Текст книги "Шерлок Холмс и железнодорожный маньяк"

– Итак, Холмс, что же заставило вас сменить точку зрения?

– Не знаю, – ответил он, – была ли то любопытная деталь с гудками или еще более любопытная озабоченность Майкрофта. Ему нет дела, насколько мне известно, до репутации железнодорожных компаний. Хотел бы я знать, с чего бы ему быть глубоко признательным, не говоря уже о правительстве Его Величества?

4
ИСЧЕЗНУВШАЯ ДАМА

Моих читателей вряд ли удивит, что в следующий понедельник Холмс отправился в Плимут не один. На самом деле, не пригласи он меня с собой, я бы сильно расстроился, ибо еще не столь состарился, чтобы не ощутить то самое воодушевление, которое впервые испытал на Бейкер-стрит двадцать пять лет назад в преддверии очередного приключения.

В воскресенье Холмс весь вечер просматривал книги, в основном карты и географические справочники. Время от времени он что-то писал, подготавливая вопросы к железнодорожным компаниям.

В конце концов он с головой ушел в старые тетради, куда на протяжении всего нашего с ним знакомства записывал необычные и редкие факты и сообщения из криминальной области. Сыщик просматривал подшивку за подшивкой, пробегая страницы указательным пальцем, затем отправлял ее обратно в шкаф и брал другую. Он сновал туда-сюда – тащил тетрадку к лампе, скользил по ней взглядом в течение нескольких минут, потом захлопывал, издавая нетерпеливое хмыканье.

Когда весь длинный ряд истрепанных подшивок был исчерпан, он вернулся в свое кресло и в течение нескольких минут сидел, барабаня пальцами по столу.

– Здесь просто-напросто нет такого, Ватсон! – воскликнул он в конце концов.

– Нет такого – чего, Холмс? – поинтересовался я.

– Подобного железнодорожного преступления, – ответил он. – Я могу пересчитать по пальцам все мало-мальски значительные преступления, связанные с нашей железной дорогой, начиная с момента ее возникновения. Кража крымской платежной ведомости Пирса и Эйгара полвека назад, преступление большой изобретательности и оригинальности, ну что еще? Убийство Бриггов на Лондонской северной железной дороге в шестьдесят четвертом году, которое не забыто только потому, что послужило толчком к установке системы связи, и смерть Исаака Гоулда на Брайтонской линии в восемьдесят первом!

– Вы разочарованы? – спросил я.

– Ватсон, никто так пристально не следит за прогрессом науки, как профессиональный преступник. За каждым техническим новшеством следует по пятам какое-нибудь новое преступление – за исключением, кажется, железной дороги. За три четверти века это величайшее изобретение вызвало всего лишь одну дерзкую кражу и несколько жалких убийств. Нет, Ватсон, я был прав. Здесь нет преступления, просто какая-то оплошность или техническая неувязка.

Ранним утром следующего дня мы направились в Плимут, прежде протелеграфировав Джессону, чтобы тот доставил необходимые Холмсу сведения. На вокзале Ватерлоо нас встретил служащий с копиями документов и огромным рулоном карт и проводил в заранее заказанное купе. Прежде чем поезд отправился, он вручил нам две проездные карточки с красивым тиснением, которые позволяли ездить по всем железным дорогам Британии.

Пока мы катили на запад, Холмс занимался бумагами, разматывал карты железных дорог и схемы расположения станций, пока не завалил ими весь пол и сиденья в нашем купе.

Он внимательно вглядывался в условные обозначения и сверялся со списками, а я в это время смотрел на сменяющие друг друга пейзажи. Постепенно вересковые пустоши, что окружают Лондон с запада, уступили место влажным и тучным равнинам Хемпшира и холмистым лугам Уилтшира. Вскоре в полях, в накатанных повозками колеях дорог, показалась сырая красная земля запада, и после полудня мы наконец прибыли в Плимут.

Здесь нас встретил сам начальник станции и проводил в отведенные для нас в «Золотом олене» комнаты, где мы, пообедав, уединились с бутылкой портвейна.

Теперь мой друг устремил свое внимание на одну из копий. Как можно было заметить, она содержала по большей части машинописные сообщения и списки, которые он тщательно сравнивал. Через некоторое время сыщик передал мне два листа бумаги со списком имен и адресов. Сам же взял в руки стопку документов.

