Текст книги "Ускользающий ангел"

Барбара Картленд
Ускользающий ангел

Глава 1

1818 год

Вид маркиза Равенторпа, управляющего своим фаэтоном, мог произвести впечатление на кого угодно, даже на привычную ко всему лондонскую публику.

В сдвинутом набок цилиндре и сидящем без единой складочки габардиновом сюртуке, с шейным платком, завязанным на новый манер, еще неизвестным щеголем сент-джеймского двора, маркиз являлся олицетворением элегантности.

В то же время близко знакомые с ним прекрасно сознавали, что только первоклассный портной вроде Вестона мог скрыть накачанные мышцы маркиза, признанного в академии Джексона боксера. Высокие сверкающие сапоги, в которые можно было смотреться, словно в зеркало, обтягивали стройные, крепкие ноги, развитые долгими преследованиями дичи во время охоты.

Можно было предположить, что обладающий огромным родовым имением, баснословно богатый и красивый, внимания которого добивались многие женщины высшего света, маркиз должен был выглядеть если не счастливым, то хотя бы удовлетворенным жизнью.

Напротив, циничные складки, залегшие по краям решительно сжатых губ, и прищуренные глаза придавали маркизу разочарованный вид. Казалось, что он насмехался над всем миром.

Маркиз Равенторп прекрасно сознавал, что в то время как молодые щеголи стараются подражать ему, старшие члены клубов, которые он посещал, осуждающе покачивали головами, поговаривая, что надменность и высокомерная снисходительность маркиза свидетельствуют о его испорченности.

Маркиз, однако, не обращал на все это никакого внимания и продолжал жить так, как ему нравилось, побеждая на всех скачках, в которых участвовали его лошади, покоряя женские сердца я поддерживая в своем родовом поместье идеальный порядок, бесивший принца-регента.

– Не могу понять, Равенторп, – сказал принц маркизу, когда последний раз гостил у него, – почему у вас дома кухня, прислуга и, вне всякого сомнения, вино лучше, чем у меня?

По его брюзгливому тону маркиз понял, что принца переполняет зависть. В этом не было ничего удивительного, так как тому нравилось не только считаться «первым джентльменом в Европе», но и быть первым среди своих друзей и, подобно маркизу, добиваться успеха во всех начинаниях.

– Я полагаю, ваше королевское высочество, – ответил маркиз, – что вы ищете во всем совершенство, а найти его, даже с вашими выдающимися способностями и проницательностью, почти невозможно, особенно во всем, имеющем отношение к прекрасному полу.

Регент рассмеялся, чего и добивался маркиз, но, вернувшись от него, сказал одному из своих друзей:

– Будь я проклят, если еще хоть раз приеду туда, предварительно не подготовившись. Я предпочитаю быть хотя бы на равных с хозяином дома, а не чувствовать, что он превосходит меня по всем статьям.

Этот друг, льстиво втершийся в доверие принцу-регенту ради высочайших милостей, с подобострастным негодованием воскликнул, что этого не может быть. И все же такое положение вещей более или менее признавалось высшим светом, причем настолько бесспорно, что лишь немногие удосуживались заговаривать об этом.

В настоящий момент маркиз Равенторп направлялся с визитом к молодой даме, которая, как он считал, удовлетворяла его идеалу совершенства.

Вот уже много лет, точнее, с тех самых пор, как маркиз достиг совершеннолетия, его родственники буквально не давали ему проходу, уговаривая его жениться и дать наследника лишь недавно пожалованному титулу маркиза, хотя графский титул насчитывал уже несколько столетий.

Два ближайших родственника маркиза, сначала родной брат, а затем кузен, следующий, кому должен был бы перейти титул, были убиты во время наполеоновских войн. Поэтому настоятельно требовалось, чтобы маркиз женился, на тот случай, если бы по какой-либо трагической случайности, от которой не застрахован ни один смертный, он был бы убит на дуэли или свернул себе шею на охоте.

Вдобавок маркиз мог стать жертвой какой-нибудь болезни, эпидемии время от времени посещали Лондон, но об этом уже никто и не думал.

