Текст книги "Недетский альбом (сборник)"

Бэла Эфроc
Недетский альбом

© Эфрос Б.

Моему отцу, Эфросу Науму Матвеевичу, с любовью и уважением посвящаю

Предисловие

Стихи – труд души. Как часто у людей, задавленных работой, бытом не остаётся для них ни сил, ни времени. Я, конечно, не говорю о профессиональных литераторах. Недаром пишут стихи, в основном, в детстве, в юности или уже в продвинутом возрасте.

К числу представителей старшего поколения принадлежу и я. Писать стихи начала внезапно. Вначале стихотворные строчки стали являться во сне, мне оставалось только записывать их, а затем это переросло в серьёзную работу.

В результате появился этот сборник. Удался ли он, и стану ли я вашим автором, каждый решит для себя сам.

С уважением,

Бэла Эфрос

Ad usum medicus[1]1
  Ad usum medicus (лат.) – для использования врачом


[Закрыть]

 
Вы отличите их по выражению
Несхоже вдохновенного лица,
Ребяческому, чистому стремлению
Собою оставаться до конца.
Любой, кому дарован светлый дар,
Всю силу жизни выразить стремится.
Да, штучное явление – талант
И цельность, что не даст остановиться.
Творите в одиночестве, творцы,
Как ни старайтесь, к стаду не прибиться.
Везде чужие, всем вы не свои
И от судьбы своей вам не укрыться.
В овечьей шкуре век не проходить,
Не опошляйте пламенную душу,
Работайте, чтоб вдохновенья нить
Вас не оставила, гармонию разрушив.
Не станьте развлеченьем для толпы
В юдоли равнодушия людского
И слушайте лишь тех, кто, полные любви,
Вас судят искренно, взыскательно и строго.
Как от чумы, бегите от безделья,
Обхаживаний снобов всех мастей,
Что жаждут дармового развлеченья,
Высасывая души из людей.
У каждого из вас своя дорога,
Терниста иль обманчиво легка
И дай-то Б-г, чтоб минула Голгофа,
За власть над словом плата на века.
 

«Ах, зачем ты меня оставил…»

 
Ах, зачем ты меня оставил
На исходе трудного дня,
В бесконечной игре без правил
Так легко потерять себя.
Укажи, чего ждать и бояться
И кому возносить мольбу?
У чьего пустого порога
Я, неузнанная, стою.
Ограждённым вечным испугом,
Равнодушия серой стеной,
Не дано услышать друг друга
И не лжёт средь нас только немой.
 

Алия

 
Здесь каждый камень рассказать бы мог
Ужасные, кровавые предания.
Предательства, убийства и порок,
И гневные пророков предсказания.
Рассеян и унижен мой народ,
Тысячелетья тянется изгнание
И вечна рана, что всё так же жжёт
Как варвара тупое надругание.
В развалины и пепел превращенный
Пятой железной втоптан в топь болот
Позорных тварей скопищем презренным
Великий прежде город предстаёт.
Разрушен храм, светильник твой угас,
Разграблено святилище толпою,
Законов свод, что нам навеки свят
Ведёт нас нашей трудною судьбою.
Как без тебя мы долго прозябали
Твой светлый образ в сердце затая
И, как слова молитвы, повторяли:
«Хоть в том году увидеть бы тебя».
Рассыпались империи былые,
Исчезли, сгинули и обратились в дым,
Храним благословеньем первородным,
Вознёсся вновь златой Иeрусалим.
Да не погибнет город величавый
Пусть все враги склонятся перед ним
Ведь страшною заплачено ценою,
Чтоб снова засиял Иeрусалим.
Был долог путь к тебе и горькой цепь утрат,
Но позади и это испытанье,
И вот мы поднимаемся к тебе,
Чтоб совершить завета начертание.
Привет тебе, великий, дивный град,
Ведомый провидения рукою,
Что весь закатным золотом объят
И плача пламенеющей стеною.
Мы связаны с тобой одной судьбою,
Как ни суди, а жребий наш один.
И, осенён давидовой звездою,
Прими нас, золотой Иeрусалим.
 