– Не могли бы вы помочь мне, Ватсон, – попросил Холмс. – Я передал вам список пассажиров плимутского поезда, составленный после происшествия. Помеченные крестиком – это погибшие. У меня здесь показания, взятые у оставшихся в живых. Давайте я прочту их имена и адреса, а вы, будьте так добры, проставьте галочки против каждого из них в вашем списке.

Из каждого показания он зачитывал имя и адрес свидетеля, пока не перечислил их всех. Я находил и помечал данные в своем списке, и так до тех пор, пока Холмс не перевернул последнюю страницу.

– Все в порядке, Ватсон? – спросил он.

– Вы, похоже, пропустили один протокол, Холмс. Кроме погибших и перечисленных вами, здесь значится еще одно имя.

– Точно! – воскликнул он. – От мистера Джонатана Я. Сэмуэля из Нью-Йорка нет ни заявления, ни какого-либо адреса в вашем списке, кроме сведений о том, что он останавливался в отеле «Виктория» на Нортумберленд-авеню.

– Совершенно верно, – согласился я и вновь просмотрел список. Я представил сцену чудовищной бойни в Солсбери той летней ночью, и в памяти всплыли воспоминания о войне. – Вы уверены, что не произошло путаницы между живыми и мертвыми?

– Подсчитайте крестики, Ватсон. Их всего двадцать четыре.

– Верно, Холмс. Но если мистер Сэмуэль был в отеле «Виктория», непонятно, почему компания не взяла у него показания?

– Вот именно, и это легко выяснить. Пожалуйста, передайте мне мои письменные принадлежности и вызовите мальчика.

Как только посыльный удалился, унося с собой телеграмму с пометкой «Ответ оплачен», Холмс позволил себе передышку. Его недавнее нетерпение и напряженность вмиг улетучились, и, попивая портвейн, мы вновь погрузились в воспоминания о прежних похождениях. О, этот феномен я наблюдал уже множество раз на ранних стадиях дела! В бессмыслице запутанного клубка железнодорожных аварий Холмсу, видимо, удалось нащупать потерянный конец нити. Теперь, насколько я знал своего друга, он будет упорно тянуть за него до тех пор, пока не распутает все дело.

Мы уже собрались было ложиться спать, когда с ответом вернулся мальчик. Управляющий отелем «Виктория» официально удостоверял, что никакой Джонатан Сэмуэль там не останавливался.

– Значит, наш пассажир из Нью-Йорка дал компании фальшивый адрес! – воскликнул я.

– Не спешите с выводами, Ватсон, – охладил мой пыл Холмс. – Мистер Сэмуэль вполне мог останавливаться в «Виктории», но так как он наверняка назвался вымышленным именем, то, видимо, еще не раз сменил его.

– Почему вы так считаете?

– Очевидно, давая этот адрес, он стремился избежать встречи, тут уж он вполне мог присовокупить выдуманное имя. К тому же, Ватсон, подозреваю, наш загадочный путешественник в известной мере обладает чувством юмора. Как вы думаете, что обозначает буква «Я» в его имени?

Я, признаться, был поставлен в тупик, и Холмс улыбнулся:

– Да конечно же, янки, Ватсон!

– По-моему, такого имени нет – даже среди американцев.

– Его имя, Ватсон, это старинное прозвище наших американских «кузенов», а фамилия совпадает с хорошо известным «Дядюшка Сэм». Уж не указывает ли этот инициал на теперешнее обозначение наших соотечественников?

Я покачал головой, как всегда, поражаясь затейливому ходу мысли моего друга.

Мы рано позавтракали и тотчас отправились в контору Лондонской юго-западной железной дороги, где любезный служащий разыскал нам список пассажиров, заказавших тридцатого июня билеты с рейсового парохода «Нью-Йорк» на плимутский поезд.

Джонатан Я. Сэмуэль среди них не значился. Его место в списке занимала мисс Эйлин Нигл, тоже из Нью-Йорка.

По пути в контору компании морских перевозок я обдумывал это последнее открытие.

– Холмс, – обратился я к сыщику – выходит, у нас есть дама с американского лайнера, которая, заказав на поезд билет, исчезла, а ее место занял мужчина с вымышленным именем и адресом; он тоже исчез после катастрофы. Вы уже выработали какую-либо версию по поводу взаимосвязи этих лиц с авариями?