Маркиз же объявил родственникам, что никогда не женится, если только не найдет женщину, на его взгляд, достойную носить его фамилию, сидеть во главе его стола и стать матерью его детей.

Это стремление к совершенству было обусловлено тем обстоятельством, что маркиз обожал свою мать, умершую, когда ему не было и семи, но успевшую запечатлеться в памяти сына прекрасной, благородной, ласковой и любящей.

Каждая женщина, с которой знакомился маркиз – а большая часть лондонских светских красавиц прилагала все силы, чтобы познакомиться с ним, – не отвечала тем или иным его требованиям.

Но теперь, когда его родные и друзья уже почти отчаялись увидеть его остепенившимся, маркиз познакомился с леди Сарой Чессингтон и пришел к выводу, что это самая красивая и достойная девушка, какую он когда-либо встречал.

Большинство из тех, кто видел их вместе, говорили маркизу, что они с леди Сарой идеально подходят друг другу и составят прекрасную пару.

Леди Сара была дочерью пятого графа Чессингтона-Крю, чьи лошади постоянно соперничали с лошадьми маркиза на скаковых дорожках. Его земли на границе Хартфордшира были приобретены всего лишь через пятьдесят лет после того, как отец маркиза Равенторпа купил свое поместье.

Дом маркиза был полностью перестроен архитекторами братьями Адамсами полстолетия назад, и выдающиеся зодчие постарались не умалить тот факт, что особняк стоял на землях, которые, как упоминалось еще в Книге Судного дня, принадлежали человеку по имени Равен.

Из всего этого маркиз сделал логичный вывод, что леди Сара – именно та супруга, которую он ищет.

Поэтому он со свойственной ему сдержанностью дал ей понять, что она привлекла его внимание.

Леди Сара, едва выйдя в свет, в первый же свой сезон была провозглашена «несравненной», и восхищение маркиза она приняла как должное. Однако она была не только очень красива, но и неглупа и изобразила, что удивлена и польщена вниманием маркиза Равенторпа.

Когда тот наконец решил, что леди Сара обладает всеми необходимыми качествами его будущей супруги, он известил ее, что нанесет сегодня визит.

Отобедав пораньше у себя дома на Беркли-сквер, маркиз сел в фаэтон, недавно сделанный по его личному проекту и первым же своим появлением на Сент-Джеймс-стрит вызвавший фурор.

Красивый, превосходящий мягкостью подвески и легкостью управления все прочие экипажи, он обладал к тому же особым изяществом и полностью соответствовал облику самого маркиза.

И запряженная в новый экипаж четверка была настолько слаженной, что все знатоки лошадей скрипели зубами, когда фаэтон проносился мимо.

На запятках на высоком маленьком сиденье, выглядевшем со стороны весьма ненадежно, находился конюх в ливрее с гербом маркиза и в шляпе с кокардой, который всегда сидел, невозмутимо сложив руки, как бы быстро ни гнал фаэтон его хозяин.

Маркизу потребовалось меньше часа, чтобы доехать до массивных помпезных чугунных ворот, за которыми начиналась обсаженная дубами дорожка к дому графа Чессингтона-Крю.

Увидев вдалеке сам особняк, маркиз подумал, что с точки зрения архитектуры здание выглядит отвратительно и все более поздние пристройки нарушают гармоничный ансамбль, задуманный великими зодчими.

В то же время дом, несомненно, выглядел внушительно, и окружающий его парк был прекрасно ухожен.

Маркизу случайно стало известно, что граф потратил очень крупную сумму на покупку особняка в Лондоне, где могла бы веселиться его дочь Сара, так как родовой дом был слишком тесен для балов и приемов, собиравших по двести-триста человек.

Маркиз не мог удержаться от мысли, что, если он женится на леди Саре – а именно таковы и были его намерения, – граф сочтет все эти траты ненапрасными.