«В книгах новых нет ничего о памяти сердца…»

 
В книгах новых нет ничего о памяти сердца,
Как будто желание осталось только одно —
согреться.
Да, обступили нас каменные громады,
Сердцу, душе, воле люди уже не рады.
Как заведённые часики, что заспешили
Едут слушая радио в автомобилях.
В этих коробках железных, что им всего важнее,
Вздрогнуть, остановиться?
Что может быть глупее!
Нет, не смешите, конвееру автобана
И не пристала вовсе этакая нирванна.
Гонит людей суета, что необорима,
Подумать, прислушаться, а для чего?
Нет, мчатся мимо.
Что им поля, цветы, туманные, дымные дали
На фотографиях они и не такое видали.
И не заметят вовсе как поспешая к обеду
Мимо самого важного в жизни своей проедут.
 

«В цикадами звенящей тишине…»

 
В цикадами звенящей тишине,
В настоянном на травах летнем зное,
Иль тени благодатной глубине
На солнечном, ликующем просторе.
Волной лазурной с памяти сотри
Обиды, и тревоги, и усталость,
И жизнью восхищение прими
Со всем, что от неё тебе осталось.
 

«Время испытаний, разочарований…»

 
Время испытаний, разочарований,
Грёз пустых омытых ливнем голубым,
У любви несчастной нету оправданий
И в тумане нежном тает горький дым.
Что же остаётся? Даль полей безбрежных,
Сосен корабельных стон и перепляс,
Облаков обманчивых облик переменный
И дорога, шепчущая: «Ну же, в добрый час».
Мы бежим от прошлых разочарований,
От ошибок горьких, мелочных обид,
Веры сила светлая, как маяк желанный,
Тонкой нитью путеводной душу бередит.
 

Гибель в Венеции

 
Чужую юность не зови,
В свою вернуться не пытайся
И расцветающей души
Рукой мертвящей не касайся.
И не мечтай себе присвоить
Перед другим лежащий путь,
Чужую жизнь как покрывало
Себе на плечи натянуть.
Что жизнью оплатил с лихвою,
Что на руках твоих взросло,
Что сердцем, кровью и душою
Берёг и пестовал – твоё.
Печально старости смятение,
Когда в последние часы
Обманов суетных стремленья
На миг становятся ясны.
 

Детство

 
Полисадники и дачки,
Даль главнейшей из дорог
Унесут воспоминаньем
В детства теплый уголок.
Неизведаны все дали,
Ни сомнений, ни тревог,
Лишь безоблачное счастье
Да забвения восторг.
Детство – сказка, детство – тайна,
Свята вера в чудеса,
А душа открыта миру,
Вся до донышка чиста.
И такая льется нега,
Охраняет доброта
В голубой купели неба
Той страны где мы пока.
 

«Замираю в предчувствии слова…»

 
Замираю в предчувствии слова,
Словно чайка над пенной волной,
Слова сладостного и живого,
Что сольётся с моею душой.
Как же мало надо для счастья,
Только воздух, вода и огонь,
Да лица дорогого причастие,
Что прижмёт в исступлении ладонь.
 