– Первейшая ошибка, – ответил Холмс, – полагать, что некие явления, казалось бы, находящиеся в непосредственной близости, обязательно связаны между собой, а вторая – заходить в рассуждениях слишком далеко, не располагая никакими фактами. Тут может иметь место и любовная интрига, и международный шпионаж, и просто личная неприязнь. Судя по тому, что нам известно, Сэмуэль, возможно, тот самый пропавший муж из Танбридж-Вэлса, а мисс Нигл – его светлая любовь.

В пароходной компании подтвердили, что мисс Нигл действительно села в Нью-Йорке и заказала билет на поезд. Никакого «мистера Сэмуэля» не было ни на лайнере, ни на поезде.

Мы уже забирались в кеб рядом с конторой, когда из двери с небольшим конвертом в руке выскочил пароходный служащий.

– Мистер Холмс! – воскликнул он. – Может быть, это прояснит дела? Коллега мне только что напомнил: ночью для леди пришла эта телеграмма, но поезд уже ушел.

Шерлок Холмс с благодарностью воспринял это известие и, когда мы тронулись, вскрыл желтый конверт. Пробежав глазами строчки, он улыбнулся:

– Ну, Ватсон, по крайней мере на ваш вопрос ответ получен. Мисс Нигл и мистер Сэмуэль, если только оба они действительно существуют, скорее всего имеют отношение к нашим поискам. – И он передал мне телеграмму.

Отправленная из Лондона 30 июня поздно вечером, она была весьма лаконична:

МИСС ЭЙЛИН НИГЛ

РЕЙСОВОЕ СУДНО НЬЮ-ЙОРК В ПЛИМУТЕ

М-Р СЭМУЭЛЬ СРОЧНО ОЖИДАЕТСЯ В БОЧОНКЕ

ПРОШУ НЕ ОПАЗДЫВАТЬ М

Это ничуть не прояснило дела, и я не стал скрывать своего недоумения.

– Да, отсюда следует, что мисс Нигл и мистер Сэмуэль каким-то образом связаны; видимо, у него было назначено свидание в Лондоне, очень важное для отправителя телеграммы, который ожидал его в отеле или маленькой гостинице под названием «Бочонок», но какое все это имеет отношение к нашему расследованию?

Холмс рассмеялся:

– Бочонок, Ватсон, почти наверняка не имеет ничего общего с гостиничным бизнесом. Здесь приведена простая, предельно ясная шифровка самого закрытого клуба на Пэл-Мэл[1]1
  Пэл-Мэл – улица в центре Лондона, на которой расположены несколько известных клубов. – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть], которому покровительствует мой брат, – это клуб «Диоген», названный в честь философа, который жил в бочке. В качестве подтверждения своей догадки, я воспринимаю типичную краткую подпись Майкрофта. Видимо, уладив все дела на западе, нам придется разыскать моего родственника и выяснить причину его повышенного интереса к этому делу!

5
ПОДГОТОВКА К ЭКСПЕРИМЕНТУ

Рэдли уже поджидал нас на платформе в Тэмпл-Коумбе и пригласил перекусить в трактир. За трапезой Холмсу следовало уточнить свои распоряжения железнодорожной компании.

– Мы доставили сюда тот самый паровоз, – пояснил он, – и укомплектовали его самой хорошей бригадой, но мы не можем утвердить ваш маршрут, пока не проясним, что вы намерены делать.

– Мне надо, – отозвался Холмс, – проехать на площадке машиниста паровоза номер 421 весь путь отсюда до Солсбери, но очень медленно. Я изучил предоставленные вами схемы путей и расположение станций и теперь хочу подробно исследовать дорогу – возможно, мне удастся выяснить, что видел машинист Роббинс, или, напротив, то, что он не смог увидеть. Поэтому хотелось бы совершить поездку в то же самое время суток и при как можно более сходных обстоятельствах. Сегодня ночью, похоже, будет относительно ясно, хоть и не так тепло. Но полагаю, добиться большего просто нереально.

– Что ж, – удовлетворенно хмыкнул Рэдли, – я устрою, чтобы четыреста двадцать первый выехал сразу же после отхода плимутского поезда. И протелеграфирую необходимые технические распоряжения, дабы освободить вам путь до самого Солсбери.