Он знал, что внимание каждого мало-мальски стоящего холостяка стараются привлечь к молодым девушкам-дебютанткам, завлекая его словно форель мухой, но за этой приманкой неизменно скрывается крючок брачных уз. И стоит попасться на крючок, никакого спасения нет.

Маркиз, удачно избежавший за долгое время вращения в свете множества разнообразных и хитрых приманок, не мог избавиться от чувства, что графу необычайно повезло и ему достается самый крупный улов.

Маркиз без ложной скромности считал, что ему нет равных среди холостяков высшего света и на просторах Англии не нашлось бы отца, с радостью не принявшего бы его в качестве зятя.

Первый раз леди Сара привлекла внимание маркиза на многолюдном балу, который давали герцог и герцогиня Бедфорд, где она в белом платье дебютантки, по его мнению, была похожа на лилию. Однако в тот вечер маркиз удостоил ее лишь мимолетного взгляда, так как все его внимание было поглощено привлекательной супругой иностранного дипломата, по счастливому стечению обстоятельств много времени проводившего в разъездах.

Супруга дипломата была одной из многочисленных красивых, умных и благородных женщин, прошедших через руки маркиза до того, как он решил познакомиться поближе с леди Сарой.

Странно, но маркиз стал замечать ее на всех вечерах, балах и приемах, стоило ему только войти в ярко освещенную залу. И каждый раз он приходил к выводу, что она выглядит еще прекраснее, чем прежде, а качества, которыми она обладает, нечасто встретишь у других молодых девушек, впервые вышедших в свет.

Движения леди Сары были изящны и неторопливы, ее руки с длинными тонкими пальцами не делали лишних движений и не привлекали к себе ненужного внимания, а голос звучал мягко и нежно.

Если маркиз и не любил чего, так это резких визгливых женских голосов. Многие его пылкие affaires de coeurs11
  Любовные похождения (фр.)


[Закрыть] заканчивались так быстро потому, что он считал: какой бы прекрасной ни была женщина, если ее голос его раздражает, он не сможет долго выносить ее общество.

Его любовницы, слишком многочисленные и, по словам одного остряка, «меняющиеся вместе с погодой», также подвергались строгому отбору.

С одной очаровательной молодой балериной, которой маркиз Равенторп снял особняк в Челси, он расстался всего через несколько недель лишь потому, что у нее был очень резкий голос, действовавший по утрам на нервы его светлости.

Дорога на Хартфордшир, важнейшая магистраль на север страны, содержалась в отличие от большинства улиц Лондона в превосходном состоянии Маркиз вел фаэтон очень быстро и прибыл в Чессингтон-холл раньше условленного часа.

У парадной двери его ждал конюх, который принял лошадей и повел их на конюшню.

Выйдя из экипажа, маркиз ступил на красную ковровую дорожку, быстро расстеленную перед ним на каменных ступенях, и вошел в не слишком впечатляющую прихожую.

Дворецкий торжественно прошествовал перед ним, проводив его в помещение, которое, судя по всему, было библиотекой, хотя количеством книг она сильно уступала той, что находилась в Равене.

– Не могу сказать, милорд, – почтительно произнес дворецкий, – спустилась ли вниз ее милость, но я сейчас же извещу ее о вашем приходе.

Маркиз ничего не ответил ему, цинично подумав про себя, что леди Сара, с нетерпением ожидающая его визита, вне всякого сомнения, уже караулит его у дверей своей комнаты и выйдет к нему в то же мгновение, как только ей официально доложат о его приезде.

Медленно пройдясь по комнате, он приблизился к камину, чтобы осмотреть написанную без всякого чувства картину, изображающую пасущихся лошадей. Маркиз поморщился от дыма, от него не укрылось то обстоятельство, что огонь разведен лишь несколько минут назад и камин сильно дымит. А маркиз Равенторп терпеть не мог дымящие камины.

У себя в поместье и во всех остальных особняках маркиз следил за тем, чтобы трубы прочищали ежемесячно летом и раз в две недели зимой.

А в мае, решил он, вообще незачем растапливать камин. И просто непростительно, что в библиотеку напустили столько дыма, от которого начали слезиться глаза.