Жертва эмансипации

 
Какая ночь! Луна вплывала в жаркий август.
Я лишь с тобой хотел в тот вечер танцевать.
Как жадно я ловил твоих движений плавность,
Твоей фигуры восхитительную стать.
Я полюбил тебя и как хотел сберечь я
Любовный жар, что сходит к нам, как благодать.
Не хитростью своей, любовью бесконечной
Меня смогла бы ты навек околдовать.
Но мы по-твоему слабы, глупы, покорны,
Едим с руки и манны ждём как благодать.
Ты ошибаешься, мы вовсе не ничтожны,
С мужским характером тебе не совладать.
На мне испытывала ты свои уловки,
Взбесить пыталась и заставить ревновать.
За это, знаешь ли, не гладят по головке,
Игрушкой дамскою вовек мне не бывать.
Но я жалел тебя, смягчить тебя пытался,
Характер твой как мог пытался обуздать.
Напрасно было всё, и как я не старался
Не укротил натуры гибельной напасть.
Я не поддался уверениям напрасным,
Своё достоинство сумел лишь отстоять
И хоть и поздно, осознал опасность,
Куда влечёт меня губительная страсть.
Жалеть ты будешь о потере безвозвратной,
Ночами долгими о ласках тосковать
И вновь интриговать, чтоб полно и всевластно
Уже другого в цепи рабства заковать.
Прощай, прости. Нам не сойтись уж
в мире этом.
Любовь ушла и где теперь её искать,
Кто поиграл из нас, не мне судить об этом,
Как портит женщин к безграничной
власти страсть!
 

«Захвачен ритмом сладкозвучным…»

 
Захвачен ритмом сладкозвучным,
Один, в полуночной тиши,
На перекрёстном перепутье
Живые рифмы отыщи.
Строкою нежной и крылатой
Разведай к сердцу верный путь
Чтобы в безвинно виноватых
Крупицу радости вдохнуть.
Чтоб остудив вражду и споры
С улыбкой вспомнить о былом,
Чтобы томящие раздоры
Покончить миром и добром.
А там, душой отдохновенной,
Бездонно черпай не спросясь
Полей просторных безмятежность,
Ей как щитом оборонясь.
 

«Земля цветёт и изумрудится…»

 
Земля цветёт и изумрудится,
Горячий луч мне щёку жжёт.
Весь день капризная распутица
В полях свой водит хоровод.
Души томление невнятное
И ликованье торжества,
Какая дерзость безоглядная
Меня на путь сей увлекла.
Но эта сила благодатная
В ожившем вихре чудных дней
Милей апреля ненаглядного
И мая милого милей.
 

Зима

 
Спустилась ночью непроглядной
На землю стылую зима,
В оконных стёклах, в льдистых каплях,
Как в зеркалах отражена.
Похолодало как-то сразу;
Под утро выпал первый снег
Дворы, деревья, тротуары
Волшебной белизной одев.
Вдыхай же радости нечаянной
Пьянящей счастьем беззаботно
Румяный, терпкий, злой, отчаянный
Настой на свежести морозной.
 

К картине «Мир Кристины» Эндрю Уайета

 
Картина, как удар наотмашь,
И сердце в бездну оборвалось,
Хоть не своя, чужая боль
В душе навеки отозвалась.
Не от обиды эти слёзы,
От безысходности болезненной
И от жестокости судьбы
С той хрупкой женщиной повенчанной.
Простого мужества призыв
И воля к жизни нам завещаны,
А дня бескрайнего часы
Колосьев золота увенчаны.
 

«Игра словами иль слов игра…»

 
Игра словами
Иль слов игра.
Какая бездна
Меж нас легла.
Мы как осколки
Былой страны,
Что ветром колким
Разметены.
Глотаем горечь
Обидных слов
И носим тяжесть
Своих оков.
Живём под тенью
Чужой вины,
Ни осуждённы,
Ни прощены.
Узнай, попробуй
Чужую даль.
Тебя простого
Кому здесь жаль.
И чуждым холодом
 

Уязвлена

 
Так изболевшая
Щемит душа.
Но дар бесценный
Что в ней сокрыт
Теплом сердечным
Вас одарит.
Всем исстрадавшимся
К ней путь открыт
И жажду сердца
Она смягчит.
Так не печалься,
И не сердись,
Ведь не бесследно
Проходит жизнь.
 