– Отлично! – кивнул Холмс. – Интересно, а нет ли сегодня в Тэмпл-Коумбе кого-нибудь из персонала, кто был здесь в ту самую ночь?

– Я все предусмотрел, мистер Холмс, и распорядился, чтобы все они сегодня присутствовали.

После ленча мы возвратились на станцию, где Рэдли, прежде чем занять телеграфную линию сообщениями о нашем эксперименте, представил нас служащим, что были здесь в ту роковую ночь.

Холмс расспрашивал мистера Фурца, ночного дежурного, и стрелочника Мюлле относительно здоровья и трезвости паровозной бригады, но те единодушно отстаивали свое мнение о том, что мужчины были трезвы и в добром здравии. Похоже, они говорили правду, а не просто заботились о репутации погибших товарищей.

Стрелочник Мюлле перекинулся парой слов с Роббинсом, и Холмс припер его к стенке:

– Итак, мистер Мюлле, неужели вы станете утверждать, что машинист плимутского поезда не согласится за дополнительное вознаграждение от какого-нибудь торопыги прибавить скорость?

– Бывало, скажу я вам, сэр, может быть, и не раз, сэр, но только не Роббинс, сэр. Он был не из таких. Ну, стоим мы, значит, на этой платформе, приходит поезд, а я ему и говорю: «Аккурат ко времени», – потому что он пришел даже на минуту или две раньше. А он мне и отвечает: «Ко времени, скажу я вам, да только в Ватерлоо раньше сроку я не собираюсь, а то еще придется идти на свидание с управляющим». Нет, сэр, не очень-то он собирался гнать поезд.

Мы забрались на площадку машиниста локомотива, который стоял на запасном пути, и инспектор Фурц познакомил нас с бригадой. Машинист Пруст оказался приземистым мужчиной лет пятидесяти, с густыми седеющими усами, а кочегар Тэррант – высоким и тощим, было ему лет сорок или около того. Они продемонстрировали процесс работы, показали Холмсу, как управляют паровозом во время движения, а затем Пруст спросил:

– Что именно требуется от нас сегодня ночью, сэр?

– Мы с доктором Ватсоном поедем с вами, хорошо бы двигаться тихим ходом, постоянно на всем пути в Солсбери. Мы с доктором будем смотреть по сторонам, дабы не пропустить чего-либо необычного. Вам же, друзья, предстоит управляться с машиной и сообщать нам, если обнаружится нечто из ряда вон выходящее. Надеюсь, вы знакомы с маршрутом?

– Бог с вами, сэр, – ответил Тэррант, – машинист Пруст знает здесь каждый рельс и по стуку колес безошибочно определит, насколько он расшатался со времени последней поездки!

– Отлично! – воскликнул Холмс. – Именно это я и имел в виду. Итак, встречаемся здесь же, перед отправлением плимутского поезда.

– Не мешало бы вам одеться потеплее, господа, если вы собираетесь бодрствовать на площадке всю дорогу до Солсбери, – заметил Пруст. – А не то вас основательно проморозит.

– Благодарю за заботу, – отозвался с площадки Холмс.

На обратном пути в трактир я поинтересовался у Холмса, что это «необычное» он рассчитывает увидеть.

– Ничего! – огрызнулся сыщик. – Ожидать что-либо увидеть – означает почти наверняка увидеть ЭТО, даже если его там нет, не говоря уж о том, что можно не увидеть того, что там есть в действительности. Сегодня ночью следует высматривать, нет ли по пути чего-нибудь такого, чего быть не должно или, напротив, отсутствует что-либо такое, чему пренепременно надлежит быть. В этом, Ватсон, и заключается наблюдение!

Двинувшись навстречу хозяйке трактира, Холмс объяснил ей, что нам нужно, извинившись за некоторые неудобства.

– Не беспокойтесь, мистер Холмс, – ответила она. – Мистер Фурц уже рассказал мне про ваш эксперимент в связи с тем ужасным крушением, и, если ваша работа будет способствовать предотвращению аварий, я буду только рада служить вам. Бедные пассажиры – после такого и впрямь будешь бояться ездить на поезде! Итак, мистер Холмс, что вам угодно?