Маркизу уже несколько раз доводилось бывать в гостях у графа, выводившего молодую дочь в свет, и он был достаточно хорошо знаком с расположением комнат. Поэтому маркиз вышел из библиотеки и направился по коридору к комнате, в которой, как ему было известно, обычно находились граф и графиня, когда были одни.

Эта комната находилась рядом с Голубым салоном, парадной гостиной, где во время больших приемов ставили столы для любителей игры в карты.

Карты приходились маркизу больше по душе, чем музыкальные вечера, вошедшие в моду по всей стране, и он не раз выигрывал крупные суммы у гостей графа, не таких сведущих или не таких везучих в игре.

В этой комнате, отметил маркиз, огня не было, и он с легкой иронией подумал, что леди Сара намерена принять его в Голубом салоне, где особенно подчеркнется ее красота, к тому же это наилучшее место выслушать предложение руки и сердца.

Поглощенный этими мыслями, маркиз вдруг услышал голоса и понял, что доносятся они из Голубого салона, дверь в который была распахнута.

– Но Сара, – спрашивал молодой женский голос, – не собираешься же ты и впрямь заставить его светлость ждать?

– Именно это, Оливия, я и намерена сделать, – ответила леди Сара.

Маркиз без труда узнал ее голос. Однако он обратил внимание, что сейчас голос был лишен той мягкой нежности, которая присутствовала в нем, когда леди Сара разговаривала с его светлостью.

– Но почему, Сара, почему?

Теперь маркиз узнал и вторую говорившую, невзрачную девушку, с которой встречался на приеме, устроенном Чессингтоном-Крю в особняке на Парк-лейн. Он вспомнил, что ее зовут Оливия и она является какой-то дальней родственницей Сары.

Маркизу она показалась слегка перезрелой, некрасивой и страшной занудой, и с тех пор он старался держаться от нее подальше.

Леди Сара, отвечая на вопрос Оливии, сказала:

– Нашему благородному маркизу пойдет на пользу слегка поостыть. Он должен был приехать ко мне по меньшей мере три недели назад, но заставил меня ждать. Теперь я поступлю с ним так же.

– Но, дорогая Сара, разумно ли это? – возразила Оливия. – В конце концов, он такой важный джентльмен, лично я в его присутствии всегда робею. Как ты можешь быть абсолютно уверена, что он собирается просить твоей руки?

– Вздор! – самоуверенно бросила Сара. – Маркиз приехал именно ради этого, и я считаю оскорбительным для себя, что он так долго тянул с предложением.

Помолчав немного, она добавила снисходительно:

– В конце концов, Оливия, как тебе прекрасно известно, во всем Лондоне никто не может сравниться со мной красотой, и в доказательство тому я могу привести десятки писем со стихами и комплиментами поклонников.

– Ну конечно, дорогая, – согласилась Оливия. – Это я не стану оспаривать, но, к сожалению, маркиз не писал тебе стихов.

– Он для этого слишком самовлюбленный, – ответила леди Сара. – Допускаю, что если он и напишет стихи, то посвященные самому себе.

После некоторого молчания Оливия неуверенно начала:

– Но, дорогая Сара, неужели ты не любишь его? Ну кто сможет устоять перед таким красивым и богатым мужчиной?

– В этом-то все дело, – ответила леди Сара. – Такой богатый мужчина, Оливия, и, несомненно, самый заманчивый холостяк высшего света.

– Значит, ты любишь его! – настойчиво добивалась ответа на свой вопрос Оливия.

– Мама говорит, любовь – в том смысле, в каком ее понимаешь ты, – удел служанок и крестьян, – высокомерно заметила Сара. – Уверена, мы с его светлостью прекрасно поладим, но я не слепа и прекрасно вижу все его недостатки, и он, несомненно, не будет подобно бедняге Хьюго угрожать свести счеты с жизнью. Думаю, маркиз вообще не способен на сильные чувства.

– Тебе виднее! – поспешно воскликнула Оливия. – А что ты собираешься предпринять в отношении Хьюго?

