ждет много разных развлечений, если на палубе будет слишком холодно, – заметил герцог, – а когда мы достигнем Египта, я уверен, что вы будете зачарованы храмами, которые мне самому не терпится увидеть, Лили подумала, что не знает, как выглядят храмы в Египте.

Никто из ее знакомых не интересовался этой далекой страной, и, хотя она знала из учебников о пирамидах и сфинксе, храмы связывались в ее представлении скорее с Индией, чем с Египтом.

– Это, конечно, должно быть… прекрасно, – сказала она.

– Я послал моего управляющего, – продолжал герцог, – закупать все книги по Египту, которые только имеются в библиотеках, и мы сможем просмотреть их, пока будем пересекать Средиземное море, чтобы узнать побольше о фараонах.

– И конечно, о Клеопатре, – сказала Лили, вспомнив, что там была такая же красавица, как она.

– Мне не захочется смотреть на нее, когда вы будете там, – сказал герцог.

Лили не была уверена, что он не произнес эти слова автоматически, вследствие длительной практики в комплиментах.

И в то же время выражение его глаз не оставляло сомнений в том, что он находил ее столь же прекрасной, какой она сама себя считала.