– Перво-наперво, хорошо бы попить чаю в дальней комнате, а затем воспользоваться ею для отдыха. К сожалению, мы не можем приступить к делу, пока не отправится плимутский экспресс, посему придется вам потерпеть наше присутствие. И кроме того, вас не затруднит подать нам легкий холодный ужин немного позже?

– Нисколько не затруднит, мистер Холмс! О, если бы здесь был мой Альберт! Он любит читать, мой Альберт, и викарий дает ему журналы с вашими рассказами, доктор. – Она одарила меня ослепительной улыбкой. – Он гостит у сестры в Бэт, но я обязательно расскажу ему, что у нас был Шерлок Холмс с великим доктором Ватсоном прямо здесь, в дальней комнате!

Она пошла хлопотать насчет чаю, а Холмс изумленно выгнул бровь:

– Похоже, имя автора сенсационных отчетов о моих расследованиях весит в патриархальном Сомерсете больше, чем имя скромного сыщика, их осуществляющего: «великий доктор Ватсон», – вы слышали?!

После чая мы сидели в гостиной, Холмс сосредоточился на своих схемах, а я тем временем изучал подробную карту нашего маршрута в Солсбери. В конце концов он вытащил из кипы список с именем Джонатана Я. Сэмуэля и телеграмму для мисс Нигл, положил на стол перед собой и, покуривая трубку, в молчании переводил взгляд с одного документа на другой.

Наконец самые поздние посетители покинули бар, щелкнул замок на входной двери. Примерно через пятнадцать минут стук в дверь гостиной возвестил начало ужина из сандвичей. Накрыв на стол, хозяйка раздула в камине огонь.

– Что ж, господа, если вы больше не нуждаетесь в моих услугах, я отправляюсь в постель. Будьте так добры, проверьте лампу перед уходом. И пожалуйста, выходите через заднюю дверь.

– Боюсь, мы причинили вам столько хлопот! – воскликнул я.

– Ничего страшного, доктор! Мистер Фурц говорит, железная дорога все оплатит, да и мой Альберт никогда не простил бы мне нелюбезного обращения с вами! К тому же экспериментаторы у меня здесь не впервые.

– В самом деле? – удивился я.

– Ну да! Летом вот был господин, приехал из Лондона в один прекрасный день с огромным медным телескопом со складными ножками. Сказал, что приехал смотреть какой-то особенный вид луны.

– Астроном? – уточнил я.

– Вроде того, доктор. Конечно, не такая знаменитость, как вы или мистер Холмс, но мой Альберт утверждал, что видел его портрет в журнале и он известен чем-то еще. Этот чудак говорил, что Тэмпл-Коумб самое лучшее место в мире для таких вот наблюдений. Он был в этой гостиной, прямо как вы, потом получил телеграмму, в которой вроде бы говорилось, куда идти смотреть луну, и ушел прочь. Ладно, не буду больше отвлекать вас. Спокойной ночи, господа!

Пожелав ей спокойной ночи, мы принялись за ужин, который не на шутку затянулся, и чуть было не опоздали к поезду. Холмс по совету машиниста надел длинный плащ, неизменную фуражку и обмотал шерстяной шарф вокруг шеи, я же накинул на себя толстое твидовое пальто, а на голову водрузил мягкую кепку.

Когда часы в гостиной пробили назначенное время, Холмс погасил лампу и открыл дверь.

– Идемте, Ватсон, – бросил он в темноту.

6
УЖАС НА ПЛОЩАДКЕ МАШИНИСТА

Сколько бы времени ни прошло, прежде чем эти мемуары увидят свет, все же осмелюсь утверждать, что и тогда среди моих читателей отыщется хотя бы один мужчина или мальчик, который мечтал в свое время стать машинистом паровоза. Конечно же, в памяти всплыло собственное детство, когда мы с братом готовы были тотчас побросать все свои игрушки, заслышав гудок приближающегося поезда, и бежать к железнодорожной насыпи; и каждый из нас воображал, что это он стоит на площадке и ведет огромную, пышущую паром и дымом махину. Поэтому, когда мы с Холмсом взобрались на площадку четыреста двадцать первого, я испытал ни с чем не сравнимое удовольствие в предвкушении настоящей поездки с паровозной бригадой экспресса.