Леди Сара пожала плечами.

– Ну что я могу сделать с мужчиной, решившим, что он любит меня до умопомрачения и скорее умрет, чем будет жить без меня?

– Но, Сара, ты же не можешь допустить, чтобы он умер! – испуганно воскликнула доверчивая Оливия.

– Сомневаюсь, что Хьюго решится на такую глупость. Если же это все же произойдет, я буду крайне раздосадована. Такое событие обязательно вызовет скандал в свете, и все мои недоброжелатели с радостью станут утверждать, что я сама завлекала беднягу, а потом подтолкнула к роковому шагу.

– Боюсь, в этом есть доля правды.

– Бедный Хьюго, – вздохнула Сара. – Мне жаль его, но, как тебе хорошо известно, он никогда не сможет предложить мне фамильные драгоценности Равенторпов или то высокое положение в свете, которое я займу, став маркизой.

– Вне всякого сомнения, ты будешь самой блистательной маркизой! – восторженно заявила Оливия.

Маркиз решил, что услышал достаточно.

Быстро пройдя мимо двери в Голубой салон, он вышел в коридор и направился к выходу.

Два перешептывающихся лакея испуганно вскочили при появлении его светлости. Маркиз прошел мимо них и, сбежав по лестнице, двинулся к конюшие.

Лакеи были настолько изумлены его неожиданным отъездом, что не смогли вымолвить ни слова.

Маркиз нашел свой фаэтон на вымощенном гравием дворе возле конюшен. Его конюх и двое слуг графа поили лошадей. Маркиз, нахмурившись, сел в экипаж и взял поводья и, когда его конюх занял место на запятках, тронул.

Выезжая из ворот, через которые он так недавно въезжал, маркиз испытывал бешеную ярость, подобную которой уже не помнил, когда испытывал в последний раз.

Как он мог, такой разборчивый и проницательный, – а именно таковым и считал себя маркиз – думать о браке с женщиной, способной рассуждать так эгоистично и просто невоспитанно!

Маркиз долго тешил себя мыслью, что великолепно разбирается не только в лошадях и картах, но и в женщинах, и теперь находился в полном недоумении, как он мог не заметить, что леди Сару, подобно многим представительницам ее пола, интересовало только общественное положение мужчины. Она хотела получить лишь его богатство и титул, но никак не его самого, и для маркиза Равенторпа это было совершенно неприемлемо.

Он привык к тому, что многоопытные светские дамы, с которыми он имел affaires de coeurs, неизменно теряли головы, влюбляясь в него до беспамятства, и теперь с трудом мог поверить, что юная дебютантка, пользующаяся его благосклонностью, смотрела на него с такой холодной расчетливостью.

Маркиз был до глубины души потрясен словами леди Сары, и в то же время его угнетало, что он сразу же не заметил скрывающуюся за красивым, невинным лицом низкую, расчетливую душу.

Он ругал себя, что его, словно какого-то неопытного молокососа, обвели вокруг пальца, заставив поверить, что за неотразимой красотой кроется золотое сердце. И даже, как бы это ни было смешно, душа.

Именно этого ждал маркиз от женщины, которую он хотел бы назвать своей женой, которая стала бы матерью его детей.

– Как я мог оказаться таким глупцом? – в бессильной ярости спрашивал он себя.

Лишь выработанная за долгие годы выдержка удержала маркиза от того, чтобы не погнать лошадей во весь опор, как можно скорее уносясь прочь из Чессингтон-холла.

– Я никогда не женюсь – никогда! – твердил он себе.

Затем маркиз решил, что в какой-то степени может считать себя счастливчиком, и почувствовал себя человеком, побывавшим на волосок от гибели и благополучно спасшимся. Он прекрасно понимал, что его приезд в Чессингтон-холл и последующее внезапное бегство оттуда вызовут гнев графа, и надеялся, что леди Сара также будет сильно расстроена и разочарована.