«Измену забыть невозможно…»

 
Измену забыть невозможно,
Её невозможно простить
И в ноющем сердце тревожном,
Щемящую боль заглушить.
Пусть шепчут лукавые губы
Притворно участья слова,
Пусть ложи их тонкой иль грубой
Стоустая вторит молва.
Не мучайся прекраснодушно,
Молчи о великой любви
И жди, чтоб покров равнодушья
Спустился на чувства твои.
Тебя он навек образумит,
Из плена сомнений спасёт,
Лицо твоё маскою скроет,
За тысячи вёрст унесёт.
Пусть сердца порыв на мгновение
Разбудит мечты твои вновь
Холодное, злое презрение
Погасит былую любовь.
 

«Майских дней колдовское коварство…»

 
Майских дней колдовское коварство,
Я склонюсь поседевшей главой
Перед нежным любви лукавством
И безбрежной её добротой.
Мне весёлого мая убранство
О любви напоёт былой
И сиреневое непостоянство
Расстревожит сердечный покой.
Горьки летние расставания
Тополиной пурге восслед
Может, впрямь слишком сильно любившим
Лишь пред небом держать ответ.
Диск ущербный луны своенравной,
Одиноко парящий в ночи,
Защити от гордыни тщеславной
И от ревности жгучей спаси.
 

К портрету Рембрандта

 
Портрет Рембрандта в галерее дальней,
Зовёт меня, мятежная душа.
И вновь к нему спешу, как на свидание,
Преодолев границы и года.
Но подступает робости смущение,
Когда вхожу в высокий, стройный зал;
Струя фонтана плещет в отдалении,
Старинной бронзы вздыбился оскал.
Я перед ним, пленённая навеки,
Догадкой ослепительной полна:
Он жив, его душа жива в портрете
И больше не отпустит никуда.
Тверда рука, но тяжелеют веки,
К концу подходит жизни хоровод,
И старости трагедия на свете
Трагедией всех горшей предстаёт.
Он потерял всех тех, кого любил,
Он славу пережил и понимание,
Что впереди? Молчание могил?
Бессилье, нищета и прозябание?
Итогов подведение сей портрет,
В нём столько боли, горечи, страданья,
Трагизма неизбывного секрет
В суровой неизбежности прощанья.
Взгляд полон состраданья и тепла.
Как будто бы давно умерший дед
Иль прадед с того света возвратился,
Чтоб дать мне утешительный совет.
Поговорить, снять с плеч тревоги груз,
Утешить тихой, родственной беседой.
Неистребим петленный душ союз
И нет на свете сладостнее плена.
И просветлённой тихо ухожу из зала,
Где он ждёт других, со мною непохожих,
Чтобы поведать столько им о них,
Как вряд ли кто иной о них поведать сможет.
Всевластно провидение творца,
Того, кто до конца себе остался верен,
Кого не поглотила суета,
Кому и суд и срок иной отмерен.
Таинственно мерцание холста,
Тебе я посвящаю эти строки,
Предвестник воскрешения пророков
В день справедливый страшного суда.
 

Мадонна

 
Свет, льющийся из-под густых ресниц,
Глаза, опущенные долу,
Лишь гений угадать смог этот чистый лик
И благородную истому.
Тревога и печаль теснят младую грудь,
Зачем с её дитя это должно случиться,
Как больно в ясные глаза его взглянуть,
Мгновенье радости ужель не повторится.
Мария, дева, смилуйся, спаси,
К тебе стремится хор людских молений,
Курится драгоценный фимиам,
Несутся звуки чудных песнопений.
Ты символ чистой, жертвенной любви,
Страданья материнского, святого,
Источник милосердья на крови
И вечного живительного слова.
Заступница за грешный род людской,
Неисчислимы строки восхваленья,
Твой лик исполнен кротости святой
В юдоли бесконечного смиренья.
Избранница, простушка и святая,
Прелестны кроткой юности черты,
Всем страждущим, от края и до края
Несёшь ты всепрощение любви.
 