Для тех, кто никогда не ездил на площадке машиниста, думаю, будет небесполезным узнать, что это, по сути, огромный камин. Позади паровозного бойлера есть переборка, в коей расположена дверца, открывающая топку, примерно как в кухонной плите. Выше, по обеим сторонам топки, находятся два окошка, те самые «смотровые» окошки, куда, как утверждает сигнальщик из Грэнтэма, уставились машинист и кочегар эдинбургского почтового. Между этими окошками – ужасающее количество трубок, рычагов, клапанов и кранов, машинист с их помощью управляет паровозом. Разнообразные шкалы и циферблаты сообщают о паровом давлении, состоянии воды и так далее. Все это накрыто металлическим козырьком с маленькими окошечками с обеих сторон, прямо напротив каждого из выходов на площадку.

Сзади к площадке машиниста прилегает угольный тендер. Для удобства паровозной бригады крошечные сиденья для машиниста и кочегара находятся слева и справа от топки. Если вам показалось, что бригада располагает огромным рабочим пространством, то позвольте напомнить, что с тех пор, как мир отказался от старой доброй «широкой колеи», расстояние между колесами железнодорожного состава всего лишь четыре фута и восемь дюймов. Поэтому когда мы собрались вчетвером, на площадке машиниста стало тесновато.

– Ну а теперь мы с вами, Ватсон, должны основательно похудеть, дабы машинист Пруст и его коллега могли беспрепятственно управлять машиной. Я хотел бы встать слева – занять «место машиниста» – так вы его называете, мистер Пруст? – и наблюдать за дорогой с этой стороны, а доктор Ватсон разместится справа. Таким образом мы сможем обозревать всю магистраль и прилегающую местность, не мешая бригаде работать.

Холмс опустил уши своей фуражки и завязал их под подбородком. В тот момент, когда он обматывал лицо шарфом, а я нахлобучивал кепку задом наперед, на манер автомобилиста, раздался грохот подходящего плимутского поезда. Холмс вынул из кармана часы.

– Отлично! – воскликнул он. – Плимутский идет точно по расписанию. Теперь – по местам и по возможности сразу же в путь. Не стоит откладывать в долгий ящик дело Лондонской юго-западной компании! – С этими словами Холмс развернулся и свесился над краем площадки.

Вскоре мы услышали, как плимутский поезд медленно выползает из Тэмпл-Коумба; когда же он затих в отдалении, стрелки перед нами с шумом защелкнулись. Пора было начинать. Машинист Пруст встал к своей сложной системе управления и трижды с силой выпустил пар, четыреста двадцать первый не спеша покатил по направлению к главной магистрали.

Первая часть нашего путешествия была скучна и однообразна. Милю за милей машинист Пруст вел паровоз на одной и той же скорости, а мы с Холмсом вглядывались в темноту, стоя по краям площадки. Как и предсказывал Холмс, стояла ясная ночь, озаренная яркой луной, окрестности и путь впереди хорошо просматривались, но все это время ни там ни тут я не видел ничего, что могло бы привлечь внимание. Мерный стук колес паровоза, сопровождаемый ритмичным шуршанием длинной лопаты кочегара Тэрранта, когда он подбрасывал уголь, стал усыплять, и только холодный воздух в лицо и крошки угольной пыли из трубы паровоза мешали мне забыться.

Мы уже проехали большую часть пути, и я начал было подумывать о теплой постели в Солсбери, как вдруг что-то неуловимо изменилось: я не сразу и осознал, что мы поехали гораздо быстрее. Мне не хотелось ломать над этим голову, видимо, Холмс, решив закончить бесполезные наблюдения, велел Прусту прибавить пару.

Я, впрочем, продолжал смотреть в темноту; мимо проносились фермы, хозяйственные постройки, поля и изгороди, все еще без единого признака чего-либо необычного. Время от времени я прислушивался к стуку колес и вскоре окончательно уверился, что мы едем еще быстрее; затем я повернулся лицом к кабине, чтобы спросить, почему мы так спешим.

К своему ужасу, я тут же увидел, что кочегар Тэррант крепко спит на маленьком сиденье у меня за спиной. Он повалился вперед, с закрытыми глазами, и единственным, что удерживало его от падения, была лопата, которую он все еще сжимал в руках. На другой стороне площадки на своем сиденье развалился машинист Пруст, руки его свесились по бокам, на лице застыло выражение дурацкого веселья. Холмс, согнувшись, продолжал наблюдение с другой стороны площадки.