Преисполненный презрения ко всем женщинам, готовым продаться тому, кто больше заплатит, маркиз тем не менее больше всего переживал по поводу своей недальновидности. Как мог он оказаться таким слепцом, едва не предложившим свою руку – чего не делал никогда прежде – девушке, холодной и расчетливой, совершенно недостойной носить его имя!

Сжав губы в тонкую полоску, выставив вперед твердый подбородок, с потемневшим от ярости взором, маркиз гнал лошадей вперед.

Проехав почти милю по пустынной дороге, он увидел спешащую вдоль проезжей части женскую фигурку. Заслышав стук колес приближающегося экипажа, она остановилась и оглянулась. Затем она выбежала на середину дороги и, решительно остановившись, распростерла руки.

Маркиз был удивлен, но ему ничего не оставалось, кроме как резко натянуть поводья, остановив лошадей всего в нескольких шагах от тоненькой фигурки с поднятыми руками, Девушка не двигалась с места и не выказывала никакого страха, что ее собьют лошади.

Когда фаэтон остановился, она подбежала к маркизу и, запыхавшись, проговорила:

– Не… будете ли вы… так любезны, сэр… подвезти меня?

Маркиз увидел обращенное к нему небольшое личико, похожее на цветок, на котором сияли огромные серые глаза, обрамленные длинными ресницами. На нежных щеках девушки были заметны явные следы слез.

Это было очень трогательное личико. От взгляда его светлости не укрылось, что от быстрого бега у девушки сбилась на затылок шляпка, а растрепанные вьющиеся волосы непокорно упали на лоб.

Он смотрел на нее, гадая, что же ответить на эту просьбу, как вдруг девушка, настолько юная, что она казалась почти ребенком, неожиданно воскликнула:

– О… это… вы!

– Вы меня знаете? – спросил маркиз.

– Ну конечно… Но я полагала, вы сейчас в гостиной вместе с Сарой.

Маркиз изумленно посмотрел на нее, но прежде чем он успел что-либо вымолвить, девушка взволнованно продолжала:

– Пожалуйста… пожалуйста… если вы возвращаетесь… в Лондон… подвезите меня… хоть немного, ваша светлость.

Тут маркиз сообразил, что перед ним не какая-то деревенская девушка, как он решил сначала. Образованная речь и упоминание имени «Сара» дали ему понять, что перед ним скорее всего кто-то из семейства Чессингтонов-Крю.

– Не хотите ли вы сказать, – удивленно спросил он, – что направляетесь в Лондон одна?

– Я должна! Я больше… не могу… выносить это, и если вы меня не возьмете… мне придется… ждать кого-нибудь… кто согласится отвезти меня в Лондон!

В ее голосе сквозило неподдельное отчаяние, и маркиз сказал:

– Насколько я понимаю, вы сбежали из Чессингтон-холла, и я подвезу вас при условии, что вы объясните, кто вы и куда направляетесь.

– Благодарю вас… благодарю вас! Казалось, внезапно ее глаза засияли солнечным светом. Обогнув фаэтон, девушка, не дожидаясь помощи конюха, взобралась на сиденье рядом с маркизом.

– Вы очень добры, – сказала она, – но я меньше всего ожидала встретить именно вас… когда услышала топот копыт.

Маркиз пустил лошадей медленной рысью.

– По-моему, вам лучше начать с самого начала, – предложил он, – и назвать себя.

– Меня зовут Ула Форд.

– И вы живете в Чессингтон-холле?

– Живу… точнее, жила! Девушка на мгновение запнулась, затем выпалила:

– Только не пытайтесь… вернуть меня… назад! Я приняла твердое решение, и что бы… ни случилось со мной… хуже, чем было, быть не может.

– Полагаю, вам нужно рассказать мне все, – предложил маркиз. – Вы должны понимать, что мне вообще-то полагается отвезти вас назад в Чессингтон-холл.

– Почему?

– Потому что вы слишком молоды, чтобы в одиночку отправляться в Лондон. У вас там кто-нибудь есть?