Марине Цветаевой

 
Имя, волною морскою полно,
Приспособленчество – не для неё.
Свечкой грошовой – ей не гореть,
Быть нелюбимой – хуже чем смерть.
Даже страсти безмерные
Разуму вопреки
Приношенье на жертвенник,
Чтоб струились стихи.
Силы ада и рая,
Сила света иль тьма,
Чтобы сердца услада
Воплотилась в слова.
Чтоб души раскалённой
Драгоценный накал
И строке опалённой
Свою ярость отдал.
Не корите провидца
За жестокую весть.
Госпожою родиться
Чтоб рабою отцвесть.
Побираться у нищих
Истомилась душа,
И что сердце связало
Развязала петля.
В поминовение —
Свеча, гори,
Доли Поэта
Всея Земли.
 

«Каждому в жизни своё…»

 
Каждому в жизни своё
Судьбой определено:
Иль для себя живи,
Иль пей с богами вино.
Что ж, чему быть тому быть,
Гадай или не гадай
А не пройдёшь сквозь ушко
В другому назначеный рай.
Юность проста душой,
Она лишь собою живёт.
Не ведает, что творит,
Не помнит, не знает, не ждёт.
Пора начала пути,
Пора ожиданий и грёз,
Поисков вечной любви,
Разочарований и слёз.
Открытая всем ветрам,
Прозрачна, как лёгкий вздох,
Юность – пора мечты,
Зрелость – пора стихов.
 

«Как близко звёзды. Дотянись рукой…»

 
Как близко звёзды. Дотянись рукой.
Дотронься. Потяни их за собой.
За ними следуй в звёздные чертоги.
И нет уже ни неба черноты,
Томящей и звенящей пустоты
И словно равного тебя встречают боги.
Рассвет жемчужный залил всё вокруг,
Тускнеют звёзды, их всё реже круг,
Но оглянись, и ты увидишь вдруг, —
Твоя звезда мерцает на пороге.
 

Корфу

 
Долин уютных вид ласкает взор,
Синь неба бесконечна надо мной
И нежной безмятежностью объят
Зелёный остров, дарящий покой.
Здесь неназойлив громкий звон цикад,
Гортанной речи празднично звучание,
Селений, громоздящихся меж скал
Веками неизменны очертания.
Скал нависающих угрюмое молчание
Рассеет прелесть зеленеющих холмов
и рощ оливковых тенистое дыхание
Спасёт от жара раскаленных берегов.
Всюду чувствуешь моря дыхание,
Даже издали видится нам
Бирюзовое волн колыхание,
Непривычное нашим глазам.
Здесь мы боги, навек молодые,
Словно вечность в запасе у нас,
Словно ветра и моря стихии
Одарили бессмертием нас.
 

«Леса умылись синевой…»

 
Леса умылись синевой
На сломе злой зимы,
Свои напевы завели
Залётные скворцы.
Пьянящим. солнечным лучом
Пронизанный февраль,
В великолепие весны
Листает календарь.
Освобождается земля
От гнёта зимних бурь,
Предвестник света и тепла —
Небесная лазурь.
И беспричинно торжество,
Улыбка на двоих,
И счастье ласковым лучом
Блеснёт в глазах твоих.
 

«Млечный путь мой, млечный путь…»

 
Млечный путь мой, млечный путь,
Ни слукавить, ни свернуть,
Ты ведёшь меня в страну
Где я точно пропаду.
Пропадать так пропадать,
Сердцу воли не давать,
Привыкая жить в тоске,
Да лелеять грёзы те.
Грёзы прежних милых дней,
Грёзы юности моей
Что сгорели без следа опалив мои года,
Не согрев меня ничуть.
Млечный путь мой, млечный путь.
 