Признаюсь, мне стало страшно до крайности. Скорость паровоза была шестьдесят миль в час, если не больше, и наши с Холмсом жизни теперь полностью зависели от действий бригады, которая, похоже, была безнадежно пьяна.

– Холмс! – воскликнул я, перекрывая грохот паровоза. – Холмс! Мы в опасности!

Он обернулся и тут же оценил ситуацию. Схватив машиниста Пруста под мышки, он оттащил его к тендеру и оставил валяться на куче угля, а я в это время изо всех сил старался последовать его примеру, пытаясь совладать с ватным телом кочегара.

Когда мы убрали их с дороги, Холмс занял место у топки, с трудом удерживая равновесие, ибо пол ходил ходуном.

– Холмс! – вновь закричал я. – Что в конце концов мы можем сделать?

– Спрыгнуть, – откликнулся он, – но это значило бы бросить бригаду на произвол судьбы. Надо остановить паровоз. Ради Бога, найдите ручку гудка у себя над головой и потяните!

Я ухватился за ручку гудка и рванул ее вниз. Перекрывая шум и грохот мчащегося паровоза, ночь расколол пронзительный вой. Крупные капли пота выступили у меня на лице, я смотрел на Холмса, обследующего рычаги и регуляторы, и с ужасом сознавал, что мы сейчас всего лишь в нескольких милях от места назначения. Неужели нам тоже суждено закончить нашу отчаянную гонку в груде разбитого металла на поворотах станции Солсбери?

Холмс шагнул вперед и начал сражаться с одним из рычагов управления на щитке. Я кинулся было помочь, но он резко отстранил меня.

– Гудок, Ватсон! – закричал он. – Не отпускайте ручку!

Одной рукой я цеплялся за край кабины, а другой изо всех сил схватился за ручку гудка. Паровоз теперь так и летел, и залитый лунным светом пейзаж за спиной Холмса сливался в одну сплошную полосу – так велика была наша скорость.

Пот градом катился по моим щекам, в глазах туманилось. Ноги подгибались, и, казалось, я вот-вот рухну на пол. Голова моя, еще минуту назад кристально ясная ввиду такого отчаянного положения, теперь почему-то отяжелела, будто бы со сна, непонятно было, зачем мой друг возится с рычагами. Рука самопроизвольно разжалась, и я повалился на сиденье кочегара.

– Ватсон! – крикнул Холмс. – Гудок! Нажмите гудок! – И я с трудом поднялся, чтобы вновь схватиться за ручку. Теперь, несмотря на чудовищную скорость локомотива, все ощущалось словно издалека. Шум паровоза стал приглушенным, а гудок казался слабым и далеким. Я забыл о нашей ужасающей скорости и близости станции Солсбери; меня охватил приступ какого-то безумного смеха.

Рванув напоследок один из рычагов, Холмс развернул меня к выходу из кабины и так и держал, выставив мою голову наружу за металлическую перегородку, одновременно нажимая на ручку гудка.

Ветер сдувал кепку с моей головы и хлестал так сильно, что поначалу мне никак не удавалось вздохнуть. Постепенно дыхание восстановилось, но я все еще чувствовал слабость и головокружение.

Немного овладев собой, я вырвался из рук Холмса.

– Паровоз, Холмс! – прокричал я, задыхаясь. – Вы не можете остановить его?

Он удержал меня твердым движением руки.

– Слушайте внимательно! – скомандовал он. Я вслушался, и до меня медленно доходило, что темп гонки изменился. Теперь постукивание колес на стыках стало реже, паровоз сбросил скорость. Вскоре мы вернулись к тому постоянному ритму, с которым машинист Пруст выехал из Тэмпл-Коумба.

– Попробуйте дотянуться левой рукой до рычага! – прокричал Холмс. – Нет! Не поворачивайтесь в кабину, просто держите ручку. А я попытаюсь включить тормоз. – И сыщик перешел на другую сторону площадки.

Через несколько минут, когда я, пошатываясь от головокружения, все еще цеплялся за ручку гудка, четыреста двадцать первый затормозил у полустанка неподалеку от западной сигнальной будки Солсбери. Как только локомотив застыл на месте, я скатился с площадки и на нетвердых ногах стремглав бросился к насыпи.