– Я постараюсь… кого-нибудь найти. Маркиз с сарказмом подумал, что это не составит особого труда, и покровитель для такой девушки найдется сразу, но Вслух произнес:

– Что такого страшного случилось в Чессингтон-холле, если вы решили бежать оттуда?

– Я… я больше не могу выносить… побои дяди Лайонела и затрещины, и ругань Сары… Они постоянно попрекают меня всем… только потому… что они ненавидели моего отца.

Маркиз изумленно посмотрел на нее.

– Вы хотите сказать, что граф Чессингтон-Крю ваш дядя? Девушка кивнула.

– Да, ваша светлость.

– И он вас бьет? – У маркиза Равенторпа подобные вещи не укладывались в голове.

– Он бьет меня, потому что… его к этому подталкивает Сара… Кроме того, он не может простить моей матери то, что она сбежала с моим отцом…Но они были так счастливы… очень счастливы… и я была счастлива… до тех пор… пока не попала в дом дяди… где почувствовала себя… словно в аду! – сбивчиво и немного бессвязно говорила девушка.

Сначала маркиз решил, что Ула бредит. Но потом понял, что в ее голосе нет ничего истеричного; наоборот, искренняя и простая речь Улы не позволяла маркизу усомниться в ее словах.

– А что такое совершил ваш отец, – после недолгого молчания спросил маркиз, – после чего граф так невзлюбил его?

– Моя мать… сестра графа… бывшая в молодости очень красивой… сбежала весте с папой в ночь перед тем, как ее должны были выдать замуж за герцога Эйвона, – едва слышно призналась Ула.

– А кем был ваш отец?

– Он был помощником приходского священника церкви в местечке Чессингтон. Потом стал викарием в одной из деревушек в Вустершире… где я и родилась.

– Насколько я понимаю, ваша мать, сбежав накануне бракосочетания, вызвала гнев своих родных.

– Никто из них после случившегося с мамой больше даже не разговаривал… но она была счастлива, и это не имело значения, и хотя мы жили очень бедно и частенько нам даже нечего было есть… мы всегда смеялись и радовались жизни… но в прошлом году родители… п-погибли в дорожном происшествии.

И снова голос Улы дрогнул. Маркиз услышал в нем боль и понял, как опечалила девушку смерть родителей.

– И тогда, – продолжала она, – дядя Лайонел пришел на похороны… а потом… он забрал меня с собой… и с тех пор… я так несчастна.

– Чем вы его рассердили? – спросил маркиз.

– Он просто ненавидит меня за то… что я дочь своего отца… поэтому я все делаю… не так… Но дело даже не в побоях… и не в том, что Сара постоянно придирается ко мне и старается меня унизить… но, главное, в этом большом доме нет… любви… в то время как наш небольшой домик при церкви всегда был наполнен любовью… словно солнечным светом. Маркиз почувствовал, что девушка говорит искренне и не пытается произвести на него впечатление.

Какое-то время они ехали молча, затем он спросил:

– А сегодня произошло что-то из ряда вон выходящее, раз вы решили бежать?

– Вас ожидали с большим нетерпением, потому что надеялись, что вы наконец сделаете предложение Саре, – сказала девушка, – и в доме царила всеобщая суматоха. Сара несколько раз меняла платье, чтобы произвести на вашу светлость как можно лучшее впечатление… и так как я была очень медлительна и не поспевала за ее капризами, она… ударила меня щеткой для волос… и сказала своей матери, что я нарочно… мешаю ей, потому что… ревную!

Помолчав, Ула продолжала:

– Тетя Мери сказала: «Тебя это удивляет, дорогая? На Уле никто никогда не женится, потому что у нее нет ни гроша за душой. Ее отец, простой деревенский священник, оставил после себя одни долги, так как, подозреваю, у него не хватило ума даже на то, чтобы покрыть их из церковной кассы».

Ула глубоко вздохнула и после паузы завершила свой невеселый рассказ.

– Наверное, она так хотела пошутить, но я внезапно поняла, что не могу больше… выносить это… и когда Сара снова ударила меня… я выбежала из комнаты и покинула дом… поклявшись, что никогда… никогда… не вернусь назад!