Любовь

 
А может, надо быть смелее,
И не разыгрывать страстей,
Ведь только там любовь сильнее,
Где меньше говорят о ней.
Её хранят как сердца тайну,
С ней знают в бездну горький путь,
И, как последнюю надежду,
Её пытаются вернуть.
И выдают её не речи,
Не взглядов дерзкий перебор —
Сердец пылающие встречи
И душ негаснущий костёр.
Мудра, беспечна и наивна,
Бессмертна та же, как душа,
Она по-ангельски невинна
Бранясь, ревнуя и греша.
Дай ей пройти тропою тихой,
В руке рука, к руке рука,
Чтоб шум шагов, листвой укрытых,
Ночная поглотила тьма.
 

«Нам грустить о прожитом не надо…»

 
Нам грустить о прожитом не надо,
Ничего ведь вспять не повернуть.
Памяти дремотная услада
Облегчит короче ставшим путь.
Всех геройств то было на копейку
А свершений гордых – на пятак,
О превратностях судьбы-злодейки
Каждый про себя свистит в кулак.
А о том ли в юности мечталось,
А о том ль ночами не спалось,
Чтобы боль и тусклая усталость
В паутину серую сплелось.
Что же, что без радости живется,
Укажи, кто в этом виноват,
Только близким эхом отзовется
Грома отдалённого раскат.
 

«Мне б от зависти свинцовой…»

 
Мне б от зависти свинцовой
Схорониться стороной
И живительное слово
Заронить в душе родной.
Ты не бойся, мой дружочек,
Я беды не напою,
Лишь дурманом горьких строчек,
Как ордою, полоню.
Не поймёшь и не узнаешь
И во тьме не разберёшь
То ль смеёшься, то ль ругаешь,
Проклинаешь иль поёшь.
Зорко любящее сердце,
Одному ему вверяй
Драгоценное наследство,
Что досталось невзначай.
 

«Мне не спится что-то на рассвете…»

 
Мне не спится что-то на рассвете,
Ожидая новую зарю,
Перед кем сегодня я в ответе,
У кого сегодня я в долгу.
Сосны корабельные пригнулись,
Предвещая новую беду,
С теми, кто навеки не проснулись
Разговор неспешный поведу.
На крови не выстроите рая,
Не уйдёте от своей вины,
Тщетно к покаянию взывают
Мёртвых потревоженные рвы.
Славословьте, иль в литавры бейте,
Что им до дешёвой суеты
Коль не похоронены солдаты
Этой трижды проклятой войны.
Новые ребята в землю лягут,
Прокричат хвалу другие рты
И прикроют новые заплаты
Лживую историю страны.
 

«Неведенье и благо, и отрава…»

 
Неведенье и благо, и отрава,
Благослови полночные часы.
Бессонницы пенящаяся брага
Вольётся в предрассветные мечты.
Затем наступит горькое похмелье
И струны сердца лопнут как канат
А судьбы так безжалостно-бессудно
В некошеные травы полетят.
Пусты глаза и равнодушны лица.
Годов свинцовых властная рука
Из книги жизни вырвала страницы,
А рукописи скрыла на века.
И живы ль мы? Поистине, не знаем.
Оцепенев от близости беды,
Какую бы судьбу не выбирали
А не уйти от общей нам судьбы.
Уходят годы и десятилетья
Осиротив и души взяв в полон
И рвутся нити, те, что на столетья
Сплетались кровию, любовью и огнём.
Без памяти, без совести, без веры,
Куда, слепцам, отныне нам брести.
И вот родятся новые химеры
На разумом оставленном пути.
И нет надежды ни на покаяние,
Ни на спасенье от грядущих бед,
В расколотом, отравленном сознании
Для истины отныне места нет.
 

«О будущем мечтаем мы…»

 
О будущем мечтаем мы,
О всём ушедшем мы тоскуем,
А настоящее, увы,
К химерам призрачным ревнуем.
А жизнь уходит как песок
Разлуки приближая бездну.
Не упусти же между строк
Любви крылатую надежду.
Живи, твори, борись, дерзай,
Жизнь настоящую, живую
Пустой мечтой не подменяй
На облаках углём рисуя.
Несбывшегося не зови
И не растрачивай напрасно
Святые россыпи любви
На то, что сердцу неподвластно.
В ладу меж миром и душой
Страх прогони, гони сомнения,
И всем пророкам вопреки
Дождись счастливого мгновения.
Тогда сверкнёт и для тебя
Роса в траве и смолкнет ветер
А на влюблённость в жизнь твою
Она взаимностью ответит.
 