– И что вы намерены делать? – спросил маркиз.

– Я собираюсь попасть в Лондон и стать содержанкой!

Маркиз настолько поразился этим словам, что резко натянул поводья, и лошади дернули головами.

– Содержанкой! – воскликнул он. – Вы представляете себе, что это значит?

– Да, представляю. У этих женщин всегда много денег. Кузен Джеральд, брат Сары, на прошлой неделе приезжал домой, и поначалу его встретили жутким скандалом, так как какие-то торговцы известили дядю Лайонела письмом, что его сын отказывается платить по счетам, задолжал им крупные суммы, и они намерены подать на него в суд.

Взглянув на маркиза и убедившись, что он ее внимательно слушает, Ула продолжала:

– Дядя Лайонел очень ругался на Джеральда, но тот сказал ему: «Извини, папа, я потратил все деньги, которые ты мне дал в прошлом месяце на содержание, на милую маленькую Элизабет. Она так нежно просила у меня то одно, то другое, что я просто не мог отказать ей. Уверен, ты поймешь меня».

– И что ответил ваш дядя? – спросил маркиз, от души забавляясь подобным разговором.

– Он рассмеялся и сказал: «Прекрасно понимаю, мой мальчик, в твои годы я сам был таким же. Ладно, я разберусь с твоими долгами, но впредь ты не должен быть таким расточительным».

– И поэтому вы решили, что сможете стать содержанкой?

– Я… я не совсем точно представляю… чем они занимаются, – призналась Ула, – но уверена… кто-нибудь объяснит мне.

– И у кого вы, интересно, собираетесь спросить об этом? – с любопытством взглянул на нее маркиз.

Она улыбнулась, и маркиз, глядя на нее, подумал, что девушка похожа на измученного ангела, изгнанного с небес по какой-то нелепой случайности.

– Теперь, благодаря нашей встрече, – ответила Ула, – я спрошу у вас!

– А я вам отвечу, – сказал маркиз, – что вы никоим образом не можете стать содержанкой!

– Но… почему?

– Потому что вы леди.

– А есть закон, запрещающий леди становиться содержанками богатых джентльменов? – удивилась девушка.

– Да! – без колебания ответил маркиз.

– Тогда я найду какую-нибудь другую работу. Возможно, для меня найдется место на кухне. Я довольно неплохо готовлю, если только у меня под рукой есть все необходимые продукты.

Прежде чем маркиз успел что-либо сказать, она добавила:

– Возможно… я выгляжу слишком… молодой, и меня неохотно… возьмут на кухню.

– Полагаю, именно так и будет, – ответил маркиз. – А чем бы вы сами хотели заниматься?

Ула невесело рассмеялась, и смех у нее был очень нежный и музыкальный.

– Моя мечта… совершенно неисполнима.. но я хотела бы стать «несравненной», как Сара… чтобы все красивые молодые мужчины были у моих ног… упрашивали меня выйти за них замуж.

– И тогда, полагаю, вы выберете из них самого богатого и знатного! – грустно усмехнулся маркиз.

Ула покачала головой.

– Нет-нет, что вы! Я бы выбрала человека… которого полюблю и который полюбит меня… но такое никогда не произойдет.

– Почему вы так уверены в этом?

– Потому что – как мне без конца твердили об этом тетя Мери и Сара – никто никогда не женится на мне из-за скандала, виновницей которого много лет назад стала моя мама, сбежав вместе с папой… а также потому, что у меня нет денег… ни гроша!

Она вздохнула.

– Как было бы прекрасно, хотя мама и считала это вульгарным, быть «звездой сент-джеймского двора», общепризнанной красавицей! Но в действительности это никогда не случится, поэтому мне остаются одни мечты – но их у меня никому не отнять!

«Несравненная», как Сара!«– задумчиво произнес про себя маркиз.

И его все еще темные от гнева глаза зажглись огнем, показывая, что в голове у него начинает зреть какой-то замысел.