«О камни прибрежные бьется…»

 
О камни прибрежные бьется
Тугая морская волна.
Ещё одна тает надежда,
Ещё одна гаснет звезда.
Безжалостно нас сокрушают
Потерь и измен череда
И жизни материя тает
Печали и боли полна.
А всё же в душе оживают
Надежды, тревоги, мечты
И милые тени витают,
Любви неизбывной полны.
 

«Ноктюрн Шопена…»

 
Ноктюрн Шопена;
Вдохновенно ласкает клавиши рука.
Так виртуозна и надменна,
Так величава и легка.
И льется музыка безбрежно,
Зовёт в иные времена,
Так ласкова, страстна и нежна,
Так жизни трепетной полна.
 

Нью-Йорк

 
Углом ложится тень от небоскрёба башни,
Ночная синева сползла с далёких крыш
И провожает ночь уж ставшую вчерашней
Зажатый в жёлтый кэб заезженный таксист.
Искрящийся асфальт, рекламное круженье,
Витрин зовущий блеск, подземки гулкий зов
И, кажется, встаёт в огней переплетении
чудеснейший из всех подлунных городов.
Могучий исполин, слепящая громада,
Ловушки разложил широких авеню,
Пришедшему к тебе порою жизни мало
Чтобы сполна принять вневременность твою.
Себя не потерять в людском водовороте
И не сойти с ума от ярких миражей,
Приблизиться к тебе в стремительном полёте,
Напиться допьяна энергией твоей.
Но время подошло прощаться понемногу
И наплывает грусть о том, что не вернуть,
А старый чемодан уже готов в дорогу.
Конечно я вернусь, прости, не обессудь.
 

«Радуга, радуга, далеко ли, надолго…»

 
Радуга, радуга,
Далеко ли, надолго.
Счастье предскажет,
Мостиком ляжет.
И по мостику крутому
К моему придешь ты дому,
Заглянешь в сторожку,
Постучишь в окошко.
От внезапного предчувствья
Задрожит сердечко
И походкой молодою
Выйду на крылечко.
Лучезарные глаза,
Жаркое свидание
Дарит радуга-дуга
Вспыхнув на прощание.
 

«Обязывают имя и молва…»

 
Обязывают имя и молва,
Наследье, что тебе передаётся.
Хоть высока забвения трава,
Преемственности нить не оборвётся.
Дар стихотворный, что из тишины,
Таинственной и благодатной неги
Пробился как источник по весне
На тронутом апрельским солнцем снеге.
Принявши дар, кем будешь ты в миру?
Хозяином или слугой прилежным
И покоришь ли мира немоту
Её пленив словесною одеждой?
И что есть слово? Только шелуха,
Что опадает с шумом листопада,
Или слова отлиты на века
Как крепостей могучая громада?
Покоя не ложится пелена,
Под огонёк горящей папиросы
Вконец измучат и сведут с ума
Проклятые и вечные вопросы.
Но не проси, никто не даст ответ,
Ведь словно заблудившиеся дети
Мы прозябаем в сумрачном лесу
На рубеже крошащихся столетий.
Нам гибелью грозит густая мгла,
Дыханье обжигает ветр жестокий,
Но словно путеводная звезда
Идущие от сердца к сердцу строки.
Ты, хрупкий, словно свечка на ветру
В безжизненные каменные своды
Несёшь тепла и света доброту
Как торжество живительной свободы.
Свети ж до самой утренней зари,
Пока златых лучей переплетенья
И нежный шелест ласковой листвы
Прогонят прочь тревоги и сомненья.